Особенности речи в личностно ориентированном общения. 1 страница

17-7621

14-7621

'2-7621

6-7621

Глава 2. Истоки и основные этапы развития теории коммуникации

2.1. Проблемы коммуникации в истории социально-философской мысли 83

Онтологизируя языковую проблематику герменевтики, Хайдег-гер способствует превращению герменевтики в учение о бытии, за­крепляя тем самым ее философский статус. По его мнению, герме­невтика имеет дело не столько с правилами интерпретации текс­тов, теорией лингвистического понимания, сколько с нашим общим отношением к миру, в котором мы живем. По сути дела, она представляет собой феноменологическое определение специфики самого человеческого существования, поскольку понимание и ин­терпретация составляют фундаментальные способы человеческого бытия и механизмы коммуникации, и потому он рассматривает фи­лософию как герменевтическую интерпретацию этого бытия.

Большое влияние на современную философию оказали герме­невтические идеи Г.Г. Гадамера (1900—2002), ученика М. Хай-деггера, автора классического труда «Истина и метод» (1960). Гада-мер критически осмысливает предшествующую герменевтическую традицию, в первую очередь учение Ф. Шлейермахера, который стремится к исторической реконструкции прошлого состояния произведения искусства (текста) через реконструкцию его культур­ного контекста. Для Гадамера такая реконструкция («репродукция прошлой продукции») «не более осмысленна, чем реставрация про­шлой жизни». Цель'ю герменевтического искусства должно стать не «вживание в мир автора», а представление этого мира «в себе» для актуализации его для себя.

Развивая предложенный Хайдеггером «онтологический пово­рот» герменевтики к проблеме языка, Гадамер в качестве важней­шей выделяет категорию «предпонимание» — совокупность «пред­рассудков», «предсуждений», «предмнений», «предвосхищений», определяющихся традицией «горизонт пониманий». Централь­ным, обусловливающим все остальные является понятие предрас­судка — «это суждение, которое имеет место до окончательной про­верки всех фактически определяющих моментов» (Гадамер). Следо­вательно, предрассудок — не обязательно ложное суждение, в нем могут быть как положительные, так и отрицательные моменты. Предрассудки, по Гадамеру, — это элементы традиции, живущие в современности, это связь истории и современности.

Поскольку любая традиция нерасторжимо связана с языком, в нем выражается и им в определенной степени обусловлена, по­стольку главным предметом и источником герменевтической реф­лексии должен стать язык как структурный элемент культурного це­лого. Язык кроме переносимого смысла сохраняет объективные и субъективные предпосылки понимания. Язык, по Гадамеру, есть мир, который окружает человека, без языка невозможны ни жизнь, ни сознание, ни мышление, ни чувства, ни общество, ни история

и т.д. Все, что связано с человеком, находит свое отражение в языке. Язык есть не только «дом бытия» (Хайдеггер), но и способ бытия человека, его сущностное свойство. Язык является условием познавательной деятельности человека. Таким образом, понимание из модуса познания превращается в модус бытия. Принципом и ис­точником действительного понимания и взаимопонимания являет­ся диалог, разговор, коммуникация.

Идеи Гадамера существенно переориентируют устремления гер­меневтики как философско-методологической дисциплины. Она обретает еще большую философскую значимость, становится уче­нием о человеческом бытии и коммуникации.

В последние десятилетия монополия герменевтики на разработ­ку проблематики понимания текста оказалась несколько ослаблена: герменевтическая методология либо дополняется психоаналити­ческой и структуралистской, либо исследуется как эпистемологи-ческая и логическая проблема.

Неопозитивизм (или аналитическая философия) складывается в на­чале XX в. в рамках философского позитивизма; это «антиметафи­зическое», аналитическое направление, знаменующее «лингвисти­ческий поворот» философии. Новое направление объявило, что философия имеет право на существование не как метафизика, «мышление о мире», а лишь как «логический анализ языка». С точки зрения неопозитивизма все наше знание о мире дают толь­ко конкретные эмпирические науки. Философия же не может вы­сказать о мире ни одного нового положения сверх того, что гово­рят о нем отдельные науки, не может создать никакой картины мира. Ее задача состоит в логическом и лингвистическом анализе и прояснении тех положений науки и здравого смысла, в которых может быть выражено наше знание о мире.

