Религиозно-политическое значение раскола

Три этапа политической истории православия

История православия может быть разделена на три основных периода, которым соответствует три политические парадигмы христианской политики.

Первый этап – катакомбный. Христианство в нем представляет собой нонконформную эзотерическую организацию, ориентированную против окружающих сакрально политических моделей (иудейских и эллинских).

Второй этап – имперский, "симфонический", "катехонический". Он включает в себя тысячу лет византийского периода и двести лет московского царства. В этот период "змей скован".

Третий – постимперский период. Теперь симфоническая связь церкви с политикой прерывается. Православие становится только религией, в значительной степени дистанциированной от политики и состоящей с ней в сложных конкретных отношениях. Самое же главное свойство этого периода заключается в том, что полноценной православной симфонии больше нет. Третий период представляет собой десакрализацию православной политической системы. В некоторых случаях православная церковь оказывается под политическим господством иноверцев, в других случаях дело обстоит несколько сложнее.

На Руси в эпоху раскола мы имеем дело с очень сложным явлением: с одной стороны, симфония властей нарушается, с другой стороны, политическая власть остается номинально православной*.

Но это уже совершенно новое православие, далеко отошедшее от византизма и Святой Руси (московского периода).

Вместе с русским расколом, начавшимся в эпоху реформ патриарха Никона, православное сочетание религии и политики пошатнулось. Симфоническое соотношение между царем и патриархом было поколеблено.

Греки оказались в постимперской ситуации после падения Константинополя, русские -- в такой же ситуации на 200 лет позже -- после раскола.

Православная политика, учение о православном "тысячелетнем царстве" напрямую связаны с наличием православного царя-"катехона". После взятия Константинополя турками, препятствия для прихода антихриста, "сына погибели" не стало. Православные греки, сохранившие верность Православию, понимали свою веру уже иначе, чем раньше. Это была религиозная реальность, присутствующая в рамках инородного сакрального контекста (в данном случае, исламского).

При Никоне на Руси также нарушаются пропорции православной симфонии, но иным образом, нежели у греков. Никон в угоду политическим соображениям расширения российского влияния на западные земли и под сильным влиянием филокатоликов и современных ему греческих иерархов (которые – и это самое важное -- в отличие от русских XVII века жили уже 200 лет в редуцированном варианте православия!) начал церковные реформы, направленные в сторону отхода от московской религиозно-политической традиции. Это проявилось в ходе "книжной справы", когда богослужебная литература стала подгоняться под один образец, за который был принят киевский извод церковно-славянского языка. Очень важно, что этот процесс сопровождался вытеснением догматических начал московского цикла. В спорных случаях за образец брались либо современные справщикам греческие тексты либо западно-русские толкования, находившиеся с эпохи Киевско-могилевской школы под значительным влиянием униатства.

Никон неосторожно и настойчиво отменил древне-русское двуперстие, метания в великопостную службу Марииного стояния, ввел в Символ Веры лингвистические нововведения – вычеркнув из него одно из определений Святаго Духа – "Истинный" -- на том основании, что этого нет в греческом изводе. Как и в случае с "филиокве", за сомнительными лингвистическими поправками, вносимыми в Символ Веры, стояли очень существенные трансформации всей религиозно-политической структуры христианского общества. Значительной частью русского общества, составившей ядро старообрядческого движения, реформы Никона воспринимаются как аналог отступления самих греков от догматов православия в эпоху Флорентийской унии, как прямое посягательство на избранность Святой Руси в последние времена, как отвержение учения о Москве Третьем Риме. Ситуация усугубляется еще и тем, что на протяжении всего XVII века среди наиболее последовательных сторонников русского православия (особенно в западно-русских землях) нарастают эсхатологические ожидания – широко популярны пророчества о близком падении веры, содержащиеся в "Кирилловой книге" и в писаниях Захарии Копыстенского (автора "Книги о Вере"). Причем эти ожидания сосредоточены вокруг грядущего 1666 года, где три шестерки прочитываются как шифр "антихриста".

И на самом деле, в 1666-67 годах в Москве проходит собор, который, низложив самого Никона, доводит, тем не менее, до конца начатое им дело. Стоглавый собор предается анафематствованию, старообрядцы признаются еретиками и раскольниками, русские обряды и древние тексты окончательно переделываются на новогреческий манер. Если Никон старался сместить власть в сторону церковной иерархии, желая стать "православным папой", то в ходе его катастрофических реформ произошло прямо противоположное – царская власть непропорционально усилилась, а структура русской политики была существенно десакрализирована. Отныне церковь была строго подчинена царю, причем в десакрализованном варианте. Фундаментальные основы симфонии властей были подорваны. Московский период был осужден, на староверов и Стоглавый собор были наложены "клятвы" ("клятвы" -- формальное церковное поругание). Религиозно-политическая основа русской старины была дискредитирована, поставлена вне закона.

Фактически начатые Никоном реформы привели к отказу от всей догматики "translatio imperii" от Рима через Новый Рим (Царьград) к Третьему Риму. Далее последовал ряд политических событий, окончательно закрепивших десакрализацию. Петр Первый отменил на Руси патриаршество, пытался разгромить монашество, ввел прямое подчинение церкви светскому лицу – оберпрокурору Синода. Фактически, он превратил церковь в некое подобие англиканства. И настоящее, полноценное, сугубо православное миропонимание и мировоззрение ушло в оппозицию в лице старообрядчества.

Старообрядцы были и остаются последними носителями полноценной ортодоксальной христианской традиции, православной традиции и в догматическом, и в политическом измерениях. Отвергнув никоновские "новины", они сохранили верность той сакральной модели, которая была ядром полноценного православного мировоззрения. Они в полной мере осознали катастрофу десакрализации. И самые радикальные из них предпочли смерть и муки бытию в условиях "торжества сына погибели". Политическая программа старообрядцев была целиком и полностью отрицательной: в их понимании сакральных циклов истории не было места для имманентного оптимизма. Тысячелетнее царство было позади, вокруг и впереди – царство антихриста (или его провозвестников) *.

Политическое измерение было десакрализировано и для греков, сербов, болгар и т.д., которые оказались под пятой турок, поскольку исламская государственность не имела ничего общего с православными представлениями о том, что такое "священная политика". Поэтому православные народы в контексте османской империи оказывались в отчужденном состоянии, отказываясь от соучастия в этой сакральности, вставая в мягкую или жесткую оппозицию ей. Точно так же и старообрядцы отказались служить режиму, системе, которая утратила связь с сакральным и шли с ней на жесткую конфронтацию, уходя в бега, гари, добровольное отшельничество.

Были отчаянные попытки старообрядческих реваншей, заговоры и восстания. Например, восстание Разина было поддержано староверами, а спустя столетие та же ситуация сложилась и в отношении Пугачева. Особенно сильны были старообрядческие настроения в среде казаков, и шире, на периферии России. Однако староверы не вкладывали в эти проекты позитивного содержания: скорее, это были жесты отчаяния и выражение отчуждения от "антихристовой государственности".

Дата добавления: 2014-11-25