Вкладываю деньги, куда обещал

Потом анализируй

«Совершенно верно, — отвечал Сорос. — Но сперва я хочу посмотреть, как отреагирует рынок. Я хочу побывать в шкуре продавца. Если прода­жа пройдет легко, если я смогу быстро избавиться от этих облигаций, я захочу купить их на еще большую сумму. Но если облигации не найдут спроса, я не уверен, стоит ли мне их покупать».

Ни одна из теорий или стратегий Сороса не является безошибочной, хотя кое-кто искренне верит в противоположное. Эти люди видят спи­сок его успехов и воображают, что столь преуспевающие инвесторы застрахованы от ошибок.

Сороса весьма забавляют подобные рассуж­дения. «Люди заблуждаются насчет моей непогрешимости, поскольку — и я не устаю подчер­кивать это — я ошибаюсь ничуть не реже всех остальных. Но я убежден, что заметно отлича­юсь от них именно тем, что готов сразу признать своя ошибки. Главное открытие моей жизни со­стоит именно в признании изначально присущей человеческому мышлению ошибочности и неточ­ности».

ГЛАВА 8

В конце 60-х Сорос вступил в высшую лигу финансистов. Стремясь к повышению по служ­бе, Сорос убедил своих боссов в «Арнольд энд Блейхредер» учредить несколько офшорных фондов и доверить ему руководство ими.

Первый фонд, названный «Ферст игл», был основан в 1967 году. Он стал известен как «длин­ный» фонд, если воспользоваться жаргоном Уолл-стрит: клиенты фонда инвестировали в основном в расчете на рост курса акций.

Второй, уже так называемый «хедж-фонд», «Дабл игл», возник в 1969 году. Он был организован таким образом, что Сорос мог покупать любое количество финансовых инструментов, включая акции, облигации и валюту, под обеспе­чение ценными бумагами, в частности, другими акциями и облигациями. Он начинал с собствен­ными двадцатью пятью тысячами долларов. Вско­ре от нескольких знакомых богатых европейцев поступило еще шесть миллионов.

Двести пятьдесят тысяч. С них началось не­сметное богатство Сороса. -

Байрон Вин познакомился с Соросом в 1968 году, когда он управлял портфелем акций в одной из уолл-стритовских фирм, являвшейся клиентом «Арнольд энд Блейхредер». Фирма Вина увлекалась японскими акциями: их рынок казался сильно недооцененным, но никто по-настоящему не разбирался в японской экономике. Вин узнал, что некий Джордж Сорос якобы неплохо знает Японию. Вин пригласил его побеседовать, но сам все время благоговейно слушал.

Некогда это была своего рода визитная кар­точка Сороса. Казалось, он знал несравнимо больше о мировой экономике, чем другие менед­жеры крупных американских фирм. Но что особенно поразило Вина, так это новаторский ход Сороса, выразившийся в исключении из числа акционеров офшорного хедж-фонда американцев — за исключением, разумеется, самого Сороса, которому устав разрешал участие в прибыли не­смотря на то, что он был гражданином США. Сорос, как часто бывало и дальнейшем, оказал­ся на самом переднем краю инвестиционного бизнеса, ибо о конце 60-х американские хедж-фонды, владеющие активами офшорных фондов. были еще в новинку. Сорос никогда не боялся сделать первый шаг, особенно туда, куда не решались ступить другие.

Хотя многие богатые американцы с удоволь­ствием вступили бы в «Дабл игл», Сорос не нуждался в таких акционерах. Он знал, что сумеет привлечь консервативных европейских инвесторов, несмотря на их репутацию непостоян­ных клиентов, так как ощутимые налоговые льготы укрепят их привязанность к фонду. Он оказался прав: ему удалось привлечь междуна­родную клиентуру из числа богатых арабов, ев­ропейцев и латиноамериканцев. Хотя Сорос ру­ководил фондом из штаб-квартиры в Нью-Йорке, но, как и многие офшорные фонды. «Дабл игл» зарегистрирован на острове Кюрасао, в Нидер­ландских Антиллах, где он недосягаем для налогов на прирост капитала и проверок Комиссии по ценным бумагам.

