T 1. Традиции и опыт государственно-правовых преобразований , в России: актуальные уроки

12—160

Раздел IV. Проблемы постсоциалистического права и государства

стичны: они пренебрегают всем, включая и будущность своей прак­тики, во имя самосохранения даже в виде устаревшего и разобла­ченного мифа, ставшего уже сказкой.

Контуры цивилизма как будущности социализма стали прояс­няться лишь в условиях стагнации и кризиса реального социализ­ма, выявивших иллюзорность коммунистической перспективы и неадекватность доктринальных представлений о социализме как низшей фазе коммунизма, которая на базе социализированной соб­ственности должна была развиться в полный коммунизм.

Очевидно, что до появления соответствующих объективно-ис­торических реалий периода упадка и кризиса практически сло­жившегося социализма не было и самой возможности для уяснения действительных перспектив его развития. Так что ни в XIX в., ни в I половине XX в. не было еще условий для формирования даже представлений о цивилизме как будущности социализма.

Между тем тот или иной образ будущего, то или иное пред­ставление о будущности соответствующего объекта, явления (в на­шем случае — о будущности социализма) играет существенную роль в процессе познания и преобразования практики, в понимании и оценке прошлого и современности.

Так, ясно, что представленная в марксистской доктрине кон­цепция социализма с коммунистической будущностью по сути сво­ей не может допустить после буржуазной частной собственности, буржуазного права, буржуазного товарно-рыночного хозяйства, бур­жуазного гражданского общества и буржуазного правового госу­дарства какого-то нового (послебуржуазного) типа индивидуальной собственности на средства производства, нового типа права, рынка, гражданского общества и государства, поскольку все эти институ­ты, согласно доктрине, будут "отмирать" по мере продвижения от социализма (как первой фазы коммунизма) к полному коммунизму.

И только в концепции цивилизма, отрицающей одновремен­но и коммунистическую и капиталистическую перспективы для социализма, впервые обосновывается объективно-историческая возможность нового (постсоциалистического и вместе с тем небур­жуазного) типа индивидуальной собственности, права, рынка, гра­жданского общества и правового государства.

С позиций концепции цивилизма ясно, что актуально обсуж­даемые у нас трудности перехода к рынку, гражданскому общест­ву, правовым отношениям в экономике, политике и т. д. — это труд­ности перехода не вообще к рынку, гражданскому обществу, праву и т. д., а именно к буржуазному рынку, к буржуазному гражданско­му обществу, к буржуазному праву и т. д.

Например, тезис современных сторонников рынка о том, что рынку нет альтернативы, по сути дела имеет в виду капиталисти­ческое "рыночное общество" и игнорирует (невольно) альтернативу рынка при цивилизме, на базе гражданской собственности.

Глава 1. От социализма к цивилизму. Концепция цивилитарного права 351

Борьба, следовательно, идет не за или против рынка, а за тот или иной тип рынка. Проблема состоит сегодня не в том, что наше общество против рынка; скорее, наоборот, оно за рынок, но за такой рынок, переход к которому связан не с отрицанием социализма в пользу капитализма, а со справедливым для всех членов общества преобразованием социализма, исключающим чьи-либо привилегии за счет "всех вместе". Иначе говоря, наше общество готово к далеко идущим и весьма радикальным преобразованиям в духе требова­ний принципа всеобщей справедливости, открыто для утвержде­ния некапиталистического и вместе с тем несоциалистического строя. Такое постсоциалистическое будущее и представлено в кон­цепции цивилизма.

Как идейно-теоретический итог российского опыта XX в. ци-вилизм (в своей непосредственной причастности к судьбам России и российской истории) является современным выражением в об­щезначимых для цивилизации категориях всемирно-историческо­го прогресса свободы и права того, что традиционно именуется рус­ской национальной идеей¹. Ведь только концепция цивилизма оп­равдывает усилия столь тяжкого прошлого (с его мессианством, энтузиазмом, самопожертвованием и неимоверными лишениями во имя будущего), придает всемирно-исторический смысл и адекват­ную будущность уникальной по своей напряженности российской истории XX в.

В концепции постсоциалистического цивилизма прошлое и будущее России приобретают взаимосвязанный и осмысленный характер как ступени единого, прогрессивно развивающегося исто­рического процесса. Только благодаря этому можно концептуально, а не голословно утверждать, что у России есть не только прошлое, но и будущее, что у нее есть своя история, которая имеет собствен­ное продолжение.

Когда же из прошлого России по тем или иным соображениям вычеркивают социализм, а постсоциалистическую Россию как "блуд­ного сына" зовут вернуться к дореволюционным порядкам или к капитализму, то это фактически означает историческую дисква­лификацию России — и на прошлое, и на все оставшееся будущее. Если, как полагают идеологи возврата назад, Россия почти весь XX в., то есть в эпоху ее максимальной всемирно-исторической активно­сти и значимости, по ошибке или по иному ущербному основанию вела себя и других в тупик, то на какую будущность она может в таком случае рассчитывать?

