Бомба: трагедия маленького человека 3 страница

Недоверие Девитта к жителям Сан-Франциско было относительно слабым, а вот недоверие к японцам – просто патологическим. Изначально Девитт называл разговоры о крупномасштабных депортациях «дурацкими». Но давление населения росло и особенно усилилось после публикации в конце января правительственного доклада о бомбардировке Перл-Харбора, подготовленного членом Верховного суда Оуэном Робертсом. В докладе выдвигалось предположение, что нападению способствовал шпионаж. И хотя большую часть информации поставляли консульские агенты Японии, гавайцы японского происхождения также внесли свою лепту. Сообщение укрепило сомнения общественности в лояльности японо-американцев. Поднявшаяся в результате волна протестов, очевидно, превратила Девитта в страстного защитника депортации. Девитт утверждал: тот факт, что японцы – независимо от того, являлись ли они гражданами США, – ранее не организовывали диверсий, еще не доказывает, что они не готовят диверсии в будущем. Другие, включая Стимсона и Макклоя, вторили его рассуждениям и давили на Рузвельта, требуя принять меры, пока не стало слишком поздно57.

Несмотря на полное отсутствие каких-либо доказательств шпионско-диверсионной деятельности японоамериканцев, 19 февраля 1942 года Рузвельт подписал Чрезвычайный указ № 9066, положивший начало депортациям и арестам японцев и японоамериканцев в Калифорнии, Орегоне и Вашингтоне, две трети из которых были гражданами США по праву рождения. Хотя в указе не было явных упоминаний о расе или национальности, не возникало сомнений, против какой именно части населения он направлен.

Среди отступников доктрины «япошкам верить нельзя» был человек, от которого это меньше всего можно было ожидать, – директор ФБР Эдгар Гувер. Гувер заявил министру юстиции Френсису Биддлу, что в массовых депортациях нет необходимости. Все подозрительные личности взяты в разработку. Биддл информировал Рузвельта, что «причин для депортаций нет»58.

Рузвельт не прислушался к их мнению. Несмотря на отсутствие каких-либо доказательств шпионско-диверсионной деятельности японо-американцев, 19 февраля 1942 года Рузвельт подписал Чрезвычайный указ № 9066, положивший начало депортациям и арестам японцев и японо-американцев, проживающих в Калифорнии, Орегоне и Вашингтоне, две трети из которых были гражданами США по праву рождения. Хотя в указе не было явных упоминаний о расе или национальности, не возникало сомнений, против какой именно части населения он направлен.

Американские власти отказались от планов поголовной депортации многочисленных японцев, проживающих на Гавайях, когда богатые белые плантаторы, выращивавшие сахарный тростник и ананасы, пожаловались, что потеряют рабочие руки. Тем не менее правительство все же ввело там военное положение, а также приостановило действие положений о неприкосновенности личности и подвергло арестам приблизительно две тысячи «кибэев» — людей японского происхождения, ранее посещавших Японию в целях получения образования и восприятия элементов японской культуры.

Совсем другой была ситуация в материковой части США, особенно в Калифорнии, где японцы составляли чуть больше 2 % населения. Чрезвычайный указ № 9066 вынудил приблизительно 120 тысяч человек оставить свои дома и обосноваться за пределами зон обороны. Но соседние штаты закрыли для них свои границы. Губернатор штата Айдахо Чейз Кларк презрительно бросил: «Япошки живут, как крысы, плодятся, как крысы, и поступают, как крысы. Нам они не нужны». Губернатор Вайоминга предупредил: если японцев переселят в его штат, «то на каждой сосне будет болтаться по япошке». Генеральный прокурор штата Айдахо рекомендовал «всех японцев… посадить в концлагеря». «Мы хотим, чтобы наша страна оставалась страной белого человека», – добавил он59.

