Можно выяснить причину, по которой вещи случаются определенным способом, если можно показать, что этот способ осуществляется большим количеством способов, чем другой способ. 29 страница

Позвольте мне сформулировать свой критерий исторической важности.

Млекопитающие в целом (а люди среди них) придают огромное значение не эпизодам, а паттернам своих отношений. Когда вы открываете дверцу холодильника, а кошка подходит и начинает издавать определенные звуки, она говорит не о печенке или молоке, хотя вы можете прекрасно знать, что она этого хочет. Вы можете правильно догадаться и дать ей это (если только это есть в холодильнике). В действительности кошка говорит нечто об отношениях между нею и вами. Если перевести ее сообщение в слова, это было бы нечто вроде: "Зависимость, зависимость, зависимость". Фактически она говорит о весьма абстрактном паттерне в рамках отношений. Ожидается, что из этого высказывания о паттерне вы пойдете от общего к частному, к дедукции "молока" или "печенки".

Это принципиально важно. Это и значит быть млекопитающим. Они озабочены паттернами отношений, ставящими их в положение любви, ненависти, уважения, зависимости, доверия и прочих подобных абстракций по отношению к кому-то другому. Именно здесь ошибки причиняют нам боль. Если мы доверяем и обнаруживаем, что то, чему мы доверяли, доверия не заслуживает, либо если мы не доверяем и обнаруживаем, что тому, чему мы не доверяли, фактически можно было доверять, мы чувствуем себя плохо. Такой тип ошибок может причинять человеческим существам и всем прочим млекопитающим крайнюю боль. Следовательно, если мы действительно хотим обнаружить в истории важные пункты, мы должны поискать в истории такие моменты, когда изменялись общие позиции (attitudes). В такие моменты люди испытывают боль из-за своих прежних "ценностей".

Вспомните термостат в своем доме. Погода на улице меняется, температура в комнате падает, термоэлемент делает свое дело и включает печь, печь нагревает комнату и, когда комната нагрета, термоэлемент снова выключает печь. Такая система называется гомеостатическим контуром, или серво-контуром. Однако в жилой комнате на стене есть маленькая коробочка, в которой находится установка термостата. Если в последнюю неделю в доме было слишком холодно, вы должны поднять установку с ее нынешнего значения, чтобы система осциллировала вокруг нового значения. Никакая погода (жаркая или холодная) не может изменить эту установку, которая называется "смещением" системы. Температура дома будет колебаться, она будет повышаться или понижаться в соответствии с различными обстоятельствами, однако эти изменения не будут изменять установку механизма. Но когда вы подходите и сдвигаете смещение, вы изменяете то, что можно назвать "позицией" системы.

Аналогично, важный вопрос об истории таков: изменилось ли смещение (установка)? Эпизодическая отработка событий под воздействием заданной стационарной установки вполне тривиальна. Именно это я имел в виду, когда сказал, что двумя самыми важными историческими событиями в моей жизни были Версальский договор и открытие кибернетики.

Большинство из вас, вероятно, плохо представляет себе обстоятельства Версальского договора. История очень проста. Первая мировая война тянулась и тянулась; было вполне очевидно, что немцы проигрывают. И тут у Джорджа Кри-ла (George Creel), специалиста по связям с общественностью, возникла идея (прошу не забывать, что этот человек был дедушкой современной концепции связей с общественностью). Идея была такова: возможно, немцы сдадутся, если мы предложим им мягкие условия прекращения военных действий. Он составил такой пакет мягких условий, согласно которым не предполагалось карательных мер. Эти условия были изложены в четырнадцати пунктах. Эти "Четырнадцать пунктов" Крил передал президенту Вильсону. Если вы собираетесь кого-то обмануть, вам лучше выбрать в посланцы честного человека. Президент Вильсон был гуманитарием и почти патологически честным человеком. Он детально разработал эти пункты в многочисленных речах: "Не будет аннексий, не будет контрибуций, не будет карательных мер..." и т.д. И немцы сдались.

Мы же, британцы и американцы, а особенно британцы, продолжали, разумеется, блокаду Германии, поскольку до подписания договора хотели сбить с немцев спесь. И они продолжали помирать с голоду еще год.

