Был ли план у «архитекторов перестройки»?

Эта проблема имеет особую значимость для правильной оценки хода и итогов перестройки, поскольку все исторические свидетельства говорят о всенародной поддержке горбачевского курса в начале реформ. Следовательно, у основной части населения был высокий уровень мотивации для лечения основных экономических, социальных и политических болезней, поразивших советское общество. И это обстоятельство принципиально отличало время перестройки от эпохи застоя, давало нашей стране очередной исторический шанс для движения вперед. Как метко заметил политолог Кургинян, весной 1985 г. время разочарований кончилось, наступило время «новых надежд», где ключевым элементом для достижения успеха должна была стать «замена репрессивного авторитета духовным». В этих условиях проблема стретегии перестроечной линии Горбачева, открытость власти для конструктивной критики нового курса в случае неверного выбора стретегии приобретали особое значение, поскольку позволяли власти осознавать масштабы подстерегающей опасности и причины сложившейся ситуации, избежать бесславного конца своих начинаний. (См.: Кургинян С. Седьмой сценарий. Ч. 1, М., 1992, Стр. 17-21).

Проблема, следовательно, заключается не столько в ответе на вопрос о наличии конкретного плана перестройки у ее инициаторов, сколько в том – были ли способны руководители страны (и поддерживающие их «группы интересов») отрешиться от своих личных интересов в борьбе за собственность и власть в пользу интересов общегосударственных и общенародных.

Известный итальянский историк Дж. Боффа полагал, что Горбачеву недоставало «точного плана действий». По его мнению, это обусловливалось тем, что в СССР не существовало свободного обмена идеями, а потому «не могла сложиться и программа нововведений, способных исправить положение». В его понимании, Горбачев был реформатором, а отнюдь не «революционером», сколько бы сам Горбачев не щеголял подобной терминологией (См.: Боффа Дж. От СССР к России: История неоконченного кризиса. 1964-1994. М., 1996, Стр. 138-140).

По авторитетному свидетельству биографа Горбачева А.С.Грачева, симпатизирующего своему герою, «целостной концепции реформы у нового руководства не было». Сам Горбачев в мемуарах сообщает, что основным стимулом к действию для него служило ясное осознание того факта, что «так дальше жить нельзя» (См.: Горбачев М. Жизнь и реформы. Кн. 1, М., 1995, Стр.262-267).

Полемизируя с этой точкой зрения, историк Волкогонов полагал, что «протест родился не у Горбачева, а в народе, и родился давно» (См.: Волкогонов Д. Указ. соч. Кн. 2, Стр. 301). Сходного мнения придерживаются многие ученые.

Среди историков по-прежнему нет единого мнения по данному вопросу. Так, Шубин считал, что горбачевская политика первых трех лет не носила оригинального характера, поскольку являлась продолжением андроповской линии (См.: Шубин А.В. От «застоя» к реформам: СССР в 1978-1985 гг. М., 2001, Стр. 297). Данная точка зрения имеет много сторонников. По мнению этих историков, стратегический замысел Андропова заключался в том, чтобы сначала обеспечить экономический подъем, а затем, опираясь на экономические достижения, провести реформу политической системы. Андропову приписывают следующие слова: «Машина, грубо говоря, поизносилась, ей нужен ремонт. Может быть, и капитальный, но не ломать устои, они себя оправдали» (См.: Шахназаров Г.Х. Цена свободы. М., 1993, Стр. 28-29).

С этой точкой зрения не согласен А.Н.Яковлев, который выделял с плане Андропова «по спасению социализма» следующие важнейшие элементы: введение в стране железной дисциплины «сверху донизу»; координированный разгром инакомыслия; ужесточение борьбы с коррупцией и «заевшейся номенклатурой»; умеренное перераспределение благ «сверху вниз» под строгим контролем государства; партийная чистка, направленная на «всех неугодных»; усиление информационной войны с Западом. Данную политику Яковлев расценивал как некий возврат к «форме неосталинизма», что кардинально отличало ее от политики перестройки (См.: Яковлев А.Н. Сумерки. М., 2003, Стр. 559).

Данную позицию во многом разделяет и американский историк М.Малиа, подчеркивая, что Андропов видел лишь «кризис эффективности, а не кризис системы» и потому вряд ли мог предложить «какие-либо более или менее радикальные пути» исправления недостатков советской системы (См.: Малиа М. Советская трагедия: История социализма в России. 1917-1991. Пер. с англ. М., 2002, Стр. 425).