К 25 февраля 1942 года ФБР заключило всех взрослых мужчин японского происхождения в тюрьму на острове Терминал-Айленд (штат Калифорния). Остальным жителям японского происхождения ВМС США приказали выметаться в 48 часов. С марта по октябрь 1942 года Управление гражданского контроля в военное время открыло временные лагеря, названные лагерями для интернированных лиц, и содержало там японцев – их регистрировали и присваивали им лагерные номера. В лагерях Санта-Анита и Танфоран (штат Калифорния) семьи разместили в конюшнях, причем по пять-шесть человек вместе. Позже их перевели в постоянные эвакуационные центры, в то время носившие названия «концлагерей». Условия в лагерях были плачевными: там зачастую не было водопровода, нормальных туалетов, школьных классов, изолированных помещений и крыш, которые не протекают. Однако все лагеря были снабжены прочным забором с колючей проволокой и вышками с пулеметами. Потрясенный отношением к заключенным, Милтон Эйзенхауэр ушел в отставку с должности директора Управления по переселению в военное время (УПВВ)60.

Некоторыми жителями Западного побережья, поддержавшими депортацию, двигала жадность. Поскольку выселяемым разрешили взять с собой только то, что они могли унести, их прежние соседи с радостью покупали брошенную собственность за гроши, а то и просто присваивали оставшееся бесхозным имущество, включая урожай. Глава Ассоциации производителей и поставщиков овощной продукции Центральной Калифорнии признался: «Нас обвиняют в желании избавиться от япошек по эгоистическим причинам. Почему бы не сказать честно? Так оно и есть. Вопрос стоит так: будет ли на Тихоокеанском побережье жить белый человек или желтый?» Японцы потеряли личного имущества приблизительно на 400 миллионов долларов – по современным ценам это составляет почти 5,5 миллиарда долларов61.

Начиная с марта 1942 года УПВВ перевело заключенных в 10 наспех построенных лагерей для интернированных в Аризоне, Арканзасе, Калифорнии, Колорадо, Айдахо, Юте и Вайоминге. Лагеря у рек Постон и Хила в Аризоне вскоре стали новым домом для 17 814 и 13 348 человек соответственно, превратив их в третий и четвертый по размеру города штата фактически за одну ночь. Харт-Маунтин стал третьим крупнейшим городом в Вайоминге62.

В лагерях Аризоны и Калифорнии японцы трудились под палящим солнцем пустыни, в Арканзасе – среди болот, в Вайоминге, Айдахо и Юте – в трескучие морозы и получали жалкие 12 долларов в месяц за неквалифицированный труд и 19 – за квалифицированный. Врачи-японцы зарабатывали 228 долларов в год, в то время как белые врачи – 4600 долларов. Белые медсестры, зарабатывавшие по 80 долларов в месяц в больнице графства Йеллоустон, в Харт-Маунтин стали получать 150 долларов, то есть в 8–10 раз больше своих японских коллег63. Федеральные власти поручили фотографам Энселу Адамсу и Доротее Ланж сделать снимки повседневной жизни лагеря, наказав им не фотографировать колючую проволоку, пулеметные вышки и вооруженных солдат. Тем не менее Адамс, Ланж и заключенный-японец Тойо Миятаке сделали несколько запрещенных снимков64.

Американцы японского происхождения прибывают в лагерь для интернированных «Санта-Анита» из города Сан-Педро (штат Калифорния), где их разместили в конюшнях, прежде чем перевести в постоянные лагеря.

В лагерях Аризоны и Калифорнии японцы трудились под палящим солнцем пустыни, в Арканзасе – среди болот, в Вайоминге, Айдахо и Юте – в трескучие морозы и получали за тяжкий труд жалкие гроши.

В феврале 1943 года правительство США бесстыдно развернулось на 180 градусов. Поскольку для ведения военных действий требовалось все больше и больше солдат, Рузвельт призвал родившихся в США «нисэев» – людей японской национальности – вступать в сегрегированный 442-й полк, который объединили с 100-м Гавайским пехотным батальоном, укомплектованным гавайскими японцами и расквартированным в Кемп-Шелби (штат Миссисипи). Один боец «Пука-Пука», как называли свое подразделение солдаты-гавайцы, поступил на службу добровольцем в самом начале войны, и ему пришлось долго и упорно бороться за право служить в американской армии. 442-й полк – одна из самых прославленных частей Вооруженных сил США: он отважно сражался в Италии и Франции и в октябре 1944 года потерял 1072 человек, в том числе 216 погибшими65.

