Подавай противоречивые знаки

Окружающие заметили ваше присутствие и, возможно, в некоторой степени заинтересовались вашей персоной. Теперь вам необходимо посильнее заинтриговать их, закрепить интерес, прежде чем они переключатся на кого-то другого. Какие-то бросающиеся в глаза, явные обстоятельства могут поначалу привлечь внимание, однако это внимание недолговечно, в конечном итоге неопределенность обладает несравненно большей потенцией. По большей части все люди очень уж предсказуемы и понятны. Вы же, в отличие от них, постарайтесь стать непостижимым. Посылайте противоречивые сигналы, свидетельствующие одновременно о жесткости и нежности, духовности и приземленности, невинности и хитрости. Смешение качеств в одном человеке предполагает неоднозначность, глубину, которая не может не восхищать, даже если приводит в замешательство. Неуловимая аура таинственности вызывает у людей желание разобраться, узнать о вас побольше, притягивает их на вашу орбиту. Вы добьетесь такого рода власти, намеком обозначив некие противоречивые черты своей натуры.

Благое и дурное

В 1806 году, во время войны между Пруссией и Францией, двадцатичетырехлетний красавец Август, прусский князь, племянник Фридриха Великого, был захвачен Наполеоном в плен. Вместо того чтобы держать Августа взаперти, Наполеон позволил ему передвигаться по территории Франции, держа, однако, под пристальным наблюдением шпионов. Князь, который был сибаритом и не отказывал себе в удовольствиях, разъезжал из города в город, соблазняя девушек и молодых женщин. В 1807 году он решил посетить Шато ле Коппе, замок в Швейцарии, где жила прославленная французская писательница мадам де Сталь.

Хозяйка оказала Августу самый торжественный прием. После того, как она представила его остальным гостям, все перешли в рисовальный салон, непринужденно беседуя о войне, которую вел Наполеон с Испанией, о последних парижских модах и тому подобных пустяках. Внезапно дверь распахнулась, и в салон вошла еще одна гостья, которая по какой-то причине задержалась у себя в комнате, пока все прочие приветствовали появление князя. Это была тридцатилетняя мадам Рекамье, ближайшая подруга мадам де Сталь. Она была представлена князю, после чего довольно скоро удалилась в свою спальню.

Августу было известно, что мадам Рекамье находится в замке. Ему довелось слышать немало рассказов об этой необычной женщине, которая на протяжении многих лет после революции слыла первой красавицей Франции. Мужчины сходили по ней с ума. Она кружила головы на балах, когда самозабвенно, с безудержной страстью танцевала, скинув нарядную накидку и оставшись в полупрозрачном, невесомом белом платье особого фасона, который прославился благодаря ей. Живописцы Жерар и Давид увековечили ее лицо, фигуру и одежду, даже ее ноги, которые считались самыми совершенными женскими ножками на свете. Среди тех, кому она разбила сердце, был Люсьен Бонапарт, брат императора Наполеона. Августу по вкусу были молоденькие девушки, более юные, чем мадам Рекамье, а в замок он приехал, чтобы отдохнуть от своих похождений. Но те несколько мгновений, когда она привлекла общее внимание своим внезапным появлением, выбили его из колеи, он был застигнут врасплох. Она была действительно прекрасна, как и рассказывали, но его потрясла не столько красота, сколько удивительный, немного грустный взгляд, показавшийся таким ласковым, таким чудным, просто неземным. Гости возобновили светскую беседу но Август ни о чем, кроме мадам Рекамье, думать не мог.

Вечером за ужином он любовался ею. Она была немногословна, глаза скромно опущены, но раз-другой она подняла их — и встретилась взглядом с князем. После ужина гости собрались в галерее. К восторгу князя мадам Рекамье запела романс о любви, аккомпанируя себе на арфе. И тут внезапно выражение ее лица переменилось: украдкой она бросила на него проказливый, плутовской взгляд. Ангельски нежный, печальный голос в сочетании с этим шаловливым взглядом, жизнерадостная энергия, озарявшая ее лицо, окончательно сбили его с толку. Он смешался. То же повторилось и назавтра, и князь решил продлить свое пребывание в замке.

