Страны Востока и факторы трансформации

Необходимо оговориться, что в распоряжении исследователей нет строгой шкалы отсчета или каких‑либо надежных количественных данных. Разговор может идти только о сопоставлении с единственно нужной для анализа позиции: что содействует трансформации традиционной структуры и что препятствует этому процессу?

Начнем с колониальных стран первого блока.

1. Природные условия Индии, несмотря на экваториальную зону и джунгли, в целом удовлетворительны, хотя ни особым количеством пряностей, ни слишком благоприятными условиями для выращивания товарной продукции эта страна не отличается. Уровень развития этого гигантского субконтинента, при всей пестроте его огромного населения, для Востока безусловно выше среднего. Роль религиозноцивилизационного фундамента огромна, государства как института – незначительна. В этих условиях эффект колониализма в Индии оказался едва ли не наивысшим из вообще возможных: англичане сыграли огромную роль в судьбах этой страны, чему способствовали и неблагоприятные для Индии случайности и обстоятельства.

Резюмируя итоговый расклад всех факторов, заметим, что природные условия, хотя они и были импульсом, привлекшим колонизаторов, решающей роли в последующем не сыграли. Уровень развития был благоприятным для возможной трансформации, традиционная слабость государства также этому способствовала, равно как и эффект колониализма, и исторические случайности. Что касается религиозноцивилизационного фактора, то это была главная сила, противостоявшая трансформации. Иными словами, вектор силы мощного религиозно‑цивилизационного фундамента всегда был направлен в сторону, противоположную усилиям колонизаторов. Примерно так же обстояло дело на Цейлоне, где к двум противостоящим факторам следует добавить и роль природных условий, объективно усиливавшую позиции колониализма (стремление европейцев к пряностям).

2. Индонезия и Индокитай, если исключить некоторые острова с их полупервобытным населением, а также близкие к ним по стандарту некоторые районы Северной Бирмы и Лаоса, соответствуют среднему уровню развития и считаются весьма богатыми ресурсами. Государство здесь, кроме Вьетнама, не слишком сильно, хотя сильнее, чем в Индии. Но не очень велика и мощь религиозно‑цивилизационного фундамента, к тому же многослойного, с взаимно погашающими влияние друг друга разнородными элементами. Случай и стечение обстоятельств здесь работали как в пользу колониализма, так и в пользу традиционного общества (исламизация, в частности, усилила его позиции). Если вывести из анализа, как нейтральные, случай и обстоятельства (они, как упоминалось, сыграли свою роль в Сиаме) и уровень развития, то расклад сил будет выглядеть примерно так: опирающийся на богатые ресурсы эффект колониализма против сравнительно слабых, но действующих воедино религиозноцивилизационного фундамента и государственности.

3. Второй блок. Тропическая Африка. Богатые ресурсами, но крайне неблагоприятные для жизни людей природные условия, равно как и определенный ими уровень жизни здесь – факторы отрицательные. Религиозно‑цивилизационный фундамент и государственность крайне слабы. В этих условиях о случае и стечении обстоятельств говорить не приходится, ибо ни то, ни другое ситуации изменить не в состоянии. Остается эффект колониализма, которому противостоит лишь опирающаяся на первобытные нормы отсталая традиция (включая религию и государственность). Исключения типа Эфиопии, увы, лишь подтверждают общее правило.

4. Второй блок, страны Магриба, Сомали и Судан (без Египта). Природный фактор и уровень развития можно считать средними, хотя на юге (Судан, Сомали) они ниже среднего. Религиозноцивилизационный фундамент (ислам) исключителен по силе и устойчивости, по своей консервативной стабильности и сопротивляемости. Государственность и сила власти выше средней, хотя и ослаблена случайностями и обстоятельствами, которые оказались против нее и в пользу колониализма. Примерный общий расклад сил: эффект колониализма, опирающийся на благоприятные случайности и обстоятельства, против исламской традиции и государственности.