Хедж-фонды. В конце 60-х они были еще мало известны, и еще менее понятны. В 1957 году Уоррен Баффет основал свой первый (и весьма напористый) хедж-фонд. Но когда Сорос сделал то же в 1969 году, мало кто знал, чем занимают­ся эти фонды. К 90-м годам, конечно, ситуация заметно изменилась. А Джордж Сорос стал гла­вой крупнейшего из хедж-фондов.

Сорос был одним из пионеров в этой сфере, где прибыли могут достигать заоблачных высот. Он также одним из первых стал использовать спорные финансовые инструменты, именуемые производными фондовыми продуктами и тесно связанные с хедж-фондами как явлением.

Хедж-фонды были открыты в 1949 году Александсром Уинслоу Джонсом, бывшим журналистом и университетским преподавателем. Подме­тив, что некоторые отрасли преуспевали, когда у других дела шли неважно, Джонс изобрел инвестиционную шкалу. Настроенный на резкое повышение курса инвестор должен скупать до 80% активов в расчете на повышение, а осталь­ные 20% — на понижение. Наоборот, ожидаю­щему падения курса инвестору следует прода­вать 75% своих активов, а остальные 25% скупать в расчете на повышение. Важно все время варьи­ровать степень допустимого риска.

Первые хедж-фонды инвестировали только в акции, покупали и продавали одни и те же ценные бумаги в надежде на прирост капитала в целом. Выжившие в борьбе хедж-фонды присмотрелись к обстановке и обнаружили, что воз­можности для выгодного инвестирования есть бук­вально повсюду.

В середине 60-х некоторые хедж-фонды при­влекли внимание прессы, но после 1970 года интереса к ним у публики поубавилось. Он снова возрос после отмены в 1971 году фиксированных валютных курсов, однако многие хедж-фонды свернули деятельность в условиях вялого рынка 1973—1974 годов. После этого хедж-фонды в течение целого десятилетия пребывали в полосе относительного затишья.

В конце 80-х и начале 90-х годов рост хедж-фондов — и статуса Джорджа Сороса как инвестора мирового уровня — подстегнуло приня­тое в 1985 году решение центральных банков европейских стран понизить обменный курс аме­риканского доллара для облегчения экспорта американских же товаров (удешевление доллара удешевляло и американский экспорт). Девальвированный доллар предоставил широкое поле де­ятельности для торговцев валютой. Сорос и дру­гие менеджеры хедж-фондов не преминули воспользоваться открывшимися возможностями.

Останься Сорос в Европе, его ожидала бы, скорее всего, участь заурядного, хотя и толко­вого, проницательного финансиста, но не при­знанного специалиста, а просто одного из многих, пытающихся что-то заработать на финансовом рынке. Но в США Сорос был редкой птицей, чьи познания о европейском финансовом мире сослужили ему хорошую службу. Его огромным преимуществом были широкие связи в Европе и в других регионах; полученные сведения он использовал для оценки общего положения и влияния определенных политических и финансо­вых событий на различные финансовые рынки по всему миру.

Артур Лернер, работавший с Соросом в конце 60-х, поясняет: «Джордж одним из первых понял, что нужно мыслить глобально, а не замыкаться в провинциализме. Нужно понимать, как собы­тие здесь отразится на событиях там. Валютные курсы тогда были не столь важны. Но он соби­рал общие сведения из разнообразных источни­ков и основательно их обдумывал. А потом уже принимал решения, в большинстве случаев вер­ные».

Лернера, аналитика из «Бэнк оф Нью-Йорк», приглашали в «Арнольд энд Блейхредер» в 1967 и 1968 годах, но первые две попытки оказались неудачными. Наконец, в начале 1969 года он ответил согласием. Он сразу стал помогать Соросу в управлении обоими фондами. В течение следующих двух лет они работали рука об руку.