Как свидетельствуют факты, Горбачев первоначально использовал старые заготовки о научно-техническом прогрессе и возможной экономической реформе, подготовленные экспертами и академическими институтами, но не реализованными ни Андроповым, ни Черненко. Так, летом 1985 г. проводилось совещение по машиностроению, затем внимание переключилось на агропром, который поспешили назвать «прообразом всего народного хозяйства». Таким образом, полагают историки, на первом этапе Горбачев продолжил курс Андропова; эта преемственность выразилась не только в заимствовании многих идей, но и в методах их осуществления, когда административные меры рассматривались как «способ ускорения развития экономики» (См.: Пихоя Р.Г. Советский Союз: история власти. М., 1998, Стр. 454-456).

Отмечая преемственность политики Горбачева с курсом своего предшественника Ю.В.Андропова, исследователи указывают и на «разрыв традиций», те отличия, которые отделяли горбачевское время от предшествующего. Весной 1986 г. в Тольятти Горбачев обстоятельно и детально изложил идею «коренной перестройки всех сфер жизни общества», которая должна была охватить каждое рабочее место, каждый коллектив, орган управления, партийные и государственные органы, включая Правительство и Политбюро. По мнению Воротникова, «эта глобальная идея ему была подброшена «свежим» идеологом, возвратившимся в отдел пропаганды ЦК КПСС в июле 1985 г. – Яковлевым» (См.: Воротников В.И. А было это так… Из дневника члена Политбюро ЦК КПСС. М., 1995, Стр. 81-82).

По словам самого Яковлева, в конце 1985 г. он направил на имя Горбачева записку, в которой среди прочих были предложения о создании на базе КПСС двухпартийной системы, о введении поста президента СССР, об осуществлении широких демократических преобразований и экономической реформы в стране. При этом, подчеркивал Яковлев, «об устранении монополии власти КПСС и речи тогда быть не могло». Горбачев счел предлагаемые Яковлевым меры «преждевременными» (См.: Яковлев А.Н. Горькая чаша: Большевизм и Реформация России. Ярославль, 1994, Стр. 205-213).

Состав первой команды Горбачева включал совершенно разных по своим воззрениям людей – А.Яковлева, Е.Лигачева, Н.Рыжкова, Э.Шеварднадзе, В.Чебрикова, А.Лукьянова, В.Болдина, В.Медведева. Отражением общих взглядов «группы единомышленников» стал отчетный доклад на XXVII съезде КПСС (февраль 1986 г.), в котором трудности и недостатки, кризисные явления в советском обществе объяснялись «недостаточностью социализма», незавершенной стадией его развития (См.: Грачев А.С. Горбачев. М., 2001, Стр. 137-140). Акцент в докладе был сделан на традиционном методе руководства партией обществом – следовало еще больше повышать «эффективность и качество, дисциплину и организованность трудящихся», т.е. все то, что давно стало для советского населения пустой и надоевшей риторикой. Столь же декларативными были и рецепты подъема экономики, в которых усиление централизованного руководства народным хозяйством должно было каким-то необычным способом сочетаться с «расширением границ самостоятельности предприятий».

Ряд историков отмечает, что новационным был международный раздел доклада, подготовленный А.Яковлевым и В.Фалиным, в котором была сделана заявка на отказ от традиционного «классового анализа» международной обстановки, высказывалась мысль об отказе от военной конфронтации, о единстве мира и невозможности выиграть «гонку вооружений, как и саму ядерную войну».

Ученые, которые не разделяли приведенную точку зрения, подчеркивали утопичность этих пожеланий, которые скрывали тот факт, что «Советский Союз проигрывал гонку вооружений, которую выигрывали США и его союзники». Вместо признания этого факта и соответствующей корректировки всей политики, отмечают эти историки, пошли по накатанному «ленинскому» пути – обратились с призывами «непосредственно к мировому общественному мнению, к народам»., т.е. коммунистическая пропаганда сохранялась как способ управления миром (См.: Пихоя Р.Г. Советский Союз: история власти. 1945-1991. М., 1998, Стр. 475).

Мнение о том, что у Горбачева не было (да и не могло быть по объективным причинам) никакого «плана», никакой «стратегии», кроме официальной ленинской «линии» партии, разделяют многие ученые. В качестве одного из аргументов отмечают также, что даже после августа 1991 г. Горбачев никогда не ставил вопроса о ликвидации советской социалистической системы, а хотел лишь ее «улучшения». Для доказательства этого тезиса историк Волкогонов отмечал принципиальное отличие в политике Горбачева и Ельцина. Последний, по его мнению, «иногда невнятно, непоследовательно, но постепенно все определеннее выступал именно за смену строя» (См.: Волкогонов Д. Указ. соч., Кн. 2, Стр. 281, 396).

