Торстейн Веблен 19 страница

До какой‑то степени аналогичным образом обстоит дело с другими видами спорта. Из этих других видов самый лучший пример – атлетические состязания. Здесь, безусловно, также налицо обычай, предписывающий то, какие формы деятельности, физической тренировки и отдыха являются позволительными по кодексу правил достойного уважения существования. Те, кто имеет пристрастие к занятиям атлетикой или восторгается ею, выдвигают заявление, что такие занятия предоставляют наиболее доступное средство отдыха и «физической культуры». А моральную поддержку этому заявлению дает предписывающий обычай. Дело в том, что каноны приличного существования исключают из уклада жизни праздного класса всякую деятельность, которую нельзя отнести к разряду демонстративной праздности. И вследствие этого они имеют тенденцию исключить ее посредством предписания из уклада жизни всей общности. В то же время бесцельное физическое напряжение является нестерпимо противным и скучным. Как было замечено в другой связи, в таких случаях происходит обращение к какой‑нибудь форме деятельности, в которой по крайней мере предоставляется благовидное намерение, даже если цель, приписанная этой деятельности, будет лишь воображаемой. Охота и спорт удовлетворяют этим требованиям – фактической бесполезности с благовидной воображаемой целью. Вдобавок в этих занятиях открывается простор для соперничества, и на таком основании они также являются привлекательными. Чтобы выглядеть внешне приличным, то или иное занятие должно сообразовываться с каноном вызывающей уважение расточительности; в то же время всякая деятельность, чтобы ею можно было упорно продолжать заниматься как привычным, пусть неполным выражением жизни, должна подчиняться общечеловеческому канону, требующему, чтобы этой деятельностью достигалась какая‑то полезная цель. Праздносветский канон требует строгой и всесторонней бесполезности; инстинкт мастерства – целенаправленного действия. Праздносветский канон декорума действует медленно и всепроникающе, отбирая и исключая из общепринятого жизненного уклада всякий существенно полезный или целенаправленный образ действия; инстинкт мастерства действует импульсивно и может быть удовлетворен временно наличием непосредственной цели. Лишь когда вызывающая тревогу скрытая бесполезность конкретного действия входит в комплекс сознания в качестве элемента, по существу чуждого целенаправленности, обычно присущей процессу жизнедеятельности, лишь тогда эта бесполезность оказывает на сознание свое вызывающее беспокойство и отпугивающее действие.

Привычки индивида образуют органическую совокупность, общим направлением функционирования которой неизбежно является надежное служение процессу жизнедеятельности. Когда предпринимается попытка ввести в эту органическую совокупность систематическое расточение или бесполезность в качестве одной из жизненных целей, то вскоре вслед за этим наступает чувство отвращения. Однако можно избежать такой реакции организма, если удастся сосредоточить внимание на достижении ближайшей, не требующей размышления цели, заключающейся в проявлении ловкости или соперничества. Спорт – охота, рыбная ловля, атлетические соревнования и тому подобное – дает тренировку ловкости и сопернической свирепости и хитрости, являющихся характерными особенностями хищнического образа жизни. Пока индивид будет только в незначительной мере одарен способностью к размышлению или пониманием скрытого направления собственного поведения, т. е. пока его жизнь фактически будет жизнью, состоящей из наивных, импульсивных действий, инстинкт мастерства будет до известной степени удовлетворяться непосредственной, не требующей размышления целенаправленностью спорта в плане выражения превосходства. Это особенно справедливо в том случае, когда господствующими побуждениями индивида являются бездумные, сопернические склонности хищнического темперамента. В то же время спорт будет под влиянием канонов внешних приличий прельщать индивида как выражение жизни, безупречной в денежном отношении. Всякое конкретное занятие сохраняется в качестве традиционной и привычной формы отдыха, соответствующей внешним приличиям, именно удовлетворяя этим двум требованиям, требованию скрытой расточительности и направленности на достижение непосредственной цели. Стало быть, в том смысле, что другие формы отдыха и физических упражнений для лиц благовоспитанных и обладающих тонкой чувствительностью являются невозможными с нравственной точки зрения, охота и спорт – наиболее доступные средства отдыха при существующих обстоятельствах.

