Развитие предпринимательства в других отраслях хозяйства

Текстильная промышленность. В начале XVIII в. появились казенные текстильные предприятия: Хамовный двор в селе Преображенском под Москвой, который готовил парусину для флота, Полотняный завод и Суконный двор в Москве и др. Все они производили продукцию низкого качества, были крайне нерентабельны и к концу 20-х гг. почти все переданы создаваемым специально из купцов «кумпанствам». Впрочем, в большинстве случаев и «кумпанства» оказывались несостоятельными, часть компанейщиков выходила из дела, и мануфактуры в конечном итоге попадали в руки предприимчивых купцов-мануфактурщиков.

Интересна в этом отношении фигура казанского купца Микляева, в руки которого попали казенный Полотняный завод в Москве и Суконный двор в Казани. К этому времени Микляев уже был крупным промышленным предпринимателем. Он стоял во главе процветавшего торгово-промышленного объединения, включавшего кожевенные, винокуренные, кирпичные заведения, речной флот, обширное торговое дело.

В частных руках мануфактуры оживали. Если вначале почти все они были нерентабельны и выпускали продукцию низкого качества, то к концу царствования Петра I качество продукции улучшилось, а предприятия уже не были убыточными.

В 1725 г. в России было 23 частных и 5 казенных текстильных мануфактур, из них 12 суконных, 15 полотняных и 10 шелковых. Почти все они находились в Москве или под Москвой. Столица была перенесена в Петербург, там был двор и государственные учреждения, но указом перенести на новое место экономический центр страны было невозможно. Сохранялась преемственность: раньше вокруг Москвы и Ярославля располагались текстильные промыслы, а теперь — мануфактуры.

Именно этот регион стал центром текстильной промышленности, поскольку здесь были подготовленные рабочие: кустарному ткачу было легче обучиться изготовлению новых тканей, чем полному профану. Здесь готовилось и продавалось большое количество пряжи, которую мануфактурщики того времени обычно покупали, а не готовили в помещениях мануфактуры. Москва была главным торговым узлом страны, поэтому здесь легче было купить продовольствие и припасы, продать готовую продукцию

Текстильная мануфактура петровского времени была централизованной, т.е. раздача работы на дом не практиковалась. Но это не значит, что все работы проводились в одном помещении. Мануфактура представляла собой «двор», обнесенный высоким забором. В этом дворе размещались несколько ткацких светлиц, амбары, баня, контора.

По составу рабочих текстильных мануфактур к середине XVIII в. 5,3% были крепостными, 84,4% — посессионными, 10,3% — наемными. Преобладали, таким образом, посессионные мануфактуры, к которым рабочие были прикреплены государством и которые действовали под контролем государства. К 1776 г. в результате законов Екатерины II доля наемных увеличилась до 40%, хоть принудительный труд все еще преобладал.

Текстильную промышленность принято делить по виду сырья на подотрасли, причем развитие каждой из них имело свои особенности.

Льнопеньковая промышленность готовила холст, полотно, парусину. За период с 1725 по 1800 гг. число заведений этой подотрасли выросло с 15 до 318, т.е. в 21 раз; число рабочих — с 3 до 29 тыс., т.е. почти в 10 раз; а производство тканей — с 1,5 до 21 млн. аршин, т.е. в 14 раз. Русские мануфактуры использовали лишь небольшую часть льна и пеньки, производимых в России. В 40-х гг. они перерабатывали 3% от того количества волокна, которое шло на экспорт, в 90-х гг. — 19%. При этом подавляющая часть продукции самих мануфактур — 60—80% — тоже шла на экспорт. Из того, что оставалось, значительная часть использовалась на нужды государства. Внутренний рынок по-прежнему насыщался продукций кустарных промыслов. Только с 60-х гг. мануфактуры стали готовить продукцию для народного потребления: пестряди, затрапезы, сине-полосатую ткань, которая выпускалась ярославской мануфактурой Затрапезного и др.

