Торстейн Веблен 13 страница

Лежащие в основе системы вкусов нормы получили свое развитие задолго до появления институтов денежной культуры, являющихся предметом нашего обсуждения. Следовательно, в силу избирательного усвоения людьми отдельных привычек мышления в прошлом оказывается, что необходимые условия красоты, просто красоты, наилучшим образом удовлетворяются в основном посредством недорогих приспособлений и устройств, прямо наводящих на мысль и о функции, которую они должны выполнять, и о способе, которым они служат своему назначению.

Может быть, уместно вспомнить позицию современной психологии. Красота формы представляется зависящей от способности восприятия. Пожалуй, можно бы с уверенностью развернуть это утверждение. Если отвлечься от ассоциаций, намеков и «выразительности», относимых к элементам красоты, то красота всякого воспринимаемого чувствами предмета означает, что ум с готовностью проявляет свою апперцептивную активность в тех направлениях, которые открываются ему при восприятии рассматриваемого предмета. Однако направления свободного развертывания или проявления активности суть направления, к которым сделало склонным ум долгое и обстоятельное привыкание. В том, что касается обязательных элементов красоты, это привыкание столь обстоятельное и долгое, что оно вызвало не только склонность к рассматриваемой апперцептивной форме, но и адаптацию устройства физиологической системы, а также ее функционирования. В той мере, в какой в состав понятия красоты входит экономический интерес, он виден в пригодности предмета для служения какому‑то назначению, в очевидной и однозначно понимаемой возможности его использования в процессе жизни. Такому выражению во всяком предмете экономической пригодности или экономической полезности – тому, что можно назвать экономической красотой предмета, – наилучшим образом служит точный и недвусмысленный намек на его назначение и его действенность в материальных сторонах жизни общества.

На этом основании наилучшим в эстетическом отношении среди полезных объектов является простой, лишенный украшений предмет. Но так как недорогие предметы личного потребления отвергаются денежным каноном почтенности, удовлетворение нашего стремления к красивым вещам нужно искать посредством компромисса. Законы красоты нужно обойти каким‑нибудь ухищрением, которое свидетельствовало бы о престижных расточительных расходах, согласуясь в то же время с нашими критическими представлениями о полезном и красивом или по крайней мере с каким‑либо обычаем, пришедшим на смену этим представлениям. Здесь приходит на выручку ощущение новизны, а ему в свою очередь способствует любопытство, с которым люди смотрят на остроумные и озадачивающие изобретения. Так получается, что большинство предметов, якобы красивых и выполняющих свою функцию как красивые, обнаруживает немалую изобретательность замысла и рассчитано на то, чтобы озадачить зрителя – сбить его с толку намеками на невероятное, навести на не относящиеся к делу мысли, – свидетельствуя в то же время, что затраченный труд превосходит усилия, достаточные, чтобы сделать эти предметы оптимально пригодными для использования по их очевидному экономическому назначению.

Это можно показать на примере, взятом не из нашего обихода и повседневного окружения и таким образом находящимся вне сферы наших предубеждений. Таким примером является замечательная мантия из птичьих перьев на Гавайях или знаменитые резные рукоятки церемониальных стругов на некоторых островах Полинезии. Они неоспоримо красивы в том смысле, что радуют глаз сочетанием формы, линий и цвета, а также обнаруживают большую изобретательность в замысле и мастерство в воплощении. В то же время эти предметы обнаруживают явную непригодность для служения какому‑либо иному экономическую назначению. Однако не всегда остроумные и озадачивающие решения, направляемые каноном расточительных усилий, дают такой удачный результат. Почти так же часто происходит практически полное подавление всех элементов, которые воспринимались бы как проявления красоты или полезности и служили бы заменой демонстративной неуместности, изобретательности и напрасного труда; в результате многие из предметов, которыми мы окружаем себя в повседневной жизни, и даже многие детали повседневного платья и украшений таковы, что мы миримся с ними исключительно под давлением предписывающей традиции. Примеры такого замещения красоты и полезности изобретательностью и расходом можно видеть в архитектуре жилых домов, в искусстве убранства домов, в разнообразных предметах одежды, особенно женского платья и одеяний священнослужителей.