Мирная Конференция была живо описана Мейнардом Кейнсом в "Экономических последствиях мира" (Keynes, 1919).

Договор окончательно составили четыре человека: "тигр" Клемансо, который хотел раздавить Германию; Ллойд Джордж, который полагал, что будет политически целесообразно получить от Германии значительные репарации, а также отомстить; и Вильсон, который должен был наводить тень на плетень. Когда Вильсон вспоминал о своих "Четырнадцати пунктах", первые двое вели его на военные кладбища и заставляли стыдиться того, что он не зол на немцев. Кто был еще? Орландо, итальянец.

Это было одним из величайших предательств в истории нашей цивилизации. Это поразительное событие прямо и неизбежно вело ко Второй мировой войне. Но, возможно, гораздо более интересен тот факт, что оно вело к тотальной деморализации германской политики. Если вы что-то обещаете своему сыну, а затем отказываетесь от своих слов, и при этом вся ситуация включена во фрейм высоких этических понятий, то вы, вероятно, обнаружите не только то, что он очень зол на вас, но также и то, что его моральные устои деградируют, пока его чувства оскорблены вашей нечестностью. Дело не только в том, что Вторая мировая война - естественный ответ нации, с которой обошлись подобным образом, гораздо важнее то, что после такого обращения деморализации нации следовало ожидать. Деморализация Германии также деморализовала и нас. Вот почему я говорю, что Версальский договор был поворотным пунктом в позиции.

Я полагаю, что нам придется пережить еще несколько рецидивов последствий этого предательства. Фактически мы подобны членам дома Атрея из греческой трагедии: сначала Тиест совратил жену Атрея; потом Атрей убил трех детей Тие-ста, приготовил из них кушанье и подал Тиесту на пиру в честь перемирия; затем сын Тиеста Эгист убил сына Атрея Агамемнона, и наконец Орест убил Эгиста и Клитемнестру.

И так дальше и дальше. Трагедия недоверия, ненависти и разрушения, пульсирующих и самораспространяющихся через поколения.

Представьте себе, что вы попали в середину одной из этих линий трагедии. Каково приходится средним поколениям дома Атрея? Они живут в сумасшедшей вселенной. С точки зрения людей, заваривших кашу, эта вселенная не такая уж и сумасшедшая. Они знают, что случилось и как они туда попали. Но люди, стоящие ниже по линии и не присутствовавшие при начале событий, живут в сумасшедшей вселенной. Они и сами сумасшедшие... и именно потому, что не знают, как стали такими.

Нет ничего страшного в том, чтобы принять дозу ЛСД и получить опыт большего или меньшего сумасшествия. Но это будет весело именно потому, что вы знаете, что вы приняли дозу ЛСД. Если же вы приняли ЛСД случайно и обнаруживаете, что сходите с ума, не понимая, что происходит, - это ужасный и отвратительный опыт. Этот очень серьезный и страшный опыт сильно отличается от "прогулки", которая могла бы доставить вам удовольствие, если бы вы знали, что приняли ЛСД.

Теперь подумайте о разнице между моим поколением и теми, кому меньше двадцати пяти. Мы все живем в одной и той же сумасшедшей вселенной, чья ненависть, недоверие и лицемерие (особенно на уровне международных отношений) уходят назад к "Четырнадцати пунктам" и Версальскому договору.

Мы, старшие, знаем, как мы сюда попали. Я помню, как мой отец прочитал "Четырнадцать пунктов" за завтраком и сказал: "Ну что ж! Они хотят дать им приличные условия, приличный мир" или что-то в этом роде. И я помню, что он сказал, когда вышел Версальский договор, но не стану этого повторять. Это не для печати. Поэтому я более или менее знаю, как мы сюда попали.

Но с вашей точки зрения, мы абсолютно безумны, и вы не знаете, исторические события какого рода привели к этому безумию. "Отцы ели кислый виноград, а у детей на зубах оскомина". Отцам хорошо, они знают, что они съели. А дети этого не знают.