Шерстяная промышленность росла несколько медленнее льнопеньковой. Число заведений этой подотрасли с 1725 по 1800 гг. выросло в 11 раз, численность рабочих — в 10 раз, а объем продукции — в 6 раз, с 500 тыс. до 3 млн. аршин. Если развитие льнопеньковой промышленности резко ускорилось с 60-х гг., причем эти высокие темпы продолжались до конца века, то в развитии шерстяной промышленности отчетливо выделяются три периода: медленный рост до 60-х гг., ускорение с 60-х гг., но в последние десятилетия XVIII в. развитие снова затормозилось.

Трудности в этой подотрасли начались еще в начале столетия. Не хватало сырья: шерсть как товар на рынке допетровской России не фигурировала. Был издан указ, предписывавший продавать шерсть на Суконный двор. Но так как и после этого шерсть не поступала, была установлена казенная монополия на закупку не только шерсти, но и овчин: предполагалось состригать с них шерсть. Был запрещен и экспорт шерсти. И все же спрос рождал предложение: шерстяные мануфактуры в конечном итоге были обеспечены российским сырьем.

Петровские суконные мануфактуры производили в основном не сукно, а каразею — ткань низкого качества, которая годилась только на прокладку. Желание Петра I «не покупать мундира заморского» при его жизни выполнено не было. И даже в середине века каразея преобладала в продукции суконных мануфактур. Только в 60-х гг. производство сукна было освоено полностью.

В конце века в шерстяной подотрасли наблюдаются застойные явления. Почему?

Во-первых, шерстяная промышленность в XVIII в. работала на казну, а не на рынок. В 40-х гг. она давала лишь половину необходимого для армии сукна, остальное приходилось покупать заграницей. Лишь к концу столетия отечественное производство стало полностью удовлетворять потребности армии. Появились излишки, которые можно было бы продавать на рынке. Но солдатское сукно и каразея, которые готовили мануфактуры для казны, не годились для продажи на вольном рынке. А казенные потребности были уже удовлетворены.

К тому же цены, по которым продукция сдавалась в казну, были «указными», т.е. установленными государством. В конце века цены на рынке существенно повысились, рубль подешевел. И «указные» цены на шерстяные ткани оказались убыточными. А убытки, как известно, ведут к сокращению производства. Это и было первой причиной застоя.

Во-вторых, в отличие от других отраслей текстильной промышленности, в шерстяной преобладали посессионные и вотчинные мануфактуры. Конечно, это было связано с работой на казну. Государство обеспечивало работавшие на него предприятия рабочей силой. И наемные рабочие в отрасли к концу века составляли только 10%. Но в крепостной мануфактуре используется определенный контингент рабочих, поэтому она не может увеличить производство. Иными словами, она не приспособлена для расширенного воспроизводства. А основание новых посессионных мануфактур, как уже сказано, в конце века было уже запрещено. Это и явилось второй причиной задержки роста суконной промышленности.

Хлопчатобумажная промышленность в XVIII в. была новой отраслью не только для России, но и для Западной Европы. Хлопок в Европе не выращивали. Хлопчатобумажная промышленность России появляется только во второй половине XVIII в., причем рождается «задом наперед»: сначала возникают набивные предприятия, потом ткацкие, и лишь в последнюю очередь — прядильные (уже в XIX в.).

Первые мелкие кустарные предприятия и хлопчатобумажное производство появляются на путях, которыми шел хлопок и Россию, например, в Астрахани. Занимались им переселенцы из Армении, где хлопчатобумажное производство было известно давно.

На пути хлопка из Астрахани вверх по Волге возник еще один пункт его переработки: в немецкой колонии началось производства «сарпинки» — ткани в полоску и клетку из окрашенной пряжи.

Еще одним пунктом кустарного хлопчатобумажного производства на пути хлопка из Средней Азии стала Казань. Здесь рождаются татарские предприятия, которые производили восточные ткани в расчете на местного потребителя.