В последующие дни князь и мадам Рекамье много гуляли вдвоем, катались в лодке по озеру и танцевали. Как раз во время танца он наконец и заключил ее в свои объятия. Они подолгу разговаривали, их беседы затягивались допоздна. Но он продолжал теряться в догадках, не в силах понять ее: она казалась ему такой возвышенной, благородной и целомудренной, и вдруг следовало то касание руки, то неожиданное игривое замечание. Проведя в замке две недели, самый завидный жених Европы, забыв о своих холостяцких привычках, просил руки мадам Рекамье. Он был готов перейти в католичество, принять ее религию, ей предстояло развестись со своим супругом, который был много старше ее. (Она сказала князю, что никогда не была счастлива в браке и что католическая церковь сможет дать согласие на его расторжение.) Затем она должна была переехать к нему в Пруссию. Мадам обещала, что все будет так, как он хочет. Князь поспешил в Пруссию просить разрешения на женитьбу у своей семьи, а мадам возвратилась в Париж добиваться аннулирования брака. Август забрасывал ее пылкими письмами, говорившими о его любви к ней, и ждал. Время шло, он чувствовал, что сходит с ума. И наконец ответное письмо: она передумала.

По прошествии нескольких месяцев мадам Рекамье прислала Августу подарок: знаменитый портрет кисти Жерара, на котором она изображена полулежащей на кушетке. Князь проводил часы у картины, пытаясь разгадать таившуюся в ее глазах загадку. Он пополнил ряды ее побед — мужчин, которые, подобно писателю Бенжамену Констану, могли сказать о ней: «Она была моей последней любовью. До конца своих дней я буду напоминать дерево, спаленное молнией».

Толкование. Список побед мадам Рекамье становился все более впечатляющим по мере того, как шли годы: в него вошли князь Меттерних, герцог Веллингтон, писатели Констан де Ребек и Шатобриан. Для всех этих мужчин она становилась наваждением, которое лишь усиливалось в разлуке с ней. Источник ее власти был двояким. Прежде всего она обладала наружностью ангела, и это притягивало мужчин. Ее прелестное личико будило в них родительский инстинкт, чаруя своей невинностью. Но имелось и второе свойство, которое то и дело прорывалось наружу в игривых, призывающих к флирту взорах, безудержном танце, внезапной, бьющей через край веселости — все это застигало мужчин врасплох. В ней, безусловно, крылось больше, чем им казалось поначалу, ей была свойственна интригующая сложность. Наедине с собой они пытались разобраться в этих противоречиях, в их кровь постепенно проникал яд. Мадам Рекамье была тайной, задачей, которую страстно хотелось решить. Какая бы женщина ни была вам по вкусу — кокетливая чертовка или неприступная богиня,— она именно такой и оказывалась. Она, конечно, поддерживала и усиливала эту иллюзию тем, что удерживала мужчин на расстоянии, не давая им возможности узнать, какова же она на самом деле. Она была мастерицей точно рассчитанного эффекта — вспомним, например, ее появление в Шато де Коппе, когда ей потребовались считанных несколько секунд, чтобы оказаться в центре внимания.

Процесс обольщения подразумевает, в частности, что ваш образ проникает в мысли человека, занимает их. Ваша невинность, красота или, скажем, кокетливость могут привлечь внимание, но не покорить окончательно, через некоторое время внимание вашего избранника неизбежно переключится на другой яркий объект. Чтобы углубить интерес к себе, необходимо дать ему почувствовать такую сложность, неоднозначность, которую он не раскусит за неделю и даже за две. Вы неуловимы, непостижимы, таинственны, а такому соблазну невозможно противиться, ибо он сулит неземные радости, если только вами удастся завладеть. Стоит вашему избраннику начать фантазировать, строить догадки относительно вас — и вот он уже скользит по наклонной плоскости обольщения и сам не заметит, как скатится вниз, стремительно и безудержно.

