Гаджиев К.С. 27 страница

Вместе с тем существует целый ряд стран с фрагментированными, по типологии Алмонда, политическими культурами, но характеризующимися довольно высокой степенью политиче­ской стабильности. К примеру, так называемые консоциативные демократии в Австрии, Нидерландах, Швейцарии и Бельгии являются по своему характеру фрагментированными в том смыс­ле, что они состоят, казалось бы, из нескольких конфликтующих друг с другом субкультур. Так, в Нидерландах католики, каль­винисты и неверующие настолько конфликтовали друг с другом, что некоторые исследователи считали возможным говорить о су­ществовании здесь трех самостоятельных субкультур или даже народов. А Швейцария — это единое сообщество, составленное из трех национальных субкультур. Невозможно не согласиться с утверждением, что в этих странах в течение всех послевоенных десятилетий степень политической стабильности, определенно­сти и предсказуемости отнюдь были не ниже, если не выше, чем в странах с гомогенной или интегрированной политической культурой.

В то же время преимущественно англосаксонская Канада, ко­торая, по схеме Алмонда, должна принадлежать к гомогенному типу, время от времени сотрясается конфликтами на нацио­нально-культурной почве, конфликтами, которые в последние два-три десятилетия не раз грозили самой государственной целост­ности этой страны. Что касается США, которые действительно отличаются высокой степенью политической стабильности, то не составляет секрета, что серьезные исследователи выделяют там целый ряд субкультур расово-этнического, национально-культур­ного, конфессионального и регионального характера.

Теперь рассмотрим такую характеристику, как привержен­ность харизматическому лидеру,— признак, который Алмонд счита­ет достоянием доиндустриальной или смешанной политической культуры. Не требуется особых усилий, чтобы продемонстриро­вать, что харизматичность в различных ее новых формах и мо­дификациях приобретает особую актуальность в наиболее разви­тых странах современного мира. Более того, харизматические лидеры и харизма как фактор, определяющий симпатии и/или антипа­тии избирателей и соответственно их выбор стали важнейшими элементами политической культуры всех типов в эпоху инфор­мационной революции и электронных средств массовой инфор­мации. Что касается тоталитарного типа политической культу­ры, то харизма в крайних формах поклонения вождю — фюреру также является ее неотъемлемой составной частью.

Можно было бы привести немало других нестыковок, кото­рые в определенной степени снижают убедительность рассмот­ренных типологизаций. Но и высказанные аргументы достаточ­но наглядно показывают необходимость нахождения более приемлемых критериев типологизапий политических культур со­временного мира. При этом главным условием является учет ос­новных типов или моделей политических систем, в рамках ко­торых формируются и функционируют соответствующие типы политических культур. Нельзя сказать, что Г.Алмонд и его кол­леги полностью игнорировали этот момент. Но здесь, как было показано ранее, проблема состоит в неприемлемости самого оп­ределения политической системы, которое ими предлагается.

С учетом вышеприведенной типологизаций политических систем можно выделить следующие крупные типы или модели политической культуры: органическую, либерально-демократи­ческую и смешанную.

В рамках органического типа можно вычленить различные варианты авторитарной, тоталитарной, традиционной политиче­ских культур и субкультур. При всех расхождениях общим для всех них является господство коллективистских, групповых, общинных ценностей, приоритета публичного над частным, прав и свобод группы, коллектива над индивидуальными правами и со­ответственно подчинение личности коллективу. Для носителей данного типа политической культуры характерны повышенные ожидания от государства, преувеличение его роли в жизни об­щества, часто доходящее до его мифологизации и даже обоже­ствления.

Государство рассматривается как единый организм, в кото­ром различные институты организации, группы, отдельно взя­тые люди играют лишь подчиненную роль. В сфере взаимоотно­шений индивида и государства, правителей и управляемых здесь преобладают, как правило, отношения «патрон-клиент», государ­ство и его руководители оцениваются массой населения по их спо­собности проявлять и реализовывать «отцовскую» заботу о сво­их подданных. Имеет место та или иная степень персонализации политики и самого государства, когда последнее отождествляет­ся с личностями конкретных государственных деятелей, вождей, фюреров, «отцов нации» и др. Важное место (с существенными оговорками применительно к тоталитарной политической куль­туре) занимают традиция, обычай, норма. В наиболее наглядной и однозначной форме некоторые важнейшие элементы данного типа проявились при тоталитарной системе с ее жестким подчи­нением всех сфер жизни всемогущему государству.