Давайте подумаем, что нужно ожидать от людей в качестве последствий большого обмана. До Первой мировой войны считалось общепринятым, что компромисс и легкое лицемерие - очень важные ингредиенты повседневного жизненного комфорта. Если вы почитаете, например, "Возвращение в Едгин" Самюэля Батлера (Butler, 1920), вы поймете, что я имею в виду. Все главные персонажи этой повести ввергли себя в страшные передряги. Одних должны казнить, других ждет публичный скандал. Национальная религиозная система находится на грани коллапса. Эти бедствия и неразбериху сглаживает миссис Идгрун (или, как бы сказали мы, "миссис Грунди"), местная хранительница морали. Она тщательно реконструирует историю подобно складыванию разрезной головоломки, так чтобы никому не было причинено вреда, никто не был бы опозорен, не говоря уже о казнях. Это очень комфортная философия. Немного лицемерия и немного компромисса служат смазкой для колес общественной жизни.

Однако после большого обмана эта философия становится несостоятельной. Вы совершенно правы: что-то не так. И эта неправильность имеет природу обмана и лицемерия. Вы живете среди разложения.

Разумеется, ваши естественные реакции будут пуританскими. Это не сексуальное пуританство, поскольку не сексуальный обман составляет фон нашей жизни. Однако экстремальное пуританство в отношении компромисса и лицемерия заканчивается редукцией жизни к маленьким фрагментам. Кажется, что безумие нам принесли обширные интегрированные жизненные структуры, поэтому вы пытаетесь сфокусироваться на мельчайших частях. "Тот, кто станет делать благо другому, должен делать это в мелких частностях. Общее благо - это оправдание мерзавцев, лицемеров и льстецов". Для нынешнего поколения общее благо попахивает лицемерием.

Я не сомневаюсь, что, если бы вы попросили Джорджа Крила оправдать "Четырнадцать пунктов", он бы настаивал на общем благе. Вполне возможно, что эта его маленькая операция спасла в 1918 году несколько тысяч американских жизней. Я не знаю, во сколько она обошлась во Второй мировой войне, а после нее в Корее и Вьетнаме. Я припоминаю, что бомбежка Хиросимы и Нагасаки также оправдывалась общим благом и спасением американских жизней. Было много разговоров о "безоговорочной капитуляции", возможно, потому, что мы сами знали, что никаким условиям заключения мира доверять нельзя. Была ли судьба Хиросимы предопределена в Версале?

Теперь я хочу поговорить о другом важном историческом событии, случившемся в моей жизни приблизительно в 1946- 47 годах. Это был совместный рост нескольких идей, разрабатывавшихся в период Второй мировой войны. Мы можем назвать совокупность этих идей кибернетикой, теорией коммуникации, теорией информации или теорией систем. Идеи генерировались во многих местах. В Вене был Берталанфи, в Гарварде - Винер, в Принстоне - фон Нейман, в лабораториях "Белл Телефон" - Шеннон, в Кембридже - Крэйк (Craik), и т.д. Все эти разрозненные исследования в различных интеллектуальных центрах касались проблем коммуникации, главным образом проблемы того, что же такое организованная система.

Скоро станет ясно, что все, что я говорил об истории и о Версале, было обсуждением организованных систем и их свойств. Теперь я хочу сказать, что мы находимся в процессе выработки определенного объема строгого научного понимания этих весьма загадочных организованных систем. Сегодня наше знание сильно опережает все, что мог сказать Джордж Крил. Он стал прикладным ученым раньше, чем наука дозрела до практических приложений.

Один из корней кибернетики уходит к Уайтхеду, Расселу и тому, что называется Теорией Логических Типов. В принципе, имя - это не поименованная вещь, а имя имени - это не имя, и т.д. На языке этой мощной теории, сообщение по поводу войны не является частью войны.

Или так: сообщение "давайте сыграем в шахматы" не является шахматным ходом. Это есть сообщение на более абстрактном языке, нежели язык игры на доске. Сообщение "давайте заключим мир на таких и таких условиях" не принадлежит той же этической системе, что и военные хитрости в бою. Говорят, что в любви и на войне честно все, и это может быть верно внутри любви и войны, но этика становится несколько другой, когда речь заходит о том, что вне или по поводу любви и войны. Люди веками чувствовали, что предательство при перемирии или переговорах хуже, чем хитрости в бою. Сегодня этот этический принцип получает строгую научную и теоретическую поддержку. Теперь к этике можно применять формализм, строгость, логику и математику. Теперь она стоит на другом основании, нежели просто заклинания и проповеди. Нам не нужно ориентироваться на чувства, иногда мы можем знать, что правильно, а что нет.

