Часть I. Мир капитализма 2 страница

Однако есть еще одно отличие от 1848 года. В XIX веке и еще около двадцати лет назад миро-система находилась на гребне огромного оптимизма в отношении будущего. Мы жили в эпоху, когда каждый был уверен, что история на стороне прогресса. Эта вера имела важнейшее политическое значение -она была мощной стабилизирующей силой. Она порождала терпимость, поскольку убеждала каждого, что когда-то все станет лучше, когда-нибудь в недалеком будущем, доступном по крайней мере для его детей. Она была тем, что оправдывало существование либерального государства и делало его приемлемой политической структурой. Сегодня мир потерял эту веру и, потеряв ее, утратил важную стабилизирующую силу. Этой потерей веры в неизбежное реформирование объясняется тот явный поворот против государства, который мы наблюдаем сегодня повсеместно. Никто никогда по-настоящему не любил государство, но подавляющее большинство по-27

зволяло государству постоянно наращивать свою власть, поскольку видело в нем проводника реформ. Но если государство не может выполнять эту функцию, то зачем его терпеть? Однако если у нас не будет сильного государства, то кто обеспечит нам повседневную безопасность? Ответ: тогда мы должны обеспечить ее для себя сами. И это возвращает весь мир назад, в период, когда зарождалась современная миро-система. Именно для того, чтобы уйти от необходимости создания [и поддержания] своей локальной безопасности, мы занялись созданием современной государственной системы.

И последнее, но не такое уж слабое, отличие. Оно называется демократизацией. Все говорят о ней, и я думаю, что она действительно имеет место. Но демократизация не уменьшает, а, напротив, лишь усиливает великий беспорядок. Это происходит, поскольку большинством людей демократизация понимается прежде всего как требование равных прав на получение трех основных благ: приемлемого дохода (работы, а позже пенсии), доступа к образованию для детей и адекватного медицинского обслуживания. По мере расширения демократизации люди настаивают не просто на получении этих благ, но также на регулярном повышении их минимально допустимого уровня. Однако их обеспечение, отвечающее таким требованиям, невероятно дорого - даже для богатых стран, не говоря уже о России, Китае, Индии. Единственный путь к тому, чтобы каждый действительно смог получать больше таких благ, состоит в создании новой системы распределения мировых ресурсов, радикально отличающейся от той. что мы имеем сегодня.

Так как же нам назвать этот третий призрак? Призраком дезинтеграции государственных структур, в которые люди больше не верят? Призраком демократизации и требований радикально новой системы распределения? Предстоящие 25-50 лет будут отмечены долгими политическими дебатами о том, как обойтись с этим новым призраком. Сегодня невозможно предсказать результат такой всемирной политической дискуссии, которая обернется столь же всемирной политической борьбой. Однако очевидно, что обязанностью социологов является оказание помощи в прояснении вариантов предстоящего нам исторического выбора. 28

Глава вторая. Африканский национальный конгресс и Южная Африка: прошлое и будущее освободительных движений в миро-системе*

Африканский национальный конгресс (АНК) - одно из старейших в миро-системе национальных освободительных движений. При этом он совсем недавно добился своей главной цели -политической власти. Возможно, ему выпало стать последним движением за национальное освобождение, которому это удалось. И поэтому 10 мая 1994 года может означать не только конец целой эры в истории Южной Африки, но и завершение непрерывно продолжавшегося с 1789 года миро-системного процесса.

*.

«Национальное освобождение» - новый, конечно, термин, но скрывающееся за ним понятие значительно старше. Последнее, в свою очередь, предполагает наличие двух других - «нации» и «освобождения». Ни одна из этих идей не пользовалась особым признанием и не была легитимной до Французской революции (хотя, возможно, политические волнения в британских колониях в Северной Америке, начавшиеся в 1765 году и приведшие к американской революции, отражали сходные идеи). Французская революция преобразила геокультуру миро-системы [эпохи] модернити. Она способствовала широкому распространению веры в то, что политические перемены суть скорее норма, чем исключение, а источником суверенитета государств (понятие которого восходит по меньшей мере к XVI веку) выступает не правитель (будь то монарх или парламент), а «народ» в целом¹.