Природное и искусственное

Мюзикл Гилберта и Салливана «Терпение», премьера которого с оглушительным успехом прошла на Бродвее в 1881 году, представлял собой сатиру на богемный мирок эстетов и денди, чрезвычайно модный тогда в Лондоне. Продюсеры постановки решили в рекламных целях пригласить в Америку одного из английских эстетов, снискавших шумную известность, Оскара Уайльда. Ему предложили прочитать цикл лекций. Двадцатисемилетний Уайльд в ту пору был больше известен публике благодаря своему скандальному имиджу, нежели чем автор литературных произведений, тогда еще немногочисленных. Организаторы поездки не сомневались, что американскую публику очарует этот англичанин, который, как им представлялось, только и способен, что разгуливать с цветком в руке. Они, однако, не рассчитывали на то, что интерес к Уайльду окажется сколько-нибудь продолжительным. По их мнению, он должен был прочитать несколько лекций, а затем, когда новинка прискучит, его отправят на корабле домой. Был предложен солидный гонорар, и Уайльд принял предложение. По приезде в Нью-Йорк таможенник задал ему вопрос, не имеется ли при нем чего-либо, о чем следовало бы указать в таможенной декларации. «Разве что мой гений»,— отвечал Уайльд.

Хлынули приглашения — обществу Нью-Йорка не терпелось удовлетворить свое любопытство и поглядеть на диковинку. Женщины находили Уайльда очаровательным, газеты же были к нему не столь добры. В «Нью-Йорк Таймс» он был назван «эстетичным мошенником». Наконец через неделю было объявлено о его первой лекции. Зал был переполнен: послушать Уайльда пришли больше тысячи человек, многие явились только для того, чтобы поглазеть на него. И они не были разочарованы. Правда, цветка у Уайльда не было, и ростом он оказался гораздо выше, чем они предполагали. Однако оказалось, что он носит длинные волосы, к тому же он был одет в зеленый бархатный камзол с таким же шарфом, штаны по колено и шелковые носки. Зрители во все глаза разглядывали его со своих мест. Многие были шокированы его обликом: контраст между его крупной, рослой фигурой и претенциозным костюмом произвел отталкивающее впечатление. Кое-кто открыто смеялся, другие не могли скрыть смущения. У публики складывалось неприязненное отношение к этому человеку. И тут он начал говорить.

Лекция на тему «Английское Возрождение» была посвящена «искусству ради искусства» — движению, возникшему в Англии конца девятнадцатого века. Голос Уайльда завораживал, гипнотизировал, он говорил почти белым стихом, манера выражаться была вычурной, так что не всем удавалось до конца понять смысл сказанного. Но вместе с тем в его словах было столько остроумия и блеска, а речь текла так свободно... Что ж, выглядел он и впрямь странно, зато никому в Нью-Йорке не доводилось прежде видеть или слышать такого интересного, такого удивительного человека. Лекция имела колоссальный успех. Даже тон газетных отчетов заметно смягчился. Позднее, спустя несколько недель, Уайльд должен был выступить в Бостоне. Человек шестьдесят студентов Гарвардского университета готовили ему каверзу. Они собирались высмеять женоподобного поэта, явившись на встречу с цветками в руках, облачившись в штаны по колено, а при его появлении устроить преувеличенно громкую овацию. Уайльда такая встреча нимало не смутила. Зрители смеялись до слез его остроумию и находчивости, когда он экспромтом прокомментировал происходящее, а когда студенты перебивали его выкриками, он держался с достоинством, ничем не выдавая раздражения или гнева. И здесь, благодаря контрасту между наружностью и манерой держаться, он казался человеком удивительным, исключительным. Его визит произвел неизгладимое впечатление на большинство присутствовавших и стал сенсацией.

