Межличностное общение животных и истоки чувств людей

Попробуем проанализировать проблему истоков возникновения такой категории человеческих отношений, как чувства.

Необходимость общения отдельных индивидов в процессе их взаимодействия проявляется не только у людей, но в определенной степени у всех социальных животных, ведущих общественный образ жизни. Цели такого взаимодействия определяются на всех уровнях систем поведенческих мотиваций, начиная от первичных мотиваций, связанных с обеспечением функций жизнедеятельности организма, и кончая высшими мотивациями, связанными с духовными, моральными и нравственными потребностями. Как было показано при описании мотиваций, их система представляет собой комплекс первичных, ничем не обусловленных потребностей организма. Действительно, уже мотивации, связанные с обеспечением физической безопасности, с удовлетворением потребности в пище, воде и в других витальных (жизненно важных) потребностей требуют постоянного обмена информацией между членами сообщества. Связь высших мотиваций с информационными потребностями является еще более очевидной.

Удивительные примеры, показывающие исходные причины формирования межличностного общения, дают экспериментальные данные по изучению сопереживания у животных. Такие эксперименты демонстрируют типичную модель социальных взаимоотношений между членами коллектива. В ряде экспериментов собака-жертва подвергалась воздействию ударов тока на виду у собаки-наблюдателя. При этом у собаки-наблюдателя регистрировались проявления негативного эмоционального напряжения вплоть до проявления у эмоционально слабых животных стрессовых реакций (рис. 55). Показателями отрицательного эмоционального напряжения были увеличение синхронизации тетаритма гиппокампальных структур, повышение частоты сердечных сокращений и поведение других показателей, характерных для проявления оборонительно рефлекторного поведения. Данное явление ввиду своей эффектности получило образные названия «эмоционального заражения» или «эмоционального резонанса» (33, 193).

Более того, в таких экспериментальных условиях собака-наблюдатель способна формировать инструментальный рефлекс избегания, например, в виде подъема лапы, прекращающий подачу ударов тока собаке-жертве. При выработке рефлекса избегания у собаки-наблюдателя наблюдалось снижение частоты сердечных сокращений и имело место исчезновение гиппокампального тетаритма. Таким образом, снятие эмоционального напряжения является наградой для собаки-наблюдателя. Другими словами, рефлекс избегания вырабатывается в этих условиях при наличии чисто идеального подкрепления.

Необходимость общения между членами сообщества возникает также из наличия мотивационных потребностей любопытства и безопасности. Любопытство или ориентировочная деятельность животных наиболее простым образом проявляется через ориентировочный (исследовательский) рефлекс. Сущность этого рефлекса хорошо иллюстрируется образным выражением академика И. Павлова, который назвал его рефлекс «что такое?». Важность этой потребности для организма следует хотя бы из многочисленных экспериментальных фактов, показывающих, что даже животные такого уровня развития, как крысы, готовы преодолевать участки пола, находящиеся под током, только для того, чтобы исследовать новые для них участки пространства (рис. 56).

Рис. 55. Эффект «эмоционального заражения» у животных. Проявление стрессовых реакций у животных, наблюдающих за болевой реакцией у соседних особей

Рис. 56. Любопытство и стремление животных к получению новой информации напрямую связано с наличием эндорфинного самоподкрепления. Для того чтобы попасть в неисследованную часть лабиринта, крыса готова получать болезненные удары тока, преодолевая участки пола, находящиеся под электрическим напряжением

Интересно отметить, что удовлетворение исследовательской потребности при перемещении крыс в новую для них обстановку приводит к эффекту аналгезии (обезболивания), что определяется повышением порога болевой чувствительности при применении термического раздражителя (11, 203). Аналгезирующий эффект ориентировочной реакции, как выяснилось в последующих исследованиях, связан с тем, что новизна стимула активирует гипофиз, отдел мозга, представляющий собой один из главных регуляторов нейроэндокринной системы мозга. При этом система гипофиза позвоночных животных вырабатывает среди множества гормонов группу веществ, получивших название эндорфинов, т. е. эндогенных (внутренних) морфинов. Именно эти вещества и оказывают аналгезирующий эффект, связываясь с теми же опиатными рецепторами клеток мозга, что и морфин. (Подробнее о механизмах действия эндорфинов см. п. «Нервные механизмы мотиваций и эмоций».)