Еще одна важная проблема, возникающая в связи с оценкой хода и итогов перестройки, относится к характеристике стиля Горбачева-политика. Вот лишь одна, но существенная сторона, которую подчеркивает в своих мемуарах сподвижник последнего генерального секратаря ЦК КПСС В.Фалин. По его мнению, на каждом этапе перестройки существовали варианты решений, имелся выбор, но решающее право оставалось «единолично» за Горбачевым и этим правом он не делился «ни с парламентом, ни с правительством, ни с коллегами в Политбюро ЦК партии, ни с партией как институтом», а сделавшись Президентом страны Горбачев и «вовсе вознесся над Конституцией и народной волей, выраженной в ходе общесоюзного референдума». Следовательно, «отец перестройки» в стиле и методах руководства реформами оказался не на уровне решаемых задач. Тем самым Фалин аккуратно подводит читателя к мысли - поскольку Горбачев правил «авторитарно», большая часть вины за последствия перестройки лежит лично на нем. «Авторитаризм» же Горбачева Фалин объяснял «спецификой властных структур и личными качествами, присущими последним руководителям СССР». В качестве дополнительного аргумента в подкрепление своей точки зрения, Фалин упоминает одно из интервью Горбачева, в котором он сказал, что использовал свой пост генерального секретаря «для реформирования партии», которая должна стать из коммунистической «социал-демократической» и быть раздроблена на «две, три, возможно, даже на пять партий» (См.: Фалин В. Конфликты в Кремле: Сумерки богов по-русски. М., 1999, Стр.17-18). Здесь уже прямой намек на «тщательно продуманный расчет» Горбачева, направленный на подрыв основы советской системы – коммунистическую партию.

Сам Горбачев подает эту проблему по-иному, утверждая, что данный вопрос был предметом широкого обсуждения в партийных кругах: «Еще в годы перестройки мы хотели социал-демократизировать КПСС (Курсив наш – В.П.). Была подготовлена соответствующая программа к намеченному XXIX съезду. Но путч и политика Б.Ельцина, фактически запретившая КПСС, сделали его проведение невозможным» (См.: Неоконченная история. Беседы Михаила Горбачева с политологом Борисом Славиным. М., 2001, Стр. 106).

По мнению Д.Волкогонова, когда Горбачев пришел к власти, Советский Союз, как древний витязь на распутье, стоял на «историческом перекрестке», от которого расходились три возможных пути: радикальные реформы, либеральное развитие, консервативная реставрация. Горбачев выбрал средний путь, пытаясь, согласно Волкогонову, создать модель, которая бы включала «лучшие социалистические и капиталистические элементы». Действовать Горбачеву приходилось «по ситуации», учиться было «не у кого», а отсюда «нерешительность и половинчатость» многих предпринимаемых шагов. Волкогонов подчеркивает, что перестройка вызвала «очень глубокие перемены в общественных умонастроениях», постепенно распадались мифы о КПСС, о «преимуществах социалистического строя», «демократизме» советской системы и многие другие. На результатах перестройки, считает Волкогонов, также сказался и личностный фактор, которым он объясняет так называемый парадокс Горбачева. По его мнению, генеральный секретарь «это человек большого ума, но слабого характера». Поэтому начав перестройку под лозунгом обновления социализма, Горбачев «помимо своей воли и желания» через шесть лет пришел к его ликвидации. (См.: Волкогонов Д. Семь вождей: Галерея лидеров СССР. М., 1995, Кн. 2, Стр. 310-312; 320-323; 330-331).

Далеко не все историки согласны с приведенной характеристикой, попытками в мягкости натуры генсека найти объяснение «политической невнятности» первого этапа перестройки. Так, А.С.Грачев ссылается на следующее мнение Е.Лигачева: «Нередко приходится слышать, что Горбачев – слабовольный человек. Это не так. Это кажущееся впечатление». Он также приводит реплику Горбачева, брошенную своему помошнику: «Я пойду так далеко, насколько будет нужно, и никто меня не остановит». По мнению самого Грачева, кажущаяся нерешительность Горбачева была связана с тем, что в своей политике он находился под давлением двух сил – консервативных (в лице правящей номенклатуры, переживших многих реформаторов и реформы и не желающих идти дальше «освежения» социалистического фасада) и радикальных, толкающих лидера к популистским импровизациям и ради этого вовсю использующего административный ресурс. Горбачев пытался не идти на поводу ни у той, ни у другой силы, а потому «заслужил репутацию колеблющегося и нерешительного политика» (См.: Грачев А.С. Горбачев. М., 2001, Стр. 151-152).

Эту особенность Горбачева-политика весьма образно описал в своих мемуарах Воротников: «Нередко на заседаниях Политбюро возникали серьезные споры. Выслушав всех, Горбачев общими фразами, призывами еще раз подумать (курсив наш – В.П.), поработать над замечаниями, как бы сближая различные позиции, свертывал дискуссию» (См.: Воротников В.И. А было это так… Из дневника члена Политбюро ЦК КПСС. М., 1995, Стр. 165).

Дата добавления: 2014-01-11