5. Третий блок, мир ислама, Турция и арабские страны, включая Египет, т. е. страны, испытавшие сравнительно длительное воздействие колониализма. Природные ресурсы (если не считать поздно открытых запасов нефти) средние, даже ниже средних; уровень развития средний. Сила ислама и исламского государства (Османской империи) огромна. Случай и стечение обстоятельств скорее в пользу государства, чем против него (стоит вспомнить, что державы по ряду внешнеполитических причин не желали развала этой империи и в меру своих сил сохраняли ее). Эффект колониализма заметен, но не одинаков: очень силен в Египте, наиболее слаб в Турции. Общий расклад сил: колониализм против ислама и сильного исламского государства. В случае с Ираном расклад тот же, но в еще более жесткой форме противостояния. В случае с Афганистаном примерно то же, но при более низком уровне развития страны и народа и более жестких и неблагоприятных природных условиях, что на пользу традиции и объективно против колониализма. Примерно это же касается и отсталых арабских стран Аравии.

6. Четвертый блок, Китай. Природные условия средние, даже выше средних. Уровень развития выше среднего, может быть даже наивысший на фоне всех остальных стран Востока. Здесь – гигантская сила цивилизационной традиции и огромная мощь традиционного государства. Эффект колониализма ниже среднего. Но вот случай и стечение обстоятельств в XIX–XX вв. оказались против традиции и в пользу колониализма. Общий итог: сравнительно слабый эффект колониализма против мощной традиции, олицетворенной высокой цивилизацией и сильной государственностью.

7. Четвертый блок, Япония. Природный фактор и уровень развития средние, сила государства невелика, но роль цивилизационного фундамента огромна, причем в его пользу случай и стечение обстоятельств. Эффект колониализма уникален по характеру: сила его крайне незначительна, а влияние колоссально. Здесь фактически нет противостояния (опять‑таки нечто уникальное на общем фоне), а общий вектор примерно таков: динамичная традиция, опирающаяся на цивилизационный фундамент и использующая благоприятные для нее случайности и обстоятельства, активно впитывает все полезное и усваиваемое из того, что выше было названо эффектом колониализма, учитывая при этом, что в данном случае этот эффект предстает в наиболее благоприятном варианте, при почти не ощущаемом военно‑политическом нажиме держав и колониальной торговле, выгодной для самой Японии.

Итак, семь вариантов. Соединив четвертый и пятый (исламские), получаем шесть основных моделей:

Модель первая, исламская: эффект колониализма или, иначе говоря, Запад против ислама, его мощной религиозной традиции и сильного государства.

Модель вторая, африканская: колониально‑капиталистический Запад против первобытности и полупервобытности, опирающихся на примитивную традицию и крайне слабую государственность.

Модель третья, индийская: мощный эффект колониализма против мощной цивилизационной традиции с ослабленной государственностью.

Модель четвертая, юго‑восточноазиатская: мощный эффект колониализма против сравнительно ослабленной цивилизационной традиции и государственности.

Модель пятая, китайская: слабый эффект колониализма против необычайно мощной традиции, цивилизации, государственности.

Модель шестая, японская: динамичная традиция, обогащаемая за счет Запада.

Из этих шести моделей для последующего разбора можно исключить – коль скоро идет речь о возможных потенциях трансформации – модель вторую, африканскую. Совершенно очевидно, что здесь внутренних потенций для трансформации практически нет, что только силовое воздействие извне и в буквальном смысле слова навязывание Тропической Африке европейских капиталистических стандартов оказались практически единственным импульсом, способствовавшим трансформации. Логично сделать из этого вывод, что и в последующем, т. е. после деколонизации, трансформация будет идти преимущественно за счет капиталистических методов, тогда кйк попытки изменить ее характер за счет усиления роли государства и огосударствленной по марксистско‑социалистическому стандарту экономики объективно могут лишь привести к выходу на авансцену той самой первобытной общинной традиции, о которой уже упоминалось.

Можно также объединить в подварианты третью и четвертую самостоятельные модели. В этом случае количество их сведется к четырем: исламская, индо‑юговосточноазиатская (сильные позиции колониализма против слабой местной государственности, но с подвариантами: при сильной и при ослабленной цивилизационной традиции), китайская и японская. О феномене Японии уже шла речь, так что эту уникальную модель из анализа можно исключить. Остаются три – исламская, индо‑юговосточноазиатская и китайская. Собственно, именно эти три охватывают собой практически весь Восток (кроме территориально небольшой Японии и Тропической Африки), именно они соответствуют трем великим цивилизациям Востока – исламской, индо‑буддийской и дальневосточной, конфуцианской. Это означает, что основные факторы и потенции трансформации в конечном счете логично сводятся к цивилизационным в своей глубинной основе моделям.