Теперь становится ясно, почему ориентировочный рефлекс, т. е. рефлекс любопытства, из которого со временем рождается и любознательность, обладает действием положительного подкрепления. Становится понятным, почему не только люди, но и животные и особенно молодые, активные и деятельные столь любопытны. Действительно, разве не должен вызывать удивление, например, факт, что для того чтобы обучить обезьян различать близкие по тональности звуки, достаточно разрешать им в случае правильного ответа открывать окошко и наблюдать за тем, что происходит в соседней лаборатории. Эндорфинное самоподкрепление в ответ на новизну объясняет постоянное стремление животных к получению новой информацию, а значит и к взаимному общению как одному из важных источников такой информации.

Интересным аспектом эндорфинного эффекта новизны является его индивидуальная специфика. Хорошо известно, что величина ориентировочной реакции и степень ее угасания значительно отличается не только у разных людей, но и у разных животных. Например, даже щенки и котята одного помета четко различаются по характеру, по склонности к игре и по степени реакции на новизну. На основании всего сказанного можно предполагать, что врожденные, наследственно приобретаемые индивидуальные особенности характера в определенной степени формируются в зависимости от количества рецепторов специализированных клеток мозга, воспринимающих нейрогормоны, в том числе и эндорфинного характера, в зависимости от характеристик этих рецепторов, например, от степени связывания этих рецепторов с нейрогормонами, от скорости разрушения этих комплексов и т. д.

С другой стороны, другие жизненно важные мотивации, связанные с безопасностью, также требуют активного общения между отдельными особями сообщества социальных существ, вне зависимости от того, являются ли эти особи людьми или животными. Причем, как следует из результатов экспериментов по сопереживанию у животных, оборонительное поведение, поведение, связанное с защитой, играет огромную роль у животных разного уровня развития. В качестве примера можно привести, скажем, хорошо известные факты поведения птиц-родителей при защите своих птенцов, факты воспитания различных навыков, связанных с обороной, коллективной взаимообороной, скрытностью, поведением в сообществе и т. д. Те же самые выводы о необходимости социального поведения, общения и обмена информацией могут быть сделаны и при анализе любых других первичных мотиваций, таких, как потребность в пище, тепле, воде и т.д.

Таким образом, социальное поведение животных во всех своих проявлениях представляет собой способ удовлетворения комплекса мотиваций, т. е. исходных, спонтанных, абсолютно первичных потребностей живых организмов. В свою очередь, социальное поведение выражается через наличие таких взаимных отношений между отдельными особями, которые имеют смысл «сопереживания» или «эмоционального резонанса». При этом следует проводить очень тонкое и очень четкое различие между фактами, описывающими такие взаимные отношения у животных, и смыслом, который вкладывают люди, когда говорят о подобных отношениях в своей среде.

Попытаемся рассмотреть некоторую модель такого различия. Будем исходить из предположения, что у животных эффект сопереживания реализуется только на уровне передачи специальных сигналов, сообщающих информацию об опасности или наличии пищи. Определенные движения, позы, определенная мимика воспринимаются другим животным как сигнал, сообщение об опасности или наличии положительных воздействий.

Кстати говоря, происхождение этих сигнальных движений, поз и мимики, по-видимому, непосредственно связано с поведением, соответствующим этим сигналам. Например, болевое воздействие вызывает вполне определенную реакцию в виде поджимания лапы, втягивания головы, визга, отпрыгивания и т. д. Для восприятия такого рода сигналов и для наличия правильного на них реагирования от животного не требуется совершения никаких действий по осознанию ситуации, никаких рефлексий и мысленных процедур с использованием таких понятий, как «я», «он», «внешний мир», «сочувствие» и пр.

Тем не менее наличие такой комбинации сигналов мимики, поз, движений дает воспринимающему животному (животному-реципиенту) прогнозную информацию о том, что может случиться с ним в ближайшем будущем. В связи с этим представляется неудивительным и вполне вероятным возникновение у воспринимающего животного того же самого комплекса потребностей и эмоций, что и у особи, передающей информацию. Смысл такого изменения внутреннего эмоционально-мотивационного состояния состоит в заблаговременном формировании упреждающего поведения. В итоге для нескольких особей рождается не только некоторое общее, совместное поведение, но и некое общее, объединяющее их когнитивное и эмоционально-мотивационное состояние.