То, что американцы японского происхождения способны на подобные жертвы на благо страны, очевидно, просто не укладывалось в голове командующего Западной зоной обороны. В апреле 1943 года Девитт заявил подкомитету палаты представителей по делам ВМС, что немцы с итальянцами не вызывают у него тревоги, «но япошки будут тревожить нас, пока мы не сотрем их с лица земли». И добавил: «Япошка всегда остается япошкой» – независимо от того, является ли он гражданином США. Расистские замечания Девитта вызвали негодование у Washington Post, которая не замедлила подколоть его: «Генералу следует напомнить, что американская демократия и Конституция США слишком важные документы, чтобы позволять игнорировать и попирать их какому-то военному фанатику… Какое бы оправдание он ни нашел в свое время для интернирования и огульного ареста людей, такого оправдания больше нет»66.

Многие американцы согласились с газетой. Кое-кто даже начал проводить параллель с политикой нацистов, хотя, по общему признанию, различий было намного больше, чем сходства. В июне 1942 года журнал Christian Century писал: «Вся политика использования концлагерей направлена… на уничтожение конституционных прав… и на утверждение расовой дискриминации как принципа американского правления. Это движение в том же направлении, в котором двигалась и Германия». Юджин В. (Виктор Дебс) Ростоу в 1945 году опубликовал резкую статью в журнале Yale Law Journal, где утверждал следующее: «Мы полагаем, что немецкий народ несет совокупную политическую ответственность за произвол, втайне осуществлявшийся гестапо и СС. Что же мы должны думать о собственном участии в программе, которая нарушает все демократические социальные ценности, но была одобрена конгрессом, президентом и Верховным судом?»67

В июне 1943 года Верховный суд единогласно вынес решение в пользу правительства по первым двум делам, представленным ему на рассмотрение. Хотя решение суда по делу «Хирабаяси против США» не затрагивало фундаментальных проблем депортации и лишения свободы, мнение судьи Фрэнка Мерфи, совпавшее с позицией большинства судей, вплотную подошло к этим проблемам:

«Сказать, что никакая этническая группа не может ассимилироваться, означает признать, что великий американский эксперимент потерпел неудачу… Сегодня мы впервые, насколько известно, испытали существенное ограничение личной свободы граждан США по признаку национальной или расовой принадлежности… В этом смысле данный случай обладает печальным сходством с тем, как обращаются с представителями еврейской национальности в Германии и других частях Европы»68.

2 января 1945 года УПВВ «прекратило» содержание под стражей, но не оказало практически никакой помощи бывшим заключенным, которые пытались восстановить свою разрушенную жизнь. Кое-кто решил уехать как можно дальше от Западного побережья. По сведениям Службы национальных парков, японцы получали только «по 25 долларов на человека, билет на поезд и провизию в дорогу – для тех, у кого было с собой меньше 500 долларов»69.

Только после принятия Закона об иммиграции и натурализации 1952 года многие пожилые японцы, «иссэи», стали считаться «достойными звания гражданина». Кроме того, только через 40 лет выжившим жертвам лагерей для интернированных принесли официальные извинения и выплатили компенсации на общую сумму в 1,5 миллиарда долларов70.

Нравственный порог США – в особенности хладнокровное принесение в жертву политическим интересам огромного количества мирных жителей – также значительно опустился из-за многолетних бомбардировок мирных поселений, особенно в воздушной войне с Японией. Бомбардировка районов городской застройки началась во время Первой мировой войны. Немцы, англичане, французы, итальянцы, австрийцы – все бомбили города друг друга. Встречалась бомбардировка городов и в период между мировыми войнами. К чести США надо сказать, что они резко осудили бомбардировку китайских городов японцами в 1937 году. В 1939-м, когда война пришла в Европу, Рузвельт попросил воюющие стороны воздержаться от «варварской крайности» – бомбардировки беззащитных мирных жителей71.

Проигнорировав его призыв, Германия начала бомбить города Великобритании. Британцы ответили массированными бомбардировками крупных населенных пунктов Германии. К середине 1940-х годов бомбардировке подверглись такие крупные города, как Барселона, Мадрид, Шанхай, Пекин, Нанкин, Варшава, Лондон, Роттердам, Москва, Сталинград, Ленинград, Кельн, Гамбург, Берлин и многие другие.

