Учебной и научной литературы 5 страница

— семантические стяжения с помощью суффиксов: вечёрка (вечерняя газета), самоволка (самовольная отлучка), маршрутка (маршрутное такси), комиссионка (комиссионный магазин), гази­ровка (газированная вода);

— субстантивированные прилагательные, вычленившиеся из определительных словосочетаний путем опущения существитель­ных: прокатка (прокатный цех), генералка (генеральная репети­ция), лабораторка (лабораторная работа), Тургеневка (Тургенев­ская библиотека);

— семантические стяжения способом устранения определяе­мого: диплом (дипломная работа), мотор (моторная лодка), тран­зистор (транзисторный приемник), декрет (декретный отпуск);

— семантические стяжения способом устранения определяю­щего: вода (минеральная вода), Совет (Ученый совет), сад, садик (детский сад), песок (сахарный песок);

— глагольные сочетания — конденсаты (стяжения): окончить (учебное заведение), поступать (в учебное заведение), отметить (праздник), снять (с занимаемой должности);

— метонимии: тонкий Платонов (тонкий том А. Платонова), длинный Корбюзье (здание архитектора Корбюзье), быть на Фаль­ке (на выставке художника Р. Фалька).

Особое место среди лексических разговорных средств занимает имя ситуации. Имя ситуации — это конкретное существительное, которое в определенном микроколлективе может обозначать какую-то актуальную для данного коллектива ситуацию: (в ситуации хло­пот по установке телефона возможно высказывание) Ну как / кон­чился твой телефон? (т. е. хлопоты по установке телефона); В этом году мы яблоки совсем забросили / / (заготовку яблок на зиму).

Основной, если не единственной, формой реализации разго­ворной речи является устная форма. К письменной форме разго­ворной речи можно отнести только записки и другие подобные жан­ры. Так, сидя на собрании, можно написать приятелю Уйдем? — и в условиях данной ситуации и соответствующих фоновых знаний (необходимо куда-то успеть) будет ясно, о чем идет речь. Сущест­вует мнение, что все особенности разговорной речи порождаются не условиями ее реализации (спонтанность, неофициальность, пря­мой контакт говорящих), а именно устной формой. Другими словами, считается, что нечитаемые официальные публичные устные текс­ты (доклад, лекция, радиобеседа и т. п.) строятся так же, как и неофициальные спонтанные. Так ли это? Вне всякого сомнения, вся­кий устный публичный текст, не читаемый «по бумажке», имеет., свои существенные особенности. Известная исследовательница уст­ных текстов О. А. Лаптева, которой и принадлежит версия об устности как ведущем признаке некодифицированных текстов, спра­ведливо отмечает особый, неизвестный письменным текстам, ха­рактер членения любых устных нечитаемых текстов. Вот ее при­мер фрагмента одной устной лекции:

Э-э // как / после того / как было / в пифагорейской школе открыто / явление / несоизмеримости / двух отрезков / э-это / в-в математике // возник очень серьезный кризис // С точки зре­ния j математики / того времени / с одной стороны / все должно было измеряться числами / и таким образом / э / нали­чие / того двух / из двух отрезков / которые нельзя соизмерить / вытекало / несуществование одного из них /ас другой стороны / было и понятно / что такое ясное / совершенно ясная / и очевид­ная I прежде казавшаяся / абстракция / как скажем квадрат / ну или равнобедренный прямоугольный треугольник / э / совер­шенно I э / ну вот / не выдерживают / / ну вот / не выдержи­вают // ну вот оказываются не существующими / / в некотором смысле оказываются несуществующими //.

Однако, несмотря на немалые синтаксические особенности этого текста, вполне правомерным будет предположение о наличии в нем кодифицированной основы. Чтобы перевести этот текст в письмен­ную форму, достаточно осуществить его несложное и очевидное редактирование, ср.:

«После того как в пифагорейской школе было открыто явле­ние несоизмеримости двух отрезков, в математике возник очень серьезный кризис. С точки зрения математики того времени, с одной стороны, все должно было измеряться числами, и, таким образом, из наличия отрезков, которые нельзя было соизмерить, вытекало несуществование одного из них, а с другой стороны, было понятно, что такая прежде казавшаяся совершенно ясной и очевидной абстракция, как, скажем, квадрат или равнобедренный прямоугольный треугольник, в некотором- смысле оказывается несуществующей.»

