Общество наемных работников

Общество знаний — это общество наемных работников. Традиционное общество, т.е. общество, существовавшее до появления производственного предприятия и работника физического труда, не было обществом независимых индивидуумов. Придуманное Томасом Джефферсоном общество независимых мелких фермеров, каждый из которых владел своей собственной семейной фермой и вел свое хозяйство без посторонней помощи (если не считать таковой помощь, которую оказывают ему жена и дети), оставалось утопией. Большинство людей так или иначе зависели друг от друга. Но они не работали на какую-то конкретную организацию. Они работали на хозяина — как рабы, как слуги, как батраки на ферме; как мастера, ремесленники и подмастерья в ремесленной мастерской; как помощники и продавцы у купца; в качестве домашней прислуги (как свободные люди или как крепостные) и т.п. Короче говоря, они работали на "хозяина". Первые промышленные рабочие по-прежнему работали на "хозяина".

В великом романе Чарльза Диккенса "Трудные времена" (1854 г.) рабочие работали на "владельца", а не на "фабрику". Лишь в конце XIX столетия работодателем стала именно фабрика, а не владелец. А в XX столетии работодателем стала корпорация, а не фабрика, на смену "хозяину" пришел "начальник", "босс", который сам в 99 случаях из 100 был наемным работником.

Работники умственного труда одновременно будут и "наемными работниками", у которых будет свой "начальник", и "начальниками" для других "наемных работников".

Подобные организации были неизвестны вчерашней социологии и, строго говоря, современная наука о них также мало знает.

Первой "организацией" в современном понимании — первой, которая рассматривалась не как исключение, а как прототип, — было, несомненно, современное коммерческое предприятие в том виде, в котором оно возникло после 1870 года. (Кстати, именно поэтому до сих пор большинство людей отождествляет "управление" с "управлением коммерческим предприятием".)

С возникновением общества знаний мы стали обществом организаций. Большинство из нас работают в тех или иных организациях. Наша эффективность и, в неменьшей степени, наше благосостояние зависит от доступа к организации — в качестве штатных или нештатных сотрудников этой организации. Все больше работников, оказывающих "услуги поддержки" организациям, сами организуются в определенные компании. Первая юридическая контора была организована в Соединенных Штатах Америки немногим больше столетия назад — до того времени юристы занимались частной практикой. В Европе первые юридические конторы появились после Второй мировой войны. В наше время юридические услуги оказывают все более крупные товарищества. В еще большей мере это же касается медицинских услуг. Общество знаний — это общество организаций, в которых практически каждая социальная задача решается посредством и в рамках той или иной организации.

Большинство работников умственного труда большую часть своего трудоспособного возраста проводят в качестве "наемных работников". Но смысл термина "наемный работник" уже не совпадает с его традиционным пониманием, причем не только в английском языке, но и в русском, немецком, испанском и японском.

В индивидуальном плане работники умственного труда зависят от своей работы. Они получают заработную плату (сдельную или повременную). Их нанимают на работу и могут уволить с работы. В юридическом плане каждый из них считается "служащим", "наемным работником". Но в собирательном смысле они являются "капиталистами". Все чаще наемные работники становятся владельцами средств производства, вкладывая деньги в пенсионные и прочие фонды (например, в Соединенных Штатах Америки значительные средства аккумулированы в фондах взаимопомощи на предприятиях). В традиционной экономической теории (и не только в марксистской) проводится четкое разграничение между "фондом заработной платы", который целиком направляется на поддержание производства, и "основным фондом", который оставался собственностью владельцев предприятия. Социальная теория индустриального общества базируется, в основном, на взаимосвязи и отношениях между этими фондами (идет ли речь о конфликте или о необходимом и взаимовыгодном сотрудничестве и балансе между ними). В обществе знаний происходит слияние этих двух фондов. Пенсионный фонд представляет собой "отсроченную заработную плату" и как таковой может рассматриваться как "фонд заработной платы". Но роль пенсионных фондов как основного (если не единственного) источника капитала в обществе знаний постоянно возрастает.