В большей степени рассматриваемый тип распространен в развивающейся зоне современного мира — Азии, Африке и Латинской Америке. Однако авторитарные и тоталитарные его варианты в разные периоды утверждались во многих европейских странах — СССР, Германии, Италии, Испании, Португалии, Греции и др.

Либерально-демократический тип характеризуется плюра­лизмом в социальной, экономической, духовной, политической и других сферах жизни. Важнейшим его компонентом стала идея индивидуальной свободы, самоценности отдельной лично­сти, прирожденных, неотчуждаемых прав каждого человека на жизнь, свободу и частную собственность. Центральное место здесь занимает убеждение в том, что частная собственность — осно­ва индивидуальной свободы, а она в свою очередь рассматривает­ся в качестве необходимого условия самореализации отдельного индивида. Особенно важны в данном случае идея идеологичес­кого и политического плюрализма и связанные с ним принци­пы представительства и выборности должностных лиц в государ­стве.

В глазах приверженцев либерально-демократической модели политической культуры право, правовая система является гаран­том индивидуальной свободы выбора по собственному усмотре­нию морально-этических ценностей, сферы и рода деятельности. Они считают, что закон призван гарантировать свободу лично­сти, неприкосновенность собственности, жилища, частной жиз­ни, духовную свободу. В обществе должен господствовать закон, а не люди, и функции государства состоят в регулировании от­ношений между гражданами на основе закона. Для них самооче­видными истинами являются право участия каждого члена об­щества в политическом процессе, соблюдение определенных «правил игры» между политическими партиями, разного рода заинтересованными группами и др., смена власти в результате всеобщих выборов на всех уровнях власти, другие нормы и прин­ципы парламентаризма и плюралистической демократии.

Эти и другие сущностные характеристики либерально-демо­кратического типа политической культуры, который характерен прежде всего для индустриально развитых стран Запада, в раз­ных национально-культурных условиях проявляются по разно­му. Именно в этом контексте следует выделить гомогенный, фрагментированный, интегрированный, консенсусный, кон­фликтный и другие варианты политической культуры в рамках единого либерально-демократического типа.

Между этими двумя типами располагается целый спектр всевозможных национальных, региональных или иных вариан­тов и разновидностей политической культуры. Что касается предлагаемых Алмондом и его коллегами критериев, таких как харизма, фрагментарность, коллективизм, традиционность, ин­дивидуализм, гомогенность, конфликт, консенсус и т.п., то они в тех или иных сочетаниях могут быть обнаружены почти во всех типах политической культуры. Их сочетание, интенсивность и значимость варьируются от модели к модели и от одной наци­ональной разновидности к другой. С этой точки зрения в совре­менном мире, особенно с окончанием холодной войны и крахом тоталитарных систем, во многих случаях мы имеем дело со сме­шанными типами политической культуры.

Например, если о сколько-нибудь чистом тоталитарном ти­пе можно было говорить применительно к фашистской Италии и нацистской Германии 30-х годов, а также СССР примерно до 60-х годов, то в настоящее время речь может идти лишь о его остаточных элементах и явлениях. Существенные авторитар­ные и традиционалистические пласты можно обнаружить в Рос­сии, Китае, Японии, Испании и т.д.

Поэтому предлагаемые читателю модели политической куль­туры нужно понимать в смысле веберовских идеальных типов. В определенном смысле — это теоретические конструкции, в ко­торых присутствует значительный элемент абстракции, допуще­ния и редукции. Реальное положение значительно сложнее. От­сюда то разнообразие, сложность и многослойность, которые в рамках одной и той же модели обнаруживаются в конкретных национально-страновых реальностях.