* Основной доклад на ежегодном собрании Южно-африканской социологической ассоциации, Дурбан, ЮАР, 7-11 июля 1996 года. 29

С тех пор эти идеи были всерьез восприняты многими людьми - даже слишком многими, с точки зрения власть имущих. Основной политической проблемой миро-системы на протяжении последних двух столетий стала борьба между сторонниками и противниками их полномасштабной реализации. Борьба эта была продолжительной и жесткой, принимавшей различные формы в разных частях миро-системы. Впервые классовая борьба проявилась в Великобритании, Франции и Соединенных Штатах, а также в других наиболее развитых в промышленном отношении регионах мира, где численно возросший городской пролетариат вынужден был противостоять как своим нанимателям, капиталистам, так и еще остававшейся у власти аристократии. Существовали также многочисленные националистические движения, сплачивавшие представителей той или иной «нации» в борьбе с «внешним» захватчиком или господством имперского центра, как, например, в Испании и Египте в наполеоновскую, а в Греции, Италии, Польше, Венгрии и во все возрастающем числе других стран в постнаполеоновскую эпоху. Имели также место и ситуации, когда влиятельная внешняя сила дополнялась наличием колонистов, также претендовавших на автономию, как в Ирландии, Перу и наиболее заметно (хотя этот пример редко упоминается) на Гаити. Сформировавшееся в Южной Африке движение представляется относящимся к этой третьей категории.

Нетрудно заметить, что даже в первой половине XIX века соответствующие движения не ограничивались Западной Европой, затрагивая и периферийные зоны миро-системы. И со временем, разумеется, все больше их возникало в тех регионах, которые позже стали называть «третьим миром», или Югом. Между 1870 годом и Первой мировой войной возникла и четвертая разновидность таких движений - движения в формально независимых странах, где выступления против старого режима рассматривались в то же время и как борьба за национальное возрождение, а следовательно - против господства внешних сил. Такими, в частности, были движения в Турции, Персии, Афганистане. Китае и Мексике.

Общей чертой всех этих движений было четкое понимание того, кто составляет «народ» и что значит для этих лю-30

дей «освобождение». Все эти движения основывались на убежденности, что народ пока еще отстранен от власти и не вкушает истинной свободы, что существуют конкретные группы лиц, ответственные за эту несправедливую, не имеющую морального оправдания ситуацию. Конечно, в силу невообразимого многообразия реальных политических ситуаций детальные оценки, делавшиеся различными движениями, в отдельных случаях существенно отличались друг от друга. И весьма часто ориентиры тех или иных движений менялись вслед за ситуацией. Несмотря на все их многообразие, эти движения, по меньшей мере те из них, которые стали политически значимыми, имели еще одну объединявшую их черту - общую непосредственную цель. Все успешные и добившиеся влияния движения действовали в соответствии со стратегией, которую можно назвать поэтапной: сначала следовало добиться политической власти, а затем преобразовывать мир. Этот общий девиз был наиболее четко сформулирован Кваме Нкрумой: «Станьте политически всесильным, а остальное приложится». Такой линии придерживались социалистические движения, апеллировавшие к рабочему классу; этнонациональные движения, взывавшие к тем, кого объединяло общее культурное наследие; а также националистические движения, использовавшие признаки территории и гражданства в качестве определяющих черт своей «нации».

Именно движения последнего типа мы называем «национально-освободительными». Наиболее характерным и в то же время самым старым из них является Индийский национальный конгресс,

*.