Не менее (а возможно, и более) важно то, что в обществе знаний наемные работники (т.е. работники умственного труда) опять-таки владеют средствами производства. Величайшее открытие К. Маркса заключалась в том, что фабричный рабочий не владеет, да и не может владеть средствами производства и, следовательно, "отчуждается" от них. К. Маркс указывал, что рабочие не могут владеть паровым двигателем, поскольку не имеют возможности унести его с собой при перемене места работы. Капиталист владел этим паровым двигателем и контролировал его.

Но в обществе знаний истинными капиталовложениями будут вложения не в станки и инструменты. Все чаще такими капиталовложениями будут вложения в работника умственного труда. В отсутствие работника умственного труда все эти станки и инструменты, какими бы современными и совершенными они ни были, бесполезны.

Промышленный рабочий нуждался в капиталисте несравненно больше, чем капиталист нуждался в промышленном рабочем, что и заставило Маркса сделать вывод о том, что всегда будет существовать избыток промышленных рабочих ("резервная армия безработных"), наличие которого гарантирует, что заработная плата никогда не поднимется выше прожиточного минимума (возможно, это самое главное заблуждение Маркса). В обществе знаний наиболее вероятным предположением — и, безусловно, предположением, из которого должны исходить все организации, — остается то, что работник умственного труда нужен им гораздо больше, чем они нужны такому работнику. Именно организация должна так "торговать" своими рабочими местами, требующими использования знаний, чтобы заполучить требуемое количество работников умственного труда самого высокого качества. Все чаще отношения между работником умственного труда и организацией носят характер взаимной зависимости. Они должны строиться таким образом, чтобы работник понимал, что требуется данной организации, и чтобы организация понимала, в чем нуждается, чего требует и на что рассчитывает работник умственного труда.

Еще один важный вывод: поскольку общество знаний по необходимости должно быть обществом организаций, его центральным и особым органом будет менеджмент.

Когда впервые заговорили о менеджменте, этот термин означал "управление бизнесом", поскольку именно на крупномасштабных коммерческих предприятиях возникла необходимость в отдельном специализированном институте управления. Но во второй половине XX столетия стало понятно, что менеджмент является особым органом всех организаций без исключения. Ни одна организация не может обойтись без менеджмента, без управления — независимо от того, использует ли она этот термин. Все менеджеры занимаются, в принципе, одним и тем же, к какому бы типу их организация ни относилась. Всем им приходится собирать воедино разных людей, обладающих особыми знаниями, обеспечивая их совместную организованную производительную деятельность. Всем им приходится думать над тем, как с максимальной эффективностью использовать сильные стороны своих работников и как нейтрализовать их недостатки. Они должны подумать над тем, что представляют собой "результаты" деятельности их организации, а затем определить цели своей организации. Они должны разработать "теорию бизнеса", т.е. предположения, на которых данная организация основывает свою деятельность, а также предположения, из которых данная организация исходит, когда ей приходится принимать важные решения. Эффективный менеджмент предполагает наличие органа, который должен продумывать стратегии, т.е. средства, с помощью которых цели данной организации воплощаются в конкретные результаты. Менеджеры должны определить ценности своей организации, систему взысканий и поощрений, должны выработать дух организации и ее культуру. Для всего этого менеджерам требуется не только знание менеджмента как самостоятельной дисциплины, но и знание и понимание самой организации, ее целей, ценностей, окружения и рынков, ее базовых компетенций.

Менеджмент как практика насчитывает не один десяток столетий. Самым успешным руководителем в истории человечества был тот египтянин, который первым в мире придумал пирамиду, спроектировал и построил ее, выполнив все эти работы в рекордно сжатые сроки. Эта первая в мире пирамида стоит до сих пор, как памятник гениальному менеджеру-организатору, ее создавшему.

Но как самостоятельная дисциплина менеджмент насчитывает примерно 50 лет. Первые, еще недостаточно четкие контуры менеджмента как самостоятельной дисциплины начали вырисовываться во время Первой мировой войны. В отдельную отрасль знаний менеджмент оформился лишь во время Второй мировой войны. С тех пор менеджмент проявил себя как наиболее стремительно развивающаяся функция в бизнесе, а его изучение стало наиболее динамичной научной дисциплиной. Ни одна из функций, которые возникали в истории человечества, не развивалась столь бурно и стремительно, как менеджмент на протяжении последних 50-60 лет, и с таким впечатляющим размахом.