Работа с Соросом оказалась трудной, но ув­лекательной. В те годы рынки колебались особенно резко, порой положение становилось просто драматическим. «Джордж был вроде надсмотр­щика, — говорит Лернер. — Он заставлял соби­раться в кулак. Он мог бы править целым миром, что меня поражало. Он мог почти сразу пред­сказать последствия события в точке А для хода событий в точке Б. В таких случаях моя логика отказывала, это был просто более высокий уро­вень. Лучшего инвестора, в смысле понимания макротенденций в экономике, я не встречал. Когда речь идет о частностях, мелких пробле­мах, он распыляет внимание и не до конца ис­пользует свои способности».

Но и это не все, чем Сорос отличался от остальных сотрудников фирмы, а по сути, от всех остальных на Уолл-стрит. Речь идет о его интеллекте. Он думал все время, думал широко, выражался так высокопарно, что большинство из его помощников могло понять его только с помощью словаря. Даже Лернеру пришлось приспособиться ко многому. Например, к соросовскому стилю письма. «Чего я не предусмотрел, так это того, что Джордж — заядлый писака. У него собственный стиль, хотя я не поклонник такого стиля. Я привык писать доклады попро­ще. Слог Джорджа намного вычурнее».

Джордж Сорос выделялся многим. Он был практикующим интеллектуалом. Соседство для заурядного офиса впечатляющее, но кто мог понять его?

Примерно тогда же Сорос приступил к рабо­те над книгой «Алхимия и финансы». В 1969 году он попросил Лернера прочитать пять глав из этой книги. По словам Лернера, он не смог понять ни слова, но дело тут не в его недоразви­том интеллекте, а в способностях Сороса внятно излагать свои мысли. Надеясь найти краткое резюме теорий Сороса, Лернер недовольно мор­щился, тщетно перечитывая главы. Само слово «рефлексивность» сбивало с толку. Он был вы­нужден искать его в словаре. И через 25 лет, весной 1994 года, Лернер призназался: «Мне до сих пор неясно это слово. Я не понимаю, что он хотел этим сказать».

Будучи дружен с Соросом. Лернер дал ему добрый совет: «Джордж, никогда не станови­тесь в позу учителя, ибо если вы захотите на­учить кого-либо с менее высоким уровнем интел­лекта, большинству ваших сотрудников будет...» Лернер не закончил фразу. Вместо этого он «наивно» добавил: «Трудно понять, что именно вы имеете в виду»,

Именно эта фраза заставила Сороса прислу­шиваться ко всему, что говорили ему Артуры Лернеры. Пусть они не так умны. как он, но именно их уважения Сорос и добивался. А для этого ему нужно яснее излагать свои мысли.

Именно это и пытался внушить ему Лернер. Побуждение Лернера было благое и искреннее. Суть же его совета сводилась к следующему: ищите редактора, Джордж; ищите кого-нибудь, кто сможет помочь вам изложить эти мысли на обычном английском языке.

Вряд ли он пришелся по вкусу Джорджу Соросу. Поэтому большинство людей, которых просят прокомментировать опусы Сороса, даже не пытаются высказаться в духе Лернера. Они прекрасно знают, что он их не послушает. Тогда к чему беспокоиться? Зачем вызывать его раз­дражение? Вне зависимости от глубины понима­ния кем-либо вроде Артура Лернера общеприме­нимой теории рефлексивности Сорос решил, что пора проверить свои теории на рынке. Он уве­рен, что получит с их помощью немалые преиму­щества.

«Я вкладываю деньги туда, куда обещал, и не могу позволить себе отделяться от своих инвес­тиционных решений. Мне пришлось приложить весь свой интеллект, и я обнаружил, к своему величайшему удивлению и удовлетворению, что мои абстрактные идеи пришлись очень кстати. Было бы преувеличением приписывать им все мои успехи, но несомненно, что они стимулиру­ют последние».

Первой отраслью, которой "Дабл игл» уде­лил особое внимание, были инвестиционные траст-фонды по недвижимости.