Индия и Юго‑Восточная Азия: потенции трансформации

О факторах, оказывающих воздействие на процесс трансформации, уже говорилось; составлена и генеральная формула модели в двух ее модификациях – для Индии и для Юго‑Восточной Азии. Основная характеристика модели – исключительно важная роль колониального капитала и колониальных держав для стран, давно и надолго превращенных в колонии. Само собой разумеется, что государства здесь, если они были, оказывались под высшей властью колониальной администрации, имели мало реальной власти и отличались внутренней слабостью. Как упоминалось, разница между обеими модификациями этой модели сводится к сильной индийской и слабой, сущностно разноречивой юго‑восточноазиатской цивилизационной традиции. Что можно в связи с таким раскладом сказать о потенциях внутренней эволюции и вызванной воздействием колониализма трансформации?

Сначала об Индии. Казалось бы, здесь потенций крайне мало. Мощная сила общинно‑кастовой структуры почти не была поколеблена английской администрацией и колониальным капиталом. Но зато ее инертность позволила англичанам практически без особых усилий наращивать промышленный капитал и соответствующую инфраструктуру и тем самым создавать промышленно развитые анклавы. А поскольку работали в сфере промышленности и инфраструктуры не только англичане, но и индийцы, равно как и представители иных религиозно‑цивилизационных групп населения (мусульмане, парсы и др.), то феномен симбиоза осуществлялся здесь не в чистом виде. Напротив, английская в своей основе капиталистическая экономика постепенно втягивала в сферу своего воздействия индийцев. Основное большинство населения традиционно жило в общинах и не имело с внешним миром никаких связей, кроме тех, что диктовались законами общины и касты. Меньшинство же, своего рода аутсайдеры, среди которых, особенно на уровне социальных верхов, было немало выходцев из брахманских каст, не то чтобы вовсе разрывали связи с традицией, особенно кастовыми нормами, но как бы ослабляли эти связи (заботливо их сохраняя, как своего рода надежный тыл, опору на родную почву) и включались в сферу воздействия колониального капитала, английской администрации и вообще принципов западной цивилизации.

Это значит, что, несмотря на мощную инерцию индуистской традиции, в Индии были определенные потенции для внутренней эволюции и капиталистической трансформации. Но, во‑первых, эти потенции могли быть реализованы только в ходе длительного, постоянного и целенаправленного силового воздействия внешних факторов, эффекта колониализма во всей его полноте. А во‑вторых, они были весьма ограниченными, затрагивали лишь меньшинство населения и, главное, формировались строго под воздействием и в русле тех стандартов, что были принесены англичанами. Стоит оговориться, что эти стандарты, прежде всего вестминстерская парламентская демократия, английские принципы судопроизводства и всей администрации, оказались весьма подходящими именно для Индии с ее традиционно незначительной ролью бюрократической государственности, ее терпимостью и склонностью к плюрализму ориентиров и мнений, что и было весьма тщательно учтено руководством Республики Индия после обретения страной независимости. Но все же речь идет именно о чужих, заимствованных извне стандартах буржуазной демократии. Поэтому, в‑третьих, потенции эволюции и‑трансформации были не только ограниченными и сформировавшимися в результате длительного воздействия со стороны западных стандартов, но и как бы результатом взаимодействия своего и чужого. При этом едва ли не вся институциональная основа была чужой (о возникновении в Индии государственной экономики, функционально сблизившей ее с другими развивающимися странами, можно говорить лишь применительно к временам республики), тогда как своими были лишь те традиционные нормы жизни, включая и законы каст, которые со временем наложили столь существенный и заметный отпечаток на заимствованные у англичан институты и процедуры, включая парламент, суд, выборы и т. п.