В большинстве экономических вузов менеджмент по-прежнему преподают как некую совокупность методов, например как метод формирования бюджета организации. Безусловно, у менеджмента, как и у любой другой работы, есть свои собственные инструменты и свои собственные методы. Но точно так же, как вся медицина не сводится к анализу мочи (несмотря на всю важность анализов), процедурные приемы не составляют сущность менеджмента. Сущность менеджмента заключается в том, чтобы сделать знания производительной силой. Иными словами, менеджмент представляет собой социальную функцию. А с точки зрения практики, менеджмент относится к гуманитарным дисциплинам.

Социальные задачи

Традиционные сообщества — семья, деревня, церковный приход и т.п. — исчезают с появлением общества знаний. Их место в значительной мере занимает новая "ячейка социальной интеграции" — организация. В традиционных сообществах человек был вынужден участвовать, у него не было иного выбора. Участие в организации бывает исключительно добровольным. В то время как традиционные сообщества требовали полного подчинения личности, организация служит для личности лишь средством, инструментом самореализации и самовыражения. В течение двух столетий велись жаркие споры, особенно на Западе, по поводу природы традиционных сообществ. Сейчас никто не осмелится утверждать, что организация "органична". Понятно, что это "артефакт", творение человека, социальный продукт.

На кого же теперь возложено выполнение социальных задач? Двести лет тому назад социальные задачи во всех обществах выполняли местные общины и, главным образом, семья. Но в настоящее время традиционные сообщества не в состоянии выполнять большую часть этих задач. Очень немногие люди проживают жизнь там, где они родились, — как с географической точки зрения, так и с точки зрения социального положения. Общество знаний по определению есть общество повышенной мобильности. А все социальные функции традиционных сообществ — как бы хорошо или плохо они ни выполнялись (а чаще всего выполнялось действительно очень плохо) — исходили из того, что человек и семья будут пребывать всю свою жизнь в статичном, неизменном положении. Семья считалась надежной бухтой, в которой можно в любой момент найти укрытие ото всех житейских бурь и невзгод. Повторимся: в традиционном сообществе человек не мог выбирать свое место. Если он выпадал из своей общины, то становился изгоем — возможно, даже оказывался вне закона. Но в обществе знаний человек с легкостью меняет место проживания, место работы, сферу интересов, круг общения.

Эта мобильность означает, что в обществе знаний социальные задачи множатся и усложняются. У человека уже нет "корней". У него нет "круга", который контролировал бы его жизнь, его поступки, а по большому счету — его печали и его радости, определяя, над чем ему позволено задумываться и чему можно радоваться. Общество знаний по определению есть конкурентное общество — общество, в котором каждый имеет доступ к знаниям, где каждый может подыскать себе достойное место, где каждый может совершенствовать и развивать себя, ставить перед собой какие-то цели и достигать их. В этом обществе успеха добивается намного больше людей, чем когда бы то ни было. Но вместе с тем в этом обществе, по определению, намного больше людей терпят неудачу или, по крайней мере, оказываются "на вторых ролях". И если современное общество стало намного богаче по сравнению с предыдущими социальными устройствами благодаря применению знаний, то неудачи, в чем бы они ни выражались — в бедности или алкоголизме, физическом насилии над женщинами или преступности среди несовершеннолетних, — тоже следует рассматривать как неудачи общества в целом. В традиционном обществе эти неудачи воспринимались как должное. В обществе знаний они воспринимаются как оскорбление — и не только в юридическом, но и в моральном смысле, так как они ставят под сомнение компетентность общества и его чувство самоуважения.

Кто же тогда в обществе знаний должен отвечать за решение социальных задач? Ведь мы не можем игнорировать эти задачи. В то же время традиционное общество не в состоянии их решить.

За последние сто лет на это вопрос было два ответа — ответ большинства и мнение меньшинства. Впрочем, оба ответа оказались неверными.