Однако те члены почтенного общества, которые выступают в защиту атлетических состязаний, объясняют свое отношение к ним самим себе и своему окружению тем, что эти состязания служат бесценным средством развития. Они не только, дескать, улучшают физический склад соревнующихся, но, как обыкновенно при этом добавляется, воспитывают также мужество. Футбол, в частности, является игрой, которая, вероятно, прежде всего приходит на ум всякому члену общности, когда встает вопрос о полезности спортивных состязаний, так как эта форма спортивного соперничества стоит в настоящее время выше всех других в сознании тех, кто выступает за или против состязаний как средства физического или духовного спасения. На примере этого типичного атлетического вида спорта можно, следовательно, показать, какое значение имеет атлетика для развития духовных и физических качеств у участников состязаний. Как‑то было сказано, и вполне уместно, что футбол имеет такое же отношение к физической культуре, как бой быков к сельскому хозяйству. Чтобы индивид мог быть полезным для этих развлекательных институтов, требуется прилежная подготовка или усердное воспитание. Чтобы сохранить и развить определенные способности и склонности, характерные для дикого состояния и имеющие тенденцию к отживанию при одомашнивании, используемый материал, будь то животные или люди, подвергается тщательному отбору и выучке. Это не значит, что и в том, и в другом случае происходит всестороннее и полное восстановление звериного или варварского склада ума и тела. Результатом является скорее односторонний атавистический возврат к варварству или к ferae natura (звериным правам) – т. е. восстановление и подчеркивание тех пагубных диких черт, которые направлены на нанесение ущерба, без соответствующего развития тех черт, которые служили бы самосохранению индивида и полноте его жизни в диком окружении. Плодами культуры, реализуемыми в футболе, являются экзотическая дикость и коварство. В футболе восстанавливается в своих правах темперамент раннего варварства и вместе с тем происходит подавление как раз тех нравственных качеств, которые полезны для общества и экономики.

Физическая сила, приобретаемая в процессе подготовки к спортивным состязаниям – насколько можно говорить, что эта подготовка дает такой результат, – является преимуществом и для индивида, и для коллектива; это при прочих равных условиях можно считать экономически полезным. Духовные черты, которые сочетаются с атлетическими занятиями, являются подобным образом экономически выгодными для индивида – в противоположность интересам коллектива. Это остается справедливым для той или иной общности, где в населении в какой‑то мере развиты эти черты. Соперничество сегодня является в значительной степени процессом самоутверждения на основании обладания этими характерными чертами хищнической природы человека. При той сложной роли, которую они выполняют в мирном соперничестве в наши дни, обладание ими для культурного человека является жизненно необходимым. Однако, хотя эти черты и важны для индивидуального успеха в соперничестве, они не представляют собой непосредственной пользы для общности. В плане полезности индивида для целей коллективной жизни подготовленность индивида к соперничеству если и полезна, то лишь косвенно. Свирепость и хитрость не представляют собой никакой общественной пользы, разве что для враждебных сношений с другими общностями, а для индивида они полезны только потому, что в человеческом окружении, действию со стороны которого он подвержен, эти черты проявляются в изобилии. Всякий индивид, который вступает в соперническую борьбу не будучи должным образом наделен названными качествами, оказывается в невыгодном положении примерно так же, как комолый бычок обычно находится в невыгодном положении в стаде рогатого скота. Обладание хищническими чертами характера и их воспитание, безусловно, может быть желательным и по каким‑либо другим причинам, отличным от экономических. Наблюдается широко распространенная эстетическая или этическая предрасположенность к варварским способностям, а рассматриваемые свойства так хорошо соответствуют этой предрасположенности, что их полезность в эстетическом или этическом отношении, вероятно, компенсирует их какую бы то ни было экономическую бесполезность. Однако к настоящему рассмотрению это прямого отношения не имеет. Поэтому здесь ничего не говорится о желательности или целесообразности занятий спортом в целом или о той ценности, которую они могут иметь на основаниях, отличных от экономических.