То, что было задумано как короткая поездка с чтением нескольких лекций, переросло в турне по всей Америке. В Сан-Франциско лектор, специалист в области искусства и эстетики, продемонстрировал способность пить, не пьянея, а также оказался талантливым игроком в покер. Благодаря всем этим редким качествам он стал настоящим гвоздем сезона. На обратном пути Уайльду пришлось сделать несколько остановок в Колорадо. Жители шахтерского городка Ледвилл предупредили, чтобы красавчик поэт не вздумал совать к ним нос, пригрозив вздернуть его на самом высоком дереве, если он осмелится там показаться. Уайльд не мог отказаться от такого приглашения. Он прибыл в Ледвилл и, игнорируя злобные выкрики и враждебные взгляды, осматривал шахты, напивался, играл в карты, а затем читал завсегдатаям салунов лекции о Боттичелли и Челлини. Американские шахтеры, как и все прочие, были покорены этим странным поэтом и даже назвали в его честь одну из копей. Рассказывают, что один ковбой сказал о нем: «Этот парень вроде искусством занимается, только он любого из нас перепьет, пока мы не свалимся под стол, да потом еще и по домам растащит, по двое зараз».

Толкование. В сказке, однажды придуманной экспромтом во время обеда, Оскар Уайльд рассказал о стальных опилках, что вдруг почувствовали непреодолимое желание навестить ближайший магнит. Обсуждая это друг с другом, они вдруг поняли, что придвигаются к магниту, сами не понимая, почему это происходит и что ими движет. В конце концов они были сметены в общую массу, которая сгрудилась возле магнита. «Тогда магнит улыбнулся, ибо стальные опилки не сомневались, что они нанесли ему визит по собственной свободной воле». Именно такое воздействие оказывал и сам Уайльд на всех окружающих.

Притягательность Уайльда являлась не просто природным обаянием, так сказать, побочным продуктом личности, она была просчитана до мелочей. Страстно любя парадоксы, он сознательно обыгрывал свою эксцентричность и двойственность, контраст между манерной внешностью и язвительным остроумием. Горячий и непосредственный от природы, он сконструировал образ, противоположный его натуре. Люди вначале находили его отталкивающим, затем они были смущены, заинтригованы и, наконец, их тянуло к этому человеку, подобного которому, казалось, невозможно себе представить.

Парадокс в высшей степени обольстителен, поскольку он представляет собой игру, обыгрывает смысл. Мы, сами того не сознавая, подавлены рациональностью своей жизни, в которой всё должно иметь определенный смысл; обольщение, напротив, расцветает пышным цветом на почве неопределенности, противоречивых знаков, всего того, что не поддается расшифровке. Люди до боли познаваемы и очевидны. Яркая внешность или характер способны обратить на себя внимание, привлечь, но ненадолго, влечение ослабевает, ибо в нем отсутствует глубина, импульс противоречия, который мог бы потянуть нас за собой. Средством, с помощью которого можно не только привлечь, но и удержать внимание, является тайна, загадка. К сожалению, однако, ни один из нас не наделен таинственностью сам по себе, от природы, загадочность — качество, над которым, если вы хотите выработать его у себя, вам придется потрудиться. Это не что-то, присущее нам естественным образом, а уловка, ухищрение, прибегать к ним в обольщении следует на ранних стадиях. Продемонстрируйте, какую-то черту своей личности явно, чтобы все ее заметили. (В случае с Уайльдом это экстравагантность, выраженная вычурной манерой одеваться и подчеркнуто претенциозным поведением.) Но одновременно подайте знак противоположного, парадоксального характера — намекните на то, что вы совсем не тот, кем кажетесь. Ничего страшного для вас, если это скрытая черта окажется отрицательной и будет свидетельствовать, скажем, об опасности, жестокости или аморальности — людей и в этом случае все же будет привлекать в вас загадка. Ну, а чистая добродетель редко бывает обольстительной.

Парадокс в его понимании был не чем иным, как истиной, вставшей на голову, чтобы привлечь к себе внимание.