основанный в 1885 году и существующий (по крайней мере, номинально) до наших дней. Когда в 1912 году учреждался АНК, его название - Национальный конгресс коренных жителей Южной Африки (South African Native National Congress) - отражало следование индийскому образцу. Конечно, Индийский национальный конгресс имел особенность, отличавшую его от большинства других движений. В самые трудные и ответственные годы своей истории Конгресс был руководим Махатмой Ганди, создателем мировоззрения и политической тактики ненасильственного сопро-31 тивления, сатъяграха. На деле Ганди разработал эту тактику, наблюдая за угнетением народа Южной Африки, и позднее применил ее в Индии.

Можно долго спорить о том, была ли борьба в Индии выиграна благодаря сатъяграха или вопреки ей. Очевидно лишь, что обретение Индией независимости в 1947 году стало важным, знаменательным событием для миро-системы. Оно символизировало триумф широкого освободительного движения в самой большой из колоний, косвенно доказывая тем самым политическую неизбежность деколонизации всего остального мира. Но оно символизировало также и то, что национальное освобождение может принять формы, отличные от тех, к которым стремилось движение, и даже такие, которых оно не предполагало. Индия оказалась расчлененной. За обретением независимости последовали кровавые стычки между мусульманами и индуистами. И сам Ганди был застрелен, как принято считать, индуистским экстремистом. Последовавшая за окончанием Второй мировой войны четверть века была исключительной во многих отношениях. Прежде всего, то был период явной миро-системной гегемонии США, недосягаемого по эффективности своей экономики лидера мощной политической коалиции, успешно поддерживавшего определенный геополитический порядок и навязывавшего свои геокультурные стандарты остальному миру. Другой особенностью этого периода стала наиболее масштабная экспансия мирового производства и накопления капитала из всех, какие капиталистическое миро-хозяйство переживало за все четыре столетия своей истории. Эти два аспекта данной эпохи - американская гегемония и невообразимая миро-хозяйственная экспансия -настолько глубоко запечатлелись в нашем сознании, что зачастую мы отказываемся замечать, что то была и эпоха торжества знаменательных антисистемных подвижек в миро-системе. Силы Третьего Интернационала, так называемые коммунистические партии, установили контроль над одной третью территории земного шара, Востоком. На Западе же партии Второго Интернационала de facto повсеместно оказались у власти, иногда (часто впервые) управляя и de jure, но в большей мере 32

упрочивая свое косвенное влияние по мере того, как партии правого толка полностью свыкались с принципами социального государства. На Юге - в Азии, Африке, Латинской Америке -национально-освободительные движения одно за другим приходили к власти. Единственным обширным регионом, где этот триумф оказался отложенным, была Южная Африка, но теперь вышло время и этой отсрочки.

Мы не будем обсуждать результаты политического успеха антисистемных движений. Если

рассматривать их с позиций середины XIX века, эти достижения нельзя не признать

выдающимися. Только сравните послевоенный период с миро-системой образца 1848 года! К 1848

году относится первая попытка квазисоциалистического движения прийти к власти во Франции.

Историки даже называют этот год годом «пробуждения наций». Но уже к 1851 году

псевдореволюции были легко подавлены повсюду. Властям показалось, что угроза со стороны

«опасных классов» миновала. В это же время разногласия между старой землевладельческой

верхушкой и новой, в большей мере связанной с промышленностью буржуазией, определявшие

политическую жизнь первой половины XIX века, отошли на второй план на фоне их единения

ради сдерживания «масс» и «народов».

Эта реставрация порядка казалась успешной. На протяжении последующих пятнадцати-двадцати лет ни в

Европе, ни за ее пределами не наблюдалось серьезных народных движений. При этом, подавив

освободительные движения, высшие слои общества не почили на лаврах. Они взяли на вооружение не

реакционную, а либеральную политическую программу, призванную навсегда похоронить угрозу

народного восстания. Они вступили на путь медленного, но последовательного реформизма, расширяя

избирательные права, защищая более слабых работников, создавая элементы системы

перераспределения благ, равно как и постоянно развивавшиеся инфраструктуры образования и

здравоохранения. Они соединили эту программу реформ, в XIX веке все еще ограниченную пределами

Европы, с пропагандой и легитимизацией пан-*.