Другими словами, можно сделать вывод, что потенции, о которых идет речь, не были чем‑то спонтанно существующим и лишь ждущим благоприятных обстоятельств для того, чтобы быть вызванным к жизни. Они были буквально созданы англичанами за долгие годы их колониального господства, примерно так же, как это было сделано в Африке, скажем, в Нигерии. Разница лишь в исходной стартовой позиции, т. е. в уровне развития, который давал Индии с ее многотысячелетней цивилизацией несомненные преимущества при сравнении с той же Нигерией. Но, будучи чуть ли не искусственно созданы, эти потенции тем не менее начинали активно функционировать и развиваться в достаточно благоприятных условиях, что и вело к успешной трансформации традиционной Индии. Существенно при этом заметить, что, функционируя на генетически чуждой институциональной основе, элементы новой структуры в колониальной Индии отнюдь не были слепком соответствующих английских институтов, о чем уже вскользь было упомянуто. Совсем напротив, они были достаточно тесно связаны с традицией и не только опирались на нее, но и черпали именно в этой опоре свою внутреннюю силу – ту самую, что со временем позволила Национальному конгрессу сменить английскую администрацию и возглавить независимую республиканскую Индию. Важно обратить внимание и на то, что традиционная структура Индии и ее цивилизационный фундамент не были благоприятны для поиска радикальных и тем более насильственных способов социального переустройства. И далеко не случайно, как о том в свое время уже шла речь, именно Национальный конгресс с его ненасильственными действиями и заимствованными у англичан буржуазно‑демократическими институтами и процедурами оказался признанным выразителем интересов всей Индии.

Что же касается экономики современного типа, то она к моменту деколонизации Индии представляла собой сектор частнособственнического предпринимательства, активно функционировавший усилиями английских и индийских фирм наряду с продолжавшим существовать сектором традиционным, охватывавшим преимущественно сельское хозяйство, промыслы, традиционное ремесло и торговлю. Третьего – государственного – сектора в колониальной Индии практически не было, если не считать предприятия, обслуживавшие нужды колониальной администрации и по характеру отличные от традиционного государственного хозяйства на Востоке.

Юго‑восточноазиатская модификация отличалась от индийской как слабостью и внутренней разноречивостью религиозноцивилизационного фундамента, так и некоторым отставанием в уровне развития, что, впрочем, кое‑где компенсировалось сравнительно большей ролью государства, сосуществовавшего с колониальной администрацией или лишь формально подчинявшегося ей. Здесь тоже был, особенно в Индонезии, Малайе и в других странах, распространен феномен симбиоза, хотя и здесь симбиоз со временем терял свою чистоту, ибо в сектор колониальной экономики активно втягивалось местное население или прибывшие из других азиатских стран мигранты. Как и в случае с Индией, длительное воздействие колониализма вело здесь к формированию в недрах традиционных обществ элементов капиталистической структуры, ориентировавшихся на европейский стандарт институтов. Однако более низкий исходный уровень развития в большинстве стран этого региона тормозил этот процесс. Роль катализатора в юго‑восточноазиатском регионе сыграли китайцы‑хуацяо.

Феномен хуацяо, в последние десятилетия привлекавший к себе все большее внимание специалистов, имел огромное значение в судьбах Индонезии, Индокитая и Филиппин. Именно китайцы с наибольшей легкостью и умением вписывались в те параметры создававшейся колонизаторами новой экономической структуры, которые оказывались чуждыми для большинства местных жителей. Китайцыхуацяо, как это ни парадоксально, оказались сущностной основой тех потенций эволюции и капиталистической трансформации, которые мы можем вычленить в странах Юго‑Восточной Азии. Что же касается местного населения, особенно мусульманского (но также и католического на Филиппинах или буддийского в странах Индокитая), то оно демонстрировало эти потенции в неизмеримо меньшей степени. Трудно даже сказать, как эволюционировали бы страны региона без хуацяо. Во всяком случае о внутренних потенциях среди местного населения особенно много говорить не приходится: оно и по сей день в этом плане сильно отстает. К слову, именно это обстоятельство сравнительно рано вызвало к жизни феномен государственного протокапиталистического хозяйства в странах региона, особенно в независимом Сиаме, а также в Малайе, Индокитае и Бирме после их деколонизации.

Подводя итоги, можно заметить, что как ни невелики элементы капиталистической структуры в колониальной Индии, в Юго‑Восточной Азии они, если не считать хуацяо, еще меньше. И речь идет не столько о спонтанных внутренних потенциях, которых практически не было, сколько о тех, что могли были быть сформированы и действительно формировались на протяжении длительного периода активного воздействия колониализма на традиционную структуру Южной и Юго‑Восточной Азии. Что же касается хуацяо, решительно изменивших ситуацию в этом смысле, то о них целесообразно вести речь, когда будет говориться о потенциях дальневосточной группы стран.

Дата добавления: 2014-11-06