По общему представлению, в том типе мужественности, который воспитывается спортивной жизнью, многое достойно восхищения. Уверенность в своих силах и чувство товарищества замечательны, но такое обозначение соответствующих качеств является несколько вольным, разговорным. С иной точки зрения их можно было бы назвать свирепостью и приверженностью своему клану. Эти качества вызывают одобрение и восхищение и считаются мужественными в силу тех же причин, которыми объясняется их полезность для индивида. Члены общности, и в особенности тот класс, который задает тон в канонах вкуса, наделены ими в достаточной мере, чтобы их отсутствие в других ощущалось как недостаток, а их избыток расценивался как необходимое условие наличия превосходящих достоинств. Черты хищника отнюдь не являются отжившими среди большинства народностей в наши дни. Они имеются у многих народностей и в любой момент могут рельефно обозначаться в конкретных настроениях, когда этому не мешают конкретные действия, составляющие наши привычные занятия и ограничивающие общий круг наших повседневных интересов. Основная масса населения любой производственной общности освобождена от этих рассматриваемых с экономической точки зрения, направленных на приобретение высокого социального статуса склонностей лишь в том смысле, что в результате их частичного и временного бездействия они отодвигаются на задний план, в область подсознательных побуждений. У разных индивидов они в неодинаковой степени сохраняют свою потенциальную силу, но остаются в распоряжении индивида для придания агрессивности его поступкам и настроениям всякий раз, когда подключается стимул к действию, обладающий неординарной мобилизующей силой. И они прочно утверждаются а том случае, когда сфера повседневных интересов и переживаний не занята никакими несовместимыми с хищничеством занятиями. Так происходит в праздном классе и среди определенных слоев населения, которые этот класс обслуживают. Отсюда та легкость, с которой предаются охоте и занятиям спортом представители нового пополнения праздного класса; отсюда и быстрое распространение занятий и увлечений спортом в любой производственной общности, где накоплено достаточно богатства, чтобы освободить значительную часть населения от работы.

Одного простого и знакомого явления достаточно, чтобы показать неодинаковую распространенность хищнических побуждений в обществе. Привычка ходить с тростью, взятая просто как черта, характерная для сегодняшней жизни, может показаться в лучшем случае деталью тривиальной; однако для выяснения существа рассматриваемого вопроса этот обычай немаловажен. Те социальные группы, среди которых эта привычка находит наиболее широкое распространение – и с которыми прогулочная трость ассоциируется в народном представлении, – это мужчины собственно праздного класса, люди, занимающиеся спортом, а правонарушители из низов. К этим группам можно было бы, пожалуй, добавить мужчин, занятых в финансовых сферах. Этого нельзя сказать в отношении рядовых людей, работающих на производстве; и, между прочим, можно заметить, что женщины не ходят с тростью, кроме как в случае инвалидности, когда трость имеет назначение особого рода. Этот обычай, конечно, в значительной мере объясняется практикой хороших манер; но основанием этой практики выступают в свою очередь вкусы и склонности того класса, который задает тон в обществе. Прогулочная трость, объявляет всем, что руки ее владельца занимаются чем угодно, только не полезной работой, следовательно, она может служить свидетельством праздности. Но трость – это и своего рода оружие, и на этом основании она удовлетворяет ощутимую потребность варвара в оружии. Держать в руках такое вещественное и примитивное средство нападения очень утешительно для каждого, кто одарен даже небольшой долей свирепости.