США, напротив, почти полностью сосредоточились на высокоточном бомбометании по ведущим промышленным предприятиям и путям сообщения, вплоть до последнего периода войны в Европе. В августе 1942 года капитан Пол Тиббетс – тот, кто позднее поведет B-29, сбросивший атомную бомбу на Хиросиму, – готовясь к участию в первой дневной бомбардировке немецких целей в оккупированной Франции, выразил опасение, что в результате его действий может пострадать мирное население. Он признался репортеру, что ему «плохо при мысли о мирных жителях, которые могут пострадать от бомб, сброшенных этой машиной». Глядя, как падают бомбы, он подумал: «Господи, там гибнут женщины и дети!»72 Но по мере того как война продолжалась, угрызения совести американцев начали затихать. Ковровая бомбардировка Мюнстера в октябре 1943 года стала важным поворотным пунктом в стратегических бомбардировках Германии. Самым трагическим исключением из прежних стандартов стало участие американцев совместно с ВВС Великобритании в бомбардировке Дрездена в феврале 1945 года.

В ночь с 9 на 10 марта 1945 года генерал-майор Кертис Лемей направил на Токио 334 самолета с грузом зажигательных бомб с напалмом, термитом, белым фосфором и другими воспламеняющимися веществами. Бомбы разрушили здания на площади больше 4 тысяч га, в результате нападения погибло более 80 тысяч человек, а около миллиона получили ранения. В аду огненного смерча кипела вода в каналах, плавился металл, люди мгновенно превращались в живые факелы. По сообщению Лемея, жертвы «сгорали, варились и запекались заживо».

В отношении Японии США осуществляли намного более безжалостную политику. Когда генерал-майор Хейвуд Хэнселл, командир 21-го бомбардировочного авиаотряда, попытался не подчиниться приказу сбрасывать зажигательные бомбы на крупные города, командующий ВВС США Генри Арнольд заменил его генералом Кертисом Лемеем[50]. Прозванный своими людьми Железной Задницей за неутомимость и требовательность, Лемей сделал себе имя в воздушной войне в Европе. В Японии он внес коренные изменения в тактику бомбардировок и поднял то, что уже стали называть «бомбардировкой устрашения», на совершенно новый уровень.

В ночь с 9 на 10 марта 1945 года Лемей направил на Токио 334 самолета, которые должны были сбросить зажигательные бомбы с напалмом, термитом, белым фосфором и другими воспламеняющимися веществами. Бомбы разрушили 42 квадратных километра города, в результате нападения погибло до 100 тысяч человек, а ранено было и того больше. В аду огненного смерча кипела вода в каналах, плавился металл, люди мгновенно превращались в живые факелы. По сообщению Лемея, жертвы «сгорали, варились и запекались заживо». К маю уже 75 % всех сбрасываемых бомб составляли зажигательные, предназначенные для того, чтобы сжечь «бумажные города Японии» дотла. По словам японского ученого Юки Танака, США сбросили зажигательные бомбы более чем на сотню японских городов73. В городе Тояма уровень разрушений достиг 99,5 %, вынудив военного министра Генри Стимсона признаться Трумэну: он «не хочет, чтобы США заслужили репутацию страны, которая превзошла в жестокости самого Гитлера», хотя Стимсон практически ничего не сделал, чтобы остановить бойню. Ему удалось убедить себя в том, что он поверил обещанию Арнольда ограничить «потери среди мирного населения»74. Будущий министр обороны Роберт С. Макнамара, в 1945 году служивший под командой Лемея, согласился с признанием своего начальника: если бы США проиграли войну, их всех судили бы как военных преступников, и они заслуживали обвинительного приговора75.

Ненависть к японцам так укоренилась среди американцев, что почти никто не возмутился массовым убийством мирных жителей. Оппенгеймер вспоминал, какое разочарование вызвало у Стимсона безразличие американцев: «Помню, мистер Стимсон признался мне, что его приводит в ужас полное отсутствие протестов в связи с нашими воздушными налетами на Японию, которые в одном только Токио привели к неслыханным потерям среди мирного населения. Он не утверждал, что авианалеты следует прекратить, но искренне считал, что если во всей стране правильность этих налетов никто не подвергает сомнению, то со страной что-то не так»76. Бригадный генерал Боннер Феллерс назвал их «одним из самых безжалостных и варварских примеров убийств мирных жителей за всю историю человечества»77. Арнольд же подозревал, что «90 % американцев желают полного уничтожения японцев»78.