Контрольные вопросы

1. Что такое политическая культура?

2. Как она соотносится с политическим сознанием?

3. Какое место она занимает в общенациональной культуре?

4. Как политическая культура соотносится с политической систе­мой?

5. Назовите важнейшие составные элементы политической культу­ры.

6. Какое место в ней занимают религиозное, символическое, мифо­логическое и иные начала?

7. Какие существуют типы политической культуры?

Глава 13 ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭТИКА

Как указывалось выше, политическая философия охватывает не толь­ко мир сущего, но и мир должного, мир политического в том виде, в каком он есть, и в том, каким он должен быть. «Политические вещи» по самой сво­ей природе не могут быть нейтральны, поскольку сопряжены с выбором, принятием решений, приверженностью, оценкой. Они тесно связаны с та­кими ключевыми категориями человеческой жизни, как добро и зло, сущее и должное, достойное и недостойное, справедливое и несправедливое и др. Как отмечал германский политолог Х.Кун, «государство живет челове­ком: человек основывает, формирует и руководит им и одновременно жи­вет в нем и благодаря этому постигает его как свою судьбу».

В сфере, где человек занимает центральное место, нельзя игнориро­вать то, что можно обозначить понятием «человеческое измерение». По­литика — это результат сознательных волевых усилий людей, которые ставят перед собой определенные цели, руководствуясь при этом сложив­шимися у них мировоззренческими установками, нормами поведения, пониманием важнейших аспектов взаимоотношений человека с своей со­циальной средой. Там, где речь идет о понимании и толковании человека, человеческих целей, непременно присутствует ценностное начало.

Морально-нравственный аспект мира политического

Уже по своему определению политическая философия прони­зана морально-этическим началом, ее изучение не может не иметь морально-нравственного или ценностного измерения. Без обращения к сфере целей и идеалов невозможно говорить об адекватном изучении мира политического в целом.

Нравственные начала, ценности и нормы, имеющие касатель­ство к миру политического, к его институтам, отношениям, по­литическому мировоззрению и поведению членов того или ино­го сообщества, в совокупности составляют политическую этику. Политическая этика — это, по сути дела, нормативная теория политической деятельности, затрагивающая такие основопола­гающие проблемы, как справедливое социальное устройство, взаимные права и обязанности руководителей и граждан, фун­даментальные права человека и гражданина, разумное соотно­шение свободы, равенства и справедливости и др. Она играет ключевую роль в легитимизации как политической власти вообще, так и различных форм правления.

Легитимность современного государства основывается прежде всего на правовом фундаменте, на признании в качест­ве приоритетных целей обеспечения прав и свобод человека. Жиз­неспособная и прочная политическая система — это власть плюс законность и эффективность, т.е. способность удовлетворить основные функции управления.

Однако как законность, так и эффективность во многом оп­ределяются тем, насколько государственные институты и сама политическая система в целом соответствуют господствующим в об­ществе идеалам и ценностям, где морально-этическому началу принадлежит отнюдь не последнее место. Иначе говоря, еще одной важной несущей конструкцией легитимности является мо­рально-нравственная составляющая политической самоорганиза­ции общества. Действительно, как учил Конфуций, «народ мож­но заставить повиноваться, но нельзя заставить понимать почему». Есть некое рациональное зерно в утверждении, что opus justitiae pax — мир есть продукт справедливости.

Особенность всех этических проблем политики обусловлива­ется тем, что сама политика теснейшим образом связана с наси­лием. К тому же нередко политику отождествляют с корыстным интересом, а нравственность — с бескорыстием. «Кто ищет спасения своей души и других душ,— писал М.Вебер,— тот ищет его не на пути политики, которая имеет совершенно иные за­дачи — такие, которые можно разрешить только при помощи насилия. Гений или демон политики живет во внутреннем на­пряжении с богом любви, в том числе и христианским богом в его церковном проявлении,— напряжении, которое в любой момент может разразиться непримиримым конфликтом». Отсюда воз­никают отнюдь не праздные вопросы: можно ли вообще говорить о политической этике как таковой? правомерно ли применение к сфере политики категории этики и морально-этических цен­ностей? если нет, то можно ли говорить о человеческом измере­нии в политике? и т.д.