Языковые трудности не дают возможности избежать казалось бы подразумеваемого неодобрения обсуждаемых здесь способностей, склонностей и способов выражения жизни. Однако у нас нет намерения подразумевать что‑либо в плане осуждения или восхваления какой‑то стороны человеческого характера или какого‑либо аспекта жизненного процесса. Различные элементы преобладающего человеческого характера рассматриваются с точки зрения экономической теории, и обсуждающиеся черты характера оцениваются и классифицируются по их непосредственному экономическому значению для возможности осуществления процесса коллективной жизнедеятельности. Другими словами, такие явления рассматриваются здесь и оцениваются в отношении их непосредственного воздействия, способствуют ли они или препятствуют более совершенному приспособлению человеческого коллектива к окружающей среде и к системе социальных институтов, приспособлению, необходимому в силу экономической ситуации, имеющейся на настоящий момент в коллективе, и тех обстоятельств, которые будут иметься в ближайшем будущем. Для этих целей черты, унаследованные от хищнической культуры, менее полезны, чем могли бы быть. Хотя даже в этой связи нельзя не заметить, что энергичная агрессивность и неуступчивость варвара являются наследием никак не второстепенным. Предпринимается попытка отвергнуть экономическую ценность – а также отчасти и социальную ценность в более узком понимании – этих способностей и склонностей, не раздумывая по поводу их ценности в каком‑либо ином аспекте. При сопоставлении с прозаической посредственностью современного производственного жизненного уклада, когда суждение выносится по общепризнанным критериям морали, а еще больше – по критериям эстетическим или поэтическим, эти пережитки, сохранившиеся от более примитивного типа мужского населения, возможно, имеют совсем иную ценность, чем та, что приписывается им здесь. Однако, поскольку все это не имеет отношения к непосредственной теме обсуждения, всякое выражение мнения автора по поводу последнего было бы неуместным. Позволительно лишь остановиться на предостережении, что эти критерии превосходства, чуждые настоящим целям, не должны влиять на наше экономическое понимание этих черт человеческого характера или той деятельности, которая способствует их развитию. Это применимо и к тем лицам, которые активно участвуют в спортивной деятельности, и к тем, чье увлечение спортом состоит лишь в созерцании. То, что говорится здесь о наклонности к спортивным занятиям, имеет также отношение ко всяким размышлениям, которые в связи с этим будут возникать по поводу того, что обычно всегда называлось религиозной жизнью.

В предыдущем абзаце вскользь затрагивался тот факт, что разговорной речью едва ли можно пользоваться при обсуждении данной категории склонностей и занятий, не выражая при этом неодобрения или не оправдывая их. Этот факт знаменателен тем, что показывает привычное отношение обыкновенного беспристрастного человека к наклонностям, выражающимся в спорте и вообще в доблестной деятельности. И здесь, пожалуй, вполне уместно обсудить тот неодобрительный подтекст, который пронизывает все пространные речи, направленные в защиту или восхваление атлетики и других преимущественно хищнических по своему характеру занятий. Такой же апологетический настрой начинает по крайней мере становиться заметным у выступающих в защиту многих других институтов, унаследованных от варварского периода жизни общества. Эти архаические институты, которые, как ощущается, нуждаются в оправдании, включают в себя помимо прочего всю существующую систему распределения богатства вместе с вытекающими из нее различиями классов по общественному положению; все или почти все формы потребления, попадающие под рубрику демонстративного расточения; статус женщины при существующей патриархальной системе; а также традиционные вероучения и обряды благочестия с множеством характерных черт, в частности – общедоступные выражения этих вероучений и канонические обряды в их наивном понимании. То, что нужно сказать в этой связи об апологетической позиции, которую занимают при расхваливании спорта и спортивного характера, будет, следовательно, применимо и к оправданиям, выдвигаемым в пользу других родственных элементов нашего социального наследия.