Подлинные разговорные тексты при переводе их на кодифи­цированную письменную основу требуют не редактирования, а имен­но перевода, ср.:

Ты знаешь / вот это производственное обучение // Сашка просто молодец // Он же на этом / радио какой-то // Транзис­тор у нас испортился // Он все там вынул-вытряхнул // Думаю I ну! А сделал // Все / / Говорит-играет //

Вот возможный письменный перевод этого текста:

Производственное обучение очень много дает в практичес­ком плане (много дает человеку, очень полезно). Саша занимается радиоделом (специалист по радио, на радиопредприятии). И достиг больших успехов. Вот, например, у нас испортился транзистор. Он его весь разобрал. Я думала, что он и собрать не сможет (что он его сломал). А он все собрал и исправил. И приемник теперь исправно работает.

Легко видеть, что в переведенном тексте сохранен только смысл, грамматическая же и лексическая основа оригинала и перевода совершенно различны.

Итак, с точки зрения языковых особенностей следует разли­чать устные кодифицированные и некодифицированные разговор­ные тексты.

Какое же значение для культуры владения языком имеют из­ложенные сведения о языковых характеристиках разговорной речи? Только одно: в условиях разговорного общения не надо бояться спон­танных проявлений разговорной речи. И, естественно, надо знать, что это за спонтанные проявления, чтобы уметь отличить их от ошибок, которые, конечно же, могут быть и в разговорной речи: неправильные ударения, произношение, морфологические формы и т. п. Широко распространенное убеж­дение в том, что культурные люди должны говорить во всех случа­ях так же, как и пишут, является в корне ошибочным. Если следо­вать этому убеждению, то легко попасть в положение тех «героев», о которых с большой иронией писал К. И. Чуковский в своей знаме­нитой книге о языке «Живой как жизнь»:

«В поезде молодая женщина, разговорившись со мною, рас­хваливала свой дом в подмосковском колхозе:

— Чуть выйдешь за калитку, сейчас же зеленый массив!

— В нашем зеленом массиве так много грибов и ягод.

И видно было, что она очень гордится собою за то, что у нее такая «культурная речь».

Та же гордость послышалась мне в голосе одного незнакомца, который подошел к моему другу, ловившему рыбу в соседнем пру­ду, явно щеголяя высокой «культурностью речи», спросил:

— Какие мероприятия принимаете вы для активизации клева?»

§ 5. Прагматика и стилистика разговорной речи. Условия успешного общения

Функциональная разновидность кодифицированного литера­турного языка «разговорная речь» являет собой пример коммуни­кативного взаимодействия людей, и следовательно, показывает все нюансы целенаправленного поведения. Неофициальность обстановки общения, ситуативная обусловленность речи, ее спонтанность, мгновенность и симультанность (одновре­менность) процессов речи-мысли затушевывают сложный харак­тер этого феноменального человеческого поведения, которое во мно­гом обусловлено социальными ролями участников, их психологи­ческими особенностями, эмоциональным состоянием.

Начиная с античности исследователи разговорной речи разли­чают такие ее формы, как диалог, полилог и монолог, признавая диалог «естественной» формой существования языка, а монолог — «искусственной» [49, 24—25; 51, 17—34]. Полилог — это разговор нескольких участников общения. Монолог — адресованная речь одного участника общения, например письмо, записка (письмен­ные формы речи), рассказ, история. Проблемы полилога исследова­тели, как правило, проецируют на диалог, определяя диалог как разговор более чем одного участника общения, в основном, устное межличностное вербальное взаимодействие.