'См.: Нерсесянц B.C. Цивилизм как русская идея // Рубежи, 1996, № 4. С. 129—153. Интересная интерпретация цивилизма в контексте соотношения отечественной и западной мысли содержится у Ю.С. Пивоварова и АЛ. Фурсова. — См.: Пивоваров Ю., Фурсов А. Послесловие к "Цивилизму" B.C. Нерсесянца // Там же. С. 154—158.

12*

352 Раздел IV. Проблемы постсоциалистического права и государства

Идеология ошибочности и тупиковости российской истории XX в., будучи по сути своей антиисторичной, навязывает России и ее на­родам стойкий комплекс исторической неполноценности и отбрасы­вает страну на периферию социально-исторического развития.

Между тем ясно, что социализм XX в. — это именно русская история. Более того — это, по критериям всемирной истории, са­мое существенное во всей истории России. Тот звездный случай, когда национальная история напрямую делает дело всемирной ис­тории. Делает потому, что способна это сделать и видит в этом свое собственное дело и свою всемирно-историческую миссию. По ошиб­ке, обману и т. д. такие дела не делаются. Именно в России проде­лана вся черновая работа всемирной истории, связанная с реали­зацией и практической проверкой общечеловеческой коммунисти­ческой идеи. Ответ найден — цивилизм с неотчуждаемым правом каждого на гражданскую собственность. Это и есть русская идея сегодня и на будущее, российский вклад во всемирно-исторический прогресс свободы и равенства людей.

Глава 2. Преодоление тоталитаризма: трудный путь России к праву

В ходе становления в России постсоциалистического права и государства приходится одновременно решать большой комплекс старых и новых проблем, связанных с тяжелым наследием само­державного и тоталитарного прошлого и трудным путем к право­вому будущему.

Значительным достижением на этом пути стала новая, постсо­ветская, Конституция России 1993 г., закрепившая права и свободы человека и гражданина (в том числе и право частной собственности), положения о разделении властей, правовом государстве и т. д.

Сегодня, наконец-то, по достоинству признается общечелове­ческая ценность и значимость этих идей и институтов. Но при этом не следует забывать, что конкретно-исторически они в своем раз­витом виде стали выражением именно буржуазных требований и представлений о свободе, праве, государственности, собственности и получили практическую реализацию до сих пор лишь в условиях зрелого капиталистического строя, на базе уже устоявшегося и функционирующего буржуазного гражданского общества.

Так что само по себе конституционное признание таких идей и ценностей, при всей его важности, еще не дает объективно необхо­димых для их практического осуществления условий. Невозможно же из неправовой ситуации по желанию "прыгнуть" в развитую буржуазную ситуацию, которая является результатом долгого пред-

Глава 2. Преодоление тоталитаризма: путь России к праву

шествующего (по сути дела — западноевропейского) движения от зачатков права к современным формам господства права.

Постсоциалистический путь к этим ценностям, при всем его своеобразии, не может, конечно, игнорировать логику их формиро­вания и развития, необходимые материальные и духовные предпо­сылки их претворения в жизнь и т. д. Причем история становления правового государства, прав и свобод человека и т. д. должна быть осмыслена в ее соотношении с отечественными традициями и реа­лиями.

Лишь с учетом такого исторического опыта (зарубежного и своего) можно уяснить подлинный смысл и условия реализации декларированных ценностей, трезво и без иллюзий оценить реаль­ное положение дел в современной России и действительные воз­можности продвижения страны к правовому государству, к прак­тическому утверждению прав и свобод человека. Все это тем более необходимо, что у нас зачастую об этих проблемах судят понаслышке и все еще живуче печальное обыкновение подменять эффектными лозунгами важное, трудное и кропотливое дело созидания новых форм, институтов и отношений общественной жизни.

Трудный путь современной России к правовому государству, к правам и свободам человека усугублен и усложнен целым рядом негативных факторов, унаследованных от прошлого. В числе та­ких факторов — многовековые традиции деспотизма и крепостни­чества, всесилия власти и бесправия населения, стойкий и широко распространенный правовой нигилизм, отсутствие сколько-нибудь значимого опыта свободы, права, самоуправления, демократии, кон­ституционализма, политической и правовой культуры, подчинен­ное положение общества в его отношениях с ничем не ограничен­ной и бесконтрольной властью и т. п.

Все это существенно тормозит процесс либерализации и демо­кратизации общественного мнения, усвоения им новых правовых и политических ценностей. В этих условиях существенно усложняет­ся и выбор верных стратегических линий взаимосвязи истории и современности страны, правильных ориентиров на будущее. Ме­жду тем надлежащее историческое осмысление современных и пред­стоящих преобразований является необходимым условием их ши­рокого общественного признания и практического осуществления. Такая историческая мотивированность и обоснованность прово­димых радикальных реформ весьма значима в складывающейся обстановке идеологического и общемировоззренческого вакуума, переоценки прежних ценностей, поиска новых ориентиров для раз­вития российского общества и государства.