Я включил кибернетику в качестве второго важного исторического события моей жизни, поскольку у меня есть, как минимум, смутная надежда, что мы сможем заставить себя честно пользоваться этим новым пониманием. Если мы будем хоть немного понимать, что мы делаем, может быть, это поможет нам найти выход из того лабиринта галлюцинаций, который мы создали вокруг себя.

В любом случае, кибернетика - это вклад в изменение, причем не просто изменение позиции, но также в изменение понимания того, что же такое позиция.

Критерий, который я применил при выборе важных исторических событий (сказав, что важное происходит в те моменты, когда определяется позиция, в те моменты, когда изменяется смещение термостата), взят мной непосредственно из кибернетики. Это те мысли, которые стали обретать форму с 1946 года.

Но свинья - это еще не жаркое. Сейчас у нас есть кибернетика, есть теория игр, есть начальное понимание сложных систем. Но любое понимание может быть использовано для разрушения.

Я думаю, кибернетика - это самый большой кусок, который человечество откусило от плода Древа Познания за последние 2000 лет. Однако большинство таких кусков оказалось совершенно несъедобным - как правило, по кибернетическим причинам.

Кибернетика обладает внутренней целостностью, что может помочь нам не дать ей соблазнить нас на еще большее безумие, но мы не можем рассчитывать, что она убережет нас от греха.

Например, сегодня государственные департаменты некоторых стран используют теорию игр и компьютерную симуляцию как способ принятия внешнеполитических решений. Сначала они идентифицируют то, что кажется правилами игры в международных отношениях. Затем они рассматривают географическое и национальное распределение сил, вооружений, стратегических пунктов, поводов для недовольства и т.д. Затем они просят компьютер рассчитать, каким должен быть наш следующий ход, чтобы наши шансы проиграть игру были минимальными. Компьютер скрежещет, тужится и выдает ответ, после чего возникает искушение подчиниться компьютеру. В конце концов, если вы следуете компьютеру, на вас ложится несколько меньшая ответственность, чем при использовании собственного разума.

Но, следуя совету компьютера, вы самим этим шагом утверждаете, что поддерживаете правила игры, введенные вами в компьютер. Вы подтверждаете правила этой игры.

Без сомнений, нации "по другую сторону" также имеют компьютеры, тоже играют в подобные игры и подтверждают правила игры, введенные ими в их компьютеры. В результате появляется система со все более и более жесткими правилами международных отношений.

Осмелюсь утверждать, что в изменении нуждаются правила международных отношений. Вопрос не в том, что нам лучше сделать в рамках существующих правил. Вопрос в том, как нам уйти от тех правил, по которым мы действовали в течение последних десяти или двадцати лет либо даже со времен Версальского договора. Проблема состоит в изменении правил. Но в той степени, в какой мы позволяем нашему кибернетическому изобретению - компьютерам - заводить нас во все более и более жесткие ситуации, мы фактически злоупотребляем первым обнадеживающим успехом с 1918 года.

Конечно, в кибернетике есть и другие скрытые опасности, многие из которых по-прежнему неизвестны. Например, мы не знаем, какие эффекты могут последовать за компьютеризацией всех правительственных досье.

Однако есть уверенность, что в кибернетике также таятся способы достижения нового и, возможно, более гуманистического подхода, способы изменения нашей философии власти, способы увидеть нашу собственную глупость в более широкой перспективе.

ПАТОЛОГИЯ В ЭПИСТЕМОЛОГИИ*

* Bateson G. Pathologies of Epistemology. Данная статья была зачитана на Второй Азиатско-Тихоокеанской конференции по проблемам психического здоровья 1969 года, проходившей в Восточно-Западном Центре (Гавайи).

Первым делом я хочу, чтобы вы приняли участие в маленьком эксперименте. Я попрошу вас проголосовать. Кто согласен с тем, что вы видите меня? Я вижу поднятые руки; это значит, что сумасшествие любит компанию. Разумеется, в действительности вы не видите меня. То, что вы "видите", - это ворох кусочков информации обо мне, которую вы синтезируете в зрительный образ. Этот образ делаете вы. Это так просто.