Строение диалога определяется не столько правилами языко­вого поведения людей, сколько канонами человеческого общения и индивидуальными особенностями мировосприятия говорящих, поэ­тому диалог изучается не только лингвистическими Дисциплинами, но и другими науками. Особенно ценны для культуры речи откры­тия в философии, культурологии, психологии, нейропсихологии. Так, именно диалог являет собой язык в понимании Гегеля: «сущест­вующее для других самосознание, которое в этом качестве дано непосредственно и является всеобщим» [14, 478]. Ср. также: «два голоса — минимум жизни, минимум бытия... слово стремится быть услышанным»[6, 342—363]. Известно высказывание Э. Бенвениста о том, что человек был создан дважды: один раз без языка, другой раз — с языком [7]. Таким образом, задолго до выводов современ­ной нейропсихологии философы пришли к мысли о диалоговом ха­рактере сознания, о явлении чистого Я в речи (ср. внутреннюю форму слова «сознание»). Таким образом, сознание (и речевое творчество) всегда адресно. М. М. Бахтин ввел понятие «высшей инстанции ответного понимания», «нададресата», который поймет говорящего во всяком случае, поможет раскрытию авторского замысла [6, 323]. Для понимания сущности разговорной речи важен следующий вы­вод: говорящий человек всегда заявляет о себе как о личности, и только в этом случае возможно установле­ние контакта в общении с другими людьми. В каждом высказывании говорящий предстает как человек с определенными этническими, национальными, культурными характеристиками, обнаруживая свои особенности мировосприятия, этические и цен­ностные ориентиры.

1. Необходимым условием возникновения диалога и успеш­ного его завершения является потребность в общении, в явном виде не выраженная языковыми формами, ^коммуникатив­ная заинтересованность (по определению М. М. Бахтина). Заинтересованность в общении не может быть охарактеризована вполне в терминах лингвистики, так как она находится в сфере действия сил социальной гармонии и правил поведения (при сим­метричных или асимметричных социальных отношениях). Однако на уровне отношений между участниками диалога коммуникатив­ная заинтересованность устанавливает паритетность вне зависимости от социального статуса и ролей. Так, на заинтересо­ванность в общении и равные права в диалоге не влияют: а) глубина знакомства (близкие друзья, знакомые, незнакомые); б) степень социальной зависимости (например, главенство отца, подчиненное положение в коллективе); в) эмоциональный фон (благожелатель­ность, нейтральность, неприязнь). В любом случае при заинтересо­ванности имеет место согласие «внимать», «солидарность». И это первая ступень к успешному завершению разговора.

Успешность речевого общения — это осуществление ком­муникативной цели инициатора (инициаторов) общения и до­стижение собеседниками согласия.

2. Следующее важное условие успешного общения, правильно­го восприятия и понимания — настроенность на мир собеседника, близость мировосприятия говорящего и слуша­ющего. Л. П. Якубинский определил это как близость апперцепци­онной базы говорящих [51, 17—34]. М. М. Бахтин называл это явле­ние апперцептивным фоном восприятия речи [6, 291—293]. Про­шлый жизненный опыт собеседников, сходные интересы и куль­турные каноны рождают быстрое взаимопонимание, которое выра­жается стремительной сменой реплик, такими паралингвистическими средствами, как мимика, жесты, тон, тембр голоса. В интим­ной речи при полном доверии и искренности предвосхищение от­ветной реакции слушающего очевидно и естественно; в других жан­рах успешность речевого общения определяется умением говоря­щего представить мир слушающего и в соответствии с этим органи­зовать свою речь (начиная с обращения, интонационного рисунка высказывания, порядка слов, выбора семантико-синтаксической структуры предложения, экспрессивных средств разных уровней, этикетных формул). Это способствует возникновению у собеседни­ка благожелательного внимания, а также активизирует все состав­ляющие культурного понимания речи, коммуникативные ожида­ния и ассоциации; открытость к любой позиции говорящего, готов­ность принять все доводы, предвосхищение смысла каждой фразы и дальнейшего хода разговора. При близости апперцепционной базы активный характер процесса понимания и со стороны говорящего, и со стороны слушающего не проявляется отчетливо, так как ин­терпретация интерпретации не требует усилий. Ср. высказывание М. К. Мамардашвили: «Даже из нашего опыта мы знаем, чтб дру­гой человек понимает тебя, если уже понимает. Понимание случа­ется тогда, когда помимо ряда словесно-знаковых форм присутст­вует дополнительный эффект сосуществования какого-то «поля» [цит. по:-52, 105].

На знании «в чем дело» держатся такие явления речи, как намек, догадка, различные способы проявления категории опреде­ленности / неопределенности, референтная отнесенность; ср. тон­кое наблюдение Е. Д. Поливанова: «Мы говорим только необходи­мыми намеками» [36, 196].