Следует отметить, что в истории политической мысли на эти вопрсы давались весьма неоднозначные ответы. Это вполне естественно, поскольку, например, Н. Макиавелли, допускающий любой произвол со стороны государя в интересах государства, Ж.-Ж. Руссо, озабоченный мыслью об обеспечении всеобщего бла­га, совершенно по-разному трактовали термин «политика». В то же время, если не впадать в застывший платонизм, который при­знавал лишь вечные вневременные ценности, то конкретное со­держание и трактовка морально-этических ценностей общества во многом зависят от реальностей каждого конкретного истори­ческого периода. В силу того, что морально-нравственные кате­гории и критерии служат важнейшим средством легитимизации существующего политического режима или конкретной полити­ческой стратегии, почти все крупные мыслители, занимавшиеся проблемами политики, государства и права, начиная от Конфу­ция, Платона, Аристотеля и кончая современными исследовате­лями, так или иначе затрагивали эти понятия.

О том значении, которое античные мыслители придавали нравственому началу, свидетельствует высказывание, напри­мер, Сократа: «Лучше терпеть несправедливость, нежели причи­нить ее». Верность данному принципу Сократ продемонстриро­вал, отказавшись от побега из Афин после вынесения ему смертного приговора и показав тем самым пример личной нрав­ственности. Определяя в качестве главной цели политики обес­печение «высшего блага» граждан полиса и предписывая ей нравственно-воспитательную роль, Аристотель, в частности, ут­верждал: «Государственным благом является справедливость, то есть то, что служит общей пользе». Природа дала челове­ку оружие — «умственную и нравственную силу», которую мож­но использовать как для добрых, так и злых деяний. «Человек, живущий вне закона и права, наихудший из всех... Понятие спра­ведливости связано с представлением о государстве, так как право, служащее мерилом справедливости, является регулиру­ющей нормой политического общения». Здесь возникает другой вопрос: какое именно содержание Аристотель вкладывал в само понятие справедливость?

Показательна с данной точки зрения позиция Блаженного Ав­густина, который утверждал: «Что не было справедливым, не мо­жет быть и законом» (Non videtur esse lex quae juste non fuerit»). «Государства без справедливости — что это, как не большие бан­ды разбойников?»,— так ставил вопрос Блаженный Августин. (О граде Божием, IV, 4). В русле этой традиции Лейбниц, исходя из своей идеи всеохватывающей гармонии, однозначно смеши­вал сферы права и морали. Во главу юридических предписаний он ставил истину, понимаемую как бескорыстную и беспристра­стную любовь. Требуя привести политику в соответствие с тре­бованиями высшего миропорядка и божественного закона, он высказывался за включение в правовые нормы требования об обес­печении блага всех граждан государства.

Несомненный интерес представляет позиция И. Канта, ока­завшая значительное влияние на последующую этическую мысль, в том числе на политическую этику. Она следовала из основопо­лагающей мировоззренческой установки философа. Согласно Канту, нет какой бы то ни было действительности, независимой от разума. Наше познание представляет собой не отражение ре­ально существующей действительности, поскольку сама эта дей­ствительность является построением нашего разума. Конечно, за этим построением существуют реальные объекты, но они не доступ­ны разуму, ибо существуют сами по себе, в качестве вещи в се­бе (an sich). Мы можем сравнивать между собой различные представления об объективно существующем мире, связывать и со­гласовывать множество частных, отрывочных восприятии, объ­единяя их в единую цепь. При этом, хотя вещь в себе и не по­знаваема, она освещается светом разума и в силу этого становится нам близкой.