европейского расизма - обоснованием ответственности белого человека и его цивилизаторской

миссии, призывами к

новому антисемитизму и сплочению перед лицом «желтой угрозы», - направленного на

поддержание в низших слоях европейского населения [соответствующих взглядов] и не

предполагавшего освобождения самосознания и идентичности.

Я не намерен приводить здесь обзор всей истории миро-системы с 1870 по 1945 год и хочу лишь

отметить, что в этот период основные антисистемные движения формировались как национальные

силы со своими международными задачами. Борьба этих антисистемных движений в одиночку

или сообща против либеральной стратегии «железной руки в бархатной перчатке» всегда была

достаточно трудной. Поэтому остается лишь удивляться тому, как быстро и, по правде говоря,

легко они одержали верх в 1945-1970 годах. Это даже кажется подозрительным. Исторически

[сложившийся] капитализм - и как способ производства, и как миро-система, и как цивилизация -

вполне доказал свою изобретательность, гибкость и выносливость. Не следует недооценивать его

способности защищаться.

Рассмотрим поэтому продолжительную борьбу антисистемных движений вообще и движений за

национальное освобождение в частности с позиций самих этих движений. Они вынуждены были

формироваться в условиях враждебного окружения, часто готового подавить или значительно

ограничить их политическую активность. Власти прибегали как к непосредственным репрессиям,

направленным против самих движений и их участников (в особенности против лидеров и

функционеров), так и к косвенному воздействию, запугиванию их потенциальных сторонников.

Они отрицали нравственную легитимность этих движений, часто используя для этого

негосударственные культурные институты (церковь, интеллектуалов, а также средства массовой

информации).

С целью преодоления преград, воздвигавшихся на пути движений, - а каждое из них почти всегда

начиналось с узкой группы людей - их лидеры стремились мобилизовать широкие массы в свою

поддержку и направить их недовольство и возмущение в нужное русло. Несомненно,

затрагивавшиеся при этом проблемы и предлагаемые решения находили живой отклик у

населения, но эффективная политическая мо-

билизация оставалась тем не менее задачей, требовавшей времени и значительных усилий.

Большинство людей занято повседневными проблемами и неохотно выбирает опасный путь

противостояния. Многие живут сами по себе и готовы втайне аплодировать смелым и отважным,

но предпочитают подождать, пока окружающие окажут движению активную поддержку.

Что же обеспечивает такую поддержку? Не следует думать, что степень угнетения. Часто она

относительно стабильна, а значит, не объясняет, почему люди, сделавшие в тот или иной момент

свой выбор, не сделали его раньше. Более того, нередко жестокое угнетение может эффективно

удерживать более робких людей от активного участия в движении. Массы мобилизует не

угнетение, а надежда и уверенность - вера в близость конца тирании и в достижимость лучшего

мира. А эти надежды и уверенность ничто не укрепляет больше, чем успех. Долгое развитие

антисистемных движений подобно камню, катящемуся с горы и набирающему все большую

скорость. И самым убедительным средством мобилизации масс в свою поддержку, которое могло

использовать то или иное движение, становился успех других подобных движений, близких ему

географически или культурно.

С этой точки зрения разногласия внутри движений - между реформистами и революционерами -

не были принципиальными. Реформистская тактика подпитывала революционную тактику, и

наоборот, а единственным мерилом успеха тех или иных УСИЛИЙ становилось их одобрение

массами (не путать с одобрением со стороны лидеров и функционеров). И все потому, что любой

успех порождал широкую поддержку последующих действий, до тех пор пока основная цель -

завоевание государственной власти - не оказывалась достигнутой.