Комитет по выбору целей под началом генерала Лесли Гровса решил, что атомные бомбы следует сбросить на окруженные домами рабочих военные объекты в еще не подвергавшихся бомбардировке городах. Комитет хотел сделать первое применение бомб настолько наглядным, чтобы все человечество смогло оценить значимость нового оружия. Когда члены Временного комитета США по использованию атомной бомбы, возглавляемого военным министром Генри Стимсоном, изучившие многочисленные вопросы, возникающие в связи с применением атомной бомбы, предложили генералу другие варианты, включая простую демонстрацию, Бирнс – личный представитель Трумэна в комитете – отклонил их.

На заседании 31 мая Временный комитет также обратился к вопросу будущего ядерных вооружений. Ученые понимали: производимые на тот момент бомбы – самые примитивные опытные образцы оружия, которое последует за ними. И эта перспектива ученых испугала. Оппенгеймер сообщил руководителям военных и гражданских ведомств, что в течение трех лет США могут получить бомбы мощностью от 10 до 100 мегатонн – то есть почти в 7 тысяч раз мощнее бомбы, которую собирались сбросить на Хиросиму79.

В конце мая Лео Силард, лауреат Нобелевской премии по химии Гарольд Юри и астроном Уолтер Бартки попытались отговорить Трумэна от применения бомбы. Их перенаправили в Спартанберг (штат Южная Каролина), к Бирнсу. Ответ последнего шокировал Силарда: «Мистер Бирнс не утверждал, что для победы в войне необходимо сбросить бомбу на японские города. Он, как и остальные члены правительства, уже тогда знал, что Япония, по сути, проиграла… В то время мистера Бирнса очень тревожило укрепление влияния Советского Союза в Европе; [он настаивал:] будь у нас бомба и продемонстрируй мы ее возможности, то Советский Союз в Европе станет податливее»80. Гровс также признал, что всегда считал СССР врагом США: «Уже через две недели после того, как я возглавил проект, у меня исчезли всякие сомнения в том, что Россия – наш враг, и с этой позиции я руководил проектом»81. Гровс шокировал Джозефа Ротблата, заявив во время обеда в марте 1944 года: «Вы, разумеется, понимаете, что главная цель нашего проекта – ослабить русских»82. Утверждения Бирнса и Гровса окончательно проливают свет на смысл фразы Бирнса, сказанной им 13 апреля президенту Трумэну: атомная бомба позволит США «после войны диктовать свои условия»83.

Пока ученые в Лос-Аламосе лихорадочно работали над завершением бомбы, у других начали возникать сомнения относительно того, насколько мудро они поступили. В июне ученые из Металлургической лаборатории в Чикаго организовали несколько комитетов для анализа различных свойств атомной энергии. Комитет по социально-политическим последствиям под председательством Нобелевского лауреата Джеймса Франка опубликовал доклад, отражающий идеи Лео Силарда и подвергающий сомнению целесообразность применения атомных бомб в текущей войне. Авторы доклада предупреждали: неожиданное нападение на Японию не только подорвет позиции США как справедливой державы, но и может спровоцировать гонку атомных вооружений с СССР, создав тем самым перспективу «полного взаимного уничтожения»84. В докладе также отмечалось: поскольку научные принципы, лежащие в основе создания бомбы, не представляют собой никакой тайны, Советский Союз скоро нагонит США.

Эти опасности Силард понимал, как никто другой, и потому отчаянно пытался предотвратить применение атомной бомбы. Он разослал доклад Комитета Франка ученым в других лабораториях. Когда служба безопасности засекретила доклад и запретила его распространение, Силард составил обращение к президенту с предупреждением:

«Атомные бомбы в нашем распоряжении – лишь первый шаг в этом направлении, а разрушительная сила, которая станет доступной в ходе их развития, практически не знает границ. Таким образом, стране, создавшей прецедент применения недавно открытых сил природы в разрушительных целях, вероятно, придется нести ответственность за то, что она открыла двери в эру неслыханного уничтожения»85.