Таким образом, тогда, когда одни философы утверждали, что истина устанавливается путем согласования человеческого разу­ма с реальностями внешнего мира. Кант пришел к выводу, что ис­точник и мерило истины находятся в самом разуме. Соответствен­но критерии морали и нравственности выводятся из собственной природы разума. Поскольку центром нравственного сознания яв­ляется должное, это последнее также не имеет никакого отноше­ния к реально существующему миру, а выводится из самой при­роды человека, оно потенциально заложено в его природе. Коль скоро политика — это одна из важнейших сфер человеческой де­ятельности, то она по своему определению не может быть тесней­шим образом связана с морально-нравственным началом.

Значительное место проблемам этики в сфере государствен­ной жизни отводил Г.В.Ф. Гегель. Гегель разделил нравственную жизнь на три сферы — семью, гражданское общество и государ­ство, определив их как «моменты» или «элементы» этической си­стемы, регулирующие жизнь каждого отдельно взятого индиви­да. Этические нормы в действиях и отношениях людей у Гегеля актуализируются по-разному в зависимости от того, в какой сфере они действуют. Что касается государства, то его Гегель рас­сматривал как «действительность нравственной идеи».

По-своему, но в духе христианской идеи братства трактовал морально-нравственный аспект политики K.-А.Сен-Симон. Он счи­тал, что идея справедливости должна быть совершенно устране­на из жизни общества и заменена идеей братства и любви. Ха­рактерно, что евангельская заповедь «любите друг друга и по­могайте друг другу» послужила эпиграфом к его работе «Индустриальная система».

Примерно такой же трактовки придерживались русские фи­лософы и правоведы (например, B.C. Соловьев, Л.И. Петражицкий, П.И. Новгородцев и др.), которые решительно выступали про­тив противопоставления права и нравственности, лишения права морального измерения. Эта позиция, в частности, выразилась в из­вестной идее равнозначности правды-истины и правды-справед­ливости. Но в целом, если традиция, идущая от Платона и Ари­стотеля, рассматривает мораль и политику как единое целое, призванное реализовать принципы справедливости, то христи­анская традиция разводит понятия «этика» и «политика», во­площенные в «богово» и «кесарево». Еще Томазий и С. Пуфендорф стремились отделить юриспруденцию и богословие, право и нравственность.

К наиболее радикальным выводам в данном вопросе пришел Н.Макиавелли, который первый в четко сформулированной и резко очерченной форме поставил проблему соотношения эти­ки и политики. Он разработал особое политическое искусство со­здания твердой государственной власти любыми средствами, не считаясь с какими бы то ни было моральными принципами. Один из важнейших постулатов макиавеллизма — «цель оправ­дывает средства». Для пользы и в интересах государства, утверж­дал он, правитель должен органически сочетать в себе хитрость и силу, т.е. быть одновременно лисой и львом в одном лице. Он вправе не хранить верность своему слову, прибегать к лукавст­ву и вероломству, одним словом, использовать все средства, ко­торые служат делу укрепления государства. «Благоразумный пра­витель,— писал Н. Макиавелли,— не может и не должен быть верен обещанию, если это оборачивается против него и исчез­ли причины, побудившие его дать слово. Если бы. все люди бы­ли добры, это был бы дурной совет, но так как они наклонны. ко злу и не будут верны тебе, ты не обязан быть верен им». Как утверждал Макиавелли, человек, стремящийся делать од­но только добро, обречен на гибель среди множества людей, чуждых добру. Для него высшая ценность — это государство, пе­ред которым ценность отдельно взятой личности или какие ли­бо иные ценности должны отступить на задний план или же полностью игнорироваться. Изгнав этику из сферы политики, Ма­киавелли заменил ее ценностно-нейтральным подходом. Более то­го, эти аргументы были использованы им для обоснования тези­са о том, что в политике цель оправдывает средства.

К аналогичному выводу, хотя и прямо с противоположных исходных позиций, пришел и марксизм, особенно в его ленинистской версии. В период своего возникновения социалистические и коммунистичесие идеи представляли собой выражения идеаль­ных и нравственных устремлений людей своей эпохи. Сущест­вуют некие внутренние механизмы и особенности зарождения, достижения зрелости и постепенного самоисчерпания мобилиза­ционных и интеграционных возможностей разного рода идей и кон­цепций. Провозгласив целью социализма «грядущее избавление от рабства и нищеты», К.Маркс и Ф.Энгельс выступили против «фантастических сентиментальных бредней», которые, по их мнению, могли оказать лишь «деморализующее влияние на ра­бочих» Они высказывались за свободное самостоятельное твор­чество «нового мира, покоящегося на чисто человеческих, нрав­ственных жизненных отношениях».