Ответ большинства был сформулирован больше ста лет тому назад, в 80-е годы XIX столетия, когда Германия делала первые неуверенные шаги к "государству всеобщего благосостояния" под началом Бисмарка. Тогда считалось, что проблемы социального характера может и должно решать государство. С этим ответом все еще соглашается большинство, особенно в развитых странах Запада — несмотря на то, что многие, по-видимому, не очень-то верят в это. Впрочем, проверка временем показала полную несостоятельность этого подхода. Современное государство, особенно после Второй мировой войны, повсеместно превратилось в огромный бюрократический аппарат по распределению общественных благ. Большая часть бюджета в любой из развитых стран выделяется на "оказание помощи", т.е. на выплаты по всем видам социальных услуг. При этом в любой из развитых стран общество становится не столько "здоровее", сколько "жирнее", а социальные проблемы множатся день ото дня. Государство играет огромную роль в решении социальных задач — оно проводит определенную политику, устанавливает определенные стандарты, а также исполняет роль кассира. Но как орган, призванный оказывать социальные услуги, государство продемонстрировало практически полную некомпетентность — и нам уже известно, почему.

Второй ответ — мнение меньшинства — я впервые сформулировал в книге Future of Industrial Man, опубликованной в 1942 году. Я доказывал тогда, что новая организация — а 60 лет назад под этим подразумевалось крупное коммерческое предприятие — должна представлять собой общину, в которой человек обретет свой статус и будет выполнять свои функции, причем такое предприятие-община станет местом, в котором (и посредством которого) будут решаться социальные задачи. В Японии (правда, совершенно независимо и без моей помощи) крупный работодатель — государственное учреждение или коммерческая фирма — действительно все настойчивее становится "общиной" для своих работников. "Система пожизненного найма" — лишь одно из подтверждений тому. Предоставление квартир от компании, планы медицинского обслуживания, предлагаемые компанией, отпуск, организуемый компанией, и т.п. — все это лишний раз напоминало японскому служащему, что его работодатель, а особенно крупная корпорация, становятся для него той самой "общиной", преемником его вчерашней деревни и вчерашней семьи. Но и это не сработало.

Действительно, существует потребность, особенно на Западе, вернуть работника в общину. Современная практика "наделения полномочиями" очень похожа на то, о чем я говорил больше 55 лет тому назад. Но и она не порождает общину — т.е. структуру, с помощью которой можно было бы решать социальные задачи общества знаний. Вообще говоря, практически все эти задачи, — идет ли речь о предоставлении образования или медицинском обслуживании, "лечении" аномалий и болезней развитого, а особенно богатого, общества (таких как алкоголизм и наркомания) или решении проблем некомпетентности и безответственности, присущих "деклассированным элементам" в американском городе, — находятся за пределами компетенции учреждения-работодателя.

Учреждение-работодатель было — и останется — "организацией". Отношения между организацией и человеком не характеризуются неразрывной двусторонней связью.

Для выживания требуется гибкость наемного труда. Но все чаще работники умственного труда и особенно люди, обладающие передовыми знаниями, рассматривают организацию как инструмент для достижения своих собственных целей и, следовательно, отвергают — причем даже в Японии — любые попытки подчинить их организации как общине, т.е. поставить их под контроль организации. Они также противятся требованиям организации войти в систему пожизненного найма и подчинить свои собственные устремления целям и ценностям своей организации. Это неизбежно, поскольку обладатель знаний, как говорилось выше, остается владельцем своих "средств производства" и волен перейти туда, где его перспективы и возможности представляются ему более привлекательными.

Таким образом, правильный ответ на вопрос, кто должен взять на себя ответственность за решение социальных задач общества знаний, не может сводиться к тому, что такую роль должно взять государство или организация-работодатель. Такую роль должен взять на себя новый, самостоятельный социальный сектор.

Все чаще организации социального сектора служат второй и не менее важной цели: они формируют у людей гражданское сознание. Современное общество и современное государство выросли до столь необъятных размеров и столь усложнились, что активная гражданственность, т.е. ответственное участие каждого в делах своего государства, уже невозможна. Наш гражданский долг сегодня сводится к участию в выборах и исправной выплате налогов.

А работая волонтером в каком-либо учреждении социального сектора, человек вновь начинает чувствовать себя гражданином.

Ничто не дискредитировало себя столь быстро, как концепция "человека организации", которая еще 40 лет тому назад была очень популярной. По сути, чем больше человека удовлетворяет его работа, связанная с использованием знаний, тем больше этот человек нуждается в какой-то отдельной, самостоятельной сфере общественной деятельности.

