Летописание периода феодальной раздробленности

(30-е гг. XII — конец XV в.)

На данном этапе отличительной чертой летописания было рас­ширение его географии. Кроме Киева и Новгорода новые лето­писные центры возникли в Чернигове, Переяславле Южном и Переяславле Суздальском, Владимире Южном и Галиче Южном, Владимире на Северо-Востоке, Твери, Москве, Смоленске, Пско­ве и т.д. Здесь создавались разнообразные по формам и содержа­нию сочинения. Помимо крупных летописных произведений, охва­тывавших события от библейских времен до времени работы по­следнего летописца, стали появляться краткие родовые и личные княжеские летописцы, объектом внимания которых был ограни­ченный круг лиц и событий. Следы подобных летописцев обнару­жены исследователями во многих поздних летописях. В условиях феодальной раздробленности содержание создаваемых летописей, как правило, отражало местные события.

Летописание различных центров изучено сегодня неравномер­но, причиной этого является недостаточная источниковая база. Обрывочные свидетельства о летописании в ряде княжеств не позволяют более или менее полно восстановить и охарактеризо­вать своды, создававшиеся местными авторами. В центре внима­ния исследователей находятся киевское, новгородское, владимир­ское, московское, галицко-волынское летописания, следы кото­рых обнаруживаются в летописях, созданных в XIII —XV вв.

Киевское летописание.

Киевское летописание продолжалось на протяжении XII в. Оно отразилось в Ипатьевской летописи, в на­чальной части которой читается «Повесть временных лет» в тре­тьей редакции. Далее летописание Киевского княжества отражено в этой летописи вплоть до 1200 г. Этим годом датируется летопис­ный свод, составленный в киевском Выдубицком монастыре игу­меном Моисеем. Последняя погодная статья свода содержит по­хвалу великому киевскому князю Рюрику Ростиславичу за строи­тельство каменной стены вокруг монастыря.

При написании своего труда игумен Моисей использовал мно­гие летописные сочинения, которые происходили из разных кня­жеств и следы которых сохраняются в киевском своде 1200 г. Так, начиная с 40-х гг. XII в., в нем встречаются вкрапления Галицко-Волынского свода. Источником свода 1200 г. был также Летописец князя Владимира Глебовича, сидевшего в Переяславле Южном. Текст Летописца заканчивался, по мнению ученых, рассказом о смерти этого князя в 1187 г. и был использован также в XII в. в летописании Северо-Восточной Руси. Еще одним источником ки­евского свода был Черниговский летописец, завершавшийся из­вестиями о смерти в 1198 г. черниговского князя Ярослава Всево­лодовича и о вступлении на черниговский стол Игоря Святославича. Он являлся семейным летописцем Святославичей, начало кото­рому было положено еще в 40-х гг. XII в.

Среди источников свода игумена Моисея были и киевские ле­тописи. К числу летописцев-киевлян середины XII в. относят боя­рина Петра Бориславича. Ему приписывается создание летописи, отражавшей деятельность потомков старшего сына Владимира Мономаха Мстислава — великих киевских князей Изяслава Мстиславича, его сына Мстислава Изяславича и внука Рюрика Ростиславича. Следы этой сильно переработанной впоследствии летопи­си обнаруживаются исследователями в ряде погодных записей 40 — 50-х гг. XII в. Ипатьевской летописи. Другим киевским источником была семейная хроника Ростиславичей, одним из составителей которой был сам игумен Моисей. Она включала известия о Рюри­ке и его семье, «некрологи» братьям Святославу, Мстиславу, Ро­ману, Давыду.

Новгородское летописание.

Летописание Новгородской феодаль­ной республики сохранилось в большом числе летописей: Новго­родской первой, второй, третьей, четвертой, пятой летописях, Софийской первой летописи.

Самой ранней дошедшей до нас летописью, созданной в Нов­городе, является Новгородская первая летопись старшего извода. Сегодня она представлена единственным списком — Синодаль­ным. Этот пергаменный список новгородской летописи является древнейшим и в корпусе всех дошедших до настоящего времени списков русских летописей. Ту часть Синодального списка, кото­рая завершается погодной записью 1234 г., по палеографическим приметам исследователи относят к XIII в. Эта древнейшая лето­пись, к сожалению, имеет дефекты. Утрачены первые шестнад­цать тетрадей рукописи, поэтому текст летописи начинается с 1016 г. Отсутствует еще одна тетрадь с событиями 1273—1299 гг. Другая часть Синодального списка датируется второй четвертью XIV в. В ней изложение событий доведено до 30-х гг. XIV в., хотя имеются дополнения (до середины XIV в.), написанные разными почерками.