Законы красоты требуют выражения всеобщего. «Новизна», соответствующая запросам демонстративного расточительства, идет вразрез с этими законами, превращая внешний вид объектов нашего вкуса в конгломерат индивидуальных черт; последние в свою очередь подвергаются отбору, подчиняясь канону дорогостоимости.

Процесс отбора художественных форм и их приспособления к целям демонстративного расточительства, замещение красоты эстетической красотой денежной – все это особенно сказалось в развитии архитектуры. Крайне трудно отыскать цивилизованный жилой дом или общественное здание, которые могли бы претендовать на что‑то большее, чем представляться относительно безобидными всякому, кто способен отделить элементы красоты от элементов почтенного расточительства. Лучшие из сдаваемых в аренду жилищ и многоквартирных домов, представленные бесконечным разнообразием фасадов, – это сплошное архитектурное бедствие наших городов, бесчисленное разнообразие дорогостоящих неудобств. С точки зрения красоты лучшее, что есть в здании, являют собою стены торцов и задних дворов этих строений, оставленные архитектором нетронутыми.

То, что было сказано о влиянии закона демонстративного расточительства на каноны вкуса, будет оставаться справедливым, лишь с незначительно измененными условиями, в применении к нашим понятиям о полезности товаров в аспектах, отличных от эстетического. Товары производятся и потребляются как средства к более полному развертыванию человеческой жизнедеятельности, и их утилитарность в первую очередь заключается в их пригодности в качестве средств достижения этой цели. Это в первую очередь полнота проявления жизни индивида, взятая абсолютно безотносительно к обществу. Однако человеческая склонность к соперничеству воспользовалась потреблением товаров как средством установления различий при завистническом сравнении, наделив товары второстепенной утилитарностью и превратив их потребление в доказательство относительной платежеспособности. Эта косвенная или второстепенная польза потребительских товаров придает престиж потреблению, а также товарам, которые лучше всего отвечают состязательному аспекту потребления. Похвальным является потребление дорогостоящих товаров, а также товаров, которые содержат в себе ощутимый элемент стоимости сверх стоимости затрат, делающих товары пригодными для эффективного использования по очевидному физическому назначению. Признаки излишней дороговизны в товарах связываются, следовательно, с достоинством – они являются признаками того, что товары могут очень эффективно использоваться в косвенных, завистнических целях, которым должно служить потребление. И наоборот, товары, оставляют человека незаметным, а потому являются непривлекательными, если в них видна слишком экономная приспособленность к выполнению искомого физического назначения и нет места для той излишней дорогостоимости, на которой основывается самодовольное завистническое сравнение. Эта косвенная утилитарность придает значительную ценность товарам «лучших» сортов. Чтобы польстить вкусу, воспитанному так воспринимать полезность, предмет должен быть хотя бы в малой мере пригодным для такого косвенного употребления.