Первое крупное предприятие мануфактурного типа в центре — мануфактура англичанина Козенса — было набивным. Она была основана в Петербурге в 50-х гг. Затем появляются другие набивные предприятия. Центром набивного производства постепенно становится село Иваново. Крестьяне этого села нанимались на московские мануфактуры, перенимали производственные секреты, а затем начинали сами набивное дело.

В конце 60-х гг. появились первые бумаготкацкие предприятия. Одним из главных центром этого производства тоже стало село Иваново. А первое бумагопрядильное предприятие было пущено в ход только в начале XIX в.

К началу XIX в. в России действовало 240 бумажных мануфактур, на которых было занято 2000 рабочих и производилось более 4 млн. аршин ткани. Вся текстильная промышленность в это время насчитывала свыше 1000 предприятий, 77000 рабочих и выпускала 30 млн. аршин ткани.

Переходя к другим отраслям промышленности и выяснению особенностей развития предпринимательской деятельности в них, следует оговориться, что в XVIII в. лишь немногие из них были оформлены в заведения, доступные официальному учету. Заведением (или заводом) называлось производство, которое имело отдельное производственное помещение или сооружение: кожевня, винокурня, «будный майдан». Заведение было не обязательно мануфактурой или даже простой капиталистической корпорацией. Например, кожевню, в которой работали несколько человек, включая хозяина, можем отнести только к простому товарному производству, потому что хозяин здесь не был капиталистом: он существовал за счет своего труда, а не прибыли с капитала. Тем не менее, сведения о кожевнях в той или иной степени регистрировались отвечавшими за хозяйство чиновниками, учитывались авторами хозяйственных описаний и потому сохранились до нашего времени. Число кожевен можно было сосчитать и учесть. Такие предприятия, пусть маленькие, но доступные официальному учету, принято называть цензовыми. Таким образом, в ценз попадала мануфактура, простая капиталистическая кооперация и частично — простое товарное производство.

Но большая часть промышленности в ценз не попадала, потому что не была оформлена в доступные регистрации заведения. Так, полностью за пределами ценза оставалось производство одежды и обуви: портные и сапожники работали по домам. По домам, выполняя заказы потребителей, работали столяры. Ножи, ножницы, гвозди, и прочие металлические изделия готовили кузнецы. Правда, кузница представляла собой отдельный производственный объект, но в состав цензовой промышленности не включалась. Чиновники, ведущие учет, отличали ремесло, т.е. работу на заказ, от работы на рынок, и ремесленников в ценз не включали. Кузнецы же явно относились к ремеслу. По этой же причине не включались в ценз мукомольные мельницы: мельники тоже работали на заказ и даже плату за помол брали мукой, а не деньгами. По домам коптилось мясо, приготовлялся сыр, выжималось растительное масло из семян льна и конопли. Почти вся пищевая и подавляющая часть легкой промышленности оставались вне ценза. Артели плотников строили дома, такие же артели по подрядам готовили суда, но они не имели отдельных производственных помещений, распадались с окончанием строительства, а потом собирались вновь, и учесть их как отдельные производственные объекты было невозможно. Таким образом, цензовая промышленность, которую мы рассматриваем, представляла в XVIII в. лишь верхушку айсберга, состоявшего в основном из ремесла и народных промыслов.

В XVIII в. в составе цензовой легкой промышленности, кроме текстильной, зафиксировано пять отраслей: кожевенная, стекольная, фарфоро-фаянсовая, бумажная и галантерейная.

Кожевенная промышленность сравнительно рано попала в ценз, потому что одним из главных потребителей лосиной и обувной кожи была армия. Казенное потребление означало крупные заказы на стандартную продукцию, в результате чего возникали относительно крупные официально признанные заведения. Так, на лосином заводе (по выделке лосиной кожи для гвардейских лосин) под Москвой было занято в 1726 г. 50—70 рабочих.