Причины, источники возникновения и необходимости такой группы чувств, как сострадание, сочувствие, жалость, мы уже рассматривали ранее, при анализе поведения животных. Могут ли что-то сообщить нам исследования на животных об истоках таких чисто человеческих чувств, как, например, любовь или дружба? Следует специально отметить, что, говоря об истоках, причинах возникновения чувств, совсем не обязательно иметь в виду прямую передачу по наследству каких-то нейронных или молекулярных механизмов, ответственных за возникновение предпосылок для появления этих чувств. Дело может обстоять иначе и в каком-то смысле не менее сложно. В эволюционной теории такой механизм называется конвергентным приспособлением, и его суть состоит в неизбежности появления у неродственных видов одинаковых приспособлений и механизмов в тех случаях, если эти виды находятся в одинаковых условиях существования. Классическими примерами является появление аналогов крыльев — летательных перепонок у белок и у летающих рыбок, аналогов волос и ног у некоторых видов придонных рыб и т. д. С другой стороны, не следует забывать и о том, что самые разные представители животного и даже растительного мира обладают во многом общим биологическим материалом, служащим для построения различных сложных белковых и небелковых молекул тела. Например, по данным молекулярной биологии такая типичная для живых существ молекула, как гемоглобин, являющаяся, как известно, основным функциональным компонентом красных кровяных телец и связанная с функцией переноса кислорода, отличается у человека и обезьяны примерно по 4% аминокислотных остатков. При этом, однако, стоит отметить, что у молекул гемоглобина многих морских червей, насекомых, примитивных рыб также имеется определенное сходство с молекулами гемоглобина млекопитающих (2, I, 279).

Возвращаясь к проблеме возникновения чувств, стоит вспомнить описанные выше эксперименты, показывающие наличие «эмоционального резонанса» и сострадания у животных. Эти и многие другие данные свидетельствуют о том, что по своему происхождению чувства любви, сострадания, милосердия и сочувствия имеют родственные корни. Но при этом сама сущность таких корней поражает и вызывает удивление. Многие этологи, т. е. люди, детально и профессионально изучающие поведение животных, считают, что истоки таких чувств, как дружба, любовь, справедливость, связаны не с чем иным, как с подавленной агрессивностью!

Личные отношения, т. е. отношения, в которых отдельные особи узнают друг друга, помогают друг другу в совершении общих дел, например, таких, как забота о потомстве, добывание пищи или охрана территории, имеют место только у животных с высокоразвитой внутривидовой агрессией. Причем такие дружеские узы тем прочнее, чем большей агрессивностью обладает соответствующий вид. Стайные животные, лишенные внутривидовой агрессии, т. е. не вступающие в борьбу друг с другом за полового партнера, пищу или территорию, казалось бы, в первую очередь должны демонстрировать дружеское поведение. Однако ничего подобного не бывает никогда, объединение таких животных, по образному выражению К. Лоренца, всегда анонимно.

Особенно ярко связь агрессивности и личного дружелюбия проявляется у животных, которые в зависимости от времени года и стадий своего развития попеременно становятся то агрессивными, то индифферентными друг к другу. К таким животным относятся, например, многие типы рыб или птиц. Оказывается, что любое персональное взаимодействие у представителей таких видов имеет место только в периоды агрессивности и исчезает, как только исчезает агрессия. Персональные узы, личное взаимодействие конкретных особей, конечно, возникли для целей совместного решения тех или иных задач, связанных с сохранением вида, в первую очередь, в связи с задачами заботы о потомстве. Однако механизм реализации такого совместного поведения оказался возможен только при использовании энергии заторможенной агрессии.

В этом плане интересно остановиться еще на одном способе использования агрессивного начала в процессе совместного решения задачи. Этот способ получил название «науськивания» и заключается в особом поведении птиц, связанных узами личных отношений. В этом поведении одна из птиц, обычно самка, в процессе агрессивного поведения указывает клювом не на партнера, а на соседнюю птицу, обычно самца, зашедшего на территорию пары. После нескольких повторов такого рода подбиваемый к агрессии самец, как правило, вступает в бой и отгоняет противника от гнезда или от центра своей территории.

При этом следует отметить, что внутривидовая агрессия, естественно, намного старше, чем самые первые проявления личных связей. Так что симметрия в данном случае отсутствует: внутривидовая агрессия без личных связей возможна, однако личные отношения без внутривидовой агрессии — нет.