К Синодальному списку близка Новгородская первая летопись младшего извода, текст которой продолжен до 40-х гг. XV в. Эта редакция представлена двумя основными списками. Академиче­ский список имеет точную дату его написания — 1444 г. — и послед­нюю погодную статью с датой 1443 г. Комиссионный список был создан в середине XV в., его основной текст доведен до 1439 г., а продолжение — до 1446 г. включительно — написано на другой бумаге и другим почерком.

Изучение этих и других летописей показывает, что в Новгоро­де они создавались в различных местах: при посадниках, епис­копской кафедре, монастырях, уличанских церквях. Хотя не все этапы истории новгородского летописания восстанавливаются, об­ращает на себя внимание большое число летописных центров, существовавших в одном городе.

Истоки новгородского летописания принято возводить к сере­дине XI в. Шахматов реконструировал текст новгородского лето­писного свода 1050 г. Рыбаков внес поправку в построения Шахмато­ва и определил, что в 1054— 1060 гг. этот летописный свод в Нов­городе был окончательно оформлен. Это раннее летописание уче­ный характеризует как посадническое, отражающее, в частности, интересы новгородского посадника Остромира.

Следующий этап новгородского летописания, выделяемый ис­следователями, связан с деятельностью сына Владимира Моно­маха Всеволода, княжившего в Новгороде с 1118 по 1136 г. Он стал инициатором летописного свода, в котором соединились, скорее всего, местная летопись, погодные записи которой со­ставлялись еще в XI в., и «Повесть временных лет», созданная в Киеве при Владимире Мономахе. Работа над новой новгородской летописью могла идти между 1119 и 1136 гг.

После событий 1136 г., когда Всеволод был изгнан новгород­цами, в городе изменилось соотношение власти князя и епископа. Новая политическая ситуация повлияла на характер местного ле­тописания. Под руководством новгородского епископа Нифонта был создан летописный свод, который предположительно дати­руется 1136 г. К работе над пересмотром свода князя Всеволода и составлением нового свода был привлечен Кирик — монах, диа­кон и доместик (т.е. главный в одном из двух церковных хоров) Антониева монастыря, приближенный Нифонта. Следы работы Кирика исследователи обнаруживают в статьях 1136, 1137 гг. и ряде других, отмеченных в Новгородской первой летописи. В них затронуты темы, которые присутствуют в нелетописных сочине­ниях Кирика — «Учении им же ведати человеку числа всех лет», «Вопрошаниях Кирика, иже воспроси епископа Нифонта и инех».

Смысл переработки свода состоял, по-видимому, в том, чтобы исключить его княжескую направленность. Для этого необходимо было заменить текст киевской «Повести временных лет» в промономашьей редакции другим текстом, оппозиционным к княжеской власти. Из ранее созданных летописных текстов таковой характер шел киевский Начальный свод 1093 — 1096 гг. В результате произведен­ной замены в новгородской летописи сохранились > фрагмента ут­раченного киевского летописного сочинения конца XI в.

В дальнейшем свод 1136 г. был положен в основу архиеписных сводов, составители которых использовали собственные записи событий и сочинения других авторов и городских летописных центров. Косвенное подтверждение такого включения в архиепископские своды текстов, происходивших из иных центров, обнаруживается в Новгородской первой летописи старшего извода под датами 1144 (6652) г. и 1188 (6696) г. В первой погодной записи безымянный летописец сообщает об одном из фактсов своей жизни: «Въ то же лето постави мя попомь архепископъ святгыи Нифонть»1. В статью 1188 г. занесена запись о смерти «Германаа, иерея святого Якова, зовемого Воята», который прослужил в церкви «полтпятадьсять леть»2, т.е. 45 лет. Исследователи отождествляют безымянного попа-летописца с Германом Воятой. Это отождествление опи­рается на срок, в течение которого служил в церквии святого Игко-ва умерший иерей, начавший свою службу в 1143 илш 1144 г. Следовательно, летописание велось и в церкви на Неревсском конце.