В 1969 году Сорос приобрел солидную репу­тацию, указав в широко распространенной па­мятной записке преимущества инвестирования в новый финансовый институт, именуемый инвес­тиционным траст-фондом по недвижимости (REIT —-the real estate investment trast). Учитывая чередо­вания подъемов и спадов, Сорос уподобил цикл деятельности REIT трехактной пьесе, правильно предугадав, что они переживут бурный подъем, но зарвутся и, возможно, даже разорятся. Про­являя недюжинную интуицию, Сорос пришел к выводу: «Если после начала третьего акта прошло не менее трех лет, я могу спокойно поку­пать их акции». Он оказался прав и заработал приличную прибыль. Когда в 1974 году, как он и предсказывал, REIT непомерно раздулись, Сорос сыграл на понижение курса их акций и заработал еще один миллион долларов. Этот первый успех в испытаниях собственных теорий рынком окры­лил Сороса.

Он применил свою теорию и к буму слияний в конце 60-х, и делал деньги, по собственному признанию, «при любой погоде». Поначалу он наблюдал за вакханалией слияний, раздувавшей доходы компаний и впечатлявшей крупных ин­ституциональных инвесторов Сорос считал, что «пристрастие» излишне агрессивных менедже­ров завысит курс акций объединившихся фирм. Он активно скупал эти акции. А потом он про­дал их и неплохо заработал на последовавшем вскоре спаде.

В 1970 году Сорос подружился с Джимми Роджерсом, выпускником Иельского универси­тета 1964 года, уроженцем городка Демаполис, штат Алабама.

Сорос и Роджерс. Каким великим инвестици­онным тандемом они могли бы стать! Пожалуй, лучшим за всю историю Уолл-стрит.

Роджерс изучал политику, философию и эко­номику в Оксфордском университете, что произвело сильное впечатление на англофила и не­состоявшегося философа Сороса. За время двухлетней службы в армии Роджерс снискал славу мастера по поиску выгодных акций. Он даже управлял портфелем акций своего командира.

Деятельность Роджерса на Уолл-стрит нача­лась со службы в фирме «Бах и К». В 1968 году, всего с 600 долларов в кармане, Роджерс начал играть на бирже. Через два года он стал рабо­тать с Соросом в «Арнольд энд Блейхредер». Однако чуть позже вступили в силу новые огра­ничения для брокерских фирм, лишавшие Соро­са или Роджерса права получать комиссионные от продажи акций своей компании. «Арнольд энд Блейхредер» не желала терять способных сотрудников. Но Сорос и Роджерс жаждали самостоятельности. Они ушли и открыли собст­венную фирму.

В 1973 году они учредили «Сорос фанд ме­неджмент» (СФМ), разместившийся в очень скромном трехкомнатном офисе с видом на Централь­ный парк. Далеко от Уолл-стрит. Очень странная идея для того времени. Почему некто, желаю­щий преуспеть в инвестиционном бизнесе, уст­роился так далеко от самого средоточия финан­сового могущества?

Джимми Роджерс охотно поясняет, что раз уж он и Джордж Сорос стали думать «не в ногу» с Уолл-стрит, не было и причин оставать­ся в границах последней. Для Сороса решающим соображением стало то, что офис находился всего лишь в одном квартале от его роскошной кооперативной квартиры на Сентрал Парк-уэст.

В СФМ работалось гораздо спокойнее, чем в вечной лихорадке уолл-стритовских компаний. Летом сотрудники приходили на работу в туф­лях для тенниса, а кое-кто, включая самого Роджерса, приезжал на велосипеде. Сорос и Роджерс стремились поддерживать в офисе дух непринужденности. Они надеялись сохранить его навсегда. Сколько бы денег они ни заработали. А каждый отдавал работе по 80 часов в неделю.

Поначалу их было всего двое: Сорос-торго­вец и Роджерс-исследователь. Хотя нет, была еще секретарша. Офис казался очень малень­ким. И все же этим двоим удалось многое. Ока­залось, что небольшие размеры имеют свои пре­имущества. Они могли сосредоточиться на одной проблеме и не тревожиться об «испорченном телефоне» и ворохе бумаг, о бесчисленных ме­лочах, которые разрушат слишком разросшийся фонд.

Да, они преуспели. Капиталы фонда вкладывали в акции. Для сделок с сырьем и валютой Сорос и Роджерс использовали фьючерсы и заемные средства, фонд Сороса вел беспрецендентую по объему торговлю на всевозможных рынках, включая рынки валют, сырья, акции и облига­ций. С 1970 по 1980 год, когда их пути разо­шлись, Сорос и Роджерс ни разу не терпели убытков. На Уолл-стрит о них отзывались со все большим уважением. Казалось, они знают на­много больше других о тенденциях в мировой экономике.