Люди исходя, может быть, из того, что недорогостоящий образ жизни указывает на неспособность много тратить и свидетельствует об отсутствии денежного успеха, тем не менее усвоили в результате привычку неодобрительно относиться к дешевым вещам как в сущности неприличным и лишенным достоинств именно потому, что они дешевы. С течением времени каждое последующее поколение получало в наследство от предшествующих этот обычай достойных похвалы расходов и в свой черед совершенствовало и укрепляло традиционный канон денежного престижа в потреблении товаров; в конце концов мы стали настолько убеждены, что любая недорогостоящая вещь лишена каких‑либо достоинств, что уже не чувствуем ничего дурного в тривиальной фразе «Дешево, да гнило». Привычка с одобрением принимать дорогое и не одобрять все, что стоит недорого, так основательно укоренилась в нашем сознании, что мы инстинктивно настаиваем на присутствии хотя бы малого элемента расточительной дорогостоимости во всем, что мы потребляем, даже в том случае, когда условия потребления строго конфиденциальны и у нас в мыслях нет выставлять его напоказ. Искренне и не находя в том ничего дурного, мы все чувствуем себя в более приподнятом настроении, съедая свой обед, накрытый на дорогой скатерти, с помощью сработанных вручную столовых принадлежностей из серебра, с расписанного вручную фарфора (зачастую сомнительной художественной ценности). Всякий отход от образа жизни, который мы привыкли считать в этом отношении правильным, ощущается как вопиющее посягательство на наше человеческое достоинство. Так и свечи уже лет десять как стали приятнее любого другого источника света за обедом. Теперь свет свечи спокойнее, менее утомителен для благородных глаз, нежели свет керосиновой, газовой или электрической лампы. Этого нельзя было сказать еще тридцать лет назад или раньше, когда свечи были самым дешевым источником света, доступным для домашнего пользования. Однако свечи ведь и сегодня не дают удовлетворительного света, пригодного для какого‑либо освещения, кроме церемониального.

Мудрый политик, еще здравствующий, сделал вывод, подытожив все это в таком афоризме: «Дешевое платье – недостойный человек», и, пожалуй, не найдется никого, жто бы не ощутил всей убедительности этого изречения. Привычка искать в товарах признаки избыточной дороговизны и требовать, чтобы во всех товарах была видна какая‑то дополнительная, выгодная для завистнического сравнения утилитарность, приводит к изменению в критериях, по которым выводится общая оценка полезности товаров. В оценке товаров потребителем то, что доставляет почет, и то, что является грубо функциональным, не существует отдельно друг от друга, оба эти компонента составляют неразрывную в своей совокупности полезность товаров. При таком критерии ни один предмет не выдержит испытания на полезность, если будет обладать только достаточными физическими свойствами. Чтобы он являл собой завершенность и был вполне приемлем для потребителя, в нем должен быть виден и доставляющий почет элемент. Это приводит к тому, что производители предметов потребления направляют свои усилия на производство товаров, которые будут должным образом содержать компонент, способный приносить почет. Они будут делать это со все большим рвением и все более целенаправленно, так как они сами находятся в зависимости от того же критерия достоинств в товарах и были бы искренне огорчены при виде товаров, лишенных должной престижной завершенности. Следовательно, все воспроизводимые сегодня в какой угодно сфере товары в большей или меньшей степени включают в себя доставляющий почет компонент. Всякий потребитель, который, подобно Диогену, мог бы утверждать, что в его потреблении полностью отсутствуют доставляющие почет или расточительные элементы, не был бы в состоянии удовлетворить на современном рынке свои элементарные потребности. В самом деле, даже если бы он прибегнул к обеспечению своих потребностей собственными силами, для него было бы трудно, если вообще возможно, отделаться от распространенного в данное время образа мысли в рассматриваемом отношении. Так что он едва бы мог обеспечить удовлетворение потребности в предметах первой необходимости для однодневного потребления без того, чтобы инстинктивно и по недосмотру не включить в его натуральный продукт какого‑нибудь такого доставляющего почет квазидекоративного элемента расточительного труда.

Хорошо известно, что покупатели при выборе полезных товаров на розничном рынке больше руководствуются их отделкой и законченностью их внешнего вида, чел какими‑либо признаками реальной полезности. В дополнение к тем затратам труда, которые делают товары пригодными для их материального употребления, в чем и состоит их назначение, товары, чтобы продаваться, должны содержать в себе ощутимое количество труда, затраченного на придание им свойств, свидетельствующих о благопристойной дороговизне. Такой обычай превращения очевидной высокой цены товаров в канон их полезности, безусловно, содействует повышению совокупной стоимости предметов потребления. Отождествляя в некоторой степени достоинство товара с ценой, мы начинаем остерегаться дешевых цен. Обычно со стороны потребителя проявляется закономерное старание купить требующиеся товары по как можно более благоприятной цене, но традиционное требование очевидной дорогостоимости как ручательства и составного компонента полезности товаров приводит потребителя к отказу как от низкосортных от тех товаров, которые не несут изрядной доли демонстративного» расточительства.