Новый плюрализм

Возникновение общества организаций предъявляет новые требования к функциям государства. Социальные задачи в обществе организаций все чаще выполняют отдельные учреждения, каждое из которых создается для какой-то особой функции, будь то образование, медицинское обслуживание или уборка улиц. Общество, таким образом, стремительно диверсифицируется. Тем не менее наши социальные и политические теории по-прежнему отталкиваются от общества, в котором нет иных центров власти, кроме законного правительства. Разрушить или, по крайней мере, дискредитировать все другие центры влияния было, по сути, важным направлением политики Запада на протяжении 500 лет, начиная с XIV столетия. Кульминация пришлась на XVIII и XIX столетия, когда такие традиционные институты, как университеты и церковь, стали частью государства, а их функционеры превратились в государственных служащих. Но затем, начиная с середины XIX столетия, возникают новые центры, первый из которых, современное коммерческое предприятие, появился примерно в 1870 году. С тех пор возникают, одна за другой, новые организации.

История уже знает примеры многоцентровых государственных структур — вспомним феодалов средневековой Европы или эпохи Эдо в Японии XVII и XVIII столетий. Но "автономные" правители, будь то феодальный барон в Англии эпохи Войны Белой и Алой Розы или даймио — местный феодал эпохи Эдо в Японии, пытались установить полный контроль над своей общиной. По крайней мере они активно препятствовали всем, кто пытался решать какие-либо вопросы в их общине или вмешивался в дела любого учреждения, находящегося в их вотчине.

Но в обществе организаций каждое новое учреждение стремится решать только свои собственные задачи и выполнять свою собственную миссию. Оно не посягает на чью-либо власть. Но оно и не берет на себя ответственность за кого-либо другого. Кто же в таком случае отвечает за общее благо?

Этот вопрос всегда был центральной проблемой децентрализованного общества. Ответ на этот вопрос так и не был получен при предыдущих социальных устройствах. Сейчас эта проблема вновь актуальна, но акценты немного смещены. До сих пор речь шла о наложении на деятельность этих учреждений определенных ограничений, т.е. о запрете этим учреждениям в ходе выполнения своей собственной миссии, функции и задачи вторгаться в сферу всеобщего достояния или нарушать государственную политику. Законы, направленные против дискриминации — по расовому, половому, возрастному, образовательному и иным признакам (например, по состоянию здоровья), — которые за последние 40 лет принимались в огромном количестве, запрещают "социально неприемлемое" поведение. Но, вместе с тем, все острее ставится вопрос о "социальной ответственности" организаций. Многие требуют, чтобы они, помимо исполнения своих непосредственных функций, способствовали общественному благу. Однако подобная постановка вопроса предполагает (по-видимому, это еще мало кто понимает) возврат к "старой" децентрализации, к феодальному плюрализму. Она означает требование "передать государственную власть в частные руки".

О том, что это может создать серьезную угрозу функционированию новых организаций, наглядно свидетельствует положение школы в Соединенных Штатах Америки.

"Новый" плюрализм унаследовал старую проблему: кто должен взять на себя ответственность за общее благо, когда доминирующее положение в обществе занимают учреждения, каждое из которых выполняет свою узкоспециализированную задачу? Однако у нового децентрализованного общества появилась и новая проблема: как поддерживать эффективность новых учреждений, одновременно поддерживая сплоченность общества? Это делает вдвойне важным существование сильного и надежно функционирующего социального сектора. И это еще одна причина, в силу которой роль социального сектора в успешном функционировании и даже в обеспечении сплоченности общества знаний в дальнейшем будет возрастать.

Как только знания стали ключевым экономическим ресурсом, интеграция интересов — а наряду с ней и интеграция современного общества — застопорилась. Все чаще решение неэкономических задач передается узкоспециализированным организациям. Все больше политика отходит от "прикладных" вопросов — "кто, что, когда и как получит?" — и обращается к вечным ценностям. Политику, например, занимает вопрос сопоставления "права на жизнь" эмбриона в материнской утробе и права женщины распоряжаться своим собственным телом, в том числе и делать аборт. Политику интересуют вопросы охраны окружающей среды. Политику интересуют вопросы обеспечения равенства групп, которые могут подвергаться дискриминации по тем или иным признакам. Ни одна из этих проблем не носит экономического характера Все они скорее морально-этические.