Аналитическая философия представлена, прежде всего, школа­ми логического позитивизма и лингвистической философии. Фило­софские исследования в них носят характер аналитической проце­дуры, которая у логических позитивистов ориентирована на «со­вершенный язык» формальной логики, а в лингвистической фило­софии — на естественный язык.

Сведением философии к логическому анализу неопозитивизм обязан в первую очередь Б. Расселу, который использовал для этого достижения математической логики. Рассел полагал, что метод ло­гического анализа может способствовать разрешению философ­ских проблем (собственно, сами эти проблемы имеют логическую природу), и объявил, что логика составляет сущность философии. Р. Карнап еще более сузил понимание философии, сведя объект ее исследования к логико-синтаксическому анализу языка и объявив,

Глава 2. Истоки и основные этапы развития теории коммуникации

2.1. Проблемы коммуникации в штории социально-философской мысли 85

что философские проблемы — это не что иное, как языковые про­блемы.

Логический позитивизм. Сосредоточенность на частные логико-методологических исследованиях, на анализе языка науки характе­ризует деятельность так называемого Венского кружка ^Ф. Вайс-ман, Г. Ган, К. Гедель, Р. Карнап, О. Нейрат и др.), возникиего в на­чале 1920-х гг. и просуществовавшего вплоть до начала Второй ми­ровой войны и заложившего основы логического позитивизма.

Представители этого направления обратили внимание на то, что обычный язык создает массу заблуждений и мнимых проблем. Из них по большей части и состоит традиционная философия. Чтобы их избежать, необходимо сформировать совершенный язык, не допускающий никаких неопределенностей. Таки и языком должен стать язык математической логики, считал Б. Рассел. Совершенный язык, по мнению логических позитивистов, может включать в себя лишь такие высказывания (предложения), которые являются: а) либо суждениями о фактах и подлежат эмпирической проверке (например, «Вода закипает при температуре 100 градусов и давлении 1 атмосфера»); б) либо логическими выводами, которые имеют внеопытный характер, потому, строго говоря, это не знания, а тавтологии (например, 2 + 2 = 4; А + В = В + А). Последние не несут информации о мире, но всегда являются истинными, по­скольку их истинность определяется всецело правилами языка. К тавтологиям относятся положения математики и логики. Только предложения этих двух видов имеют научный смысл.

Задача философии состоит в том, чтобы очищать научные зна­ния от предложений, которые: не имеют смысла — их нельзя ни оп­ровергнуть, ни подтвердить (например, «Восток завтра будет круг­лый»); хотя и обладают смыслом, но не могут быть проверены эм­пирически (например, «В мире нет ничего кроме движущейся мате­рии»). Таковых большинство в традиционной философии, и они оперируют понятиями, которые нельзя сопоставить ни с какими фактами («материя»).

Процедура проверки предложений на предмет их осмысленнос­ти получила название «верификация». Согласно принципу верифи­кации, только те предложения имеют смысл, которые допускают опытную проверку. Этому принципу логический позитивизм прида­вал огромное значение, однако он не оправдал связанных, с ним на­дежд: не все положения науки можно проверить сегодня, но можно будет проверить некоторое время спустя с развитием эксперимен­тальной техники; историческое знание принципиально не поддает­ся экспериментальной проверке, но прошлое все-таки познается; сам принцип верификации нельзя отнести ни к опытному ни к тав-

тологическому высказыванию_, он имеет явно «метафизическое», философское происхождение.

Осознание методологический недостаточности логического по­зитивизма с его притязаниями на создание «идеального» языка науки (не все научное знание м«жет быть формализовано в логичес­ких конструкциях искусственного языка) привело к возникнове­нию в рамках неопозитивизма лингвистической философии.