Нужно добавить, что значительная часть тех свойств потребительских товаров, которые, по общему представлению, служат признаками полезности и о которых здесь говорится как об элементах демонстративного расточительства, прельщают потребителя и на иных основаниях, нежели одна только дорогостоимость. Даже если эти свойства не прибавляют товарам реальной полезности, они обычно свидетельствуют об умении и высоком мастерстве изготовителя; и, безусловно, именно на подобном основании всякий отдельный признак полезности (читай, почетности) сначала входит в моду, а потом закрепляется в качестве одного из обычных достоинств предмета. Демонстрация мастерства приятна просто как таковая, даже там, где ее более отдаленный, через неопределенное время проявляющийся эффект не представляет никакой пользы. В созерцании искусной работы удовлетворяется чувство художественного вкуса. Но нужно также добавить, что такое свидетельство высокого мастерства или искусного и целесообразного использования средств ни в какой далекой перспективе не встретит одобрения у современного‑культурного потребителя, пока на то не будет санкции канона демонстративного расточительства.

То, какое место отводится в структуре потребления продуктам машинного производства, удачным образом подкрепляет занятую нами позицию. Вопрос физического различия между товарами, изготовленными машинами, и товарами ручной работы, отвечающими тому же назначению, заключается обыкновенно в том, что первые больше соответствуют выполнению своего первостепенного назначения. Эти продукты более совершенны – в них видно более целесообразное использование средств. От неуважения и осуждения это их не избавляет, ибо при проверке на почетную расточительность они терпят неудачу. Ручной труд – более расточительный способ производства;, следовательно, получаемые этим способом товары надежнее служат цели приобретения денежной репутации; следовательно, следы ручного труда оказываются престижными, и товары, в которых такие следы налицо, становятся сортом выше, чем соответственный продукт машинного производства. Доставляющие почет следы ручной работы – это обычно, если не неизменно, известные несовершенства и неправильности в линиях сделанного вручную предмета, обнаруживающие те моменты, где мастер не достиг цели в осуществлении своего замысла. Почвой для преимущественного положения товаров ручной работы является, следовательно, известная грань несовершенства. Эта грань всегда должна быть достаточно невелика, чтобы не‑обнаружить низкую квалификацию мастера, так как тогда она свидетельствовала бы о низкой стоимости, но и не настолько мала, чтобы наводить на мысль об идеальной точности исполнения, достигаемой лишь машиной, ибо она опять же свидетельствовала бы о низкой стоимости.

Должная оценка таких свидетельств престижной грубости обработки сделанных вручную товаров, которым они обязаны своими более высокими достоинствами и прелестью, приобретаемой ими в глазах людей благовоспитанных, связана с умением проводить тонкие различия. Она требует подготовки и сформирования правильного образа мысли в отношении того, что может быть названо внешним видом товаров. Изготовленные машинами товары повседневного потребления нередко вызывают восхищение и пользуются предпочтением у людей заурядных и недостаточно благовоспитанных, не заботящихся должным образом о щепетильных требованиях изысканного потребления, именно за счет чрезмерного совершенства этих товаров. Традиционно считающееся более низким качество товаров машинного производства говорит о том, что совершенствование умения и мастерства, воплощаемое в любых дорогостоящих новшествах обработки товаров, не является само по себе достаточным, чтобы снискать этим товарам одобрение и неизменное расположение потребителя. Новшество должно иметь поддержку со стороны канона демонстративного расточительства. Потребитель не потерпит во внешнем облике товаров какой‑либо детали, как бы та ни была приятна сама по себе и как бы ни оправдывала себя в глазах человека, находящего вкус в умелой работе, если она окажется неприемлемой для этой нормы денежной почтенности.