Экономические интересы всегда можно урегулировать, всегда можно пойти на какой-то компромисс, что будет огромным преимуществом политики, основанной на экономических интересах. "На безрыбье и рак рыба", — высказывание, отнюдь не лишенное смысла. Но "половина ребенка" в библейской притче о том, как Соломон разрешил непростую спорную ситуацию, — это уже не человек, а расчлененное тело. Никакого компромисса в данном случае быть не может. Например, с точки зрения защитника окружающей среды, "половина вида, которому угрожает опасность вымирания", — это просто исчезающий вид.

Эти проблемы только усиливают кризис современного государства. Да, масс-медиа по-прежнему склонны освещать события в Вашингтоне, Лондоне, Берлине или Токио с экономической точки зрения. Но все чаще лоббисты, "проталкивающие" те или иные законопроекты и влияющие на действия правительства, защищают не экономические интересы. Они предпочитают "проталкивать" то, что они сами, а также их хозяева считают моральным, этичным и не противоречащим культуре. И каждое из этих новых моральных соображений, представляемых той или иной новой организацией, претендует на право считаться абсолютным. Попытка подсунуть им "рака" вместо "рыбы"— это уже не компромисс. Она воспринимается как измена, особо тяжкое преступление.

Таким образом, в обществе организаций отсутствует какая-то единая объединяющая сила, которая сводила бы отдельные организации в некую коалицию. Традиционные партии — возможно, наиболее успешные политические творения XIX столетия — уже не в состоянии объединить разнородные группы и зачастую противоположные точки зрения во имя прихода к власти и ее удержания. Напротив, партии становятся полями сражений за влияние на эти группы, причем каждая сторона сражается за абсолютную победу и не согласна ни на что иное, кроме полной и безоговорочной капитуляции противника.

В связи с этим возникает вопрос: как должно вести себя государство? В странах, где существует традиция сильной и независимой бюрократии, в частности в Японии, Германии и Франции, все еще не прекращаются попытки скрепить государство таким проверенным средством, как государственная служба. Но даже в этих странах сплоченность государства подвергается все большим испытаниям на прочность так называемыми "специальными интересами" и, главное, внеэкономическими, морально-этическими, особыми интересами.

Со времен Макиавелли, т.е. на протяжении пяти столетий, политическая наука сосредоточена, в основном, на вопросах власти. Макиавелли — а также политологи и политики, жившие после него, — полагали само собой разумеющимся, что правительство может функционировать лишь тогда, когда оно располагает властью. В настоящее время все чаще возникают совсем иные вопросы. Какие функции может и должно выполнять государство, и только государство? Как должно быть организовано государство, чтобы оно могло успешно выполнять эти функции в обществе организаций?

В XXI столетии мы, несомненно, станем свидетелями едва ли не самых продолжительных социальных, экономических и политических катаклизмов. Эпоха великих социальных преобразований еще не закончилась. И проблемы, которые нам предстоит решить в ближайшем будущем, могут оказаться еще более серьезными и даже более устрашающими, чем те, с которыми были связаны социальные преобразования XX столетия и с которыми мы уже сталкивались.

Тем не менее у нас нет ни малейших шансов решить эти новые, еще только вырисовывающиеся проблемы, если мы сначала не решим наши насущные проблемы. Если XX столетие было столетием социальных преобразований, то XXI столетие должно стать столетием социальных и политических инноваций.

ГЛАВА 24. ЗАРОЖДЕНИЕ ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСКОГО ОБЩЕСТВА

"Каждому поколению нужна новая революция", — именно к такому выводу пришел в конце своей долгой жизни Томас Джефферсон. Его современник, великий немецкий поэт Гете, несмотря на свой архиконсервативный образ мышления, в старости утверждал, по сути, то же самое: "доводы разума оборачиваются бессмыслицей, а благо — несчастьем."