Историческое обоснование и обеспечение современных реформ отечественным и зарубежным опытом приобретает особую акту­альность и в силу того, что в общественном и политическом созна­нии отсутствует необходимое для серьезных и успешных преобра-

354 Раздел IV. Проблемы постсоциалистического права и государства

зований единство в оценке прошлого и его значения для современ­ности и будущего страны. Широкое распространение получили та­кие противоборствующие в этом ключевом вопросе крайности, как консервативно-апологетическое и радикально-нигилистическое от­ношения к прошлому, к историческому опыту страны. Такие же крайности апологетики и нигилизма доминируют и в отношениях к зарубежному опыту.

Между тем ясно, что успех современных реформ во многом зависит от исторической самоидентификации населения России ("многонационального народа Российской Федерации", согласно определению из Преамбулы Конституции России 1993 г.), от умело­го и продуктивного сочетания опыта и уроков собственной истории с общезначимыми ценностями, результатами и ориентирами обще­европейской и всемирной истории, с современными тенденциями и направлениями развития мирового сообщества народов и государств.

Достойная будущность России не может быть ни возвратом к прошлому, ни отрицанием этого прошлого, но обязательно — про­должением и обновлением самобытной истории страны с учетом накопленного опыта и современных реалий в стране и в мире.

История российской государственности свидетельствует, что на процесс ее формирования и развития и своеобразие склады­вающейся в ее рамках политико-правовой культуры существенное влияние оказывали такие факторы, как особенности геополитиче­ского положения страны (между Востоком и Западом), ее простран­ственные характеристики и климатические условия, многоэтниче­ский состав населения, характер и уровень хозяйственной дея­тельности, социокультурный быт, традиции и верования, по пре­имуществу военный характер внешней политики (от борьбы за выживание — до внешней экспансии), личностные характеристи­ки и свойства правителей (особенно в условиях утверждения ин­ститутов деспотической, самодержавно-монархической, абсолюти­стской, имперской, а затем и партийно-диктаторской власти).

Утверждение на огромном евразийском пространстве государ­ственного единства страны сопровождалось определенной полити­ко-правовой консолидацией и упорядочением социальных и нацио­нальных отношений, несло с собою известные элементы стабильно­сти, организованности, безопасности и выполняло тем самым опре­деленную культурно-цивилизаторскую функцию.

При этом следует отметить, что центральная власть в России в своей политике и законодательстве в определенной мере стреми­лась учитывать этнические, исторические, религиозные, социокуль-турные и иные особенности в отдельных составных частях большой и многоликой страны. Так, хотя конфессиональный момент опреде­лял некоторые стороны правового положения подданных (преиму­щества православного населения, ограничения для лиц иудейского вероисповедания и т. д.), однако в стране соблюдался (с теми или

Глава 2. Преодоление тоталитаризма: путь России к праву

иными ограничениями) принцип свободы совести. Относительно сво­бодно развивалась религиозная жизнь представителей армянской и грузинской церквей, мусульман, караимов, лютеран, католиков, буддистов. Это предотвращало сепаратистские движения на рели­гиозной почве.

Для сохранения единого геополитического пространства исполь­зовались различные формы автономии для тех или иных частей империи (примеры Финляндии и отчасти Польши). Применительно к кочевым и сибирским народам применялась своеобразная форма косвенного управления (под наблюдением русской администрации туземные органы власти опирались на традиции своих народов и т. д.). На территории Российской империи сложился относительный плюрализм законов. Наряду с русским законодательством действо­вали и иные системы права: шариат, грузинское право, армянское право, собственные национальные системы права в русской Поль­ше, Финляндии, Бессарабии, обычное право кочевых и сибирских народов и т. д.

РСФСР, а затем и СССР (с 1922 г.), пришедшие на смену Рос­сийской империи как "тюрьмы народов" (по характеристике А.И. Герцена, М.А. Бакунина, а потом и большевиков), во многом предстали в реальной действительности в виде новой исторической разновидности "империи" с партийно-политической структурой управления всеми народами бывшей царской России — на базе насильственных средств, методов и норм партийно-коммунистиче­ской диктатуры пролетариата.

Господство в России на протяжении многих столетий деспо­тической системы власти, бесправное положение подавляющего большинства населения, отсутствие гарантий прав и свобод лично­сти, преимущественная ориентация на принудительно-силовые ме­тоды и приемы во внутренней и внешней политике, утверждение бюрократически-централизованной системы управления страной и подавления всякого инакомыслия предопределили консерватизм и застойный характер процессов экономической, политической и пра­вовой жизни страны.

Необходимость преодоления этой отсталости страны (произ­водственной, технической, научной, военной, общекультурной, со­циально-экономической, административно-управленческой, государ­ственно-правовой и т. д.) со времен Петра I была осознана как одна из важнейших стратегических задач российской государственно­сти. Речь при этом (как во времена Петра, так и в дальнейшем) шла об отставании России от уровня развития передовых стран Запад­ной Европы (прежде всего — Голландии, Англии, Франции, Герма­нии). Такой европейский критерий для оценки положения дел в России и выбора надлежащих ориентиров для российских реформ и преобразований диктовался не только естественными интересами страны на европейском континенте и высоким (по существу — ми-

356 Раздел IV. Проблемы постсоциалистического права и государства

ровым) уровнем европейских достижений в развитии общечелове­ческой цивилизации, но в конечном счете тем обстоятельством, что русское государство по исходной территории и этническому соста­ву было европейским государством, — правда, восточноевропей­ским, а не западноевропейским. На формирование европейской природы русского государства существенное воздействие оказало и христианство, которое со времен его принятия в 988 г. в Киев­ской Руси при князе Владимире играло роль государственной ре­лигии.