Традиционная низкосортность или отвратительность потребительских товаров из‑за их «обыкновенности», т. е., другими словами, незначительной стоимости их производства, многими лицами воспринимается очень серьезно. Отказ от товаров машинного производства часто выражается в форме неприятия заурядности таких товаров. То, что обыкновенно, – доступно (в денежном отношении) многим. Потребление обычных вещей, следовательно, не доставляет почета, так как оно не служит цели благоприятного завистнического сравнения себя с другими потребителями. Отсюда потребление или даже вид таких товаров неотделимы от ненавистного указания на более низкие уровни человеческого существования, и после их созерцания остается глубокое ощущение убожества, являющееся крайне противным и угнетающим для чувствительной личности. У лиц, чьи вкусы заявляют о себе властно и у кого нет дара, привычки или стимула различать, что является почвой для их суждений но вопросам вкуса, приговоры, выносимые склонностью к престижному, срастаются – уже упоминавшимся образом – с вердиктами чувства прекрасного и чувства полезности. Получающаяся в результате составная оценка служит суждением о красоте предмета или его полезности – согласно тому, как пристрастия или интересы оценивающего склоняют его воспринимать объект в одном пли в другом из этих аспектов. Отсюда довольно часто следует, что признаки невысокой стоимости или общедоступности принимаются в качестве определенных признаков негодности в художественном отношении, и на этом основании, чтобы служить руководством в вопросах вкуса, строится кодекс или инвентарь эстетических приличий, с одной стороны, и эстетически неприемлемого – с другой.

Как уже было указано, в современном промышленном обществе дешевые, а потому не соответствующие внешним приличиям предметы повседневного употребления обычно являются продуктами машинного производства; и общей характерной чертой товаров, изготовленных машинами, по сравнению с предметом, сделанным вручную, является их значительно более совершенная обработка и большая точность в детальном исполнении замысла. Следовательно, будучи престижными, явные несовершенства сработанных вручную товаров оказываются признаками большей красоты или полезности этих товаров или того и другого. Отсюда и возникло то возвеличивание несовершенного, с которым в свое время так горячо выступали Джон Раскин и Уильям Моррис. И на том же основании их пропаганда всякой незавершенности и расточения сил была подхвачена и донесена до наших дней. А отсюда и пропаганда возврата к ремесленному труду и домашнему промыслу. Как же много из того, над чем работали и размышляли эти люди и что вполне подходит под характеристику, которую мы даем описываемым явлениям, было бы невозможным в те времена, когда еще не было такого положения, чтобы явно более совершенные товары стоили дешевле.

О чем бы ни шла здесь речь и что бы мы ни намеревались высказать, все это касается, конечно, только экономического аспекта данного эстетического направления. То, что сказано, должно пониматься не в смысле осуждения, а главным образом как характеристика тенденции, которая наблюдается в воздействии учения этой школы на производство потребительских товаров и их потребление.