Однако в дальнейшем, когда был выдвинут тезис о приори­тете социально-экономических факторов и реальных жизненных интересов, эти соображения фактически оказались отодвинуты­ми на задний план. Более того, уже в «Коммунистическом ма­нифесте» провозглашалась идея о том, что коммунистическая ре­волюция «самым решительным образом порывает с идеями, унаследованными от прошлого», в том числе и с моралью. При всех необходимых в данном случае оговорках, нельзя не при­знать, что в марксистской этике центральное место занимает про­тивопоставление «классовой морали» универсальным гуманис­тическим ценностям. Энгельс, например, писал: «...мы поэтому отвергаем всякую попытку навязать нам какую бы то ни бы­ло моральную догматику в качестве вечного, окончательного, отныне неизменного нравственного закона... Мораль, стоящая выше классовых противоположностей и всяких воспоминаний о них, действительно человеческая мораль станет возможной лишь на такой ступени развития общества, когда противопо­ложность классов будет не только преодолена, но и забыта в жиз­ненной практике». Наиболее далеко идущие выводы из такой постановки вопроса сделали В.И.Ленин и его сподвижники и по­следователи. «Наша нравственность,— писал Ленин,— подчи­нена вполне интересам классовой борьбы пролетариата. Наша нравственность выводится из интересов классовой борьбы про­летариата». Здесь мораль, по сути дела, всецело поставлена на службу политическим целям, доведена до уровня элемента иде­ологии.

Если марксизм-ленинизм пришел к снижению роли мораль­но-этического начала в политике, подчинив его всецело так на­зываемой классовой морали, то идеологи фашизма и нацизма по­шли еще дальше, поставив во главу угла своей идеологии национальную мораль, противопоставленную как классовой, так и общечеловеческой морали. Как утверждал, например, А. Розенберг, идея национальной морали стоит выше всякой любви к ближнему. Именно этот постулат послужил в качестве одного из краеугольных камней нацистской политической иде­ологии, которая возвела профессионализм в массовом истребле­нии людей в ранг высшей добродетели.

Тенденция к уменьшению внимания к нравственным аспек­там политики усиливалась с постепенным преобладанием в XIX столетии в науке о праве и государстве историзма и по­зитивизма. Руководствуясь рационалистической традицией, вос­ходящей к Р. Декарту, Т. Гоббсу и другим мыслителям Нового времени, позитивисты стремились свести политику всецело к на­уке с целью создания механизма разрешения или смягчения по­литических конфликтов. Как утверждал, например, один из ос­нователей позитивизма О. Конт, нет свободы совести в математике и астрономии, ее не должно быть и в социологии. Позже эту ус­тановку усвоили и представители других социальных и гумани­тарных дисциплин, в том числе и политической науки. Счита­лось, что политическая наука, раскрывая причинно-следственные закономерности и связи в конкретных сферах, дает возмож­ность определить те величины, действуя на которые можно до­стичь желаемых результатов. Наиболее далеко идущие выводы из такой постановки вопроса сделали сторонники утилитаризма. Его основатель И. Бентам, отказавшись от постулата просвети­телей о том, что общее благо достигается в случае, если люди руко­водствуются установками естественного права и вечных законов природы, искал мерило их должного поведения в практической личной выгоде.