И на всех последующих этапах развития российского государ­ства (в период Московского царства со столицей в Москве и Рос­сийской империи со столицей в Петербурге) — в условиях расши­рения территории и этнического состава российской государствен­ности и превращения России в евразийскую державу (по своей тер­ритории и этническому составу) — исторически продолжалась и подчеркивалась неразрывная связь Российского государства с Ки­евской Русью как началом и корнем русского государства и россий­ской государственности.

Так, ко времени освобождения Руси от татаро-монгольского ига, возвышения Москвы, политического объединения Руси, ста­новления и укрепления централизованного русского государства одним из важных положений складывающейся официальной госу­дарственной идеологии является идея неразрывности истории Ки­евской Руси и Московского государства как основа легитимации притязаний русских правителей на царскую корону (путем возве­дения генеалогии московских князей к великим киевским князьям, а через них — к римскому императору Августу, "царю Вселен­ной"), возвышения Московского царства как единого оплота всего православного христианства, а Москвы как "третьего Рима" (после древнего Рима и Константинополя).

В это время стали довольно отчетливо проявляться и особен­ности взаимоотношений православной церкви с государством в России — в отличие от другого типа отношений между церковью и государством в Западной Европе. В вопросе об отношениях между светской и духовной властью, между царем и церковью домини­рующие позиции во все большей мере занимают представления о божественном избранничестве царя, первенстве и верховенстве царской власти. Согласно официальной идеологии того времени, православная церковь — одно из учреждений государства (хотя и важнейшее), а "симфония" властей означает подчинение духов­ной власти светской. Здесь отчетливо проявляется влияние духов­ных и политических традиций Византии, где "согласие и едино­мыслие" светской и духовной властей, их "симфония" фактически означали подчинение церкви и духовной жизни произволу само­державной власти и сопровождались обожествлением императора.

Глава 2. Преодоление тоталитаризма: путь России к праву

В России (как и в Византии) отсутствовали условия и тради­ции того сложившегося в Западной Европе (во многом — благодаря римско-католической церкви, ее учению, наднациональному ста­тусу и автономной жизнестойкой организации) типа взаимоотно­шений между церковью и государством, который представлял со­бой по существу разделение духовной и светской властей в обще­стве и государстве и создал необходимые предпосылки для ограни­чения власти государства и признания прав и свобод людей, для становления идей, концепций, норм и процедур западноевропей­ской политической и правовой культуры.

В истории российской государственности (особенно отчетливо — после татаро-монгольского ига и становления Московского царства) соотношение трех основных компонентов государственности (на­селения, территории и власти) складывалось в пользу власти и территории, в ущерб и за счет интересов населения. Чем дальше, тем больше такое положение дел расходилось с ситуацией, склады­вавшейся в государствах Западной Европы, где права, свободы и интересы населения в целом, сословий и индивидов в процессе пе­рехода от раннефеодальных отношений к обществу и государству Нового времени во все большей мере получали официальное при­знание и законодательное закрепление и становились существен-» ным ограничителем как власти верховного правителя, так и госу-«дарственной власти в целом (в ее соотношении с обществом и под­данными). Именно в этом русле в странах Западной Европы разви­вался процесс становления капитализма, утверждения принципов прав и свобод человека и гражданина, формирования начал бур­жуазного гражданского общества и правового государства.

В России же бесправное положение представителей всех слоев населения, включая дворянство, "общее крепостное состоя­ние сословий" (по словам выдающегося русского юриста XIX в. В.Н. Чичерина) продолжалось вплоть до II половины XVIII в. Впервые в политико-правовой истории России император Петр III своим указом от 18 февраля 1762 г. о дворянской вольности освобо­дил дворян от обязательной государственной службы. Вслед за этим* Екатерина II в 70—80-х годах XVIII в. признала за дворянами не­которые другие гражданские права и свободы, включая право ча­стной собственности. Потребовалось еще сто лет, чтобы от крепост­ной зависимости была (при Александре II в 1861 г.) освобождена основная часть российского населения — крестьянство. Причем ос­вобождение это произошло без наделения крестьян землей (вместо этого действовала система общинного владения землей — с боль­шой зависимостью отдельного крестьянина от общины).

Ключевой для России земельный вопрос не был решен ни при Царе, ни при большевиках и до сих пор (при формальном провоз­глашении права частной собственности на землю) остается одной из важнейших и трудноразрешаемых задач всего процесса совре-

358 Раздел IV. Проблемы постсоциалистического права и государства

менных социально-экономических и политико-правовых преобра­зований в стране.

Это бесправие населения сочеталось с традиционным в России нигилистическим отношением к правам и свободам личности, к правовым ценностям и к праву вообще. КД. Кавелин в 40-х годах XIX в. одним из первых заметил, что в российской истории лич­ность постоянно заслонялась семьей, общиной, государством. Б.А. Кистяковский в своей статье "В защиту права" (1909 г.), в частности, писал: "Притупленность правосознания русской интел­лигенции и отсутствие интереса к правовым идеям являются ре­зультатом застарелого зла — отсутствия какого бы то ни было правового порядка в повседневной жизни русского народа"¹.