Ричард Легальен, друг Оскара Уайльда

Ключи к обольщению

Вы никогда не сможете достичь успеха в обольщении, если вам не удастся заинтересовать собой жертву, привлечь к себе ее внимание. Заставить думать о себе даже в свое отсутствие. Первый проблеск интереса возбудить не так уж сложно — броская манера одеваться, взгляды, нечто, выделяющее вас из общего ряда. Но что потом? Наше сознание перегружено образами — и благодаря средствам массовой информации, и из-за того беспорядочного мелькания, которое окружает и утомляет нас в повседневной жизни. К тому же многие из этих образов довольно ярки. Так что вам грозит стать не более чем одной из множества картинок, ненадолго обращающих на себя внимание. Вы утратите свое влияние очень быстро, если только вам не удастся вызвать к жизни чары более продолжительного действия, которые бы заставили людей думать о вас даже во время вашего отсутствия. Это значит, что необходимо поразить их воображение, заставить их считать, что в вас есть нечто большее, чем удается увидеть на поверхности. Как только ваша жертва начнет приукрашивать ваш образ в своем воображении, считайте, что она у вас на крючке.

Всем этим, однако, необходимо заниматься не откладывая в долгий ящик, не дожидаясь, что ваши жертвы слишком близко познакомятся с вами и выработают окончательное суждение. Ощущение тайны должно поразить их в тот самый момент, когда они впервые вас увидят. Подавая противоречивые знаки при этой первой встрече, вы вызываете удивление, с одной стороны, и некоторое напряжение, с другой. Вы производите определенное впечатление, скажем, человека простодушного, сдержанного, рассудочного или весельчака. Однако в то же время можно уловить намек и на нечто совсем иное, порой даже противоположное (демонический, дерзкий, темпераментный, печальный). Игра должна быть очень тонкой: допустив, что второе качество проявится слишком сильно, вы рискуете оказаться в глазах окружающих банальным шизофреником, страдающим раздвоением личности. Но заставьте их задуматься, почему сквозь наружный блеск остроумца и интеллектуала сквозит печаль или нерешительность, и внимание будет прочно приковано к вашей персоне. Пусть ваша двойственность позволит им разглядеть в вас то, что они сами захотят увидеть. Задержите их внимание, позволив подсмотреть кое-что сквозь щелочку, приоткрывающую потемки чужой души.

Древнегреческий философ Сократ был одним из величайших обольстителей в истории: юноши, которые становились его учениками, не просто восхищались его идеями — они по-настоящему любили своего учителя. Был среди этих юношей один, Алкивиад, известный прожигатель жизни, ставший впоследствии, в конце пятого века до н. э., весьма заметной политической фигурой. В «Пире» Платона Алкивиад описывает обольстительную силу Сократа, сравнивая его с фигурками Силена, которые тогда были широко распространены. Силен из греческих мифов был уродливым, но мудрым предсказателем. Статуи, изображавшие Силена, были полыми, а внутрь помещались маленькие фигурки богов — внутренняя красота и истина, скрывавшиеся под непривлекательной наружностью. Итак, говорит Алкивиад, с Сократом дело обстояло так же: он был так некрасив, что мог бы отталкивать своим уродством, однако лицо его излучало благородство, внутреннюю красоту. Это и сбивало с толку, и притягивало к нему. Другая великая обольстительница древности, Клеопатра, также производила противоречивое впечатление: внешне невероятно обаятельная и женственная во всех отношениях, будь то голос, фигура, лицо или манеры, она при этом обладала столь блестящим острым умом и твердым характером, из-за чего кое-кому из современников даже казалась в чем-то подобной мужчине. Такое противоречие придавало ее личности сложность и глубину и было, по сути дела, источником ее власти.

Чтобы привлечь и удержать внимание, вам необходимо продемонстрировать нечто, противоречащее первому, поверхностному впечатлению и придающее вам глубину и загадочность. Если у вас миловидное лицо с невинным выражением, попробуйте намекнуть, что в вашем характере есть что-то темное, мрачное. Это должно проявиться не на словах, а в вашей манере вести себя. Актер Эррол Флинн обладал ангельски красивым мальчишеским лицом с легким налетом грусти. Под этой внешностью, однако, женщины ощущали жестокость, порочность и восхитительный привкус опасности. Подобное сочетание несочетаемого привлекало и возбуждало неодолимый интерес. Женский эквивалент — это тип, воплощением которого была Мэрилин Монро: лицо и нежный голосок маленькой девочки, за которыми кроются — да что там кроются, мощно рвутся наружу — сексуальность и порочность. Мадам Рекамье удавалось достичь эффекта с помощью одних глаз, когда ее ангельски кроткий взгляд внезапно становился чувственным и игривым.