Лингвистическая философия — одно из направлений аналитичес­кой философии, получившее развитие в Великобритании, где воз­никли две школы — кембриджская и оксфордская (последняя и по­ныне доминирует в британсжой академической философии), в США и некоторых других страдах Запада в 1930—1960-е гг.

Сторонники лингвистической философии отказываются от жестких логических требований к языку, полагая, что объектом ана­лиза должен быть естественный язык. Впервые метод философско­го анализа естественного язшка был разработан в Кембридже Дж. Муром. Наиболее развернутый вариант лингвистического ана­лиза представлен в трактате Л. Витгенштейна «Философские иссле­дования» (1949).

По мнению Витгенштейна, 1редставления о недостатках естест­венного языка, его так называемых логических нестрогостях, вы­званы стремлением позитивистов навязать языку единую, универ­сальную логику, с тем чтобы упорядочить язык, ликвидировать смы­словые разночтения и многозжачность используемых понятий, за­путывающую двусмысленность, грамматических конструкций и т.д. Витгенштейн же считает, что философские заблуждения устраня­ются путем включения слов и дыражений в органически присущие им контексты человеческой коммуникации. Исходя из разнообра­зия, неоднозначности поняти I естественного языка, его природ­ной подвижности, Витгенштейн предложил вариант анализа, осно­ванный на концепции «языковых игр» и ввел термин «лингвисти­ческие игры».

Особенности игры как явле шя позволяют лучше понять особен­ности языковой реальности. Подобно тому как каждая игра имеет свои правила, так "и в языке существуют различные правила, где формальная логика образует жего лишь один класс таких правил. Поскольку каждая игра имеет свои собственные правила, следова­тельно, нет единой универсалжной игры, одних и тех же правил и одинаковых способов достиже шя целей. Эта особенность игры по­зволяет кардинально пересмотреть соотношение логики и языка: уподобление логики правилам игры накладывает запрет на любые попрытки подчинить язык еданым логическим правилам, поста­вить логику над языком.

Глава 2. Истоки и основные этапы развития теории коммуникации

2.1. Проблемы коммуникации в истории социально-философской мысли 87

Лингвистических игр бесконечно много, как бесконечно много способов использования слов, знаков, словосочетаний. Эта множе­ственность не есть что-то фиксированное, данное раз и навсегда: одни игры рождаются, другие — стареют и исчезают. Само слово «игра» указывает на то, что язык, говорение, будучи типом актив­ности, составляют неотъемлемую часть жизни. Множественность лингвистических игр Витгенштейн демонстрирует на следующих примерах: «Отдавать приказы или выполнять их... Решать арифме­тические задачи... Переводить с одного языка на другой... Спраши­вать, благодарить, проклинать, приветствовать, молить» (Витгенш­тейн Л. Философские работы. Ч. 1. М., 1994. С. 91).

Перечисление и анализ различных примеров лингвистических игр означает уже не формально-логический анализ, а просто опре­деление «фактического употребления» слов и словосочетаний. Для сторонников лингвистической философии «фактическое употреб­ление» означает использование слов, значение которых нас инте­ресует, в течение достаточно длительного времени достаточным числом серьезных и ответственных лиц, знающих соответствую­щий предмет или соответствующие обстоятельства. В сущности, имеется в виду решающая роль языковых конвенций.

Таким образом, лингвистический анализ есть процедура выясне­ния фактического употребления слов репрезентативной группой говорящих по интересующему предмету. Если некоторое выраже­ние фактически употребляется, то бессмысленно уже говорить, ис­тинно оно или нет. Вопрос об истине есть вопрос факта, а не нормы. Высказывать нечто и высказывать истину — это одно и то же, хотя мы можем ошибаться относительно употребления того или иного слова или выражения.