Историографы называют имя еще одного летописца этой же церкви. В Синодальном списке Новгородской первой летописи старшего извода один из двух почерков отождествляется с пояр­ком пономаря Тимофея, служившего в церкви святого Икова. В 1282 г. он переписал «Пролог» (древнерусский житийный сбор­ник) для церкви Нерукотворного Образа. Если это отождествление правильно, то можно сказать, что на протяжении длительного времени церковь святого Иакова была летописным центром.

Важнейшее звено новгородского епископского летописания обнаруживается при анализе двух летописей, созданных в XV в, — Новгородской четвертой летописи и Софийской первой летописи. Их внимательное изучение начал Шахматов. Сопоставление лето­писей показало, что повествование в них совпадает дед 1418 г. Общий источник, т.е. протограф, Новгородской четвертой и Софийссой первой летописей был доведен, согласно реконструкции Шах­матова, до 1448 г. Эту дату ученый выводил из погодной зашей 1380 г., присутствующей в обеих летописях: «В летсо 6888 (1380 г.)...А Благовещение бысть в Великъ день, а перво сего бысп за 80 лет и за 4, а потом боудеть за 80 лет без лета, а потгомъ за 11 лег». Празднование Благовещения и Пасхи, действительно, совпадало в 1296, 1380 и 1459 гг. Когда же работал летописец, который приписал к хронологическому расчету слова «а потомъ за 11 лет»? Из трех указанных дат Шахматов выбрал 1448 г. Не ранее этого года был составлен протограф Новгородской четвертой летописи и Софийской первой летописи, который был назван Новгородско-Софийским сводом.

Ученый считал, что свод 1448 г. носил общерусский характер, хотя и был доставлен в Новгороде путем соединения местной новгородской летописи с общерусским летописным сводом. Сопоставление свода 1448 г. с Новгородской первой летописью младшего извода позволило восстановить еще один новгородский свод, названный Шахматовым Софийским временником. Он был доведен до 14221 г. Его составителем, по мнению ученого, был Мат­вей Михайлов, включивший в текст известия из своей жизни (о своем рождении — 1375 г.; смерти отца — 1382 г.; смерти матери — 1405 г.; своем браке — 1406 г.; рождении сына — 1411 г.). Шахма­тов отождестви ил Матвея Михайлова с уставщиком новгородского владычного двора Матвеем Кусовым, чье имя дошло до нас в не­скольких летописных записях, восходящих к первой четверти XV в. Если иденификация верна, то составленный Матвеем Ми­хайловым Кусковым свод имеет непосредственную связь с владыч­ным летописание. Следовательно, летописание при новгородском епископском дворе велось без перерывов, но время от времени оно подвергалось обработке.

Новейшее исследование Синодального спис­ка Новгородской первой летописи старшего извода, предлагает новый взгляд на происхождение спис­ка и подтверждает непрерывность владычного летописания в Нов­городе на протяжении XII —XV вв. Другим источником, соединенным в 1448 г. с новгородским сводом 1421 г. по мнению Шахматова, был свод общерусского характера, названный исследователем «Владимирским полихроном митрополита Фотия» 1421 г. Это сочинение ученый восста­навливал, сопоставляя не реально сохранившиеся летописи, а ре­конструированные своды. Подобная реконструкция повышает сте­пень предположительности вывода о реальном существовании та­кого сочинения. Хотя этот общерусский свод, согласно Шахмато­ву, сильно сокращался летописцем-новгородцем, из него были заимствованы обширные повести и сказания: о Куликовской бит­ве (1380 г.), о Московском взятии от Тохтамыша (1382 г.), о твер­ском владыке Арсении (1409 г.). Еще одним источником свода 1448 г., по реконструкции ученого, был Ростовский летописный свод в редакции доведенной до 1418 г. В настоящее е время предложенная Шахматовым схема соотно­шения летописных сводов в Новгородской четвертой летописи поставлена рястом исследователей под сомнение. Прежде всего они не согласны с новгородским происхождением свода 1448 г. и от­рицают существование «Владимирского полихрона».