В 60-х гг. XVIII в. числилось 13 цензовых кожевенных заведений, причем в среднем в заведении производилось продукции на 11,5 тыс. рублей. По объему продукции такие заведения можно было бы считать капиталистическими, если бы там использовался наемный труд. Но они выпускали продукции на 150 тыс. рублей в год, тогда как только экспортировалось в это время кож на 1,2 млн. рублей. То есть в ценз пока попадали только те предприятия, которые были связаны с государственным потреблением.

Если кожевенная промышленность в России была традиционной отраслью и выросла из кустарных промыслов, то стекольная была внесена в российское хозяйство извне, из-за границы. Стекольных промыслов в России не было. Первые стекольные заведения возникли в XVII в., причем из четырех известных, по меньшей мере, два принадлежали иностранцам. К началу XVIII в. ни одно из них не сохранилось.

В 1725 г. числилось восемь стекольных заведений, в том числе предприятие Мальцева, потомки которого потом заняли ведущее место среди стекольщиков России. В 50-х гг. действовало 10 стекольных заведений, в 60-х — 12—16. Большинство из них были крепостными или посессионными предприятиями.

В 50-х гг. в среднем в заведении выпускалось продукции на 3 тыс. рублей, в 60-х гг. — на 2 тыс. рублей. По этому показателю отрасль еще не достигла капиталистического уровня, потому что низшая граница оборотного капитала капиталистического предприятия превышала 3 тыс. рублей. Только в этом случае прибыль с капитала могла полностью обеспечить жизнь семьи хозяина.

Фарфоро-фаянсовое производство также пришло к нам из-за границы. Первые предприятия этой отрасли возникли в России во второй половине XVIII в., в том числе императорский завод в Петербурге и завод Гарднера в Подмосковье. Завод Гарднера начал действовать в 1772 г., в 1776 г. было уже 3 таких завода, а в начале XIX в. — 56.

Работавшие у Гарднера русские люди быстро переняли технический опыт, и в Московской губернии возникло гнездо кустарного фарфоро-фаянсового производства — Гжель. Таким образом, здесь развитие шло по такому пути: сначала появились крупные предприятия, а потом — кустарные промыслы.

«Привнесенной» отраслью была и бумажная промышленность. Бумажные заведения были в числе наиболее ранних промышленных предприятий в России: бумага была нужна для бюрократического аппарата. Первые четыре бумажных заведения возникли в XVII в., но к началу XVIII в. не числилось ни одного.

В годы царствования Петра I возникло шесть бумажных предприятий, причем первыми из них начали действовать три казенных. В 60-х гг. числилось 13 бумажных заведений, в 1799 г. — 52. Уже к концу царствования Петра I ввозилось только меньше 20% потребляемой в стране бумаги, в 60-х гг. — 6%, а в 90-х гг. — 4%. Таким образом, собственное производство почти полностью удовлетворяло внутренние потребности.

Объем продукции в заведении составлял от 8 до 12 тыс. рублей, следовательно, бумажное производство того времени можно было бы считать капиталистическим, если бы не то обстоятельство, что подавляющее число предприятий использовало крепостной труд.

Последней из отраслей промышленности, производившей потребительские товары в XVIII в., была галантерейная промышленность. Строго говоря, это не была единая отрасль: мы понимаем под таким названием разные производства с разной технологией: шляпное, позументное, пуговичное, сургучное, игольное. Это были предприятия, обслуживавшие дворян и чиновников: простому народу сургуч или позументы были ни к чему, как и форменные металлические пуговицы. Шляпы этими предприятиями производились тоже для дворян. К концу царствования Петра I действовало 6 таких заведений: 3 шляпных, 2 пуговичных, 1 игольное, в 50-х гг. — 10, а к началу XIX в. их число выросло до 90. Число заведений выросло в девять раз за полвека, но в основном за счет мелкого производства. Аналогичный процесс наблюдался и в других отраслях.