Таким образом, данное условие успешного речевого общения также в значительной степени находится вне компетенции лин­гвистического анализа, так как коренится в прошлом опыте жизни собеседников и в практике «использования» языка.

Речевые формы правильной настроенности на мир слушаю­щего самые различные: вид обращения, интонация, тембр голоса, темп речи, полторы, особые средства выражения отношения гово­рящего к предмету речи (эпитеты, оценочные наречия, вводные слова и предложения), к собеседнику, намеки, аллюзии, эллипсис; имп­лицитные (или, наоборот, эксплицитные) способы передачи инфор­мации, паузы, молчание и т. п.

3. Главным условием успешного речевого общения является умение слушателя проникнуть в коммуникативный замысел (намерение, интенцию) говорящего. Поскольку коммуникативное намерение формируется на довербальном уровне речи-мысли, а постижение смысла сказанного про­исходит параллельно линейному развертыванию высказывания, слушатель проделывает огромную работу по интерпретации рече­вого потока и «реконструкции» замысла говорящего, по переосмыс­лению ранее сказанного и понятого, по соотнесению своей «модели» понятого с реальными фактами и линией поведения собеседника. Эта «работа» так же мгновенна, симультанна и биологична по своей сути, пак и процесс говорения, поэтому здесь естественны индиви­дуальные различия. Основы изучения речевой деятельности были заложены в 30-е гг. в работах Л. С. Выготского и его учеников [12]. В 20—30-е гг. Л. В. Щерба в своих докладах, лекциях и статьях подчеркивал, что процессы говорения и понимания не только психофизиологически обусловлены, но имеют и социальную природу, являются «социальным продуктом» [49, 24—39].

При всех тонкостях индивидуального восприятия речи гово­рящий и слушающий исходят из следующих предполагаемых фак­тов (положений теории речевой деятельности): а) логические струк­туры и языковые конструкции не полностью соотносительны, т. е. равны друг другу; существуют законы невыражения структур мысли [11; 30, 317; 24, 69—83]; б) существуют явные и неявные способы выражения смысла [24; 18, 25; 23]. В разговорной речи невыражение смысловых фрагментов и выборочное отражение «положения дел» или «картины мира» — типичное явление: именно в этой функ­циональной разновидности имеет место самое сложное взаимодей­ствие между говорящим и слушающим, самое жесткое требование ситуативного речевого поведения, наиболее активный и творческий характер понимания речи.

Процессы понимания находятся в центре внимания многих лингвистических дисциплин: когнитивной лингвистики, функцио­нальной лингвистики, теории речевого воздействия, теории рече­вых актов (ТРА), прагматики, психолингвистики, культуры речи и др. Главный вопрос в речевом общении: каким образом связаны и как участвуют в организации высказывания и речевого потока в целом (и его понимании) значение языковых единиц, синтаксичес­кие конструкции, мнение говорящего и его отношение к адресату, эмоции и ассоциации. Выражение «Мысль изреченная есть ложь» вполне соответствует тому действительном положению, когда со­держание речевого общения всегда шире значения всех языковых элементов и знание их значений не является гарантией успешного понимания.

Задача создания «грамматики» говорящего и слушающего, ко­торую выдвигал Л. В. Щерба в начале века, остается пока не вы­полненной. Тем не менее ученые разных направлений пришли к выводу, что смысловые блоки формируются (и извлекаются) на ос­нове определенных сочетаний языковых единиц, что по комбина­ции языковых единиц можно судить о фоновых знаниях говоряще­го, его памяти, способах использования знаний, о передаваемой информации, компонентами которой могут быть знания, убежде­ния, ценностные ориентиры, общепринятые мнения, установки, желания, оценки, эмоции. Как единицу содержательной структуры речи-мысли Т. А. ван Дейк предлагает «конструкцию знаний» — фрейм [16, 123 и далее]. Дж. Лакофф — гештальт. Практических рекомендаций фреймового представления той или иной ситуации, факта, события для культуры речи, естественно, дать невозможно: любой фрейм или гештальт мысли-восприятия (и конкретная язы­ковая модель) будут беднее реального смысла, понятия, включаю­щего всегда нетривиальным образом эмотивные и оценочные компоненты, которые составляют суть языковой ком­петенции и основу владения языком.