Правовой нигилизм имел весьма широкое распространение, и даже такой критик царизма, как А.И. Герцен, трактовал отсутст­вие начал права в русской общественной жизни как нечто положи­тельное, как некое преимущество России перед Западом в движе­нии к будущему справедливому строю.

Славянофилы и вовсе отрицали саму постановку вопроса о правовых гарантиях свободы личности против произвола властей. "Гарантия ненужна! Гарантия есть зло", — утверждал К.С. Акса­ков². Пародируя правовой нигилизм К.С. Аксакова и других славя­нофилов, русский поэт-юморист XIX в. Б.Н. Алмазов писал:

"По причинам органическим

Мы совсем не снабжены

Здравым смыслом юридическим,

Сим исчадьем сатаны.

Широки натуры русские,

Нашей правды идеал

Не влезает в формы узкие

Юридических начал".

В дальнейшем, в условиях диктатуры пролетариата, на смену этому дореволюционному правовому нигилизму пришел не просто очередной, усиленный вариант правового нигилизма, а нечто каче­ственно новое — коммунистическая аннигиляция права.

Вместе с тем необходимо подчеркнуть, что становление Рос­сии в качестве огромной евразийской державы в результате много­вековой борьбы против азиатских завоевателей и освобождения от татаро-монгольского ига было, скорее, процессом не азиатизации российского государства, а соответствующей европеизации и ци­вилизации новых азиатских этносов и территорий в составе Рос­сии. Весьма показательно в этом плане, что в своей исторической эволюции российское государство ориентировалось не на азиатские

¹ Кистяковский Б.А. В защиту права // Вехи. Сборник статей о русской интелли­генции. М., 1990. С. 106.

² См. там же. С. 107.

Глава 2. Преодоление тоталитаризма: путь России к праву

формы правления, а так или иначе продвигалось по пути преодоле­ния своего отставания от Западной Европы. Собственно решению этой фундаментальной задачи и были посвящены все основные рос­сийские преобразования со времен петровских реформ.

Сами петровские реформы в традициях российской государст­венности игнорировали интересы подданных и населения в целом, были прежде всего направлены на использование западноевропей­ских достижений для модернизации военно-промышленных и ад­министративно-управленческих сфер жизни страны.

Четко обозначенные реформами Петра I европейские ориен­тиры и цели преобразования России встретили большое сопротив­ление различных консервативных сил (из разных слоев общества), отстаивавших самобытность страны и отвергавших ее европеиза­цию. В дальнейшем противостояние этих двух начал, дошедшее до наших дней и современных преобразований, оформилось в виде борьбы славянофилов и западников.

Для западников в целом были характерны ориентиры на за­падноевропейские духовные и политико-правовые ценности и соот­ветствующие институты европейской общественной и государст­венной жизни, включая идеи и институты гражданского общества, конституционализма, признания прав и свобод представителей всех сословий.

В противоположность западникам славянофилы отстаивали особый, самобытный путь России, восхваляли "общинное начало" в русской жизни, выступали против усвоения и применения в России достижений западного экономического, политического и правового опыта. Будучи сторонниками самодержавия, они отрицали необхо­димость прогрессивных преобразований общественного и государ­ственного строя в России.

До сих пор в России сильно противостояние западного и вос­точного (славянофильского) начал в общественной и политической мысли и жизни. И до сих пор актуальными остаются поиски надле­жащего, практически значимого (в сфере экономики, политики, об­щественной и государственной жизни) синтеза российской "само­бытности" и западных достижений, включая сферу проблем об­щественного и государственного устройства, прав и свобод челове­ка и гражданина, политико-правовой культуры и т. д.

Своеобразное сочетание этих двух противоборствующих на­чал (модернизаторски-западнического и охранительно-славянофиль­ского) по существу характерно и для проводившихся в России круп­ных реформ на протяжении XVIII—XX вв.

С одной стороны, жизненные потребности страны требовали европейской модернизации и российские реформаторы осознавали необходимость назревших изменений. С другой стороны, европей­ские ориентиры проводимых реформ требовали глубоких, всесто­ронних и последовательных, словом — буржуазных, преобразова-

Раздел IV. Проблемы постсоциалистического права и государства

ний всего общественного и государственного строя, т. е. того, что подрывало основы самодержавия и выходило далеко за рамки ре­форматорского потенциала и преобразовательных целей российской правящей верхушки. Ведь именно эта правящая верхушка была основным автором и проводником российских реформ. Общество же по сути было объектом, а не субъектом реформ, и его интересы учитывались лишь постольку, поскольку соответствовали интере­сам, целям и устремлениям правящей власти и сохранению рос­сийского самодержавия.