Объяснялось это рыночной политикой Екатерины II. До этого имели право на существование только крупные «указные» мануфактуры, имевшие нередко монополию на производство того или иного товара. Екатерина II отменила монополии и разрешила свободно основывать любые мелкие предприятия, провозгласила свободу кустарных промыслов, и предприятия стали быстро размножаться.

Из пищевой промышленности в цензовые предприятия были оформлены только две отрасли (винокурение и солеварение), которые к производству пищи отнесены лишь условно: алкоголь — не пища, да и солью сыт не будешь. Эти отрасли уже в XVII в. входили в сферу казенных фискальных интересов.

В XVIII в. всю продукцию винокуренных заводов полагалось сдавать в казну по установленным ценам, а затем продажа «питей» или сдавалась на откуп, или продавалась непосредственно государством. Доходы казны от питейной операции выросли с 1,2 млн. рублей в 20-х гг. до 12,6 млн. рублей в конце XVIII в., т.е. в 10 раз. В конце XVIII в. питейный доход составлял около трети всех государственных доходов.

Огосударствление промышленности при Петре I коснулось и солеварения. С 1705 г. вводится казенная продажа соли. Всю соль теперь надлежало сдавать государству, а государство продавало ее вдвое дороже, чем платило поставщикам. В 50-х гг. ради увеличения государственного дохода продажная цена соли была повышена с 35 до 50 копеек за пуд. Государство платило поставщикам за пуд соли 15 копеек, а 35 копеек составлял государственный доход, который превысил 2 млн. рублей. На этот раз повышение цены было намного больше, чем перед «соляным бунтом» в XVII в., но народного выступления по этому поводу теперь не произошло, правда, в листовках Пугачева содержалось обещание отменить соляной налог.

Остальные, «неказенные» отрасли пищевой промышленности не были еще оформлены в цензовые предприятия. Эта промышленность оставалась на стадиях ремесла и домашнего производства.

Из тех отраслей, которые принято относить к тяжелой промышленности, кроме горно-металлургической «цензового» уровня достигли металлообрабатывающая и химическая.

Ведущее место в металлообрабатывающей промышленности занимало производство вооружения. Именно ради производства вооружения стали строить на Урале горные заводы, которые по замыслу должны были стать и военными. Однако развитие пошло по пути отделения собственно военного производства от металлургического.

Сразу же оказалось, что стрелковое и холодное оружие на горных заводах готовить нецелесообразно: для этих производств требовалось немного металла, зато была необходима высокая квалификация мастеров-оружейников. Главным предприятием по выпуску стрелкового оружия оставалась Тульская оружейная слобода, где уже в 20-х гг. изготовлялось ежегодно свыше 20 тыс. ружей. Второе место по этому производству занял Сестрорецкий завод. В середине столетия эти два завода готовили около 30 тыс. ружей, в конце — 50 тыс. ружей в год. Конечно, это были казенные предприятия.

Производством артиллерийской продукции вначале действительно занимались уральские, причем в основном казенные заводы. Однако пушки этих заводов, на производстве которых объединялись горное, металлургическое и собственно военное производства, не соответствовали возросшим требованиям к качеству артиллерии. Поэтому артиллерийское производство отделилось от военного. Некоторые казенные горные заводы западных районов России стали артиллерийскими, а металл для своего производства получали с Урала. Главными из них стали Олонецкие и Луганские заводы. Общий объем производства орудий и снарядов в России за XVIII в. увеличился с 30 до 200 тыс. пудов, т.е. почти в 7 раз.

Аналогичный сдвиг специализации испытывали и частные горные заводы западных районов. Их рудные месторождения истощались, в производстве металла они не могли конкурировать с Уралом, зато значительную часть металла они превращали теперь в изделия — в металлическую посуду, косы и т.п.

К тому же Тульско-Каширские заводы, с которых начиналась российская металлургия, в середине XVIII в. были ликвидированы в результате указа о запрещении металлургического производства в радиусе 200 верст от Москвы. Указ имел экологическую цель — сохранение лесов и рек.