Новгородская четвертая летопись (в списке Дубровского) воз­никла в XVI в., когда Новгород потерял свою независимость. Свое название летопись получила в связи с тем, что ее основным ис­точником была Новгородская четвертая летопись. Она содержит новгородский свод 1539 г., составленный предположительно по инициативе новгородского архиепископа Макария (с 1542 г. — митрополит Московский и всея Руси), а также следы какого-то московского общерусского (великокняжеского) летописания.

В памятнике летописания XVI в. — Новгородской второй лето­писи — обнаруживаются свидетельства о летописании в новго­родском Лисицком монастыре. Новгородская вторая летопись пред­ставляет собой сокращенное извлечение из различных новгород­ских летописей, в том числе Лисицкого летописца, который упо­минается в погодных статьях 1450 и 1572 гг. Владимиро-Суздальское летописание. Некоторые летописные своды Северо-Восточной Руси реконструируются на основе сопо­ставления содержания Радзивилловской, Московско-Академиче­ской, Лаврентьевской летописей, а также «Летописца Переяслав-ля Суздальского». Радзивилловская летопись представлена сегодня двумя списка­ми. Ранний список датируется концом XV в. Его содержание иллю­стрируют более чем 600 миниатюр. Второй список был снят с это­го иллюстрированного списка, принадлежавшего в XVII в. Радзивиллам, в начале XVIII в. по поручению Петра I в Кенигсберге. Последняя погодная запись в летописи — статья о событиях 1205 г.

До 1205 г. включительно с Радзивилловской сходна Московско-Академическая летопись.

В отличие от Радзивилловской летописи она имеет продолжение до 1419 г. После 1205 г. текст Московско-Академической летописи состоит из двух частей разного проис­хождения: первая часть — 1206—1238 гг., вторая часть — 1238 — 1419 гг. Примечательно, что последняя часть наиболее самостоя­тельна и не имеет совпадений с другими известными сегодня ле­тописями. По-видимому, здесь отразился какой-то независимый от великокняжеского московского летописания свод, возможно, владычный Ростовский. Еще одним летописным сочинением, привлекаемым для ре­конструкции ранних этапов летописания на Северо-востоке, яв­ляется «Летописец Переславля Суздальского» (XV в.). Самона­звание этого текста — «Летописец русских царей». На хронологи­ческом отрезке с 1138 по 1205 г. изложение событий в «Летопис­це» сходно с повествованием Радзивилловской летописи. Главное отличие «Летописца Переяславля Суздальского» от Радзивиллов­ской и Московско-Академической летописей в том, что его текст имеет продолжение до 1214 г. включительно. Результаты сопоставления этих трех летописей привело Шах­матова к заключению, что в их основе лежал Переяславский свод 1214 г., к которому, возможно, восходят и иллюстрации Радзивилловской летописи. В Радзивилловской и Московско-Академиче­ской летописях окончания этого свода нет.

В начальной части каждой из трех летописей содержится киев­ский свод начала XII в. — «Повесть временных лет» в редакции 1116 г. После него в летописях читаются только южнорусские из­вестия, которые затем перемежаются с северо-восточными изве­стиями. Непрерывный поток северо-восточных известий начина­ется с 1157 г., южнорусские обрываются на 1175 г. В дальнейшем южнорусские события приведены только в погодных записях 1185, 1186 и 1188 гг., и еще раз - в 1199 и 1200 гг.

Для восстановления более ранних летописных сводов, создан­ных на Северо-Востоке Руси в период феодальной раздробленно­сти, привлекается и Лаврентьевская летопись, последняя статья которой датируется 1305 г.

Сравнение, с одной стороны, Радзивилловской, Московско-Академической летописей и «Летописца Переяславля Суздаль­ского», а с другой — Лаврентьевской летописи, обнаруживает существенные расхождения между ними в освещении владимиро-суздальских событий, начиная с 1157 г. Выразительным смысло­вым несовпадением в текстах сравниваемых летописей отличается описание в погодной статье 1176 (6684) г. событий, в которых участвовал князь Михаил Юрьевич (Михалко). В Радзивилловской и Московско-Академической летописях, а также «Летописце Пе­реяславля Суздальского» рядом с его именем фигурирует имя Все­волода Юрьевича. Если же обратиться к Лаврентьевской летопи­си, то в ней Михаил Юрьевич выступает как единственный пер­сонаж всех событий. На протяжении одной годовой записи в Рад­зивилловской летописи в повествовании о деятельности Михаила Юрьевича имя его брата Всеволода упоминается не менее 10 раз:

Эти различия свидетельствуют о том, что Лаврентьевская и Радзивилловская летописи имели разные летописные источники. Шахматов, а позднее и Приселков пришли к выводу, что в осно­ве северо-восточных известий Лаврентьевской летописи лежал владимирский свод конца XII в., текст которого не подвергался значительным переработкам. Радзивилловская же летопись осно­вывалась на другом владимирском своде начала XIII в., прослав­лявшем Всеволода Большое Гнездо и составленным при его сы­новьях: владимирском князе Юрии (1212 — 1216) и переяславском князе Ярославе (1212—1236). О существовании этих двух разновременных сводов свидетель­ствуют также языковые особенности Лаврентьевской и Радзивил­ловской летописей. Так, в Лаврентьевской летописи прослежива­ются более архаичные лексика и грамматические формы, чем в Радзивилловской.

Разные временные формы глаголов, использованные в статье 1185 (6693) г. в рассказе о поставлении епископа Луки в Ростов, Владимир и Суздаль, позволили высказать гипотезы о времени создания этих сводов. Так, в Лаврентьевской летописи похвала епископу передана в настоящем времени. Это может указывать на о, что запись была сделана до смерти Луки, которая произошла 10 ноября 1189 г. В Радзивилловской летописи в похвале Луке упо­треблено прошедшее время. Следовательно, составитель свода, на основе которого написан текст, работал после смерти Луки. Более старший Владимирский свод, использованный при составлении Лаврентьевской летописи, может быть датирован точнее. Шахма­тов считал, что он заканчивается на словах «ныня и прис(но) и в бесконечныя векы. Аминь», завершающих рассуждения летописца о пожаре во Владимире 18 апреля 1185 г. Обычно в литературных произведениях слово «аминь» (в переводе с еврейского — «истин­но», «верно», «да будет») указывало на конец текста. Аргументом в пользу этой датировки Шахматов считал и тот факт, что до 1185 г. включительно Всеволод Юрьевич назывался в летописи князем и только с 1186 г. — великим князем. Впоследствии Приселков пе­редатировал этот свод 1193 г. В составе Лаврентьевской летописи восстанавливается еще один Владимирский свод. Основанием для его выделения служит дублирование одного известия, имеющего южное происхождение. Это касается сообщения, помещенного под 1169 (6677) г. и 1171 (6679) г., о походе Михалка Юрьевича на половцев. Описание похода в этих погодных записях различаются степенью подробности: рассказ под датой 1169 г. содержит детали, которых нет в статье 1171 г. Но счи­тать второй рассказ сокращением первого нельзя, потому что и в нем есть детали, отсутствующие в статье 1169 г.: указан день, когда была одержана победа над половцами, — «неделш» (т. е. воскресенье), уточнено, что переяславцы «полонъ свои 01т(ъ)яша 400 чади и пустиша я восвояси».

Также по-разному объясняются причины победы переяславцев над половцами: согласно записи 1169 г. побе­да одержана благодаря помощи Христа и Богородицы («... быс(ть) помощь Хр(и)ста ч(е)стнаго и с(вя)тое м(а)т(е)ре Б(о)жьи Деся-тиньное Б(огороди)ци, еяже бяхуть волости заяли, да аще Б(ог)ъ не дасть въ обиду ч(е)л(о)в(е)ка проста еда начнуть его обидети аже своее м(а)т(е)ре дому...», а в 1171 г. — молитве «отня и дедня» («... и поможе Б(о)гъ Михалку со Всеволодом на поганыя [и] дед­ня и отня м(о)л(и)тва»).