Вокруг дебатов реформистов и революционеров бушевали нешуточные страсти, ограниченные

пределами узкой группы политиков-тактиков. Сами они, разумеется, верили в значимость

тактических различий, связывая с ними краткосрочную эффективность и долгосрочную

результативность. Но, оценивая ход событий на продолжительном отрезке време-

ни, трудно утверждать, что история подтвердила обоснованность этой веры.

Если взглянуть на ту же мобилизацию масс с позиций власть имущих, против кого она и

*.

направлялась, можно увидеть обратную сторону медали. Власти опасались прежде всего не морального осуждения со стороны этих движений, а их потенциальной способности дестабилизировать политическую ситуацию посредством массовой мобилизации. Поэтому первой реакцией на появление антисистемного движения всегда оказывалось стремление не допустить его массовой поддержки, изолируя его руководителей физически, политически или социально. Правительства решительно отрицали легитимность лидеров движений как представителей широких общественных групп, заявляя, что на деле они происходят из иной классовой и культурной среды. То были широко известные и часто применявшиеся рассуждения о «засланных агитаторах».

Но приходило время, когда изображение движения в подобном свете переставало работать. Этот перелом становился как результатом упорных усилий самого движения (часто сопровождая его переход к «популистским» мерам), так и следствием самовоспроизводящегося синдрома «катящегося камня» внутри миро-системы. В этот решающий момент защитники статус кво сталкивались с дилеммой, по форме идентичной той, что возникала перед движениями, но противоположной по содержанию. Подобно лидерам движений, которым надлежало выбрать между реформами и революцией, власти колебались между политикой уступок и жестким курсом. Но эти разногласия, пусть даже почти постоянные, также не имели принципиального значения. Тактика жесткого курса подпитывала мысли об уступках, и наоборот; мерилом же эффективности действий, независимо от тактических приемов, было изменение ориентиров движений или их популярности.

Вокруг дебатов сторонников жесткой линии и приверженцев политики уступок также бушевали нешуточные страсти, но и в этом случае они увлекали лишь немногих политиков-тактиков. Последние, разумеется, верили в значимость тактических различий, опять-таки связывая с ними краткос-36

рочную эффективность и долгосрочную результативность. Но и в этом случае, оценивая исторический ход событий, трудно констатировать обоснованность такой веры. В итоге, как известно, народные движения пришли к власти почти повсеместно, и это стало знаковым изменением. Действительно, момент смены власти везде ярко отражается в общественном восприятии. Это событие считается современниками и вспоминается потомками как акт очищения, знаменующий обретение «народом» суверенных прав. Однако следует заметить, что практически ни одно движение не достигло власти, которая не ограничивалась бы определенными условиями, и всюду реальные перемены не совпадали с желаемыми или ожидавшимися. Такова история движений, достигших власти.

Эта история в отдельных аспектах напоминает их историю в период мобилизации. Согласно концепции поэтапной стратегии, если движение пришло к власти и обрело контроль над государственной машиной, можно было приступать к преобразованию мира, по крайней мере собственного. Но эти представления были далеки от истины. В ретроспективе они кажутся предельно наивными. Принимая понятие суверенитета за чистую монету, они утверждали независимость суверенных государств. Но государства не являются независимыми, и никогда таковыми не были. Даже наиболее могущественные из них, как нынешние Соединенные Штаты, не вполне суверенны. Что же касается слабейших, таких как Либерия, то в этом случае рассуждения о суверенитете воспринимаются не иначе как насмешка. Все без исключения современные государства вписаны в рамки межгосударственной системы и ограничены ее правилами и нормами. Производственная деятельность во всех них без исключения осуществляется в рамках капиталистического миро-хозяйства и ограничивается его приоритетами и экономическими законами. Любые культурные общности, встречающиеся во всех без исключения государствах, существуют в рамках геокультуры и задаются ее моделями и ее интеллектуальной иерархией. Глашатаи независимости в чем-то уподобляются Канут)', приказывавшему водам отступить. 37

Что же следовало за приходом движений к власти? Они быстро понимали, что им придется идти на уступки тем, кто управляет миро-системой в целом. И не просто на уступки, а на весьма значительные уступки. Оправданием для них служил аргумент, использованный Лениным при введении нэпа: уступки временны; это шаг назад ради двух шагов вперед. Такой довод выглядел убедительно, тем более что в тех редких случаях, когда движения были неуступчивыми, они вскоре оказывались полностью оттесненными от власти. Но и сами уступки раздражали, вызывая

*.