Зато в это время строятся новые заводы — заводы тульских купцов Баташовых и Мосоловых. Эти новые заводы были металлургическо-металлообрабатывающими. Они готовили чугунные и железные изделия массового спроса, а также сортовое железо для кустарных промыслов. Все эти новые заводы находились вблизи от нижегородской ярмарки, и их продукция сбывалась на этой ярмарке.

В крупных городах к концу XVIII в. возникают и собственно металлообрабатывающие предприятия. В Петербурге появились два чугунолитейных завода, в том числе завод Берда, который станет потом одним из первых машиностроительных заводов страны. В Москве к концу века действовало 8 металлообрабатывающих заведений, на которых было занято около 500 рабочих, и которые готовили проволоку, булавки, пуговицы, посуду, а также «амуничные и мундирные вещи». В Туле три заведения изготавливали железные кровати, пять — утюги, восемь — самовары и медную посуду.

Всего в стране к 60-м гг. XVIII в. действовало до 10 невоенных металлообрабатывающих заведений, на которых было занято около 500 рабочих, а к концу столетия насчитывалось 26 таких заведений с 1 млн. рабочих. Основная же масса металлических изделий готовилась по-прежнему в кустарных промыслах, располагавшихся в основном по Волге, потому что Волгой доставлялось железо с нижегородской ярмарки и отправлялась готовая продукция.

Химическая промышленность за XVIII в. увеличила производство в 7,7 раза: если в первые десятилетия XVIII в. ее среднегодовая продукция оценивалась в 117 тыс. рублей, то в 90-х гг. — в 904 тыс. руб. Главное место среди химических производств занимали казенные предприятия, занимавшиеся производством пороха и его ингредиентов — селитры и серы. В начале столетия порох, сера и селитра составляли по стоимости 87% всей химической продукции, в 90-х гг. — 76%. Второе место по стоимости продукции занимали лесохимические производства, которые также находились в сфере особых государственных интересов. Рыночных отраслей, т.е. производства красок и химикатов, в начале столетия практически не было, а к концу века их доля в общем объеме химической продукции составляла 18%. Таким образом, казенные отрасли оставались в подавляющем большинстве.

Если крупные заведения большинства других производств в ходе петровских преобразований только еще рождались, то производством пороха уже к началу XVIII в. занимались казенные «зелейные мельницы» на Яузе. По государственным заказам готовили порох около десятка частных заведений. Первые действия армии и флота в начале столетия порохом были обеспечены в достатке. За XVIII в. производство пороха выросло почти в 3 раза — с 25 до 70 тыс. пудов в год. Был основан ряд казенных пороховых заводов: Охтенский, Петербургский, Шостненский на Украине и Казанский. К концу столетия эти казенные заводы давали подавляющую часть пороха. Кроме того, действовало несколько частных предприятий, выполнявших государственные заказы.

Пороховое предприятие не могло существовать само по себе, без государственного заказа: свободная торговля порохом не допускалась. Государство давало предприятиям, как частным, так и казенным, «наряд» на год или на несколько лет вперед, обеспечивая эти наряды казенным сырьем — селитрой и серой. Слово «план» не употреблялось в документах того времени. Однако советский историк химической промышленности П.М. Лукьянов не случайно применяет в своей работе это понятие (например, заводы «не выполнили план»), поскольку действительно существовало не что иное, как административное планирование.

Особенно усиливается казенная регламентация производства пороха в 20-х гг. В 1725 г. указом Сената было предписано, что штат каждого частного порохового завода должен состоять из 75 человек с установленным жалованием и нормами выработки. Это абсурдное требование практически исключало возможность частного предпринимательства, потому что мелкие предприятия таким образом оказывались вне закона, а крупные не могли увеличивать производство.