Доктрина лингвистической философии, по сути, свелась к опи­санию обыденного языка, фактическое употребление которого представляет научный интерес. Однако интерес только к обыден­ному языку, а не к миру натолкнулся на трудности научного позна­ния и интерпретации. Обыденного языка, свободного словоупот­ребления и вольного построения грамматических конструкций здесь явно недостаточно. Утверждение Витгенштейна о том, что логической необходимости в точном смысле не существует и что логическая связь не «вынуждает» нас сделать определенный вывод, а только «побуждает» к этому, противоречит природе логического вывода, который действительно обладает «принудительным» ха­рактером, заставляющим прийти к определенному заключению. Применение игровой модели языка к анализу логической пробле­мы означало возврат к конвенционализму — логический выбор есть «мой выбор».

Таким образом, идея плюрализма методов связана у Витгенштей­на с релятивизмом в теории познания (признак относительности нашего знания), а констатация решающей роли языковых конвен­ций носит смысл растворения реальности в контекстах различных «языковых игр».

Пристальным интересом к обыденному языку отмечены иссле­дования Дж. Остина (1911—1960) — видного представителя лин­гвистической философии из Оксфорда. Как и многие его коллеги, он работал в сфере обычных словоупотреблений, пафос его работ направлен против неверного, т.е. нарушающего логику естествен­ного языка, употребления слов и целых фраз. Анализируя различ­ные лингвистические единицы в работе «Как сделать вещи слова­ми» (1965), Остин показал отличие индикативных (констатирую­щих) высказываний от перформативных (исполнительных). Пер­вые содержат некую констатацию, описание (например, «Завтра я иду на работу») и могут быть истинными или ложными; вторые ука­зывают на исполнение какого-либо действия («Обещаю, что завтра я пойду на работу») и могут быть удачными или неудачными. Свою концепцию Остин назвал «теория речевых актов», где им был вве­ден ряд новых понятий: локутивный акт — акт говорения самого по себе; иллокутивный акт — акт осуществления одной из языковых функций (вопрос, оценка, команда, информация, мольба и пр.); перлокутивный акт — целенаправленное воздействие на мысли и чувства человека, провоцирующее определенную реакцию (убежде­ние, обман, изумление, запутывание и т.д.). Теория Остина и вве­денные им понятия оказались востребованными современной лин­гвистикой и логикой. Сам же Остин надеялся, что на основе его установок и в результате коллективной деятельности его сторонни­ков возникнет новая дисциплина — лингвистическая феноменоло­гия, являющаяся симбиозом философии и лингвистики.

Семиотика в XX в. получила дальнейшее развитие. Будучи одним из ответвлений философского позитивизма, сегодня семиотика по­лучила статус самостоятельной научной дисциплины. Основы семи­отики, заложенные Ч. Пирсом, нашли свое развитие в работах Ч. Морриса (1901—1979). Моррис начал свою карьеру как инже­нер, затем через биологию и психологию пришел к философии. Широкую известность ему принесла книга «Основы теории зна­ков» (1938). Знакам посвящена и другая, ставшая классической ра­бота «Знаки, языки и поведение» (1946).

Центральными понятиями новой дисциплины стали понятия знака и семиозиса. Знак определяется как некий предмет (явление, событие), который выступает в качестве представителя (заместите­ля) некоторого другого предмета и используется для приобрете-

Глава 2. Истоки и основные этапы развития теории коммуникации

2.1. Проблемы коммуникации в истории социально-философской мысли 89

ния, хранения, переработки и передачи информации. Знаки могут быть как языковыми, так и неязыковыми. Семиозис определяется Моррисом как процесс, при котором некое явление функциониру­ет в качестве знака. Этот процесс включает в себя три очевидных компонента: то, что функционирует как знак — знаковый провод­ник; то, к чему знак относится, — десигнат; эффект, произведенный на интерпретатора, благодаря чему вещь становится для него зна­ком. Например, если 5 есть знаковый проводник, О — десигнат, / — интерпретатор, тогда знак можно охарактеризовать следующим об­разом: 5 есть для /знак О в той мере, в какой /осознает /) благодаря присутствию 5; Отсюда следует, что семиозис — это «осознание-по-средством-чего-то». Посредник — это знаковый проводник, дейст­вующее лицо — интерпретатор, предмет осознания — десигнат; в предлагаемой формулировке появляется еще один, четвертый ком­понент: осознание есть интерпретация.