Утверждение "я вижу вас" (или "вы видите меня") содержит в себе то, что я называю "эпистемологией". Оно содержит в себе предположение о том, как мы получаем информацию, что такое информация, и т.д. Когда вы говорите, что "видите" меня и поднимаете руки с невинным видом, вы фактически соглашаетесь с определенными утверждениями о природе знания и о природе вселенной, в которой мы живем.

Я настаиваю, что многие из этих утверждений ложны, даже несмотря на то, что мы все их разделяем. В таких эпистемологических утверждениях ошибка не так легко обнаруживается и не так быстро наказывается. Вы и я способны передвигаться по миру, прилететь на Гавайи, читать статьи по психиатрии, найти свое место за столом и вообще функционировать разумно как человеческие существа, несмотря на очень глубокую ошибку. Ошибочные предпосылки все равно работают.

С другой стороны, предпосылки работают только до определенного предела, и если они несут серьезные эпистемологические ошибки, то на некоторой стадии (при некоторых обстоятельствах) вы обнаружите, что они больше не работают. Тогда вы к своему ужасу обнаруживаете, что от ошибки чрезвычайно трудно избавиться, - она липнет. Словно вы намазаны медом. Как и мед, фальсификация расползается: все, чем вы пытаетесь вытереться, становится липким, а руки так и остаются липкими.

Интеллектуально я (как, несомненно, и вы) уже давно знаю, что вы не видите меня. Но я реально не сталкивался с этой истиной, пока не попал на эксперименты Адельберта Эймса и не столкнулся с обстоятельствами, при которых эпистемологическая ошибка вела к ошибочным действиям.

Позвольте мне описать типичный эксперимент Эймса с пачкой сигарет и спичечным коробком. Пачка сигарет закрепляется на спице над поверхностью стола и находится на расстоянии порядка трех футов от испытуемого. Спичечный коробок на такой же спице находится в шести футах. Эймс просит испытуемого посмотреть на стол и назвать величину и положение объектов. Субъект соглашается, что они там, где они есть, и такой величины, каковы есть. Очевидных эпистемологических ошибок нет. Затем Эймс говорит: "Прошу нагнуться и посмотреть через эту планку". Планка закреплена вертикально на краю стола. Это просто деревянная планка с круглым отверстием, через которое можно смотреть. Теперь, конечно, вы можете использовать только один глаз и у вас больше нет вида сверху. Однако вы по-прежнему видите пачку сигарет там, где она есть, и того размера, какова она есть. Тогда Эймс говорит: "Попробуйте наклонить планку вбок для получения эффекта параллакса". Вы наклоняете планку туда и сюда, и внезапно образ изменяется. Вы видите крошечный спичечный коробок размером примерно в половину исходного, находящийся в трех футах от вас, а пачку сигарет теперь двойного размера в шести футах от вас.

Этот эффект достигается очень просто. Когда вы наклоняете планку, вы приводите в действие рычаг под столом, который вы не видите. Этот рычаг реверсирует эффект параллакса, т.е. заставляет ту вещь, которая находится ближе, двигаться вместе с вами, а ту, которая дальше, оставляет позади.

Ваш разум был генетически запрограммирован или обучен (а есть много свидетельств в пользу обучения) выполнять математический обсчет параллакса, необходимый для создания глубины образа. Он совершает этот подвиг помимо воли и сознания. Вы не можете его контролировать.

Я хочу использовать этот пример как парадигму для того типа ошибок, о котором я собираюсь говорить. Этот случай прост, он имеет экспериментальную поддержку, он иллюстрирует неуловимую природу эпистемологических ошибок и сложность изменения эпистемологических привычек.

В своем обыденном мышлении я вас вижу, хотя интеллектуально я знаю, что это не так. С 1943 года, когда я увидел эксперимент, я пытался практиковаться жить в мире истины вместо мира эпистемологической фантазии. Не думаю, что я преуспел. В конце концов, сумасшествие преодолевается психотерапией, либо каким-то очень значительным новым опытом. Одного лабораторного эпизода недостаточно.

