Текст как способ организации смысла

Конструирование негатива

СМИ «хорошо» реагируют на отрицательные события, даже происходящие очень далеко. Причем реагирование на них таково, как будто это касается непосредственно нас. И это не случайно: психологически чужое отдаленное отрицательное событие, вероятно, вы­годно для реагирования отдельного человека, поскольку «отрицательность» соединена в нем с «отдаленностью».

Для того чтобы такой негатив затронул аудиторию, важно, во-первых, четко разделить источник (заказчика) и сообщение, и, во-вторых, усилить конкретность сообщения.

В первом случае не­гативное сообщение старательно уводят от того, кто явля­ется его реальным автором. Властные структуры могут от­дать право голоса по этому поводу, например, прокурору, спецслужбы — журналистам. Во втором случае с целью усилить эмоциональную дей­ственность сообщения его насыщают конкретными по­дробностями, которые лучше запоминаются, усваиваются, поскольку опираются на элементы лично­стного опыта человека.

Формируется своеобразный символический мир, окрашенный в темные тона. Сегодня он нередко доминирует над позитивными медиаобразами и не может не оказывать по меньшей мере «сомнительного» воздействия на психику аудитории.

Однако необходимо помнить, что любое навязывание представлений об образе мира, начиная с формирования повестки дня и заканчивая откровенной пропагандой – довольно жесткая техника по отношению к психике человека. Информационное пространство может управляться с помощью подмены реального, естественного его формирования на сознательно отрепетированное с использованием не только реактивных (идущих вслед за событием) методов, но и с помощью методов проактивных (опережающих событие). И в том и в другом случае оказывается значительное давление на процессы медиавосприятия, что приводит к частым «сбоям» в принципах его функционирования.

В рамках обозначенных двух стратегий, впрочем, формируются весьма неоднородные тексты, обладающие разными характеристиками и разным ракурсом воздействия. Такое разнообразие обеспечивается сложностью самой структуры, называемой «текст».

Компоненты текста имеют разное происхождение. Автор, аудитория, предмет и средство коммуникации как неопределенные, неявные друг для друга, выявляются в процессе развертывания смыслов текста. Объективный мир, мир внекоммуникативных объектов превращается в идею о мире. Превращение происходит в организованном особым образом материальном объекте, способном передавать смыслы от одного субъекта коммуникации к другому. В журналистской практике это в основном – речь. Исходя из этого, текст можно дополнительно определить как единство идеализации объективного мира и материализации интерсубъективного мира, совершающееся в становлении языкового материала.

Любой письменный вербальный текст — как журналистский, так и литературно-художественный — никогда не бывает полно­стью самодовлеющим, замкнутым в пространстве исключитель­но собственной семантики, изолированным от иных разверну­тых знаковых комплексов, и не только вербальных, но также созданных на другой семиотической основе. Осуществляется бесконечный сложно организованный диалектический процесс вовлечения одних текстовых образова­ний в другие, и корни этого процесса обнаруживаются в глубо­кой древности, когда творческая фантазия народа рождала яр­кие образцы бесписьменных текстов.

Прежде всего, текст не всегда выдерживается в одной собственно авторской манере, в нем запечатлевается разноречие, чужое слово.

Выделяется еще и такое понятие как «двуголосое слово» (например, когда сложно отличить голос автора от голоса его героя). Этот уровень текстовой структуры часто используется непроизвольно, но иногда он становится основой жанровой дифференциации (стилизация, пародия, фельетон).

В структуре текста выделяется также интертекст. А некоторые исследователи говорят даже о том, что любой текст в целом – интертекст. Термин интертекстуальность ввела в обиход Ю. Кристева, французский филолог. В рамках теории текста как филологической дисциплины данное понятие разработано достаточно глубоко, и, конечно, его удобно использовать для более полного анализа журналист­ских текстов. Но, безусловно, это надо делать с учетом их спе­цифики. Ведь журналистские тексты по сравнению с литератур­но-художественными более многоаспектны, прежде всего, в фор­мальном отношении.

Интертекстуальность, будучи неотъемлемым качественным признаком любого связного и целостного знакового образования, отражается в понятии интертекста. Это те элементы иного тек­ста, которые присутствуют в смысловой структуре рассматривае­мого текста как неотъемлемая ее часть. Интертекст — всегда сжа­тый парафраз текста-источника, возникающий не непосредствен­но из самого текста-источника, а опосредованно — через представление о тексте-источнике в культурном тезаурусе читателя. Не случайно здесь фигурирует понятие тезауруса (от греч. thesauros — сокровище, сокровищница), своеобразного словаря, аккумулирующего понятийный опыт и отражающего семантиче­ские отношения между составляющими его элементами. Именно благодаря тому, что в тезаурусе человека, воспринимающего со­общение, содержатся представления о других текстах, которые могут быть извлечены из долговременной памяти, и оказывается возможным явление интертекстуальности. Одно из самых кон­кретных ее проявлений — аллюзии (от лат. allusio — шутка, на­мек), - стилистические фигуры, выражающиеся в том, что текст со­относится с известными историческими и литературными факта­ми, событиями, персонажами и проч. К примеру, достаточно привести слова «И ты, Брут», как сразу же на их основе окажется воссозданной сложная семантическая конструкция.