Триада, возникающая из отношений знакового проводника, де--сигната и интерпретатора, позволяет изучать три важнейших диа-дичных отношения: одних знаков с другими знаками, знаков с соот­ветствующими объектами, знаков с интерпретатором.

Три семиотических измерения состоят из синтактики, семанти­ки и прагматики. Синтактика изучает отношения знаков между собой, т. е. структуры сочетаний знаков и правил их образования и преобразования безотносительно к их значениям и функциям зна­ковых систем. Семантика трактует отношения знаков с их десигна­тами как объектами, ими обозначаемыми. В вопросе об «истиннос­ти» всегда возникает проблема взаимоотношений знаков с вещами; десигнат знака — это предмет, который знак может обозначить. Прагматика изучает отношения знаков с интерпретатором. По­скольку знаки толкуют живые существа, то речь идет о биотических аспектах семиозиса, т.е. психологических, биологических и социо­логических феноменах, которые имеют отношение к функциони­рованию знаков. Моррис дает следующую формулировку семиоти­ческого процесса: «Толкователь знака есть организм, толкуемое — одежды органического существа, которые с помощью знаковых проводников играют роль отсутствующих предметов в проблема­тичной ситуации, как если бы последние присутствовали». Благода­ря семиозису «организм осознает интересующие его свойства от­сутствующих предметов и ненаблюдаемые свойства присутствую­щих объектов». В этом состоит инструментальная важность знаков. Язык в полноте семиотического смысла термина, заключает Мор­рис, есть не что иное, как интерсубъективная коллекция знаковых проводников, применение которых детерминировано синтаксичес­кими, семантическими и прагматическими правилами.

Рассматривая лингвистические (языковые) знаки, Моррис пред­лагает следующую их классификацию на основании разных спосо­бов обозначения: 1) идентификаторы — знаки, отвечающие на во­прос «где?»; 2) десигнаторы — знаки, ставящие интерпретатора перед вопросом «что такое?»; 3) оценочные — знаки, связанные с предпочтением, отвечающие на вопрос «почему?»; 4) прескриптив-ные — знаки, отвечающие на вопрос «как?»; 5) формирующие, или знаки систематизации, направляющие поведение интерпретатора в отношении других знаков.

Кроме того, различаются четыре способа использования зна­ков: информативный, ценностный, стимулирующий и систематизи­рующий. Комбинируя способы обозначения и способы использова­ния знаков, Моррис создает классификацию различных типов дис­курса, которые образуют дискурсивное пространство. Так, научный дискурс нацелен на получение истинного знания (информации), политический дискурс стимулирует соответствующие данному типу общества действия, моральный дискурс оценивает действия с точки зрения предпочтения и т.д.

Личность, отмечает Моррис в работе «Знаки, язык и поведе­ние», способная увидеть знаковые феномены с точки зрения семи­отики, более восприимчива к знаковым ресурсам культуры. В тече­ние всей своей жизни, с самого момента рождения, человек на­ходится под непрерывным воздействием знаков, без них люди не мыслят своего существования, достижения поставленных целей. Сознательное отношение к дискурсивным типам, их функциям и использованию поможет человеку избежать манипуляций со сторо­ны других и уберечь автономию своего сознания и поведения.

Критическая философия Франкфуртской школы во второй полови­не XX в. в лице одного из ведущих своих представителей Ю. Хабер-маса заострила вопрос о роли и значении коммуникации в совре­менном западном обществе.