Для казенных предприятий регламентация шла еще дальше. В 1729 г. было предписано, чтобы на каждом заводе были 3 мастера, 3 подмастерья и 106 рабочих. Цены, по которым продукция сдавалась государству, естественно, государством и устанавливались.

В военное время госзаказы на порох увеличивались, в мирное — сокращались. Но при сокращении заказа нельзя было уволить лишних рабочих, поскольку они были прикреплены к предприятию. Естественно, при сокращении производства не полностью использовались и производственные мощности. По расчетам Артиллерийской канцелярии, в 40-х гг. петербургские заводы выпускали лишь половину того пороха, на производство которого они были рассчитаны. Половина мощностей оставалась в резерве для расширения производства в военное время.

И все же в мирные годы пороха производилось больше, чем было нужно, поэтому излишек государство начинало продавать, но только по специальным разрешениям ограниченному кругу людей, в основном дворянам.

Государственными были и производства селитры и серы, которые полностью расходовались только на производство пороха. Первые такие заведения в XVIII в. были основаны государством в районах Астрахани и Симбирска. Потом появились частные, но и в конце века казенные давали 2/3 селитры в стране. Казенные заводы по производству серы в районе Самары составили целый «серный городок». Частные заведения по производству селитры и серы были обязаны сдавать всю продукцию государству по установленным ценам, так что эти производства были за пределами рыночных отношений.

В сфере казенных интересов находилась и лесохимическая промышленность, т.е. производство поташа и смолы. Поташ и смола были важными статьями российского экспорта, и торговля ими являлась казенной монополией.

В начале XVIII в. 70% поташа в России производилось на казенных Починковских промыслах. Были и другие казенные промыслы, а, кроме того, на государство работали и частные промышленники. Весь поташ надлежало сдавать государству, и экспортировало его государство. С 1723 по 1762 гг. из России было вывезено 1,1 млн. пудов поташа. Обошелся казне этот поташ в 650 тыс. рублей, а продан он был за 1570 тыс. рублей, т. е. прибыль государства от этой операции составила 140%.

Смолокурение до Петра I находилось на стадии крестьянских промыслов. При Петре I была сделана попытка организации казенного смолокурения при корабельных верфях в Архангельске и Петербурге. Но казенное смолокурение оказалось неэффективным. Смолокуренный завод в Петербурге был закрыт, и на этом месте был построен дворец для Елизаветы Петровны, который сохранил название «Смольный». Впоследствии Смольный стал штабом Октябрьской революции и резиденцией партийных органов Ленинграда.

В дальнейшем смола по-прежнему закупалась у крестьян-промышленников по низкой цене, а затем частично использовалась для казенных потребностей, частично экспортировалась от имени государства. Впрочем, в торговле смолой казенная монополия была непрочной: в отличие от поташа или селитры смола в больших количествах требовалась внутри страны — для осмолки лодок, смазки тележных осей и т.д. Естественно, она для этого покупалась в обход закона у крестьян-смолокуров, а государственные чиновники контролировать действия каждого смолокура не могли. Екатерина II отменила эту казенную монополию и смола стала рыночным товаром.

Производство поташа за XVIII в. выросло с 32 до 110 тыс. пудов, т.е. в 3,4 раза, производство смолы — со 150 до 900 тыс. пудов — в 6 раз.

Производство химикатов — купороса, азотной кислоты, квасцов — в XVIII в. только еще начиналось. Первый химический завод Савелова и братьев Томилиных был в 1720 г. построен под Москвой, потом появились другие предприятия. Как правило, производство на них было смешанным: купорос или азотная кислота изготавливались наряду с красками, а часто — в виде вспомогательной продукции. К концу столетия действовало около десятка химических заводов, которые выпускали за год около 4 тыс. пудов продукции на 5—6 тыс. рублей. Потребность в химикатах была еще слабой. Отраслей промышленности, для которых нужны химикаты, в стране еще не было, или они довольствовались естественными материалами собственной заготовки.

Дата добавления: 2014-01-13