То, каким образом проявляется в производстве такое направление в развитии вкуса, быть может, убедительнее всего иллюстрирует книжное дело, которым Моррис занимался в течение последних лет своей жизни; но то, что в изрядной степени справедливо в отношении работы издательства «Келмскотт пресс», относится лишь с незначительными оговорками к теперешнему искусству книгопечатания вообще – в том, что касается шрифта, бумаги, иллюстраций, переплетных материалов и переплетного дела. Якобы высокое качество современной продукции книгопечатного производства в какой‑то мере основывается на степени приближения к грубой обработке того времени, когда книгопечатание было полной сомнений борьбой с непокорными материалами и осуществлялось с помощью несовершенных приспособлений. Производство книги, требуя ручного труда, является более дорогостоящим; продукция такого производства также менее удобна для пользования, чем книги, выпускаемые с целью одной только полезности; поэтому она доказывает как способность со стороны покупателя легко тратить деньги, так и способность расточать время и силы. Именно на этом основании сегодняшние печатники возвращаются к «старинному» и другим более или менее устаревшим стилям шрифта, которые труднее читать и которые придают странице менее обработанный вид, чем современный шрифт. Даже научный журнал, не имеющий какой‑либо явной цели, кроме наиболее эффективной подачи предмета, которым занимается данная наука, уступит требованиям денежной красоты настолько, что будет печатать свои научные дискуссии старинным шрифтом на бумаге верже с неровными краями. А книги, в которых не является очевидной забота об одном только эффективном представлении их содержания, безусловно, идут в этом направлении дальше. Тут мы имеем шрифт несколько погрубее, напечатанный на верже ручной выделки, с неровными краями, с чрезмерными полями и неразрезанными листами, с намеренно необработанным и изысканно неуместным переплетом. «Келмскотт пресс» довело дело до абсурда, как видится с точки зрения одной только грубой целесообразности: книги для современного читателя издаются по устаревшей орфографии, набираются жирным шрифтом и переплетаются в мягкий, тонкий пергамент, снабженный ремнями. В качестве еще одной характерной черты, позволяющей установить экономический аспект искусства книгопечатания, служит тот факт, что эти книги поизысканнее, имея наибольший успех, печатаются ограниченными тиражами. Ограниченный тираж на деле является гарантией, несколько, правда, грубой, что данная книга – дефицит и что, следовательно, она дорого стоит и дает возможность потребителю отличиться в денежном отношении.

Особая привлекательность этой книжной продукции для покупателя с развитым вкусом, безусловно, заключается не в сознательном, наивном признании ее дороговизны и превосходстве ее над прочей продукцией топорного исполнения. Здесь параллельно со случаем превосходства сработанных вручную предметов над продуктами машинного производства сознательным основанием предпочтения является заключенное в них высокое качество, приписываемое более дорогому и более неудобному предмету. Превосходящее качество приписывается книге, которая имитирует продукты старинных и вышедших из употребления технологических процессов, главным образом за счет ее более высокой утилитарности в эстетическом отношении; однако вполне можно встретить благовоспитанного любителя книг, настаивающего на том, что более грубый продукт является также и более пригодным для передачи печатного слова. В том, что касается превосходящей эстетической ценности книги, выполненной в декадентском стиле, есть вероятность, что утверждение такого книголюба небезосновательно. Взор работающего над книгой художника искренне стремится к красоте и к ней одной, и книга – это в какой‑то мере результат того, насколько успешно ему удалось достичь цели. Мы утверждаем лишь то, что каноны вкуса, которыми руководствуется в своей работе художник, складываются под влиянием закона демонстративного расточительства, а этот закон действует по принципу отбора, исключая всякие каноны вкуса, не сообразующиеся с его требованиями. Другими словами, хотя книга в декадентском стиле может быть красивой, границы, в пределах которых может работать художник, устанавливаются требованиями неэстетического порядка. Плод его труда должен в то же самое время быть и дорогостоящим, и плохо приспособленным для использования по его очевидному назначению. Этот властный канон вкуса не формируется, однако, у оформляющего книгу художника всецело по закону расточительства в его первозданном виде; этот канон до некоторой степени формируется в согласии с вторичным выражением хищнического темперамента – благоговением перед архаичным или устаревшим, которое в одном из своих особенных проявлений называется классицизмом.

В эстетике провести границу между каноном следования классическим образцам, или почитанием архаичного, и каноном красоты было бы, вероятно, задачей крайне трудной, если не вовсе не осуществимой. В эстетических целях едва ли нужно проводить такое разграничение, в нем и в самом деле нет необходимости. Для теории вкуса выражение общепринятого идеала архаичности, на каком бы основании он ни был принят, лучше всего, наверное, считать элементом красоты: нет сомнений в его узаконенности. Но для нашей цели – чтобы определить, какие экономические мотивы присутствуют в общепринятых канонах вкуса и каково их значение для распределения и потребления товаров, – это разграничение не является подобным образом разграничением по существу.