Ю. Хабермас (р. 1929) — немецкий философ и социолог, автор многочисленных работ по теории общества. Главным трудом Хабермаса является двухтомная «Теория коммуникативного дейст­вия» (1981), лежащая в русле критической философии. Работа Ха­бермаса по существу представляет широкомасштабную теорию об­щества. Критическая установка предшественников Хабермаса осно­вывалась на пессимистической оценке перспектив современного общества, которое выросло из безграничной веры в могущество че­ловеческого разума, утвердившейся в новоевропейской культуре и философии.

Разум в теоретических построениях критической философии предстает как инструмент, «инструментальный разум», определяю-

Глава 2. Истоки и основные этапы развития теории коммуникации

2.2. Современные концепции коммуникации

щий характер современной цивилизации и ведущий к дифициту гу­манности и чудовищному диктату во всех сферах жизни. «Инстру­ментальный разум» — понятие, берущее начало в философии Ново­го времени (у Р. Декарта) с ее учением о человеке как хозяине при­роды. Это понятие широко используется и в программном для Франкфуртской школы труде М. Хоркхаймера и Т. Адорно «Диалектика Просвещения» (1948). Инструментальный разум отра­жает характер субъект-объектного отношения человека к природе, которое, в свою очередь, проецируется и на отношение человека к | человеку, поскольку человек — природное существо и им как при- ^ родным существом тоже можно управлять. Выдвигая притязания инструментального господства над природой, человек отчуждает себя от природы вообще и своей природы в частности. Следствием такого отчуждения становятся мировые войны, тоталитарные ре­жимы, технократия и т.п.

Чтобы преодолеть такое состояние общества, надо, по мнению Адорно и Хоркхаймера, преодолеть инструментальное отношение к человеку и создать общество подлинно человеческих отношений. Вместе с тем, ссылась на такие явления, ограничивающие челове­ческую волю, свободу, возможности, как массовая культура, фашизм и др., они утверждали, что человек не в состоянии определять те | или иные взаимосвязи в обществе, характер общественных отно^ шений в целом. Поэтому их концепция в целом имела пессимисти­ческий характер.

Хабермас не разделяет пессимистического диагноза современное^ I ти своих предшественников, ему свойственна скорее оптимистичес- * кая точка зрения и расчет на обновление общества. Его также беспо­коит исчезновение моральности как основы межчеловеческих* отношений в онаученном, рационализованном западном обществе.] Однако он видит возможность общественного обновления в прими-| рении технической целесообразности и экономических возможное--тей с моральными требованиями. Полем их примирения выступает! коммуникация. Коммуникация как деятельность, опосредованная? символами, опирается на строгие нормы, признаваемые сообществ] вом совместно живущих и общающихся между собой людей.

Такая коммуникация позволяет избежать тотального господства» разрушающего личность, дает человеку возможность ему сопротив­ляться. В «Теории коммуникативного действия» нормы социаль^ ной жизни и социального действия устанавливаются в результате; «формально-прагматического дискурса», когда должно победить «непринужденное принуждение» со стороны лучшего аргумента. Позитивную роль дискурса Хабермас видит в том, что он, в о - п е р-в ы х, выступает средством социализации, образования и воспита|

ния; во-вторых, дискурс как форма коммуникации втягивает людей в отношение признания, в ходе которого высказывания другого понимаются, рефлексируются, интерпретируются, кри­тикуются, уточняются и, наконец, принимаются или отвергаются; в-третьих, дискурс вынуждает высказывать собственные мнения от первого лица, которые подвергаются столь же тщательной кри­тике и проверке; в-четвертых, дискурс способствует достиже­нию консенсуса.

Консенсус является следствием коммуникации, в ходе которой участники признают друг друга как равноправные социальные партнеры. Его функции состоят в том, чтобы предупреждать при­нуждение со стороны как отдельных лиц, так и учреждений об­щественного характера, а также способствовать интеграции общества.

2.2. СОВРЕМЕННЫЕ КОНЦЕПЦИИ КОММУНИКАЦИИ

В современной коммуникативистике выделяется несколько кон­кретно-научных подходов к изучению коммуникации.