Понятие языковой (коммуникативной) компетенции — централь­ное понятие коммуникативного взаимодействия. Ср. у Ю. Д. Апреся­на: «владеть языком значит: (а) уметь выражать заданный смысл разными (в идеале — всеми возможными в данном языке) способа­ми (способность к перефразированию); (б) уметь извлекать из ска­занного на данном языке смысл, в частности — различать внешне сходные, но разные по смыслу высказывания (различение омони­мии) и находить общий смысл у внешне различных высказываний (владение синонимией); (в) уметь отличать правильные в языковом отношении предложения от неправильных» [1, 8].

Коммуникативная компетенция предполагает знание социокультурных норм и стереотипов речевого общения. Так, владеющий этими нормами знает не только значение единиц разного уровня и значе­ние типов комбинаций этих элементов, но и значение тексто­вых социальных параметров; например, знает приемы диалогизации речи (умеет употреблять обращения в различных фор­мах, умеет искренне выразить свою оценку того или иного факта или события, что обычно вызывает отклик, ответное сопережива­ние), умеет прогнозировать эмотивные реакции собеседников, зна­ет средства интимизации общения. Большую роль при этом играет знание говорящим известных адресату выражений с «приращен­ным» смыслом, прошедших в различных речевых ситуациях про­цесс «вторичного означивания»: афоризмов, пословиц, поговорок, текстовых клише, прецендентных текстов, аллюзий, например: посчитали — прослезились; Я сказал! (поговорка Глеба Жеглова в к/ф «Место встречи изменить нельзя»); дамоклов меч; ахиллесова пята; домашняя заготовка (в игре «КВН»); поезд ушел; хотели как луч­ше, а получилось как всегда; я другой такой страны не знаю; ши­нель Акакия Акакиевича; не по хорошу мил, а по, милу хорош; парад победителей. Аллюзии и прецендентные тексты в речи гово­рящего свидетельствуют о высокой степени владения социальными нормами языка; реакция на них собеседника однозначно предоопределена национальными, культурными традициями, «народной смеховой культурой».

Важно понять, что языковая (коммуникативная) компетенция, помогая слушающему распознать «истинные иерархии» [17] в вы­сказывании, тексте, позволяет соотнести уместность того или иного языкового факта (слова, выражения, синтаксической модели) с замыслом говорящего. Это можно назвать залогом адекватного понимания.

4. Успешность общения зависит от способности говорящего варьировать способ языкового представления того или иного реального события. Это в первую очередь связано с возможностью различной концептуали­зации окружающего мира. Мировосприятие индивидуума и сло­жившиеся мыслительные категории обусловливают такие катего­рии языка, которые формальными средствами разных уровней языковой системы обозначают какое-либо понятие о мире. Эти категории называются функциональными, так как они показыва­ют язык в действии. В языке существуют функциональные кате­гории различных рангов, например бытийности, характеризации, квалификации, идентификации, оптативности, определенности, ло­кации и т. д.

Говорящий формирует высказывание и текст в целом. Он фор­мирует св.ой стиль письменной речи, «точку зрения» при отраже­нии в речи каких-то событий, явлений, фактов, фрагментов «кар­тины мира». Роль говорящего проявляется и в способе линейной организации речи, в выборе главного «участника действия»; напри­мер, синтаксическая позиция в начале предложения предназначе­на для обозначения того, о чем (о ком) говорится в предложении, то есть для темы высказывания; и от того, что именно говорящий де­лает темой, зависит вид синтаксической конструкции и ее смысл. Ср.: Волна захлестнула лодку; Лодку захлестнуло волной; Лодку захлестнуло.

Кроме различных способов «сценарного» представления реаль­ных событий, говорящий языковыми средствами всегда передает свое отношение к предмету речи, а также (прямо или косвенно) к адресату. Так, уменьшительно-ласкательные суффик­сы имен существительных встречаются в речи, если адресат бли­зок или симпатичен говорящему (или в каких-либо ситуациях гово­рящий хочет продемонстрировать это); например (разговор подруг): Этот блузончик так идет к твоим фиалковым глазкам. Таким образом, в построении высказывания, в выборе слов, интонации говорящий всегда обнаруживает свой (типизированный или индивидуальный) взгляд на мир, и успешность речевого общения зависит от того, насколько этот взгляд согласуется с особенностями мировосприятия адресата или его точкой зрения по какому-либо вопросу. В языке существует набор стереотипизированных конструк­ций, которые «подсказывают» реакцию собеседника; например: Страшно то, что...; Необходимо представить себе...; Важно то, что...; Естественно...; Как известно; Вообще и т. д.