Постепенно торжество рационализма, сциентизма и науч­ных методов исследования политических феноменов привело к отделению фактов от ценностей, к объективизации, ценност­ной нейтрализации позитивистской политологии. Несовместимость фактов и ценностей постулировалась на том основании, что суж­дения о последних не содержат объективных знаний, а состав­ляют не более чем эмоциональную реакцию, истинность которой не поддается научной верификации. Провозглашенная позити­вистами нейтральность, или беспристрастность политической науки, привела к тому, что нравственные аспекты политики были объявлены «личным делом» участников политического процесса, не имеющим никакого отношения к политическому ана­лизу. Исходя из этих и подобных им установок представители правового позитивизма (например, Г.Кельзен) решительно отвер­гали какую бы то ни было теорию справедливости. Следуя дан­ному принципу, позитивисты выступали за то, чтобы юриспру­денция занималась разработкой исключительно позитивного права — jus qua jussum, отбрасывая проблему справедливого за­кона — jus qua justum. Эту позицию наиболее четко выразил, пожалуй, известный французский писатель А.Франс, который ут­верждал: «Из всех пороков, опасных для государственного дея­теля, самый пагубный — добродетель, она толкает на преступ­ление».

Следуя этой традиции, ряд современных авторов также счи­тают необходимым отделить политику от морали. Так, по мне­нию польского политолога С. Запасника, после обретения неза­висимости экономикой очередь наступила за полным отделением политики от морали. «Такое отделение стало в настоящее вре­мя необходимостью самого общественного развития». Он ут­верждал, что в области политики оправдан только прагматизм, «лишенный даже тех последних связей с моралью, какие пыта­лись сохранить Локк и Милль». Отвергая всякие попытки на­вязать политикам какие-либо моральные ограничения, Запасник подчеркивал: «политик... является "вежливым человеком, ко­торый должен лгать в интересах своего государства", он не мо­жет быть человеком с "чистыми руками", поскольку послед­нее совершенно несовместимо с его профессией».

Нельзя в данной связи не отметить также позицию О. Шпен-глера, который считал, что мораль подобно пластике, музыке и жи­вописи представляет собой замкнутый в себе мир образов, кото­рый выражает жизнеощущение того или иного народа. Исходя из такой постановки вопроса и по сути отрицая существование каких бы то ни было общечеловеческих морально-этических норм, Шпенглер писал: «...моралей столько же, сколько и куль­тур... Человек в отдельности может поступать нравственно или безнравственно делать "добро" или "зло" в области искон­ных чувствований своей культуры, но форма его действий есть нечто заранее данное. У каждой культуры свой собствен­ный этический масштаб, значение которого ограничено его пределами. Общечеловеческой этики не существует». Очевид­но, что такой подход выбивает всякую почву из-под самой мыс­ли о возможности каких-либо объективных критериев определе­ния морально-нравственных или этических начал. Этот подход достиг своего логического завершения в постмодернизме, сторон­ники которого считают неправомерным вынесение моральных суж­дений относительно тех или иных действий, в том числе и в сфе­ре политики, поскольку не существует ни правого, ни неправого, ни добра, ни зла, а последствия всех феноменов равновелики по своей значимости и незначимости.

Политика между профессионализмом и моралью

Постулат, согласно которому мораль предписывает выбор достойных средств для достижения разумно поставленных целей, лежит в самом основании политики. Доводы относительно того, что политика должна основываться исключительно на прагма­тизме, что «чистые руки», т.е. мораль, несовместимы с полити­кой, не во всем сообразуются с сущностью политики как резуль­тата и поля деятельности человека в качестве морально-этического по своей природе существа. В этом контексте неправомерна са­ма постановка вопроса в форме противопоставления морали и политики. В реальной действительности, как отмечал К.Г.Бал-лестрем, «политическое действие развертывается в поле напря­жения между властью и моралью». Задача политика состоит в том, чтобы найти оптимальную линию для адекватного отображения мира политического и соответственно поиска оптимальных для всего общества решений. Необходимо различать практическую целесообразность и нравственную справедливость допустимого. Как отмечал А.А. Гусейнов, «...надо отличать необходимое и до­пустимое от нравственно достойного и желательного. Смерт­ная казнь допустима, на данном этапе развития общества да­же практически необходима, но она не может быть оправдана с позиций высших этических ценностей. Несовершенны обще­ства, которые практикуют смертную казнь, но трижды несо­вершенны те из них, которые гордятся этим».

Дата добавления: 2014-01-13