Принцип интертекстуальности реализуется сложно, про­цесс реконструирования прежних текстуальных образований протекает неоднозначно, возможно диалектическое отрица­ние «устаревших» понятий, что дает повод говорить, в част­ности, и о «негативной интертекстуальности». Художествен­ное творчество и публицистика различаются в этом отноше­нии, как и во многих других. «Функциональное отличие интертекста в поэтическом тексте от интертекста в журналь­ных статьях заключается в том, каким образом интертекст включается в смысловую структуру текста. В стихотворении интертекст способствует актуализации целого пласта смысла, расширяя структуру метафорических отношений в тексте; в журнальных статьях интертекст является экономичным спо­собом выполнения прагматических установок высказывания за счет включения сознания читателя в порождение аргумен­тации, подтверждающей истинность передаваемого смысла». Но в то же время, еще раз подчеркнем, общность многих черт художественных и журналистских текстов проявляется постоян­но: даже самые логически строгие и рационалистичные публи­кации газетно-журнальной периодики не лишены обычно ал­люзий и метафорических конструкций. Общность могут обусловливать и «так называемые «лирические отступ­ления», например, описания пейзажа или погоды в... газетном репортаже, когда целью описания является не передача фак­тической информации о местности или природных явлениях на момент создания текста, а изображение с их помощью чувств автора в те моменты»[37]. С психологической точки зрения интертекст здесь функционирует так же, как и в литературно-художественных произведениях.

Интересно то, что в журналистике претекстом может стать не только речь, но и иконический текст - статичный (инфографика, фото, иллюстрации) или динамичный (кино, театр).

Любые варианты интертекста влияют на формирование подтекста — «дополнительного семантического образования, возникающего в пределах тексто­вого материала и в определенной степени скрытого в нем, всегда неявного, требующего домысливания»[38]. В одном произведении может быть один подтекст, а может быть и несколько. Это зави­сит от того, как осуществляется процесс текстопостроения, уме­стны ли подтексты вообще, способствуют ли они решению ос­новной задачи, которая стоит перед автором. Конечно, подтек­сты могут возникать и случайно, вследствие профессиональной небрежности, помимо авторской воли, и это будет очень серьез­ной погрешностью — увы, сочинитель сказал то, что вроде бы и не собирался сказать.

Очень важным в творческом плане показателем можно счи­тать многослойность текста, обусловленную существованием подтекста. Подтекстуальные структуры коренятся в самых жизнеобеспечивающих, базовых семантических уровнях произведе­ния. Они, эти структуры, могут быть представлены в концентри­рованном варианте — воздействовать в каком-то одном месте повествования, порой внезапно, взрывным образом помимо воли аудитории. Но это во­все не будет означать, что воздействие подтекста скажется лишь на данном фрагменте, поскольку в силу своей яркости и эффект­ности оно может распространиться на все произведение. Другой вариант — относительно равномерное распределение подтек­стуальных структур на протяжении всего повествования. Это может быть очень уместно при создании произведений высокого публицистического звучания — статей, очерков, обзоров. Что касается сатирических жанров, и в частности фельетона, то именно подтекст дает возможность живо и нестандартно орга­низовать весь текстообразующий материал, тонко акцентировать внимание на его ведущих идеях.

На основе перечисленных нами текстовых структур в сознании аудитории выстраивается гипертекст.

Понятие гиперреальности введено в 1970 году У. Эко и Ж. Бодрийяром. Сегодня на его основе сформировалось понятие гипертекста. Оно означает, что помимо реальности исторической (интертекст) и логической (текст) структура любого текста обладает еще и гиперреальностью, т.е. способностью достраивать себя независимо от авторского желания.

Гипертекст появляется тогда, когда обыкновенный читатель, слушатель, зритель вступает в режим интерпретатора по отношению к произведению. Дело в том, что традиционно отношения автора и аудитории строятся на главной оппозиции человеческой культуры: «понимание-непонимание». Историческая реальность текста настроена на понимание, логическая рассчитана на активно-познавательную энергию аудитории. Гиперреальность же иллюзорна (надстроена в процессе интерпретации). Она оказывается вне категорий понимания-непонимания, поскольку иллюзия - это означающее без значимого, это структура нашего мозга вне опоры на конкретику реальности. Оставшись наедине с текстом, читатель, поэтому подбирает из него элементы, способные хоть как-то выступать в роли обозначаемого, и достраивает свою гиперреальность, не похожую на конструкции других людей (все мы представляем героев по разному и редко когда не испытываем шок при виде актеров, исполняющих роль того или иного героя).

Пространство гипертекста, следовательно, помимо собственно текста включает элементы, позволяющие читателю подбирать гипотетические смыслы, близкие смыслам, известным ему по его прошлому опыту.

Таким образом, журналистский текст имеет сложную структуру и сочетает в себе имманентно спаянные и взаимодействующие «факт», «образ», «постулат»[39]. Вместе с тем «журналистский текст» - категория родовая, предполагающая деление.

Социопсихолог Б.А. Зильберт называет следующие основные параметры классификации журналистских текстов:

1. Ориентация общения (личностное и социальное);

2. Психологическое содержание общения (социально-ролевое и неформальное);

3. Семиотическая специализация (использование средств общения);

4. Степени социальной опосредованности (социальная дистанция между журналистом и аудиторией)[40].

Основываясь на представлениях о различии в психологических основах порождения и восприятия текстов, Е.Е. Пронина[41] предлагает подразделять журналистские сообщения на несколько доминирующих типов – мифологический, убеждающий, прагматический, гедонистический, смыслопроявляющий. Все эти типы текстов участвуют в процессе медиавосприятия и по-разному интерпретируются аудиторией.

Дата добавления: 2014-10-17