С этим связаны и присущие российским реформам половинча­тость, внутренняя противоречивость, непоследовательность. Зачас­тую замыслы и проекты российских реформ оставались на бумаге, нередко заявленные реформы осуществлялись лишь частично, свер­тывались, не доводились до конца. За крупными прогрессивными реформами нередко следовали контрреформы, в ходе которых по­зитивные итоги проведенных реформ во многом сводились на нет, а реформаторские "дары" от власти населению и обществу отбира­лись обратно. Но полностью загнать развитие страны в дорефор­менное русло, как правило, не удавалось, и через определенное время неудовлетворенные потребности вновь порождали необходи­мость продолжения реформ, но уже с несколько более высокой, чем ранее, исходной ступени.

В XX век Россия вошла как абсолютная монархия. Законода­тельная власть, как и исполнительная, находилась в руках царя. Жизненные потребности общества требовали модернизации сло­жившейся государственной системы, ограничения полномочий монарха, формирования представительных органов власти.

Определенные шаги в этом направлении были сделаны в усло­виях и под давлением событий первой русской революции, когда царизм был вынужден пойти на некоторые уступки в области ор­ганизации и осуществления законодательной власти, признания ряда демократических прав и свобод граждан и т. д. Особое значение имело учреждение Государственной Думы, призванной ограничить власть царя в сфере законодательства.

В царском Манифесте от 6 августа 1905 г. "Об учреждении Государственной Думы" отмечалась готовность "призвать выбор­ных людей от всей земли Русской к постоянному и деятельному участию в составлении законов, включив для сего в состав высших государственных учреждений особое законосовещательное установ­ление, коему представляется предварительная разработка и обсу­ждение законодательных предположений и рассмотрение государ­ственных доходов и расходов"¹.

По своей инициативе Дума имела право "возбуждать предло­жения об отмене или изменении действующих и издании новых

¹ СУ, 1905, отд. I, ст. 1326. ПСЗ-3, т. XXV. отд I, № 26656.

Глава 2. Преодоление тоталитаризма: путь России к праву

законов" при условии, чтобы такие предложения не касались "начал государственного устройства, установленных Законами Основными"¹.

В соответствии с "Положением о выборах в Государственную Думу"² от 6 августа 1905 г. Дума формировалась путем многосту­пенчатых выборов на основе неравного избирательного права. В выборах не участвовали: 1) лица женского пола, 2) лица моложе 25 лет, 3) обучающиеся в учебных заведениях, 4) военнослужащие, 5) т. н. "бродящие инородцы", 6) иностранные подданные.

В Положении о выборах от 6 августа 1905 г. содержался целый ряд других недемократических норм (высокий имущественный ценз, социальное неравенство при формировании съездов избирателей от различных классов и слоев населения и т. д.), свидетельствовав­ших о существенных недостатках предложенной властями избира­тельной системы. Но революционные события вынуждали царизм идти на новые уступки.

Так, ряд важных буржуазно-демократических принципов был признан в царском Манифесте от 17 октября 1905 г. В нем деклари­ровались "незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов"³.

Тем самым закладывались правовые основы для формирова­ния и развития политических партий — необходимого компонента демократических выборов и парламентской системы⁴.

В Манифесте 17 октября 1905 г., кроме того, признавалась не­обходимость привлечь к участию в Думе "те классы населения, ко­торые ныне совсем лишены избирательных прав, предоставив за сим дальнейшее развитие общего избирательного права вновь ус­тановленному законодательному порядку"⁵.

В Манифесте от имени царя провозглашалось "незыблемое правило, чтобы никакой закон не мог воспринять силу без одобре­ния Государственной Думы и чтобы выборным от народа обеспече­на была возможность действительного участия в надзоре за зако­номерностью действий поставленных от нас властей"⁶.

Содержавшиеся в Манифесте 17 октября 1905 г. обещания о Демократизации избирательного права были в определенной мере учтены в Указе императора "Об изменении Положения о выборах в

Там же. ПСЗ-3, т. XXV, отд. I, № 26661, ст. 34.

См.: СУ, 1905, отд. I, ст. 1325, ПСЗ-3, т. XXV, отд. I, № 36662. ' СУ, 1905, отд. I, ст. 1658.

Вскоре в России действовало уже около 100 политических партий, половина кото­рых относилась к числу крупных общероссийских партий. — См.: История полити­ческих партий России. М., 1994. С. 11. См. также: Программы политических партий России. Конец XIX—XX в. М., 1995, СУ, 1905, отд. I, ст. 1658..,

Там же. '.

Раздел IV. Проблемы постсоциалистического права и государства

Государственную Думу и изданных в дополнение к нему узаконе­ний" от 11 декабря 1905 г.¹ Данным указом было увеличено пред­ставительство от городского населения, в том числе и от рабочих, а также от некоторых национальных губерний.

Учреждение Государственной Думы сопровождалось измене­нием функций и роли Государственного Совета и его преобразова­нием в своеобразную верхнюю палату формировавшегося законо­дательного и представительного органа России. Так, Манифестом от 20 февраля 1906 г. "Об изменении Учреждения Государственно­го Совета и о пересмотре Учреждения Государственной Думы"² пре­дусматривалось, что состав Государственного Совета формируется наполовину (98 членов) по царскому назначению и наполовину (98 членов) из выборных от духовенства православной церкви, от губернских земских собраний, от дворянских обществ, от импера­торской Академии Наук и императорских российских университе­тов, от Совета торговли и мануфактур, биржевых комитетов и ку­печеских управ.