Связь агрессивного поведения с наличием семейных отношений у конкретных особей отмечалась в огромном множестве научных (статистически подтвержденных) наблюдений. Например, отмечалось, что самки многих видов животных при осуществлении начальных этапов гнездового, семейного поведения часто проявляют явно агрессивное поведение. Они нападают на самцов, кусают, наносят им увечья. Аналогичным образом ведут себя и самцы, когда находятся в начальных стадиях знакомства и не узнают самок.

Однако по прошествии времени, когда партнеры становятся способны к индивидуальному узнаванию друг друга и когда они предпочитают иметь дело только друг с другом, в их поведении появляются принципиально новые элементы. Эти элементы наряду с реакциями агрессии образуют особые ритуалы поведения, которые получили названия реакций умиротворения, ухаживания, совместного поведения. Примером такой ритуальной церемонии является зигзагообразный танец самца рыбки колюшки, в котором агрессивный выпад в сторону самки «зиг» чередуется с элементом «заг», состоящим в заманивании ее в сторону гнезда. Аналогично построены элементы «танца» птиц, когда элементы агрессивного нацеливания клювов заменяются отворачиванием головы и поворотом к партнеру незащищенной шеи.

Иногда подобные агрессивно-умиротворяющие ритуалы дают сбои и животные вступают в настоящую драку друг с другом. Подобные проявления смеси любви и ненависти по своим внешним проявлениям иногда карикатурно напоминают поведение людей. Можно вспомнить такие поговорки, как «не бьет — значит не любит», «милые бранятся — только тешатся». Конечно, при проведении подобных аналогий необходимо иметь в виду принцип конвергентного приспособления, который в данном случае говорит о том, что сходные внешние воздействия (при условии их важности для организма) порождают сходные механизмы реагирования.

Очевидный интерес представляет рассмотрение истоков еще одного социально значимого чувства человека — чувства справедливости. По-видимому, один из истоков этого чувства связан с установлением социальной иерархии членов сообщества, стаи или стада. Сущность иерархии состоит в том, что в процессе совместного существования каждая особь приобретает знание о том, кто из членов сообщества сильнее и кто слабее ее. В результате установления такой иерархии отпадает необходимость в постоянном выяснении отношений и постоянных драках между членами группы. В результате в любом устоявшемся сообществе имеет место определенная система отношений, или, образно выражаясь, «порядок клеваний».

Что же происходит в такой устоявшейся иерархической системе при ссорах или других типах выяснения отношений? Дело в том, что сама система иерархических отношений обладает определенным динамизмом и может меняться время от времени, например, в связи с болезнями одних особей или в связи с физическим созреванием и ростом других. В результате этих процессов каждый индивид постоянно проверяет свой иерархический статус, вступает если не в борьбу, то в определенные соревновательные отношения с выше- и нижестоящими особями. Причем враждебность между соперниками тем больше, чем ближе они по своему иерархическому положению. Особенно сильная напряженность, таким образом, имеет место между животными с почти равными рангами. И поэтому в случаях ссор между такими особями другое животное, имеющее еще более высокий ранг, всегда вступает в борьбу против своего ближайшего соперника, т. е. на стороне слабого. В итоге реализуется система отношений, для описания которой подходит рыцарское правило: «место сильнейшего на стороне слабого». Происхождение такой странной аналогии опять же объясняется с помощью принципа конвергентного приспособления — взаимная конкуренция в любых коллективах наиболее выражена между объектами с близкими характеристиками, что неизбежно вызывает облегчение положения крайних единиц, в данном случае более слабой особи.

Еще одним забавным следствием существования иерархических отношений в сообществах животных является проявление у них если не чувства, то правила, которое может быть названо уважением к старшим. Исследователи, работающие с обезьянами, многократно описывали факты подражательной деятельности обезьян. Однако особый интерес при этом вызывают наблюдения, показывающие, что обезьяны, по крайней мере, такие высокоорганизованные, как шимпанзе, подражают только особям более высокого ранга. В специально поставленных экспериментах из группы шимпанзе брали особь, имеющую низкий ранг, и обучали ее доставать еду при помощи особых манипуляций. Когда ее возвращали в группу, никто из обезьян не перенимал ее навыков. Если же обучению подвергалась обезьяна, имеющая высокий ранг, ситуация менялась — новый опыт сразу же перенимался другими членами группы (23, 234-239).

Глава 15

Дата добавления: 2014-10-31