Оба рассказа восходят к двум различным источникам, создан­ным, скорее всего, в Переяславле Южном. Один из них представ­лял собой митрополичий свод, а другой — княжеский (Летопи­сец князя Владимира Глебовича). Рассказ об одном и том же похо­де в переяславских источниках был помещен под разными датами. Позднее оба южнорусских летописных текста были использованы владимирским летописцем при создании своего сочинения, но отождествить рассказы об одном и том же походе он не сумел. По мнению Шахматова, северо-восточный сводчик работал в 1175 г. Приселков внес уточнение и датировал Владимирский свод, ис­пользовавший оба южных летописца, 1177 г.
Лаврентьевская летопись включила и более поздние летопис­ные произведения, созданные в XIII в. в других северо-восточных летописных центрах. Однако их следы сильно размыты. В отдель­ных погодных статьях просматриваются черты ростовского лето­писания. Приселков считал, что в 1239 г. возник свод, соединив­ший версии Владимирских сводов конца XII — начала XIII в. и ростовское летописание. В статье 1271 г. ученые обнаруживают сле­ды летописания ростовской княгини Марии.

События 1285— 1305 гг. принадлежат последнему своду, вклю­ченному в Лаврентьевскую летопись. Свод 1305 г. по составу изве­стий был охарактеризован Шахматовым как общерусский. По мнению ученого, он возник по инициативе м:итрополита Макси­ма. Местом его создания назывался митрополичий двор, который в 1300 г. был перенесен во Владимир. С этого времени митрополит Максим получает титул митрополита всея Руси. Дальнейшие исследования Лаврентьевской летописи и особенно ее заключитель­ной части позволили Приселкову высказать гипотезу о том, что свод 1305 г. был не митрополичьим сводом, а владимирской вели­кокняжеской летописью, составленной по инициативе владимиро-тверского князя Михаила Ярославича

Московское летописание.

Начало московского летописания восстанавливается на основе пергаменной Троицкой летописи начала XV в. Эта летопись, к сожалению, сгорела в огне москов­ского пожара в 1812 г. Однако к этому времени она уже была вве­дена в научный оборот. Тщательно изучал известия летописи Н.М.Карамзин (1766—1826), сделавший многочисленные и об­ширные выписки из ее текста и позднее опубликовавший их в примечаниях к своей «Истории государства Российского». Троиц­кая летопись была использована для установления разночтений с Лаврентьевской летописью, публикация которой в начале XIX в. подготавливалась Обществом истории и древностей российских при Московском университете, но осталась незавершенной. Вы­писки Карамзина, а также результаты сопоставления текстов Лав­рентьевской и Троицкой летописей до 906 г. позволили устано­вить сходство последней с рядом других сохранившихся летопи­сей — Рогожским летописцем первой половины XV в., Симеоновской летописью конца XV в. Извлечения из Троицкой летопи­си и близкие ей летописи были использованы Приселковым для реконструкции текста Троицкой летописи.

Анализ сохранившихся материалов показал, что окончатель­ный текст Троицкой летописи содержал свод 1408 (6916) г. (это последняя дата текста). Он составлялся, по мнению Приселкова, в Москве при дворе митрополита «киевского и всея Руси» Киприана вскоре после его смерти, так как в тексте под датой 1406 г. помещено описание кончины Киприана и приведено его завеща­ние с датой: «месяца септевриа въ 12 день, индикта 15 лето 6915». (По составу известий свод являлся общерусским, а его политиче­ская направленность была явно промосковской.

Составитель свода 1408 г., или свода Киприана, использовал летописные работы своих предшественников. Его основным ис­точником был общерусский свод 1305 г., отразившийся также в Лаврентьевской летописи. Поскольку Лаврентьевская летопись возникла ранее Троицкой, то можно предположить, что именно она или ближайший протограф свода 1305 г. послужили оригина­лом для летописца, работавшего в начале XV в. Однако сравнение Троицкой и Лаврентьевской летописей показало, что более пол­ные и лучшие чтения находятся в Троицкой, а не в Лаврентьевс­кой летописи. В Троицкой летописи содержится много дополне­ний к тексту Лаврентьевской летописи. Это касается событий конца XIII —начала XIV в.: под 1295 (6803) г. подробно рассказано о смерти Дмитрия Александровича Переяславского; в погодной записи 1304 (6812) г. указано место захоронения московского князя Даниила Александровича («в церкви св. Михаила на Москве»); в статье 1305 (6813) г. сообщено о смерти князя Андрея Александ­ровича и погребении его «на Городце в церкви св. Михаила» и т.д. В изложении событий в этих летописях существуют и некоторые расхождения. Так, события под 887 — 945 гг. датированы в Троиц­кой летописи годом вперед, т.е. 886 — 944 гг. Эти и другие наблю­дения свидетельствуют о том, что свод 1408 г. восходит, скорее всего, к оригиналу свода 1305 г.