Обращение подписали 155 ученых Металлургической лаборатории Чикаго и завода по переработке урана в Окридже. Оппенгеймер запретил распространение документа в Лос-Аламосе и предупредил Гровса, а тот позаботился, чтобы обращение не дошло до Стимсона и Трумэна, пока применение бомбы уже нельзя будет предотвратить. Во время войны агенты службы безопасности Гровса проводили тщательное наблюдение за Силардом. Однажды Гровс даже составил письмо министру юстиции, назвав Силарда «враждебным иностранцем» и предложив «интернировать его до окончания войны». К счастью, Комптон убедил генерала не отправлять то письмо. Однако Гровс заказал отдельный опрос мнения ученых и очень огорчился, обнаружив, что 83 % опрошенных поддерживают простую демонстрацию бомбы до ее применения против Японии86. Результаты опроса он скрыл.

Применение бомбы пытались предотвратить и другие люди, но они, как и Силард, к сожалению, потерпели неудачу. Так, 27 июня заместитель министра ВМС Ральф Бард, представитель военно-морских сил во Временном комитете, написал Стимсону записку, где утверждал: «В последние несколько недель меня преследует ощущение, что японское правительство, вероятно, пытается найти возможность для капитуляции». Он настаивал на том, чтобы США, «как великая и гуманная держава», предупредили Японию о вступлении в войну СССР и о создании атомной бомбы и разъяснили условия капитуляции. Некоторые историки считают, что через несколько дней после выхода из состава правительства Бард встретился с президентом и обратил его внимание на упомянутые моменты, но сведения об этой встрече противоречивы. Впрочем, одно является несомненным: 18 июня, в ходе встречи Трумэна с начальниками штабов, помощник военного министра Джон Макклой посоветовал президенту сообщить японцам, «что им будет позволено сохранить императора и самостоятельно выбрать форму правления» и «что у нас есть новое, ужасающе разрушительное оружие, и мы будем вынуждены его применить, если они не сдадутся»87.

Ситуация достигла критической точки, когда лидеры стран-союзниц собрались в Потсдаме – пригороде разрушенного бомбежкой Берлина. До установленной даты первой атомной бомбардировки оставалось меньше месяца. Трумэн прибыл 15 июля, нервничая перед первой встречей с Черчиллем и Сталиным. Многочисленные доклады подтверждали желание японцев выйти из войны, если им позволят капитулировать на определенных условиях. Доказательства того, что высшие руководители США понимали намеки Токио, неопровержимы. Трумэн однозначно характеризовал перехваченную 18 июля телеграмму, где говорилось: «Безоговорочная капитуляция – единственное препятствие к заключению мира», – как «телеграмму императора япошек с просьбой о мире»88. Форрестол писал о «доказательстве желания японцев выйти из войны», Стимсон – о «японских маневрах в пользу мира», а Бирнс – о «дипломатическом зондировании со стороны японцев»89. В своей книге «Тайная капитуляция», вышедшей в 1966 году, сотрудник Управления стратегических служб (УСС) США, а позднее – глава ЦРУ Аллен Даллес вспоминал: «Я выехал на Потсдамскую конференцию и отчитался там перед министром Стимсоном об информации из Токио: японцы готовы капитулировать, если смогут сохранить императора и свою конституцию как основу для поддержания дисциплины и порядка в стране после того, как жуткая весть о капитуляции станет известна японскому народу»90. В сводке данных стратегической разведки по Тихому океану за неделю до Потсдамской конференции сообщалось: «Можно сказать, что уже сейчас Япония официально, пусть и не публично, признает свое поражение. Отказавшись от давно лелеемой цели – победы – как недоступной, она преследует теперь двойную цель: a) примирить национальную гордость с поражением и б) найти наилучший способ спасения остатков своих амбиций»91. Как вспоминал полковник Чарльз Бонстил, начальник политического отдела оперативного управления Военного министерства, «бедные чертовы япошки закидывали удочки тысячами»92.

По словам Трумэна, основной причиной его поездки в Потсдам послужило желание удостовериться, что Советы вступят в войну, как обещали. Понимая, что их выход на арену военных действий нанесет последний и сокрушительный удар, он обрадовался, когда Сталин заверил его в этом, и 17 июля записал в дневнике: «Он вступит в войну с япошками 15 августа. Когда это случится, япошкам придет конец»93. На следующий день Трумэн написал своей жене Бесс: «Теперь мы закончим войну на год раньше, и только подумай о детях, которым не придется погибать!»94

Трумэн мог разыграть еще одну карту, но следовало дождаться подходящего момента. Стимсон это понимал. 15 мая он написал в дневнике, что бомба – решающий инструмент дипломатии, но до конференции в Потсдаме его испытывать не станут: «Мы считаем, что это произойдет вскоре после конференции, но, полагаю, ужасная глупость – играть в дипломатию с такими крупными ставками и не пустить в ход козыри»95.