В своем обновленном составе Государственный Совет был на­делен в делах законодательства равными с Государственной Думой правами. Полномочия трех основных субъектов российского зако­нодательства выглядели в общем виде так: любой новый закон ну­ждался в одобрении Государственной Думы и Государственного Совета, а затем — в утверждении императора.

Порядок законодательной деятельности Думы и Государствен­ного Совета был более конкретно урегулирован в "Учреждении Го­сударственной Думы" от 20 февраля 1906 г. и в царском указе от 20 февраля 1906 г. "О переустройстве Учреждения Государствен­ного Совета"³.

23 апреля 1906 г., т. е. за четыре дня до начала работы I Госу­дарственной Думы, Николай II утвердил "Основные государствен­ные законы"⁴. Это был своеобразный царский вариант утвержде­ния в России конституционной самодержавной монархии.

Те или иные нормы и положения основных государственных законов в дальнейшем могли изменяться лишь "по почину" монар­ха, но никак не по инициативе Думы или Государственного Совета.

Согласно данному акту, "императору всероссийскому принад­лежит верховная самодержавная власть"⁵. Показательно, что здесь уже отсутствует ранее традиционная характеристика власти рос­сийского императора как неограниченной власти. Теперь "нераз­дельной" властью император обладал лишь в области верховного государственного управления, т. е. в сфере исполнительной власти.

¹ См.: СУ, 1905, отд. I, ст. 1973. ПСЗ-3, т. XXV, отд. I, № 27029.

² См.: СУ, 1906, отд. I, ст. 196. ПСЗ-3, т. XXV, отд. I, № 27423.

³ См.: СУ, 1906, отд. I, ст. 197-198.

⁴ СУ, 1906, отд. I, ст. 603.

⁵ Там же. П. 4.

Глава 2. Преодоление тоталитаризма: путь России к праву 363

"Власть управления во всем ее объеме принадлежит государю им­ператору в пределах всего государства Российского"¹.

В сфере же власти законодательной власть императора при всей ее значительности была ограничена законодательными пол­номочиями Государственной Думы и Государственного Совета. Та­ким образом, основные государственные законы закрепили ряд мо­ментов в движении России к конституционно-правовому ограни­чению самодержавия. Но до подлинного разделения властей и при­знания конституционной монархии дело так и не дошло. Реальная власть по существу оставалась у царя.

Так, помимо всей полноты исполнительной власти, российский монарх, по "Основным государственным законам" от 23 апреля 1906 г., "осуществляет законодательную власть в единении с Государст­венным Советом и Государственной Думой. Государю императору принадлежит почин по всем предметам законодательства. Единст­венно по его почину Основные государственные законы могут под­лежать пересмотру в Государственном Совете и Государственной Думе. Государь император утверждает законы, и без его утвер­ждения никакой закон не может иметь своего совершения"².

Надлежащего баланса между властью царя и полномочиями представительного органа (Думы и Государственного Совета) дос­тигнуто не было. С одной стороны, представительный орган был лишь законосовещательным, а не законодательным органом и не оказывал влияния на формирование и деятельность правительст­ва. С другой стороны, царь и формируемое им правительство име­ли существенные полномочия в сфере законодательства и облада­ли важными рычагами давления на представительные органы и пресечения их оппозиционной деятельности. Все это предопреде­лило ковфронтационный характер отношений между царизмом и Государственной Думой.

Уже первая (так называемая булыгинская) Дума пришла в резкое столкновение с царским правительством и, просуществовав чуть больше двух месяцев (с 27 апреля по 9 июля 1906 г.), была досрочно распущена.

Не менее оппозиционной к царскому правительству оказалась и вторая Дума, тоже досрочно распущенная 3 июня 1907 г. Положе­нием о выборах в новую Думу от 3 июня 1907 г.³ нормы избира­тельного права существенно изменились в пользу верхушки обще­ства, прежде всего дворянства. Ограничивалось представительство в Думе национальных окраин. В целом активным избирательным правом наделялось около 15% населения страны. Сформированная на такой основе третья Дума в силу своего консервативного состава

| Там же. П. 10. _з Там же. П. 7—9. См.: ПСЗ-3, т. XXVII, № 29240.

364 Раздел IV. Проблемы постсоциалистического права и государства

придерживалась проправительственной позиции и благодаря это­му просуществовала до конца 5-летнего срока своих полномочий (до 29 августа 1912 г.).

Правительственную политику поддержала и четвертая Дума, избранная 15 ноября 1912 г. и просуществовавшая до Февральской революции. Формально она была распущена Временным Правитель­ством ввиду начала избирательной кампании по выборам в Учре­дительное Собрание на основе весьма демократического Положе­ния о выборах от 23 сентября 1917 г., которое предусматривало всеобщее и равное избирательное право посредством прямых выбо­ров и тайного голосования с применением начала пропорциональ­ного представительства¹.