разногласия внутри руководства и вопросы со стороны народа.

Если же движение стремилось удержаться у власти, приемлемой оставалась лишь одна линия поведения - откладывать радикальные перемены и пытаться «догнать» остальные страны миро-системы. Все устанавливавшиеся движениями режимы стремились укрепить позиции своих государств в рамках миро-хозяйства и приблизиться по уровню жизни к его лидерам. Поскольку большинство населения чаще всего желало не столько радикальных перемен (весьма абстрактных), сколько повышения материального благосостояния (вполне конкретного), то постреволюционное изменение лидерами движения его политического курса встречалось с одобрением - разумеется, при условии его действенности.

Первое, что необходимо учитывать при определении действенности той или иной политики, - это продолжительность периода, на котором она оценивается. Между нынешним днем и греческими календами может произойти все что угодно. Конечно, лидеры пришедших к власти движений призывали своих последователей дать им как можно больше времени. Но какие доводы могли они представить народу, стремясь получить мандат на отклонение от намеченного курса? Известно два основных вида подобных доводов. Первый был материальным: демонстрировались быстрые, значимые и зримые улучшения, пусть даже они не были слишком масштабными. Отдельные движения добивались на этом пути больших успехов, чем другие, ввиду различий в условиях разных стран. При этом убедительность таких аргументов зависела от характера текущего момента, так как результаты определялись изме-38

няющимися миро-хозяйственными реалиями. Таким образом, находившиеся у власти движения могли лишь в малой степени контролировать эти важные для себя, пусть даже и незначительные, перемены к лучшему.

Однако существовал и другой тип аргументации, порождавший меньше трудностей для обладавших властью движений. Он основывался на надеждах и уверенности. Революционеры могли ссылаться на то, что всемирная волна освободительных движений набирает силу, и доказывать таким образом, что история стоит на их стороне. Они обещали, что если не нынешнее поколение, то его дети будут жить лучше, а если не дети, так внуки. Это был веский аргумент, и он, как мы теперь видим, помогал движениям сохранять власть на протяжении долгого времени. Вера сдвигает горы. Вера же в будущее способна сохранять у власти протестные движения до тех пор, пока не иссякнет.

Вера, как мы все знаем, подвержена сомнениям. В рассматриваемом случае сомнения подпитывались из двух источников. Первым были злоупотребления номенклатуры. Если движение находится у власти, то это значит, что у власти находятся его функционеры. Им тоже присуще все человеческое. Они хотят хорошо жить, и часто менее склонны ждать, чем народные массы. Поэтому коррупция, высокомерие, бюрократизм практически неизбежны, в особенности если отблески завершившейся революции становятся малоразличимыми. Руководящие кадры новой власти со временем все более походят на старорежимных функционеров, а то и оказываются даже хуже прежних. Это [перерождение] может занять пять лет, а может и двадцать пять, но оно происходит снова и снова.