Джефферсон и Гете выражали разочарование своего поколения результатами эпохи Просвещения и Великой французской революции. Однако то же самое можно повторить и в наши дни, спустя 150 лет. Самые радужные ожидания, связанные с появлением государства всеобщего благосостояния (Государство всеобщего благосостояния — общество, где существует государственная ответственность за благосостояние граждан, которую нельзя возложить ни на самого индивида, ни на частную корпорацию или местную власть. Государство предоставляет льготы и решает проблемы социального обеспечения, особенно в здравоохранении, образовании, обеспечении жильем, поддержании доходов через пособия по безработице, пособий малообеспеченным семьям, денежные доплаты низкооплачиваемым работникам и т.п. Финансирование этих расходов осуществляется государственными страховыми программами и через систему налогообложения, которая уменьшает социальное неравенство за счет перераспределения ресурсов. Первой программой государства всеобщего благосостояния считается система национального социального обеспечения, введенная Бисмарком в Германии в 1880-е годы. — Прим.ред.), основы которого были заложены в имперской Германии, и которое должно было стоять на защите прав самых бедных и обездоленных слоев населения, рухнули. Государство со временем превратилось в "кормушку для бездельников" и повисло непосильным грузом на плечах производителей материальных благ. Учреждения, системы, политика со временем устаревают, как устаревают со временем любые продукты, процессы и услуги. Это происходит с ними, когда они достигают своих целей и даже когда они оказываются несостоятельными. Соответствующие механизмы продолжают работать. Но предположения, на основе которых эти механизмы были разработаны, уже не соответствуют изменившимся реалиям. (Вспомним, например, демографические прогнозы, на основе которых последние сто лет разрабатывались планы медицинского обслуживания и пенсионные схемы во всех развитых странах. Вот уж, действительно, "доводы разума оборачиваются бессмыслицей, а благо — несчастьем".)

Тем не менее "революции", как свидетельствует исторический опыт, — не самое подходящее средство для решения социальных проблем. Революции нельзя прогнозировать, направлять в нужное русло, контролировать. Они приводят к власти "не тех" людей. Хуже всего то, что их результаты, как правило, становятся полной противоположностью задуманному. Лишь через несколько лет после смерти Джефферсона в 1826 году великий анатом государства и политики Алексис де Токвиль (Алексис де Токвиль (1805-1859) — французский государственный деятель, историк и литератор, один из первых европейских исследователей американской государственности. В свое время в книге The Old Regime and the French Revolution ("Старый порядок и революция") писал, что "невозможность одновременного обретения равенства и свободы привела к тому, что французы, забыв о свободе, пожелали сделаться только равными рабами властителя мира". — Прим.ред.) указывал, что революции не уничтожают тюрьмы старого режима — они лишь плодят их. Токвиль доказал, что самым стойким наследием Великой французской революции было укрепление оков, существовавших еще в предреволюционной Франции: подчинение всей страны неконтролируемой и, в принципе, не поддающейся какому-либо контролю бюрократии, а также централизация в Париже всей политической, интеллектуальной, художественной и экономической жизни страны. Главными последствиями революции в России стало новое крепостное право для крестьян, всемогущество силовых ведомств, а также жесткая, коррумпированная, удушающая бюрократия — характерные черты царизма, против которого так горячо и совершенно справедливо выступали русские либералы и революционеры. То же самое можно сказать и о жуткой "культурной революции" Мао.

Конечно, сейчас мы знаем, что "революция" — это "чума" XIX столетия. Впрочем, сейчас революции и связанные с ними мифы полностью себя дискредитировали. Нам уже известно, что "революция" — это не "заря новой жизни", что она результат дряхления, банкротства идей и государственных институтов, неспособности к самообновлению.

Вместе с тем мы знаем, что теории, ценности и любые творения человеческого разума и человеческих рук со временем устаревают и "окостеневают", оборачиваясь "недугами" и "несчастьями".

Таким образом, как в экономике, так и в обществе, как в коммерческих фирмах, так и в государственных учреждениях, нам не обойтись без инноваций и предпринимательства. Это особенно справедливо, если учесть, что нововведения не дают мгновенного эффекта, а происходят постепенно, шаг за шагом: здесь вводится новый продукт, там меняется политика или реформируется государственная структура... Инновацию нельзя запланировать, но можно сфокусировать свои усилия на благоприятной возможности и определенной потребности. Инновации носят временный, преходящий характер и исчезают, если не приносят желаемых результатов. Иными словами, огромное значение инноваций объясняется их прагматическим, а не догматическим характером, их умеренными, а не грандиозными масштабами, тем, что они поддерживают общество, экономику, отрасль, государственную службу или коммерческую фирму в гибком и способном к самообновлению состоянии. Они обеспечивают, по Джефферсону, "революцию для каждого поколения", и они приводят к радикальным изменениям без крови, гражданских войн и концентрационных лагерей, без экономических катастроф. Главное — поставить перед собой определенную цель, выбрать направление действий и контролировать процесс достижения цели.