Для повествования о событиях, совершившихся после 1305 г., составитель свода 1408 г. использовал, по всей видимости, новго­родские, суздальские и ростовские летописи. Московское летопи­сание XIV в. в составе свода 1408 г. было представлено, по мнению Приселкова, «Летописцем великим русским». «Летописец великий русский» — это самоназвание текста, ко­торое приведено Карамзиным в выписке за 1392 г. В этой погод­ной записи летописец дал нелицеприятную характеристику нов­городцам, которые «беша бо человеци суровы, непокориви, уп-рямчиви, непоставни... Кого отъ князь не прогневаша или кто отъ князь угоди имъ, аще и Великий Александръ Ярославичь не уноровилъ имъ?». При этом автор погодной статьи ссылался на другую летопись: «...и аще хощеши распытовати, разгни книгу, Летописецъ великий Русьский и прочти отъ Великаго Ярослава и до сего князя нынешняго...».

Приселков видел в «нынешнем кня­зе» Василия I, вступившего на великокняжеский престол в 1389 г. «Летописец великий русский», по мнению Приселкова, воз­ник на основе московских великокняжеских сводов, которые на­чали создаваться при митрополичьем дворе уже после смерти Ивана Даниловича Калиты в 1340 г. Именно о нем и членах его семьи в Троицкой летописи читались известия с точными абсолютными датами, которые ученые рассматривают как свидетельства пись­менной фиксации событий. Первым датированным событием яв­ляется рождение у Ивана Даниловича сына Семена в 1317 г.: «В лето 6825... Того же лета князю Ивану Даниловичю родися сынъ меся­ца, сентября въ 7 день, на память святого мученика Созонта и нареченъ бысть князь Семенъ». Кроме точных дат событий, связанных с московским княже­ским домом, в Троицкой летописи есть датированные церковные события, совершившиеся в Москве. Самое раннее из них — за­кладка Успенского собора митрополитом Петром 4 августа 1326 г.: «Того же лета (6834 г.) въ госпожино говение, месяца августа в память святого мученика Елфериа, заложена бысть первая цер­ковь камена на Москве на площади, во имя святыа Богородица, честнаго ея успениа, пресвященнымъ Петромъ митрополитомъ и благовернымъ княземъ Иваномъ Даниловичемъ. Пресвященныи же Петръ митрополитъ създа себе своима рукама гробъ каменъ в стене, идеже последи положенъ бысть, еже и ныне лежить».

Изве­стие о том, что умерший митрополит Петр лежит на том месте, которое он сам указал, свидетельствует о более позднем проис­хождении текста с известием о закладке Успенского собора. За­пись возникла, по крайней мере, после смерти митрополита, т.е. после 1326 г. Составление «Летописца великого русского» в конце XIV в., по реконструкции Приселкова, стало очередным этапом работы над московскими великокняжескими сводами. Однако относитель­но происхождения этого летописца в современной историогра­фии высказываются разные мнения. Если Приселков признавал его сводом московских великих князей, то позднее появились пред­положения о принадлежности свода или суздальско-нижегородским великим князьям, или тверским великим князьям, добив­шимся в последней четверти XIV в. на короткое время владимир­ского престола. Относительно характера раннего московского летописания XIV в. историографы высказывали мнения, отличные от точки зрения Приселкова. Так, Я.С.Лурье (1920—1996) считал, что в первой половине XIV в. существовала семейная хроника московских Да­ниловичей. Эти отдельные записи о семейных делах княжеского дома, а также записки митрополичьего двора были объединены в 1340 г. в летописец. Но он не был великокняжеским сводом, по­добным тем, какие создавались в Москве позднее, во второй по­ловине XV в. Летописец не имел общерусского характера и не стремился воздействовать на сколько-нибудь широкий круг чита­телей. Дошедшие до нас летописи показывают, что московское лето­писание набрало силу и во второй половине XV в. стало играть особую роль в политической жизни. Основным центром летописа­ния был двор великого московского князя. Политические собы­тия второй половины XV в. способствовали тому, что здесь было создано подряд несколько летописных сочинений, в основе кото­рых лежал общерусский свод 1448 г. (названный Шахматовым Новгородско-Софийским). Следы наиболее раннего из дошедшего до нас московского великокняжеского летописания второй половины XV в. обнару­живаются в Вологодско-Пермской (конец XV—первая половина XVI в.) и Никаноровской (вторая половина XV в.) летописях.