Во время обсуждения работы доктора Юнга я поднял вопрос, к которому никто не захотел отнестись серьезно (возможно, потому что моя интонация вызвала улыбку): есть ли истинные идеологии? Мы видим, что различные люди имеют различные идеологии, различные эпистемологии, различные идеи о взаимоотношениях человека и природы, различные идеи о природе самого человека, о природе его знания, его чувств и его воли. Но если бы в этих вопросах существовала истина, то стабильными могли бы быть только те социальные группы, чье мышление соответствует этой истине. Если же в мире нет культур, мыслящих в соответствии с этой истиной, то стабильных культур не было бы вообще.

Заметьте, что снова встает вопрос, сколько нужно времени, чтобы столкнуться с неприятностями. Эпистемологические ошибки часто подкрепляются и, следовательно, их можно назвать самоподтверждающимися. Вы можете благополучно идти своим путем, несмотря на тот факт, что умственные предпосылки весьма глубокого уровня, на основе которых вы действуете, попросту ложны.

Я думаю, что, возможно, самое интересное (хотя по-прежнему незавершенное) научное открытие двадцатого века - это открытие природы разума. Позвольте мне очертить некоторые идеи, внесшие вклад в это открытие. В "Критике чистого разума" Иммануил Кант утверждает, что первичным актом эстетического суждения является выбор факта. В известном смысле в природе нет фактов, или, если хотите, в природе есть бесконечное множество потенциальных фактов, из которых суждение выбирает несколько, и те становятся подлинными фактами в силу этого акта выбора. Теперь поставьте рядом с этой идеей Канта прозрения Юнга из "Семи проповедей к мертвым" - странного документа, в котором он указывает на существование двух миров объяснения или двух миров понимания, плеромы и креатуры. В плероме есть только силы и импульсы. В креатуре же есть различия. Другими словами, плерома - это мир естественных наук, а креатура - мир коммуникации и организации. Различие не поддается локализации. Существует различие между цветом этого стола и цветом этой подставки. Но это различие не находится в подставке, оно не находится в столе, и я не могу схватить его между ними. Различие не находится в пространстве между ними. Одним словом, различие - это идея.

Мир креатуры - это такой мир объяснения, в котором эффекты вызываются идеями, главным образом различиями.

Если мы теперь объединим прозрения Канта с прозрениями Юнга, то создадим философию, утверждающую, что в этом куске мела имеется бесконечное множество различий, однако только некоторые из этих различий поддаются различению. Это есть эпистемологическая база теории информации. Единицей информации является различие. Фактически различие является единицей психологического воздействия.

Вся энергетическая структура плеромы, все силы и импульсы вылетают в окно, если требуется дать объяснение внутри креатуры. В конце концов, ноль отличается от единицы, поэтому ноль может стать причиной, что не допускается в естественных науках. Письмо, которое вы не написали, может спровоцировать рассерженный ответ, поскольку ноль может быть одной второй от необходимого бита информации. Причиной может стать даже тождество, поскольку тождество отличается от отличия.

Эти странные отношения стали возможны потому, что мы, организмы, также как и многие машины, которые мы делаем, оказались способны запасать энергию. Оказалось, что у нас есть структура контуров, необходимая для того, чтобы расход энергии мог быть инверсной функцией энергии на входе. Если вы пинаете камень, он движется с энергией, которую он получил от вашего пинка. Если вы пинаете собаку, она движется с энергией, которую получает от своего метаболизма. В течение значительного периода времени голодная амеба будет двигаться больше. Затрата энергии - инверсная функция энергии на входе.

Эти странные креатурные эффекты, которых нет в плероме, также зависят от петлевой структуры. Петля - это замкнутая цепь (или сеть цепей), вдоль которой передаются различия или трансформы различий.

В последние двадцать лет эти идеи неожиданно сошлись вместе и дали нам широкую концепцию мира, в котором мы живем, а также новый способ думать о разуме. Позвольте мне перечислить те существенные минимальные характеристики системы, которые, по моему мнению, являются характеристиками разума:

(1) система должна оперировать с различиями и на основании различий;

(2) система должна состоять из замкнутых петель, или сетей, вдоль которых должны передаваться различия и трансформы различий. (Через нейрон передается не импульс, а новость о различии);

(3) многие события в системе должны энергетизировать-ся скорее получателем, чем "запускателем" воздействия;

(4) система должна выказывать свойство самокоррекции в направлении гомеостаза и/или в направлении "убегания". Самокоррекция подразумевает метод "проб и ошибок".