Положение, которое занимают в системе потребления цивилизованного общества продукты машинного производства, служит разъяснению природы отношения, существующего между каноном демонстративного расточительства и кодексом внешних приличий в потреблении. Ни в вопросах искусства и собственно художественного вкуса, ни в отношении ходячего представления о полезности товаров этот канон не выступает в качестве причины нововведения или начинания. Он не направлен в будущее как созидающий принцип; он не производит нововведений и не прибавляет новые статьи потребления и новые элементы стоимости. Принцип, о котором идет речь, является в известном смысле негативным, а не позитивным законом. Это скорее не созидающий, а регулирующий принцип. Он очень редко непосредственно порождает какую‑либо привычку или дает начало какому‑либо обычаю. Его действие исключительно отбирающее. Демонстративная расточительность непосредственно не предоставляет почвы для изменчивости и развития, но сообразность с ее требованиями есть условие сохранения таких нововведений, которые могут производиться на других основаниях. Каким бы образом ни возникали обычаи, привычки и способы расходования, они все подвержены отбору под действием данной нормы почтенности; и степенью, в которой они сообразуются с ее требованиями, поверяется их способность выживать в конкуренции с другими аналогичными привычками и обычаями. При прочих равных условиях, чем более очевидным образом расточителен удерживающийся обычай или способ потребления, тем больше вероятность его сохранения в условиях действия этого закона. Законом демонстративного расточительства не фиксируется источник изменений, а лишь объясняется устойчивость таких форм, которые в условиях его господства годны для выживания. Он действует, чтобы сохранять пригодное, не для того, чтобы порождать приемлемое. Его функция – все испытывать, крепко удерживая то, что для него целесообразно.

Глава VII. Одежда как выражение денежной культуры

Уместно будет несколько более подробно показать на примерах применение уже изложенных экономических принципов к повседневным явлениям в какой‑то одной области общественной жизни. Для этой цели ни в какой сфере потребления не открывается более удачной возможности для иллюстрации, чем в расходах на одежду. Особое выражение в моделях одежды находит правило материального расточения, хотя в одних и тех же моделях представлены и примеры других, родственных принципов денежной репутации. Действенно служат своему назначению другие способы доказательства денежного положения, и они в моде всегда и во всем, однако у расходов на одежду есть то преимущество над большинством других способов, что наше одеяние всегда служит свидетельством нашего денежного положения, указывая на него при первом же взгляде всякого постороннего наблюдателя. Также верно, что в одежде более явно присутствует и, может быть, практикуется всеми в большей мере, чем в любой другой сфере потребления, общепризнанное желание расходовать напоказ. Все без труда согласятся с той банальностью, что люди всех классов, подвергая себя расходам на одежду, большей частью делают это не для того, чтобы защитить свою персону от холода, а ради респектабельного внешнего вида. И вероятно, ни в каком другом вопросе не возникает такого острого чувства убогости, которое ощущается, если мы не дотягиваем до уровня, установленного общественным обычаем в одежде. В отношении одежды в большей степени, чем в отношении многих других статей потребления, справедливо то, что люди будут выносить весьма существенные лишения в жизненных благах, чтобы только позволить себе то, что считается приличным размером расточительного потребления, так что отнюдь не необычным явлением оказываются живущие в суровом климате люди, которые носят легкую одежду, только чтобы казаться хорошо одетыми. А рыночная стоимость товаров, используемых для одежды, в гораздо большей степени складывается из модности, репутации товаров, чем из той физической функции, которую они выполняют, облекая персону владельца. Потребность в одежде является явно «высшей», или духовной, потребностью.

Дата добавления: 2014-11-20