Есть такое чувство – обычно смутное и не признаваемое открыто в тех многочисленных речах, которые произносятся самим апологетом спорта, однако обыкновенно ощущаемое в манере его рассуждения, – что эти занятия спортом, как и вообще область хищнических побуждений и хищнического образа мысли, лежащие в основе характера спортсмена, здравому смыслу вовсе не соответствуют. «Что до большинства убийц, они являются личностями крайне безнравственными». Это изречение дает, с точки зрения человека высоконравственного, оценку хищническому темпераменту и дисциплинирующим следствиям его открытого выражения и практики применения. Рассматриваемое с такой точки зрения, это изречение дает указание на трезвое понимание в его официальном выражении зрелыми людьми степени пригодности хищнического образа мысли для достижения целей коллективной жизни. Чувствуется, что такая подразумеваемая позиция направлена против всякой деятельности, связанной с усвоением хищнической позиции, и что на тех, кто выступает за восстановление в правах хищнического темперамента и за те практические навыки, которые его укрепляют, ложится бремя доказательства своей точки зрения. Существует сильное общественное мнение в пользу рассматриваемых развлечений и предприятий, но в то же время в общности налицо широко распространенное представление, что такое основание общественного мнения нуждается в узаконивании. К необходимому узакониванию обыкновенно стремятся, доказывая, что, хотя результат занятий спортом фактически является хищническим, социально разобщающим, хотя непосредственное действие этих занятий происходит в направлении атавистического возврата к наклонностям, которые никакой пользы для производства не представляют, – все же косвенным и отдаленным образом – через посредство некоего не сразу осознаваемого процесса выработки полярно противоположного эффекта или, возможно, ответного раздражения – занятия спортом, как понимается, воспитывают склад ума, который может быть полезным для социальных или производственных целей. Другими словами, хотя занятия спортом носят характер завистнической доблестной деятельности, полагается, что каким‑то слабым и незаметным действием они приводят к развитию склада характера, благоприятствующего независтнической деятельности. Обычно пытаются доказать все это эмпирически или же полагают, что эмпирический вывод должен быть очевиден каждому, стоит только подумать. В приведении такого доказательства данного тезиса как‑то хитро избегается ненадежная почва логики, вывод следствия из его причины, и показывается только то, что спортом воспитываются упоминавшиеся выше «мужественные качества». Но так как именно эти качества необходимы (с экономической точки зрения) для узаконивания, цепь доказательства обрывается там, где она должна начинаться. Можно сказать в более общих экономических терминах, что эти оправдания являются попыткой показать вопреки логике вещей, что занятия спортом на самом деле способствуют развитию того, что в широком смысле можно назвать мастерством. Мыслящий защитник спортивных занятий не успокоится, пока ему не удастся убедить себя или других, что именно в этом заключается их действие, и обычно, надо признать, не успокаивается. Его неудовлетворенность собственным оправданием рассматриваемых занятий обычно обнаруживается его резким тоном и тем пылом, с которым он нагромождает категоричные утверждения в поддержку своей точки зрения.

Однако зачем нужны оправдания? Если общественное мнение в пользу занятий спортом находит свое широкое распространение, почему сам этот факт не является достаточно узаконивающим? В результате длительной выучки доблестью, которой человеческий род подвергался на хищнической и квазимиролюбивой стадиях развития общества, мужчинам наших дней передался темперамент, находящий удовлетворение в этих выражениях свирепости и хитрости. В таком случае почему нельзя принять эти занятия спортом в качестве узаконенного выражения нормальных, здоровых человеческих свойств? Какая еще существует норма, на уровне которой нужно жить, кроме той, что дана в совокупности выражающихся в чувствах современного человека склонностей, включая такую наследственную черту, как доблесть? Скрытой нормой, к которой мы в данный момент апеллируем, является инстинкт мастерства, инстинкт более фундаментальный, в более древние времена ставший предписанием для человека, нежели расположение к хищническому соперничеству. Последнее является лишь особым проявлением инстинкта мастерства, его вариантом, относительно поздним и преходящим, несмотря на его значительную абсолютную давность. Хищническое побуждение к соперничеству – или инстинкт спортивного мастерства, как его вполне можно было бы назвать, – является существенным образом неустойчивым по сравнению с начальным инстинктом, инстинктом мастерства, от которого хищническое соперничество, развившись из него, стало отличаться. Поверяясь этой скрытой жизненной нормой, хищническое соперничество, а следовательно, и спортивная жизнь оказываются несостоятельными.