Игры с социальными ролями своего и противоположного пола также представляют собой своеобразный парадокс, который имеет долгую историю. Величайшие ловеласы и донжуаны всегда были миловидны и слегка женственны, известнейшим куртизанкам, напротив, были свойственны некоторые мужские черты. Эта тактика, однако, приносит желаемые плоды лишь при условии, что скрытое свойство действительно почти незаметно, имеется лишь намек на него. Если подобное смешение женственности и мужественности проявляется слишком открыто или выражается чересчур ярко, оно кажется одиозным и даже отпугивающим. Хотя знаменитая куртизанка семнадцатого века Нинон де Ланкло была, безусловно, очень женственной, от окружающих не могла укрыться присущая ей в некоторой степени агрессивность и независимость, однако проявлялись эти качества едва заметно! Итальянский литератор Габриэль д'Аннунцио определенно был мужчиной во всех своих проявлениях, но к этому примешивались удивительная мягкость, предупредительность и интерес к нарядам, свойственный, скорее, прекрасному полу. Можно по-всякому жонглировать этими качествами, ставя их в самые разнообразные сочетания: Оскара Уайльда, например, отличала женственность манер и внешнего вида, но было в нем и что-то такое, что не позволяло усомниться, что перед вами истинный мужчина, и это сочетание привлекало к нему представителей обоих полов.

Еще одна вариация на ту же тему — игра на смешении внешней пылкости с глубинной эмоциональной холодностью. Денди, подобные Бо Браммелу и Энди Уорхолу сочетают яркую, внешность с холодным равнодушием, отстраненностью. Они держатся на расстоянии от всех и вся, одновременно притягивая и отталкивая, и люди тратят жизнь, гоняясь за подобными людьми, пытаясь пробить брешь в непробиваемой броне. (Власть недоступных — по крайней мере на вид, — людей дьявольски сильна: каждого тянет к ним, каждый хочет оказаться покорителем неприступных вершин.) Кроме того, они окутаны неопределенностью и тайной, они неразговорчивы, к тому же затрагивают в разговоре лишь общие, поверхностные темы, как бы давая почувствовать, что глубина их натуры недостижима для простых смертных. Когда Марлен Дитрих входила в комнату или приезжала на вечеринку, все взгляды мгновенно обращались к ней. Первой причиной были ее поразительные туалеты, словно специально созданные, чтобы привлекать взоры. Помимо этого, в ней поражало выражение полного безразличия, даже бесстрастия. Мужчины и женщины сходили по ней с ума, ее было трудно забыть даже тогда, когда блекли и уходили из памяти прочие воспоминания об этом дне. Помните: первое впечатление, первое появление имеет решающее значение. Проявить слишком явную заинтересованность и внимание означает расписаться в собственной неуверенности. Это часто отпугивает людей. С другой стороны, изобразите холодность и полное отсутствие интереса — и к вам вообще никто не подойдет. Хитрость в том, чтобы сочетать эти две крайности одновременно. В этом заключена квинтэссенция кокетства.

Возможно, вы заработали себе определенную репутацию каким-то своим качеством, и оно всплывает в памяти людей, как только они вас встречают. В таком случае лучше всего попытаться дать понять, что на самом деле за этой закрепившейся репутацией скрывается что-то неожиданное. Кто может сравниться с лордом Байроном — он имел более мрачную, зловещую и даже страшную репутацию, чем кто бы то ни было. Женщины не могли устоять перед ним во многом потому, что за отстраненным и презрительным выражением его лица угадывались романтичность и даже одухотворенность. Байрону удавалось достичь такого эффекта благодаря своему меланхоличному виду и тому, что при этом время от времени он совершал добрые дела. Не одна влюбленная женщина надеялась, что уж ей-то удастся стать той единственной, которая выведет его на путь добродетели, приручит и превратит в верного возлюбленного. Тешась такими мечтами, она тем временем полностью оказывалась во власти его обаяния. Добиться подобного эффекта в обольщении не так уж сложно. Если вы, скажем, известны своим здравомыслием, дайте понять, что вам свойственно некоторое безрассудство и непредсказуемость. Йоханнес, соблазнитель из «Дневника обольстителя» Кьеркегора, вначале обращается с юной Корделией деловито и сдержанно, оправдывая свою репутацию. Однако вскоре она слышит, как он отпускает реплики, позволяющие заподозрить в нем необузданную, поэтичную натуру, это восхищает и интригует ее.