И что тогда - революция против революционеров? Такое не случается быстро. Та же инертность, которая не позволяла в короткие сроки мобилизовать массы против прежнего режима, проявлялась и здесь. Одни лишь злоупотребления номенклатуры не могут отрешить от власти победившие движения. Для этого необходимы экономический крах и крушение надежд, связанных с перспективами общемировых процессов. Если это случается, «постреволюционная эпоха» за-39 канчивается, как закончилась она недавно в России, Алжире и ряде других стран. Вернемся теперь к лавинообразному процессу, происходящему в масштабах всей миро-системы. Уже упоминалось о долгой и сложной борьбе в период между 1870 и 1945 годами и о внезапном всемирном прорыве в 1945-1970 годах. Этот внезапный прорыв породил ощущение триумфа и имел одурманивающее воздействие. Он вдохновлял движения в самых сложных регионах, таких как Южная Африка. Однако самой трудной проблемой для движений становился их успех - не столько конкретных сил, сколько успех в мировом масштабе. Когда находившиеся у власти движения сталкивались с недовольством народа, вызванным несоответствием достигнутых результатов заявленному идеалу, они апеллировали к трудностям, порожденным могущественными внешними силами; и в большинстве случаев этот довод оказывался вполне обоснованным. Но по мере того как все новые и новые движения обретали власть в новых и новых

*.

странах и при этом подчеркивали свою растущую коллективную мощь, объяснение текущих трудностей враждебностью внешнего окружения начинало терять свою убедительность. По меньшей мере, оно приходило в противоречие с тезисом, согласно которому история была явно на стороне этих движений.

Неудачи пришедших к власти движений стали одним из главных факторов, обусловивших всемирную революцию 1968 года. Внезапно повсюду послышались голоса желавших знать, обусловлены ли неудачи антисистемных движений действиями враждебных реакционных сил или сговором революционеров со сторонниками старого режима. Так называемые «старые левые» везде оказались под огнем критики. Ни в одной стране «третьего мира», где национально-освободительные движения стояли у власти, они не избежали такой критики. Не затронула она в основном лишь тех, кто еще не достиг власти.

Если революции 1968 года подорвали массовую поддержку движений, то миро-хозяйственная стагнация двух последующих десятилетий продолжила развенчание идеалов. В 1945-1970 годах, в эпоху триумфа движений, главным обещанием 40

выступало «национальное развитие», которое многие называли «социализмом». [Каждое] движение утверждало, что только оно может ускорить этот процесс и довести его до конца в той или иной стране. И в период между 1945 и 1970 годами эти обещания выглядели реалистичными на фоне всеобщего миро-хозяйственного подъема, а волна [прилива], как известно, способна поднимать все корабли.

Но лишь только подъем сменился спадом, как движения, стоявшие у власти на периферии миро-хозяйства, почувствовали свою неспособность предотвратить негативное влияние всемирной экономической стагнации на свои страны. Они оказались слабее, чем представлялось им самим и их народам, намного слабее. Утрата надежды догнать ведущие державы повсеместно, в одной стране за другой, оборачивалось утратой влияния самих движений. Они удерживались у власти, приторговывая надеждами и уверенностью. Пришло время платить за рухнувшие иллюзии и невыполненные обещания.

На фоне этого морального кризиса на поверхность всплыли мошенники, более известные под именем «чикагских мальчиков», которые в условиях возродившейся поддержки жесткой линии со стороны части политиков, влиятельных в рамках миро-системы в целом, стали предлагать всем в качестве лучшего средства магию рынка. Но «рынок» способен улучшить экономическое положение беднейших 75 процентов мирового населения не более, чем витамины могут излечить лейкемию. Мы имеем дело с надувательством, и мошенников скоро выгонят со двора, но только тогда, когда нанесенный ими ущерб станет явным.

И в эпицентре всех этих процессов возникло южноафриканское чудо, ставшее лучом света в мрачной картине мира. Оно как бы пришло из другой эпохи, став продолжением триумфа национально-освободительных движений 60-х годов; и случилось это там, где, по единодушному мнению, ситуация выглядела наиболее тяжелой и запущенной. Трансформация прошла очень быстро и оказалась поразительно гладкой. На Южную Африку и АНК оказалось возложено несправедливо тяжелое бремя. Им требовалось добиться успеха не только для самих себя, но и для нас всех. После Южной Африки уже 4 1

Дата добавления: 2014-11-06