Говорящий строит свою речь с ориентацией на мир знаний ад­ресата, приспосабливая форму подачи информации к возможностям ее интерпретации. Ср.: А. — Трава сухая. Б. — Ну и что? А. — Росы не было. Б. — Что это тебя волнует? А. — Дождь будет. Б. — Да?.' В данном фрагменте разговора показывается различие в осве­домленности говорящего и адресата, поэтому для скорейшего пони­мания говорящему следовало построить свою информацию в виде высказывания, выражающего причинно-следственные отношения между фактами. Это могли бы быть два простых предложения, или сложноподчиненное предложение, или бессоюзное сложное; напри­мер: Росы нет — дождь будет; Трава сухая вечером — к дождю.

Основное правило поведения говорящего — это иерархизация содержания сообщаемого, которая должна основываться на осве­домленности.говорящего в том или ином вопросе; сначала сообщается та информация, которая может быть использована при интер­претации последующей. Личность адресата (а при полилоге — ха­рактер аудитории) обусловливает и стилистику информации. Ср. показанный Б. Шоу в пьесе «Пигмалион» эпизод с неуместной, в светском обществе исчерпывающей «сводкой погоды», которую со­общила Элиза Дулитл вместо мимолетных замечаний.

Тема разговора «диктует» говорящему способы ее представления в речи. Так, темы патриотизма, личности и общества, долга, любви требуют особой лексики, средств субъек­тивной авторской модальности, отличных от тех, которые могут быть употреблены при обсуждении кулинарных рецептов или в рассказе о шумном застолье.

Взаимопонимание, правильное истолкование позиции говоря­щего по какому-либо вопросу возможно только в том случае, если речь является воплощением чувства-мысли, если она образна, ис­кренна, эмоциональна, находит отклик у собеседника. И если пси­хологи и нейрофизиологи экспериментально доказывают совмест­ную актуализацию при восприятии речи «зон знания», «памяти», «эмоций», то философы пришли к аналогичным выводам логичес­ким путем: «Познание и ценностное отношение составляют две не­разрывные и равные по своему значению стороны <...> к челове­ческому сознанию следует подходить не только как к знанию, но и как к отношению <...> Познание является основой переживания любого объекта, как и, наоборот, интерес, страсть по отношению к объекту повышают эффективность его познания» [31]. Н. Д. Арутю­нова, объясняя широкое прагматическое значение глаголов пола­гать и видеть процессами «сферы рассудка», замечает: «Во внут­реннем мире человека нет четких границ, разделяющих ментальную и эмоциональную сферы, волю и желания, перцепции и суж­дения, знания и веру» [2, 7). Следовательно, мир знаний и у говоря­щего, и у адресата всегда опосредован эмоционально-оценочной палитрой и ассоциативными рядами. Это делает невозможным не­индивидуальное, обобщенно-нейтральное выражение: «... выразиться «нейтрально» оказывается невозможным» [8, 9].

Напомним читателю мысль Л. Н. Толстого: никогда никакими силами нельзя заставить человечество познать мир через скуку.

Таким образом, для успешного речевого общения говорящий не должен стремиться сообщить собеседнику только факты, «голую правду», объективную истину: он все равно обнаружит свое мне­ние. Следует, напротив, сознательно соединять «прямое» общение (информацию) и «косвенное», облекая сообщение в «оболочку», «флер» собственного осмысления, которое ищет сочувствия у адре­сата. Это может быть ирония, юмор, парадокс, символ, образ. Такая речь — всегда поиск согласия.

