Основы философии науки. Глава IX. Наука как социальный институт

Глава IX. Наука как социальный институт

язык). Возникает трехчленная формула: объект-язык — речевая деятельность/письменность — субъект-язык. Оперирование с объект-языком, хранящимся в книгах, памяти компьютеров и прочих материальных формах, позволяет оперировать с инфор­мацией в «чистом виде» без примеси впечатлений интерпретатора и издержек речевых преобразований. Объект-язык понимается как часть социальной знаковой деятельности, существующей незави­симо от индивида и втягиваемой в сферу индивидуальной рече­вой деятельности. Субъект-язык есть непосредственная личност­ная оболочка мысли, представляющая собой своеобразную рече-оперативную модель ситуации, это индивидуальный, субъектив­ный перевод объект-языка. Он совершается в актах речи, в систе­ме высказываний. Степень адекватности такого перевода имеет широкую шкалу приближений и зависит от индивидуального опы­та, развития личности, богатства ее связей с миром культуры.

Для трансляции знания важны методы формализации и ме­тоды интерпретации. Первые связаны с претензией контролиро­вать всякий возможный язык, обуздать его посредством закона, определяющего то,.что возможно сказать. Вторые — с претензи­ей заставить язык расширить свое смысловое поле, приблизиться к тому, что говорится в нем, но без его участия.

Трансляция научного знания предъявляет к языку требование сделать его нейтральным, отшлифовать, лишить индивидуаль­ности и представить точным отражением бытия. Идеал такой си­стемы закреплен в позитивистской мечте о языке как копии мира. Подобная установка стала основным программным требованием анализа языка науки Венского кружка. Однако истины дискурса (рече-мысли) оказываются в «плену» менталитета. Язык образует собой вместилище традиций, привычек, суеверий, «темного духа» народа, вбирает в себя родовую память, язык говорит из собствен­ных глубин.

«Языковая картина» есть отражение мира естественного и мира искусственного. Это понятно, когда тот или иной язык в силу определенных исторических причин получает распространение в иных районах земного шара. Например, языковая картина, сло­жившаяся в испанском языке на родине его носителей, т. е. на Пиренейском полуострове, после завоевания испанцами Амери­ки стала претерпевать существенные изменения. Носители испан­ского языка оказались в новых природных и социально-эконо-

мических условиях Южной Америки. Зафиксированные ранее в лексике значения стали приводиться в соответствие с ними. В результате между лексическими системами испанского языка на Пиренейском полуострове и в Южной Америке возникли значи­тельные различия.

Вербалисты — сторонники существования мышления только на базе языка — связывают мысль с ее звуковым комплексом. Однако отечественный психолог Л. Выготский замечал, что рече­вое мышление не исчерпывает ни всех форм мысли, ни всех форм речи. Есть большая часть мышления, которая не будет иметь не­посредственного отношения к речевому мышлению. Сюда следу­ет отнести инструментальное и техническое мышление и вообще всю область так называемого практического интеллекта. Иссле­дователи выделяют невербализированное, визуальное мышление и показывают, что мышление без слов также возможно, как и мышление на базе слов. Словесное мышление — это только один из типов мышления. «Не все говорящие мыслят» — вспоминает­ся в связи с этим сентенция, часто адресуемая уникальному суще­ству — попугаю. И если бы слова в полной мере представляли процесс мышления, тогда воистину «великий болтун был бы ве­ликим мыслителем», а патологии нейрофизиологических процес­сов, когда человек «работает на подкорке», вскрывали бы неизве­данные глубины мышления. Современные исследователи вопро­са соотношения мышления и языка закрепляют определяющую роль за мышлением.

Наиболее древний способ трансляции знания фиксируется те­орией об именном происхождении языка. В ней показывалось, что любая сложная ситуация в жизнедеятельности, например, охота на дикого зверя, для ее благополучного исхода требовала фиксированного разделения индивидов на группы и закрепления за ними с помощью имени частных операций. В психике перво­бытного человека устанавливалась прочная рефлекторная связь между трудовой ситуацией и определенным звуком — именем. Там, где не было имени-адреса, совместная деятельность была невозможна. Имя-адрес выступало в качестве средства распреде­ления и фиксации социальных ролей. Имя выглядело носителем социальности, а определенный в имени человек — временный исполнитель данной социальной роли.

Дата добавления: 2014-10-15