Нам необходимо предпринимательское общество, в котором инновации и предпринимательство будут носить устойчивый характер. Как менеджмент стал особым органом всех современных учреждений и объединяющим органом нашего общества организаций, так инновации и предпринимательство должны стать неотъемлемым видом деятельности в наших организациях, в нашей экономике и в нашем обществе.

Для этого нужно, чтобы руководители всех наших учреждений превратили инновации и предпринимательство в повседневную, рутинную деятельность, в неотъемлемый элемент своей собственной работы и в неотъемлемый элемент деятельности своей организации.

Неэффективность планирования

Когда мы говорим о государственной политике и функциях, которые должно выполнять государство в предпринимательском обществе, приоритет отдается определению того, "что не сработает" (особенно учитывая, что в наши дни очень популярна политика, которая наверняка "не сработает" в будущем).

"Планирование" — в общепринятом понимании этого термина — фактически несовместимо с предпринимательским обществом и экономикой. Инновации действительно должны носить целенаправленный характер, а предпринимательством действительно нужно управлять. Но инновации должны иметь децентрализованный характер, они должны быть "ситуативными", автономными, конкретными и микроэкономическими. Лучше, если они начинаются с чего-то небольшого, экспериментального, гибкого. По сути, благоприятные возможности для инновации обнаруживаются только на "передовой" рынка, как можно ближе к реальным людям и реальным продуктам. Инновационные возможности обнаруживаются не в правилах, с которыми планировщику приходится иметь дело в силу необходимости, а в исключениях из правил — в неожиданном, в несоответствии, в разнице между "наполовину полным" и "наполовину пустым" стаканом, в слабой связи, обнаруживающейся в том или ином процессе. Когда отклонение станет "статистически значимым" и, следовательно, хорошо заметным, уже слишком поздно планировать инновацию. Инновационные возможности не приходят на ураганной волне — их приносит легкое дуновение ветерка

Систематическая ликвидация

Одним из фундаментальных изменений, которые произошли за последние 20 лет в наших представлениях об окружающем мире и которые связаны с поистине революционным переворотом в нашем сознании, стало понимание того, что государственная политика и государственные органы — творение рук человека, а не Господа Бога, и что, следовательно, они достаточно быстро устареют. Это, пожалуй, единственное непреложное правило, которое справедливо во всех случаях жизни. Тем не менее политика по-прежнему исходит из старого, как мир, предположения о том, что государство как таковое неотъемлемо от общества и потому "вечно". Именно поэтому в государстве до сих пор не появилось ни одного политического механизма, который пришел бы на смену устаревшей, неэффективной и непродуктивной практике управления, существующей ныне.

Иными словами, средства, которыми мы владеем, уже не срабатывают. В Соединенных Штатах Америки в последнее время, как грибы после дождя, появляются так называемые sunset laws, т.е. законы о периодических ревизиях государственных учреждений для ликвидации "лишних" структур. Эти законы предписывают ликвидацию государственного учреждения или прекращение действия публичного закона через определенный период времени, если только их действие не будет возобновлено в установленном законом порядке. Однако "периодическая ликвидация" себя не оправдала — частично из-за отсутствия объективных критериев, с помощью которых можно определить, когда то или иное государственное учреждение или публичный закон устаревают, частично по причине отсутствия четко определенного процесса ликвидации, но, главным образом, по причине того, что мы до сих пор не научились разрабатывать новые или альтернативные методы достижения целей, во имя которых писались законы или создавались теперь уже неэффективные государственные учреждения. Разработка принципов и процессов, которые позволили бы сделать "периодическую ликвидацию" осмысленной и эффективной, — это одна из важных социальных инноваций, которая нам еще предстоит, причем как можно быстрее. Наше общество уже готово к этому.

Дата добавления: 2014-10-31