5. На успешность речевого общения влияют внешние обстоятельства: присутствие посторонних, канал общения (например, телефонный разговор, сообщение на пейджер, записка, письмо, беседа с глазу на глаз), настроение, эмоциональный на­строй, физиологическое состояние — все это может предопреде­лить судьбу разговора. Различают общение контактное — дистантное; непосредственное — опосредованное; устное — письменное. Общение будет более успешным, если оно протекает в устной фор­ме, собеседники находятся наедине. Но даже благоприятные обсто­ятельства еще не гарантия успеха, согласия. Разговор «творят» ре­чевые отрезки (реплики), паузы, темп, жесты, мимика, взгляды, позы, разговор развивается во времени, и каждая последующая реплика «наслаивается» на все сказанное ранее, взаимодействует с ним, и результат этого взаимодействия непредсказуем. Атмосфера диалога становится не менее существенной, чем его содержание, и потому «стихия» разговора все более увлекает собеседников.

7. Важным компонентом успешного речевого общения являет­ся знание говорящим и норм этикетного ре­чевого общения. Вне зависимости от формул вежливости, в языке есть определенный набор высказываний, закрепленный традицией использования языка, которые «предписывают» адреса­ту определенную форму ответа. Например, для людей, владеющих языком, не представляет трудности толкование вопроса Как ваши дела? Существует стереотип ответа, речевое этикетное поведение в качестве реакции на выражения Как ваши дела? Как вы поживае­те? и тому подобные. В конкретных ситуациях общения слушатель правильно понимает коммуникативную цель говорящего, даже если высказывание не шаблонно, и в соответствии с этим строит ответ­ную реплику. Так, фраза Холодно с интонацией понижения тона может означать исходя из коммуникативных намерений говоряще­го: 1) просьбу закрыть окно; 2) информацию о низкой температуре на улице; 3) предупреждение адресата («Нельзя купаться!»; «Ты легко одет»); 4) жалобу на озноб, плохое самочувствие; 5) сигнал в игре «горячо—холодно»; 6) объяснение причин каких-либо дейст­вий, например, заклеивания окон, укутывания детей.

Этикетное речевое поведение жестко предопределено не толь­ко «традиционными» вопросами, но и обстоятельствами разговора, тональностью общения, его стилистикой. Основное правило для от­ветного высказывания адреса: реплика должна вписываться в «кон­текст» диалога, т. е. быть уместной. Для этого каждому владе­ющему языком необходимо знать смысл «небуквальных выраже­ний», т. е. выражений, смысл которых не выводится из значений составляющих их словоформ; например, на просьбу Не могли бы вы передать хлеб? или Вы не передадите хлеб? адресат должен отве­тить: «Да, пожалуйста», но не «могу (не могу)» или «передам (не передам»)». Согласно этим правилам цветочница Элиза Дулитл из пьесы Б. Шоу «Пигмалион» на замечание «Прекрасная погода, не правда ли?» должна была ответить фразой, не только лингвистически безупречно построенной, но и в эстетическом и социокультурном отношении признанной «типовой».

8. Условия успешного речевого общения коренятся и в соот­ветствии планов и схем речевого поведения собеседников, в основе которых лежит определенный уровень человеческих отношений и социального взаимодействия.

Традиция изучения языка как деятельности идет от Аристо­теля: разделяя в своей «Риторике» ораторские речи на три типа, он показывает, что существует связь типов ситуаций общения с социокультурными сферами человеческой жизни. Но в отличие от рито­рики, где изначально предполагается взаимообусловленность речи, этических норм и поступков, при исследовании разговорной речи далеко не всегда во главу угла ставится концепт «говорящий чело­век» и, следовательно, реплики не квалифицируются как речевое поведение. Тем не менее обмен репликами подчинен строгим пра­вилам диалога как процесса, где каждая реплика разговора предопределяет последующую и обусловливает течение разговора.

Насколько реально осуществление планов ведения диалога? Даже тщательно продуманный ход разговора и предусмотренный порядок обмена мнениями не всегда приводит к согласию собесед­ников и удачному завершению разговора. Этот феномен вызвал сравнение диалога со «стихией», с рекой, в которую нельзя войти дважды. Ср.: «... естественный разговор никогда не бывает таким, каким мы его хотели провести. Точнее будет сказать, что мы ока­зываемся в состоянии разговора, или даже впутываемся в него... Достигнутость или недостигнутость понимания — то, что происхо­дит с нами» [13, 466].

Дата добавления: 2014-01-11