Область применения обсуждаемых здесь принципов выходит далеко за пределы любовных дел. Чтобы приковать к себе внимание широкой аудитории, завладеть ее мыслями, заставить думать о себе, также необходимо спутать посылаемые сигналы. Слишком навязчивая эксплуатация какого-либо одного качества, даже вполне положительного — компетентности или трудоспособности,— приведет к тому, что людям покажется, что вам недостает человечности. Все мы сложны и неоднозначны, каждый из нас полон противоречивых импульсов; если вы приоткроете только одну сторону, пусть даже лучшую, то людям это рано или поздно надоест. Вас заподозрят в лицемерии. Махатма Ганди, настоящий праведник, открыто признавался в том, что он также испытывает гнев и ему не чуждо желание отомстить. Джон Ф. Кеннеди, самый обольстительный из общественных деятелей в современной истории Америки, вообще был ходячим парадоксом: аристократ с Атлантического побережья, симпатизирующий простому люду, настоящий мужчина — герой воины, в котором, однако, угадывались подспудная уязвимость и нежность, интеллектуал, обожавший поп-культуру. Люди невольно тянулись к Кеннеди, как стальные опилки из сказки Уайльда к магниту. Яркая, блестящая поверхность обладает, вероятно, определенным шармом, но то, что по-настоящему притягивает наши глаза к картине,— это глубина изображения, трудно определяемая двойственность, сверхъестественная сложность.

Символ: Театральный занавес. Тяжелые, темно-красные складки бархатного занавеса привлекают наши взгляды, гипнотизируют Но на самом-то деле нас будоражит и держит в напряжении предвкушение того, что будет происходить, когда занавес раскроется, — сквозь щели пробивается свет, нас охватывает предчувствие тайны: что-то вот-вот произойдет. Вы ощущаете трепет зрителя перед началом спектакля.

Оборотная сторона

Сложность, о которой вы сигнализируете окружающим, произведет на них должное впечатление лишь в том случае, если они вообще способны наслаждаться тайной. Есть много и таких, кто предпочитает что-нибудь попроще, они едва ли станут утруждаться, добиваясь человека, который путает их и сбивает с толку. Они останавливают свой выбор на чем-то ярком, ослепляющем их блеском и великолепием. Знаменитая французская куртизанка времен Belle Epoque*, известная как Прекрасная Отеро, не жалела усилий, ведя изысканный, сложный и утонченный флирт с художниками и политическими деятелями, и те были не в силах устоять перед ней. Однако, если ей приходилось иметь дело с более примитивными, приземленными мужчинами, их она поражала сразу — яркостью и красотой. Впервые встречаясь с женщиной, Казанова старался облечься в изысканный наряд, усыпанный драгоценными камнями, по реакции своего объекта он мог понять, потребуется ли затем более сложное обольщение. Некоторым его жертвам, в особенности совсем юным девушкам, и не требовалось более ничего, кроме блеска роскоши да привлекательной наружности,— им только этого и нужно было, так что обольщение вполне могло состояться и на этой стадии.

Все зависит от вашего объекта: не утруждайтесь, создавая глубину для тех, кто к этому нечувствителен, или для тех, кого это даже может напугать и оттолкнуть. Вы сможете распознать этих людей по тому, что в жизни они отдают предпочтение простым радостям, по их нетерпеливому нежеланию участвовать в более утонченных отношениях. Советуем быть с ними проще.

Предстань предметом вожделений —

Дата добавления: 2014-11-06