В 1971 году активы фонда стоили 12,5 млн. долларов, а через год уже 20,1 млн. С З1 декабря 1969 года по 31 декабря 1980 года фонд Сороса вырос на 3365%. Никакого сравнения с составным индексом 500 крупнейших компаний фирмы <<Стэндард энд Пур» — за тот же период он вырос всего на 47%. К концу 1980 года фонд стоил уже 381 млн. долларов.

Будучи полным товариществом фонд почти не имел выгодных отличий от обычных, акционерных фондов. Но важным преимуществом была возможность продажи на понижение, операции слишком рискованной для рядовых инвесторов.

Продажа на понижение.

Звучит достаточно безобидно. Но для многих это равносильно обвинению в непатриотизме. Нельзя примириться с тем, что кто-то может играть на том, что фирме придется туго. Какой же вы после этого американец? Неужели вы не верите в экономику своей страны? Да и кто вы вообще такой, если пытаетесь нажиться на не­счастье других?

Сорос пропускал такие обвинения мимо ушей.

Для него этот прием оказался талисманом, при­нося огромные доходы на американском и ино­странных рынках. Вдобавок, фонд выступал соб­ственным кредитором, выкупая свои акции с приличной маржей. Одним из достоинств фонда Сороса был небольшой размер; свободный от докучливых бюрократических процедур, он мог менять спои активы намного легче, чем крупные компании.

Сорос и Роджерс славно сработались. «Обыч­но, если мы не приходили к согласию, то просто ничего не делали», — вспоминает Роджерс. Ко­нечно, так было далеко не во всех случаях. Если один из них был уверен в своей правоте, то стоял до конца. «Когда дело сделано, — про­должает Роджерс, — становится ясно, кто был прав. Когда мы что-то обдумывали вместе, то приходили к консенсусу. Я ненавижу это слово, поскольку консенсус в инвестиционном бизнесе чреват катастрофой, но мы почти всегда улажи­вали разногласия».

Они ценили друг друга за независимое мыш­ление.

Возможно, в этом таилась главная опасность. Оба были настолько независимо мыслящими, что находили друг у друга слишком много оши­бок. Но тогда они действовали слаженно, как хорошо смазанная машина. И даже не думали учиться чему-то у аналитиков Уолл-стрит, кото­рые, по словам Роджерса, тупо следуют за ста­дом. Они подыскивали акции по собственному вкусу.

И читали. Запоем. Выписывали около 30 из­даний, включая журналы по производству удобрений и трикотажа. Внимательно читали попу­лярные журналы в поисках перспективных социальных или культурных тенденций. Сотни компаний направляли свою печатную продук­цию СФМ. Досье фонда содержало сведения о состоянии финансов свыше 1500 американских и иностранных компаний. Ежедневно Роджерс изу­чал 20 — 30 годовых отчетов фирм, стараясь отыскать интересные нюансы в деятельности компа­ний или намеки на новые долгосрочные тенденции, то есть то, чего не разглядели другие. Они усердно искали это самое «то», чтобы внезапно перевернуть устоявшиеся мнения.

Сорос искал подводные камни в океане акций, искал возможности изменений, еще никем не замеченные, просто чтобы проверить свою тео­рию. Как сказал Роджерс, «нас интересовал не столько размер дохода компании в следующем квартале или объемы отгрузки алюминия в 1975 году, а то, как более общие социальные, экономичес­кие и политические факторы изменят судьбу отрасли или группы фирм через некоторое время. Если между увиденным нами и рыночной ценой на их акции была значительная разница, тем лучше, потому что мы могли на ней заработать».

Например, в начале 70-х Сорос обнаружил «внезапные перемены» в банковском деле. В 1972 году он решил, что там скоро изменится очень многое. Банки тогда пользовались дурной славой. Их служащие считались неповоротливыми тупицами, и лишь немногие верили, что банки выйдут из дремоты. Вполне понятно, что инвес­торов ничуть не интересовали акции банков.