Трумэн отодвинул начало встречи на высшем уровне на две недели и надеялся, что испытания бомбы успеют провести до начала переговоров со Сталиным. Оппенгеймер признавался: «Мы находились под невероятным давлением, все надо было закончить до Потсдамской конференции»96. Как оказалось, Трумэн многое выиграл, решив подождать.

16 июля, когда Трумэн осматривал достопримечательности Берлина и готовился к запланированной на следующий день встрече со Сталиным, в пустыне близ города Аламогордо (штат Нью-Мексико) ученые взорвали первую атомную бомбу. Результаты испытаний «Тринити» [«Троицы»] превзошли все ожидания. Мощность взрыва оказалась колоссальной (18,6 килотонны), все небо залил ослепительный свет, и кое-кто из ученых испугался, что бомба все-таки подожгла атмосферу. Оппенгеймер признавался, что в памяти у него мгновенно всплыла фраза из Бхагавад-гиты: «Я стал смертью, разрушителем миров». Заместитель директора проекта Кеннет Бейнбридж высказался куда прозаичнее: «Теперь все мы – сукины дети»97.

Гровс отправил предварительные результаты телеграммой Стимсону, и тот немедленно сообщил о них Трумэну и Бирнсу, приведя их в восторг. 21 июля Гровс отправил намного более полный и впечатляющий отчет, где писал: «Испытания превзошли самые оптимистичные ожидания». Гровс оценил освобожденную энергию в эквивалент 15–20 килотонн тринитротолуола (тротила) – это количество настолько превышало все предыдущие результаты, что было почти невообразимым. Стимсон прочитал доклад президенту и госсекретарю. Одновременно с докладом Гровса пришел и отчет бригадного генерала Томаса Фаррела, писавшего о «сильном, долгом, потрясающем реве, возвещавшем о Судном дне»98. Когда Черчилль прочитал отчет, то воскликнул: «Это Второе пришествие в гневе!»99

Трумэн, Бирнс и Гровс решили, что теперь у них появилась возможность ускорить капитуляцию японцев на американских условиях и без советской помощи, а значит, они могли отказаться от территориальных и экономических уступок, обещанных СССР. Стимсон заметил: «[Сообщение] чрезвычайно подбодрило президента, и, когда мы встретились, он снова и снова заводил разговор о прекрасной новости. По его словам, известия внушили ему совершенно новое чувство уверенности»100. Трумэн, позволявший Черчиллю и Сталину играть первую скрипку на нескольких заседаниях, теперь держался с ними довольно высокомерно. Вот как У. Черчилль описывает происходившее на следующем заседании: «Я ничего не понимал. Когда он пришел на встречу, уже прочитав сообщение, то стал другим человеком. Он постоянно затыкал русским рот и вообще вел себя на заседании, как хозяин»101. Макклой тоже отметил, насколько известия об испытаниях бомбы придали уверенности Трумэну: «Ведущую роль на встрече играет “большая бомба” – она ободрила и премьер-министра, и президента. Получив отчет Гровса, они отправились на следующее заседание с важным видом мальчишек, спрятавших в кармане большое красное яблоко»102.

Хотя Трумэн никогда не мог противостоять ни своему отцу, ни своему боссу Пендергасту или другим грозным политикам, сейчас он нашел в себе силы выступить против самого Сталина. Если, как говорят, револьвер увеличивает рост любого человека до двух метров, то успешное испытание атомной бомбы превратило коротышку Трумэна в настоящего великана, и теперь он возвышался над самыми ужасными диктаторами в мире. Но за напускной бравадой Трумэна скрывалось более глубокое понимание мира, приход которого он собирался возвестить, применив атомную бомбу на практике. В Потсдамском дневнике он записал: «Мы изобрели самую ужасную бомбу за всю историю человечества. Она может вызвать огненные разрушения, предсказанные еще в долине Евфрата после Ноя и его легендарного ковчега»103. К сожалению, апокалиптические предчувствия Трумэна не вынудили его искать другие пути, когда Судный день стал приближаться.

Дата добавления: 2014-11-25