Эти минимальные характеристики разума генерируются всегда и везде, где существует соответствующая петлевая структура каузальных цепей. Разум - необходимая, неизбежная функция соответствующей сложности, где бы эта сложность ни возникала.

Но эта сложность встречается во многих других местах, помимо внутренности наших с вами голов. Мы еще вернемся к вопросу, есть ли разум у человека или компьютера. Пока позвольте мне сказать, что лес или коралловый риф со своими совокупностями взаимозависимых организмов имеют необходимую общую структуру. Энергия отклика каждого организма поставляется его метаболизмом, а совокупная система разнообразно самокорректируется. Человеческое сообщество также имеет замкнутые каузальные цепи. Каждая человеческая организация выказывает как характеристики самокоррекции, так и потенциальную способность к "убеганию".

Теперь давайте спросим, думает ли компьютер. Я бы сказал, что нет. То, что "думает" и применяет "пробы и ошибки" - это система "человек плюс компьютер плюс окружающая среда". Линии, разграничивающие человека, компьютер и окружающую среду, чисто искусственные, фиктивные. Эти линии проходят поперек проводников, вдоль которых передается информация (различие). Они не являются границами мыслительной системы. Методом "проб и ошибок" думает совокупная система "человек плюс окружающая среда".

Но если вы принимаете способность к самокоррекции как критерий мышления (метального процесса), тогда, очевидно, существует "мышление", идущее на автономном уровне внутри человека для поддержания различных внутренних переменных. Аналогично компьютер, регулирующий свою внутреннюю температуру, производит кое-какое простое мышление внутри себя.

Теперь мы начинаем видеть некоторые эпистемологические заблуждения западной цивилизации. В соответствии с общим мыслительным климатом Англии середины девятнадцатого века Дарвин предложил теорию естественного отбора и эволюции, в которой единицей выживания была либо семейная линия, либо вид, либо подвид или что-то в том же роде. Однако сегодня вполне очевидно, что единицей выживания в реальном биологическом мире является система "организм плюс окружающая среда". Мы учимся на горьком опыте, что организм, разрушающий свою окружающую среду, разрушает себя.

Если теперь мы скорректируем дарвиновскую единицу выживания, включив в нее окружающую среду и взаимодействие между организмом и окружающей средой, то возникнет очень странное и удивительное тождество: единица эволюционного выживания оказывается тождественной единице разума.

Раньше мы считали единицами выживания иерархию таксономических единиц: индивидуум, семейная линия, подвид, вид и т.д. Теперь мы видим другую иерархию единиц: ген-в-организме, организм-в-среде, экосистема и т.д. Экология в самом широком смысле изучает взаимодействие и выживание идей и программ (т.е. различий, комплексов различий и т.д.) в контурах.

Начиная с эпистемологической ошибки выбора неправильной единицы, вы заканчиваете тезисом: "Человек против природы". Фактически вы заканчиваете отравленной бухтой Канеохе, озером Эри, превращенным в скользкую зеленую жижу, и призывом "Сделаем атомную бомбу побольше и перебьем соседей!" Существует экология дурных идей, как есть экология сорняков. Характеристика системности такова, что базовая ошибка воспроизводит себя. Она, как паразит, прорастает сквозь ткани жизни своими корнями и все приводит в хаос. Когда вы сужаете свою эпистемологию и действуете на основании предпосылки "меня интересую я сам, моя организация и мой вид", вы обрубаете рассмотрение других петель петлевой структуры. Вы решаете, что хотите избавиться от отходов человеческой жизнедеятельности и озеро Эри будет для этого подходящим местом. Вы забываете, что экоментальная система, называемая озеро Эри, - это часть вашей более широкой экоментальной системы, и если озеро Эри свести с ума, то его сумасшествие инкорпорируется в большую систему вашего мышления и опыта.

Дата добавления: 2014-11-06