Нельзя, конечно, в сжатом виде изложить то, каким образом и в какой мере институт праздного класса способствует сохранению занятий спортом и завистнической деятельности. Из уже приведенных фактов явствует, что по наклонностям и духовному настрою праздный класс более расположен к воинственной позиции и вражде, чем классы, занятые в производстве. Нечто подобное, видимо, справедливо в отношении занятий спортом. Однако институт праздного класса оказывает свое влияние на широкое распространение таких чувств в отношении увлечения спортом главным образом в своем косвенном воздействии, через посредство канонов внешне пристойного существования. Такое косвенное влияние происходит почти однозначным «образом в направлении дальнейшего выживания хищнического склада характера и хищнических привычек; и это справедливо даже в отношении тех разновидностей спортивных увлечений, которые предписываются высшим праздносветским кодексом приличий; таковы, например, кулачные бои на приз, петушиные бои и другие вульгарные выражения спортивного нрава. Что бы ни гласил самый последний, удостоверенный и подробный список «приличий, общепризнанные законы благопристойности, санкционированные институтом праздного класса, недвусмысленно заявляют, что соперничество и расточительство – это хорошо, а все что им противоположно, – позорно. В сумеречном освещении подвалов общества детали кодекса приличий не схватываются с той легкостью, которой можно было бы желать, а те общие каноны, которые лежат в основе благопристойности, применяются как‑то неосмысленно, почти не подвергаясь сомнению в отношении размера их полномочий или подробно санкционированных исключений.

Пристрастие к атлетике не только в плане прямого участия, но также в смысле испытываемых чувств и моральной поддержки является в более или менее выраженном виде характерной чертой праздного класса; и эта черта разделяется праздным классом с социальной группой правонарушителей из низов, а также с теми атавистическими элементами во всей массе социальной общности, в которых преобладают наследственные хищнические тенденции. Среди народностей, населяющих цивилизованные западноевропейские страны, мало индивидов, настолько лишенных хищнического инстинкта, чтобы находить какое‑то отвращение в созерцании спортивных состязаний, но у рядовых людей из производственных социальных групп наклонность к занятиям спортом не заявляет о себе в такой степени, чтобы составлять то, что можно справедливо назвать «спортивной привычкой». У этих социальных групп спортивные состязания и охота являются скорее развлечениями от случая к случаю, чем серьезной чертой образа жизни. Поэтому нельзя сказать, что в этой массе простого народа пристрастие к спорту получает свое развитие; хотя ни у их большинства, ни даже у сколь‑нибудь значительного числа индивидов оно не является отжившим, тем не менее предрасположенность к спорту в среде рядовых представителей трудящихся классов носит характер воспоминания прошлого опыта человечества, проявляющегося скорее в качестве редкого, случайного интереса, нежели интереса живого и постоянного – в качестве господствующего фактора при формировании образа мысли в его органическом единстве.

Может показаться, что эта наклонность, судя по тому, как она проявляется в увлечении спортом в наши дни, не является экономическим фактором, имеющим важные последствия. В том непосредственном воздействии, которое эта наклонность, взятая просто сама по себе, оказывает на производственную эффективность или на потребление любого конкретного индивида, она не слишком принимается в расчет; однако преобладание и распространение того варианта человеческого характера, типичной чертой которого она выступает, – дело немаловажное. Эта склонность влияет на экономическую жизнь коллектива, сказываясь и на темпах экономического развития, и на характере достигаемых результатов. Плохо это или хорошо, но тот факт, что такой тип личности в какой бы то ни было степени господствует над образом мысли населения, не может не оказать значительного влияния на всю сферу коллективной экономической жизни, ее направление, нормы и идеалы.