Однако Сорос не поленился покопаться, как следует, и обнаружил, что целое поколение молодых банкиров, выпускников передовых школ бизнеса, готово действовать от имени своих работодателей весьма агрессивно. Оно живет и побеждает, постепенно, но уверенно. Эти новые менеджеры сосредоточены пока на нижних сту­пенях иерархии, а это должно привести к буду­щему росту курса акций банков: менеджеры при­меняют новые финансовые инструменты, и доходы банков растут. Однако акции банков продаются практически по номинальной цене. Многие банки уже не могли наращивать таким образом собст­венные капиталы. Но чтобы расти дальше, увеличивать операции, им нужен дополнительный акционерный капитал.

В 1972 году «Ферст нэшнл сити бэнк» устро­ил званый ужин для аналитиков ценных бумаг, причем поразил всех напористостью. К величай­шей досаде Сороса, его не пригласили. Но пресловутый ужин побудил его к активным действи­ям. Он написал доклад под названием «Дело о растущих банках», в котором доказывал, что хотя сейчас акции банков — неходовой товар, они вскоре станут ходовым, вопреки расхожим мнениям. Приурочив публикацию доклада к устроенному банком ужину, Сорос изложил свои аргументы в пользу покупки акций. Он даже порекомендовал несколько преуспевающих банков. Через некоторое время курс банковских акций начал расти, и Сорос получил 50-процент­ную прибыль.

Переворот в банковском деле ознаменовал начало кредитного бума 70-х, который питал рост и слияния американских корпораций в пе­риод бума 80-х. В полном соответствии со своей теорией рефлексивности Сорос определил нача­ло периода подъема в новом чередовании подъ­ема и спада.

Выяснив также, что многие страны вот-вот совершат экономический прорыв, Сорос стремился проникнуть на рынки акции иностранных компаний. Какие именно страны открывают свои рынки для иностранных инвестиций, выдвигают новый политический курс на экономическую ста­билизацию или верны курсу на рыночные ре­формы?

Сорос надеялся добиться преимуществ для себя, играя по-крупному. Один его бывший сотрудник сказал: «Как всякий хороший инвестор, он старается купить на грош пятаков». Если открывались недостаточно зрелые рынки акций, подобные рынкам Франции. Италии или Япо­нии, Сорос сразу нацеливался на них. Он наде­ялся опередить других инвесторов на срок от полугода до полутора лет.

Поэтому он скупал японские, канадские, гол­ландские и французские акции Какое-то время в 1971 году четверть всех активов фонда Сороса была вложена в японские акции. Ставка окупи­лась с лихвой, когда фонд удвоил свой капитал.

Сорос и Роджерс угадывали нужные акции. Как-то в 1972 году один знакомый сообщил Соросу, что закрытый доклад министерства тор­говли указывает на рост зависимости США от импортных поставок топлива, фонд тут же купил акции фирм, производящих оборудование для нефтяных промыслов, занятых бурением скважин и добычей угля. Через год, в 1973 году, арабы наложили на США нефтяное эмбарго — и акции топливных компаний взмыли в цене до небес.

В 1972 году Сорос и Роджерс предвидели также продовольственный кризис, и после по­купки акций компаний по производству мине­ральных удобрений, оборудования для ферм и переработки зерна заработали впечатляющие суммы.

Дальше — больше. В это же время Сорос и Роджерс умело определили американский воен­но-промышленный комплекс как потенциально прибыльный объект инвестиций.

В октябре 1973 года Израиль был застигнут врасплох, когда египетская и сирийская армии нанесли мощные удары по еврейскому государ­ству. В первые дни войны Израиль вел оборонительные бои, нес многотысячные потери в живой силе, терял множество танков и самолетов. Многое говорило о том, что израильская военная техно­логия устарела. Для Сороса стало ясно, что аме­риканская устарела ничуть не меньше. И когда Пентагон поймет это, ему придется потратить огромные деньги на обновление своих арсеналов.

Ищите внезапных перемен на рынке акций,

Дата добавления: 2014-11-06