Деятельность Государственной Думы четырех созывов (1906— 1917 г.) стала первой школой парламентаризма в России. Этот опыт демократической организации государственной власти — при всей его ограниченности и недостатках — не потерял своего пози­тивного значения до наших дней. В данной связи весьма примеча­тельно, что в процессе преодоления советской системы важным институтом представительной системы постсоветского времени была признана и конституционно закреплена Государственная Дума — нижняя палата российского парламента, избираемая на основе все­общего равного и прямого избирательного права при тайном голо­совании. Характерно и то, что первая постсоветская Государствен­ная Дума, избранная на 2 года 12 декабря 1993 г., нередко именуется пятой Думой, как бы продолжающей прерванную событиями 1917г. и последующих десятилетий линию преемственной связи с четырь­мя дореволюционными Думами. По этой логике, 17 декабря 1995 г. в России избрана уже шестая Дума.

При всей условности подобных аналогий и сопоставлений сле­дует вместе с тем признать, что досоветские и постсоветские ДумьЛ имеют и некоторые общие черты. И в том, и в другом случае становление представительных учреждений осуществлялось в сход­ных неблагоприятных условиях (отсутствие демократических тра­диций, опыта парламентаризма, конституционализма и разделения, властей, необходимость одновременного осуществления в стране общественных и государственных преобразований и т. д.). Отсюда и> известное сходство в результатах — неразвитость формируемых-представительных органов, неполнота их реальных властных пол­номочий, их значительная зависимость от недостаточно ограничен-¹ ной и слабо контролируемой исполнительной власти.

Опыт организации и деятельности четырех Дум в России в'' начале XX в. продемонстрировал крайнюю неустойчивость госу-*-дарственной системы, в рамках которой нет необходимого равно-. 1 весия между различными ветвями власти (и прежде всего между,

Глава 2. Преодоление тоталитаризма: путь России к праву

¹ См.: СУ Временного Правительства, 1917, № 169, ст. 915; № 251, ст.1801.

органами исполнительной и законодательной власти), а представи­тельные органы лишены надлежащих полномочий в сфере законо­дательства и контроля за исполнительной властью.

Значительный перекос полномочий в пользу исполнительной власти не только обесценивает представительные органы, но и раз­рушает всю ту объективно необходимую систему разделения, взаи­модействия и взаимного сдерживания властей, без которой невоз­можно эффективное и общественно полезное функционирование самой исполнительной власти.

Вместе с тем применительно к России (и начала XX в., и ны­нешнего постсоветского времени) очевидно, что переход от автори­тарных и тоталитарных форм организации власти к конституцио­нализму, парламентско-представительной системе и в целом к на­чалам правовой государственности реально возможен лишь при наличии сильной исполнительной власти, которая, однако, должна быть ограничена нормативными, институциональными и процедур­ными требованиями правового порядка, разделения властей, систе­мы их сдержек и противовесов. Обусловленная этим сложность го­сударственно-правового компромисса между исполнительной и пред­ставительной властями в России усугубляется традиционной не­развитостью российской судебной системы как самостоятельной и независимой ветви власти, способной быть авторитетным арбитром при конфликтах двух первых властей.

Говоря об истории российской представительной системы в XX в. и о значении опыта четырех досоветских Дум для совре­менности, нельзя, разумеется, игнорировать громадного соци­ального и политического своеобразия и принципиальной новиз­ны всей нынешней постсоветской и постсоциалистической си­туации. Налицо не только моменты исторической преемственно­сти, но и существенных содержательных различий, демонстри­рующих несостоятельность и поверхностный характер разного рода внешних аналогий.

В целом посредством реформ в России не удалось разрешить те основные проблемы, которые стояли перед страной. Как следст­вие этого в России в начале XX в. сложилась уже революционная ситуация, что свидетельствовало о неготовности и неспособности самодержавия всерьез и до конца осуществить назревшие карди­нальные преобразования в обществе и государстве (в отношениях собственности, в организации власти, в обеспечении экономических, политических, гражданских прав людей и т. д.).

Сложившийся в стране самодержавный строй оказался по-на­стоящему нереформируемым, а реформистский путь развития страны — дискредитированным. Социально-историческое время, отпущенное на российские реформы и мирное преобразование стра­ны, было истрачено и утрачено, а фундаментальные проблемы ос­тавались нерешенными. Российские реформы не справились со свои-

366 Раздел IV. Проблемы постсоциалистического права и государства

ми стратегическими задачами. Россия прочно вступила в полосу революций (1905 г., февраля и октября 1917 г.).

Историческая запоздалость буржуазных преобразований в стране, слабость национальной буржуазии, фундаментальность и острота назревших проблем, глубокий раскол общества и резкий антагонизм между низами и верхами общества, нищета значитель­ной части населения, ситуация долгой непопулярной войны, разру­хи и голода, наличие в стране мощных революционных сил и орга­низаций, вековая пропаганда российской оппозицией (от декабри­стов, Чернышевского, народников до эсеров и большевиков) насиль­ственного радикально-революционного пути борьбы против сложив­шихся в стране порядков, за "освобождение народа" и т. д. обусло­вили быстрое падение буржуазно-демократического режима, воз­никшего после Февральской революции 1917 г., и установление в стране диктаторского социалистического строя.

Дата добавления: 2014-10-31