Нечто приводящее к подобным выводам нужно сказать о других чертах, составляющих характер варвара. С точки зрения стоящих перед экономической теорией целей эти дальнейшие черты можно рассматривать как сопутствующие варианты того хищнического нрава, одним из выражений которого оказывается доблесть. В значительной мере они по своему характеру не являются прежде всего экономическими и не имеют большого непосредственного значения для экономики. Они указывают, какой стадии экономического развития соответствует обладающий ими индивид. Они важны, следовательно, как внешние критерии степени приспособления личности к современным экономическим потребностям; до некоторой степени они важны и как способности, которые сами ведут к повышению или снижению экономической полезности индивида.

Доблесть, как она выражается в жизни варвара, проявляется в двух основных направлениях – в силе и в обмане. В различной степени эти две формы выражения одинаково присутствуют в современном военном деле, в занятиях финансовой сферы, а также в охоте и спортивных играх. И та и другая категории способностей воспитываются и укрепляются занятиями спортом, равно как и более серьезными видами сопернической деятельности. Хитрость, или коварство, является элементом, неизменно присутствующим в спортивных состязаниях, как и в военном деле, и в охоте. Во всех этих занятиях хитрость имеет тенденцию к перерастанию в тонкую дипломатию и мошенничество. Мошенничество, вероломство, запугивание занимают надежное место в способе проведения любых атлетических соревнований и вообще в спортивных играх и состязаниях. Привычное введение судьи, а также подробнейшие специальные правила, устанавливающие границы и отдельные моменты допустимого обмана и использования стратегического преимущества, вполне подтверждают тот факт, что мошеннические козни и старания перехитрить своих противников не являются случайными чертами состязания. Приобретение привычки к занятиям спортом по самой своей природе должно содействовать более полному развитию способности к обману; и распространение в общности того хищнического темперамента, который склоняет людей к спорту, означает одновременно распространение мошенничества и бессердечного равнодушия к интересам других, либо отдельных лиц, либо всего коллектива. Обращение к обману в любом обличий и при любой узаконенности правом или обычаем является выражением чисто эгоистического склада ума. Нет необходимости сколь‑нибудь подробно останавливаться на экономическом значении этой особенности спортивного склада характера.

Нужно заметить в этой связи, что наиболее яркой чертой характера, которая свойственна людям, занимающимся атлетическими и прочими видами спорта, является крайняя хитрость. Дарования и подвиги Улисса не уступают дарованиям и подвигам Ахилла ни в их фактическом способствовании развитию спортивных состязаний, ни в том блеске, который они придают коварным спортсменам на фоне их товарищей. Хитрость в мимике является первым шагом в уподоблении профессиональному спортсмену, которое происходит у молодого человека после зачисления в какую‑либо престижную школу для получения какого бы то ни было, среднего или высшего, образования. И этот облик хитрого малого, в котором хитрость является чертой украшающей, всегда заботливо поддерживается людьми, чей серьезный интерес заключается в спортивных состязаниях, бегах или других соревнованиях, носящих такой же сопернический характер. В качестве еще одного указания на духовное родство двух крайних социальных групп можно заметить, что преступники, члены низшей социальной группы, обычно в значительной степени обнаруживают этот облик хитрого малого и что они очень часто обнаруживают такое же театральное преувеличение этого облика, какое часто наблюдается у юных соискателей спортивных почестей. Это, между прочим, самый четкий признак того, что в обиходе называется твердостью в юных претендентах на дурную репутацию.

Дата добавления: 2014-11-20