Во-первых, это различные подходы технократического и ин-теракционного характера.

Во-вторых, в рамках интеракционизмаученые разделились в решении вопроса о том, как объяснить коммуникацию — ссылками на индивидуальную осознанную деятельность или в качестве произ­водной от социальной структуры. Дебаты о коммуникации в подоб­ных терминах занимают одно из центральных мест в современной социологии, психологии и культурологии. В рамках именно этих наук складывались основные теоретико-методологические подхо­ды к коммуникации и предпринимались различные попытки при­мирить объективную структуру и субъективную волю.

Технократические подходы к изучению коммуникации были обусловлены спецификой конкретно-исторических условий и само­го предмета исследования. После Второй мировой войны роль тех­нических средств коммуникации в распространении знаний, куль­туры и формировании личности стала центральной темой и в кри­тических концепциях, разоблачающих отрицательные стороны Массовой культуры, и в работах современных футурологов, пред­сказывающих наступление «технотронной эры» и «информацион­ного общества».

Так возникли концепции технологического детерминизма, наи­более известной среди которых является теория информационного об-

Глава 2. Истоки и основные этапы развития теории коммуникации

2.2. Современные концепции коммуникации

щества, рассматривающая современные технические средства ин­
формации в качестве важнейшего стимула и источника социально­
го развития. Один из основоположников данной теории Д. Белл по­
лагал, что США и многие европейские страны становятся инфор­
мационными обществами, основанными не на индустриальном
производстве с его традиционными отраслями, а на новейших ин­
формационных технологиях и производстве нового знания (пе\у
есопоту, е-соттегсе). Явным признаком такой трансформации
становится повышение значения высшего образования. Знание';
превращается в ключевой источник новшеств и основу социальной!
организации и техноструктуры (Дж. Гэлбрейт). |
По сути, это новый тип цивилизации, который характеризуется)
ускоренной автоматизацией и компьютеризацией процессов про­
изводства и управления, новыми техническими системами получе­
ния, переработки, передачи и хранения информации, интеллектуа-.
лизацией производственной деятельности, информатизацией всех
сфер общественной жизни, повышением качества жизни, измене­
нием социальной структуры общества и т.д. Из-за возрастания рол
знаний, информации и средств коммуникации такое общество на
зывают информационным.

Очевидно, что новые системы связи, способные мгновение
передавать информацию практически в неограниченном объеме I
на любое расстояние, кардинально меняют облик человечества,]
ведут к принципиально новому состоянию культуры и цивили
зации. *

Вместе с тем теория информационного общества с ее оптимис
тической верой в цивилизующую мощь информационных технолс
гий проявила определенную методологическую недостаточность
Сегодня абсолютное большинство авторов, рассуждающих о ново!
эпохе, обеспокоено тем, что в наиболее развитых странах Запад*
технико-экономический компонент не просто доминирует, н<|
подчас подавляет культурно-этическую составляющую общества
В этой связи актуальной становится задача перехода от техногеК
ной, в том числе информационной, цивилизации к антропогенно?
в которой основной ценностью должен стать человек, а не техник
Технический аспект новой цивилизации является лишь средство)!
достижения этой цели. •

К категории технократических может быть отнесена концепц! канадского социолога и культуролога, теоретика коммуникаци ных технологий Г. М. Маклюэна (1911—1980). Маклюэн счи себя учеником канадского историка экономических структур Г. ниса, увидевшего в технологии коммуникаций формообразующу силу всякой культуры и причину эволюции общества.

Основным двигателем истории, согласно Маклюэну, является смена технологий, которую в свою очередь вызывает смена способа коммуникации. Канадский ученый считал, что тип общества в зна­чительной мере определяется господствующим в нем типом комму­никации, а человеческое восприятие — скоростью передачи инфор­мации. Исторические формы коммуникаций он уподоблял галакти­кам, которые могут встречаться, проходить одна через другую, ме­нять свою конфигурацию.

Дата добавления: 2014-10-15