Херсон-2005 5 страница

Казанцев загонял себя.

Он знал об этом.

Знал, что давно уже относится к своему организму таким образом, что еще можно было удивиться, как тот адекватно реагировал на подобные сигналы в виде неожиданных вспышек ярости, периодически разраставшихся и распространявшихся по телу.

Но ведь с другой стороны,-- знал Казанцев,-- все еще могло (в будущем) повернуться иначе. И тогда уж точно, сложно будет сказать, кто окажется прав.

Притом что загадывать уж точно будет достаточно трудно.

-- Трудно, да и видимо нелепо,--подумал Альберт Карлович, и ему на какое-то время стало легче.

И пусть он знал, что позже все возвратиться. Что ему вновь придется не только задумываться над происходящим, но и фактически прилагать усилия для контроля реальности,-- это уже стало и не так важно, потому как вот в такие минуты (отдыха) он получал возможность восстанавливать свои силы. Силы, которые позже помогали ему. Помогали ему прежде всего выжить. Выжить среди буйства остальных. Позволяя, по сути, безучастно (с необходимой долей безучастности) взирать на все остальное.

После чего он уже знал, что у него все получится. И станет несравненно легче вообще жить. А что уж было говорить, что жить могло стать заметно веселее, да и может быть даже необходимее.

Если кто и способен был противоречить Казанкину, да только он сам себе.

Но он себе противоречить не любил. Другим - не позволял. А жил как жил. Жил той жизнью, которую фактически сам для себя и выбрал. Притом что знал, что многое в этой жизни делал пока не так; но стремился, чтобы свести к минимуму это "не так". Угадывая заранее ожидаемую ошибку. И предусматривая ее - исправлял, получается, на полпути. От чего становилось ему легко и свободно. Свободно жить. Свободно действовать в рамках ожидаемых событий. Потому как события он главным образом научился предсказывать. Как научился не допускать, чтобы они двигались совсем не так, как было необходимо ему.

........................................................................................................

Если описать внешний портрет Альберта Карловича, то необходимо было заметить, что выглядел он лет на десять младше своих пятидесяти пяти лет. Но имел необходимую степенность, свойственную годам, густую шевелюру, казацкие усы, взгляд из-под лобья, и уверенность во всех собственных поступках.

И уже как дополнение можно было заметить, что у Казанкина были две докторские степени, трое детей (один из них недавно защитил кандидатскую, дочь вышла замуж за работника прокуратуры, а самый младший заканчивал французскую школу с отличием), жену-красавицу (вовремя сделанные пластические операции вернули 45-летней супруге уходящую молодость), большую квартиру в центре Санкт-Петербурга (кажется на Мойке), и полмиллиона долларов ежегодного дохода, поступающего с доли в бизнесе, который когда-то открыл Алберт Карлович, да позже, погрузившись исключительно в преподавательскую деятельность, отдал в управление двум своим братьям, оказавшимися весьма способными малыми, правда, ни на что кроме бизнеса пока не претендующими в этой жизни. Ну да каждому свое.

Достаточно сложно было ответить на вопрос: понимал ли Фирсов о том, что он иной раз столь умело доказывал?

Наверное все же нет. Потому как, несмотря на общее осознавание значимости вопроса, Феликс Леонидович, тем не менее, порой терялся от самых обыденных вещей. Тогда как в другой раз, впрочем, он разрешал и более сложные задачи. И должно быть тогда вопрос мог заключаться в том, насколько были оправданны вообще какие-либо сомнения этого человека.

Притом что сомнения у него не только были, но и они, по сути, вырисовывались иной раз таким образом, что впору было хвататься за голову, и говорить о том, как же все-таки все запутано...

Было ли так на самом деле, Фирсов не знал. Он как бы все время пребывал не в реальности задаваемого вопроса. И даже если предположить, что где-то он все-таки находился поблизости, тем не менее можно было считать спорным вопрос, что он отдавал в полной мере отчет в происходящем. А если и отдавал, то уже вряд ли этот отчет доходил до сознания Фирсова. И прежде всего потому, что Феликс Леонидович явно достаточно скептически относился ко всему, в плоскости чего пребывали его мысли. Ведь думал он иной раз и действительно невероятно много. И даже можно предположить, что кое до чего в своих размышлениях додумывался.

Хотя и все можно легко отмести, если предположить о тех результатах, до которых Феликс Леонидович доходил. А результаты его мыслительной деятельности были, как бы это сказать, весьма неоднозначны. Ну, например, он мог в один момент взлететь на вершину собственных размышлений (почувствовав необычайный подъем от всего придуманного в этот момент), и в то же время упасть невероятно низко. Порой так низко, что уже не думал: удастся ли подняться.

Доселе обычно удавалось. Правда, какого труда это стоило Фирсову - никто не знал. По натуре человек он был малоразговорчивый. Немного стеснялся дефекта дикции (он не выговаривал букву "р"). Стеснялся слишком излишней худобы и общей невзрачности. Быть может потому, периодически отпускал бороду и усы, в надежде придать тем самым солидность. А после неожиданно сбривая их. И ругая себя за общую дебилоидность.

Дата добавления: 2014-11-07