Сопоставление этих летописей показало, что до 1471 г. их тексты почти полностью идентичны. Шахматовым была выдвинута гипо­теза о существовании протографа этих летописей — летописного свода 1472 г. Этот свод был связан с великокняжеским летописа­нием и назван Московским великокняжеским сводом 1472 г. Он создавался после победы великого московского князя над Новго­родом и заключения в 1471 г. Коростынского мира. Победа Моск­вы не привела к полной потере Новгородской феодальной рес­публикой независимости. Данное обстоятельство диктовало мос­ковскому летописцу необходимость более осторожно оценивать политику Великого Новгорода в отношении князей. В своде 1472 г. глаголы типа «изгнаша, выгнаша, показаша путь (князю)», кото­рые встречаются в одном из источников летописи — своде 1448 г., были заменены на более нейтральные: «князь изыде», «выеха». Это один из примеров позднейшей переработки ранее созданного тек­ста в свете новых политических условий.

Следующий этап великокняжеского летописания представлен Московским великокняжеским летописным сводом 1479 г. Он стал основой всего великокняжеского и царского летописания после­дующего времени. Существование свода было установлено Шах­матовым. Изучая Архивскую (так называемую Ростовскую) лето­пись, он определил, что ее повествование до 1479 г. совпадает с текстами поздних летописей, например Воскресенской XVI в. Уче­ный предположил существование протографа этих летописных со­чинений, который он назвал Московским великокняжеским лето­писным сводом 1479 г. Позднейшая находка свода 1479 г. «в отдель­ном виде» (т.е. вне поздних летописей) — в так называемом Эр­митажном списке XVIII в. — подтвердила правильность методичес­ких подходов Шахматова к реконструкции летописных сводов.

Появившийся после окончательного присоединения Великого Новгорода к Москве Московский великокняжеский летописный свод 1479 г. в новых политических условиях открыто осуждал нов­городцев за изгнания князей в прошлом.

Следующие этапы московского великокняжеского летописа­ния представлены рядом сводов конца XV в. (90-е гг.) и начала XVI в.

Во второй половине XV в. велось и общерусское летописание, не зависимое от летописания великого московского князя. В на­стоящее время оно представлено лишь небольшими фрагмента­ми, поскольку было поглощено великокняжеским летописанием. К примеру, в Ермолинской летописи (XV в.), так называемых Сокращенных сводах конца XV в. и частично — Устюжской лето­писи (начало XVI в.) просматривается независимый свод начала 70-х гг. XV в. Он возник, скорее всего, в Кирилло-Белозерском монастыре. О месте создания этого свода говорят особый интерес его составителя к бывшему игумену этого монастыря Трифону, опальному боярину Басенку, сосланному в 1473 г. в Кириллов мо­настырь, а также некоторые совпадения с краткими кирилло-белозерскими летописцами. Еще один независимый неофициальный свод был создан в 80-х гг. XV в., возможно, при ростовской архиепископской ка­федре. Этот ростовский свод обнаруживается в Типографской ле­тописи (конец XV—начало XVI в.). Часть Типографской летописи включает в себя известия, связанные с Ростовом и ростовской епархией: о смене ростовских архиепископов, столкновении рос­товского архиепископа Вассиана Рыло с митрополитом Геронтием. Оценку современных событий, не зависимую от великокня­жеского летописания, автор свода демонстрирует, например, при описании репрессий Ивана III во вновь присоединенных Новго­роде и Твери. В 90-х гг. XV в. независимое общерусское летописание прекра­тило свое существование. Впоследствии в Новгороде, Пскове, Вологде, возможно, в Твери, Ростове, Устюге и других центрах продолжали составляться своды, но это были лишь местные вари­анты официального общерусского летописания или сугубо про­винциальные летописи, в основе которых лежали столичные слу­хи и местные события.

Дата добавления: 2014-01-11