Основы философии науки. связано с субъектом и используемыми им средствами познания

F

связано с субъектом и используемыми им средствами познания. Абстрагируясь от всякой соотнесенности с познающим субъек­том, естествознание претендовало на статус точной науки о при­родных телах. Гуссерль спрашивал: «Что может сказать наука — о нас, людях, как субъектах свободы? Само собой разумеется — ничего». Новое математическое естествознание делало большие успехи, но, как считал Гуссерль, это происходило за счет утраты им связи с гуманистической стороной жизни: все больше и боль­ше естествознание «технизируется». Можно сказать, что новоев­ропейская научная рациональность вытеснила античное понима­ние разума.

К этому следует добавить, что классическая наука выбрала из четырехчленной причинности, предложенной Аристотелем для объяснения явлений (целевая, формальная, материальная, дей­ствующая), только действующие и материальные причины, кото­рые хорошо согласовывались с механистическим толкованием при­роды. Поскольку физика отделилась от метафизики, умозритель­ной философии (ср. ньютоновское: «Физика, бойся метафизики!»), то физика ограничилась исследованием действующих и матери­альных причин, оставив метафизике изучение целевых и формаль­ных причин. Полное, истинное и окончательное объяснение при­родных явлений считалось завершенным, если изучаемые явле­ния сводились к механической системе, из которой устранялась качественная определенность вещей и явлений. Объяснение сво­дилось к поиску механических причин и субстанций, а обоснова­ние — к редукции знания о природе, к принципам механики. Не случайно этот период развития науки получил название механис­тического.

В-третьих, не отказываясь от открытой античной философи­ей способности мышления работать с идеальными объектами, на­ука Нового времени сузила их спектр: к идее идеальности присо­единилась идея артефакта (сделанной вещи), несовместимая с чи­стым созерцанием, открытым античной рациональностью. Науч­ная рациональность признала правомерность только тех идеаль­ных конструктов, которые можно контролируемо воспроизвести, сконструировать бесконечное количество раз в эксперименте. Сво­боде интерпретации мира был положен предел: в научную карти­ну мира впускалось только то, что можно практически объективи­ровать и проконтролировать. Эксперимент по своей сути и есть

Глава VI. Научные традиции и научные революции...

возможность препарировать мир в идеальном плане с последую­щим контролируемым воспроизводством.

Галилей ввел теоретически спроектированный эксперимент вместо эмпирического фиксирования наблюдаемых явлений при­роды. Мыслительным инструментом теоретических вопросов, уп­равляющих таким экспериментом, стала математика. Идея мате­матизации природы, осуществленная родоначальником науки Г. Галилеем, способствовала тому, что бесконечная природа пре­вратилась в прикладную математику. Научным признавалось то, что могло быть конструировано и выражено на языке математи­ки. При этом первые ученые не занимались обоснованием право­мочности математизации природы, а также выяснением предпо­сылок математической объективации. Если в античности матема­тика имела духовно-мистический смысл в контексте космического Разума, то Галилей начинает использовать ее как просто технику счета. Наука отделилась от философии (такого разделения не было в античности) и превратилась в исследовательскую технику.

В-четвертых, основным содержанием тождества мышления и бытия становится признание возможности отыскать такую одну-единственную идеальную конструкцию, которая полностью соот­ветствовала бы изучаемому объекту, обеспечивая тем самым од­нозначность содержания истинного знания. Сконструированные с помощью мышления математические модели, алгоритмы, тео­ретические конструкты рассматривались как полностью адекват­ные действительности.

Научная рациональность претендовала на познание действи­тельности «как она есть сама по себе» без примеси человеческой субъективности. При этом задача приспособить мысли, понятия, представления к содержанию изучаемого явления ставилась в зависимость от адекватного употребления языка. Например, Л. Больцман уже в конце XIX в. писал: «Мы должны сочетать слова так, чтобы они во всех случаях наиболее адекватным обра­зом выражали «данное», чтобы установленные между словами взаимосвязи были по возможности везде адекватны взаимосвя­зям действительного». В классической философии существовало убеждение, что «если слово что-нибудь обозначает, то должна быть какая-то вещь, которая имеется им в виду».

Непосредственную связь мышления и языка отстаивал Ге­гель. Он считал, что логические категории мышления отложи-

Дата добавления: 2014-10-15