Экскурсия в царство логики и морали

Все, что можно было сказать о Моосбругере с юридической точки зрения, уместилось бы в одной фразе. Моосбругер был одним из тех пограничных случаев, которые не профанам в юриспруденции и судебной медицине известны как случаи ограниченной вменяемости.

Характерно для этих несчастных, что у них не только неполноценное здоровье, но и неполноценная болезнь. Природа обладает странным пристрастием

— создавать таких людей в огромном количестве; natura non fecit saltus, природа не делает скачков, она любит переходы и, по большому счету, тоже держит мир в переходном состоянии между слабоумием и здоровьем. Но юриспруденция не принимает этого к сведению. Она говорит: non datar tertium sive medium inter duo contradictoria, то eсть человек либо способен к противозаконным действиям, либо нет, ибо между двумя противоречиями нет третьего и среднего. В силу этой способности он становится наказуем, в силу этого своего свойства, наказуемости, он становится лицом юридическим, а как лицо юридическое он получает долю сверхличной благодати закона. Кому это невдомек, тот пусть подумает о кавалерии. Если при каждой попытке вскочить на нее лошадь ведет себя как бешеная, то за ней ухаживают с особой тщательностью, ей достаются самая мягкая сбруя, лучшие наездники, отборный корм и терпеливей всего обращаются именно с ней. Если же в чем-то провинится кавалерист, то его бросают в полную блох клетку, лишают пищи и надевают на него кандалы. Основано это различие на том, что лошадь принадлежит к эмпирическому животному царству, а драгун причастен к царству логики и морали. В этом смысле человека от животного и, можно прибавить, от душевнобольного отличает то, что он по своим умственным и нравственным свойствам способен действовать наперекор закону и совершить преступление и поскольку, стало быть лишь наказуемость есть то свойство, которое возводит его в ранг человека нравственного, понятно, что юрист должен железно держаться за нее.

Вдобавок, увы, судебные психиатры, призванные, казалось бы, тому противиться, бывают обычно при исполнении своих профессиональных обязанностей гораздо трусливее, чем юристы; действительно больными они признают только тех, кого они не могут вылечить, что является огромным преувеличением, ибо вылечить других они тоже не могут. Они различают неизлечимые душевные болезни, затем такие, которые с божьей помощью сами собой пойдут со временем на поправку, и наконец такие, которых врач, правда, тоже не может вылечить, но пациент мог бы избежать, при условии, конечно, что волею небес на него вовремя подействовали бы надлежащие влиянии и соображения. Эта вторая и третья группы поставляют тех просто неполноценных больных, с которыми ангел медицины, правда, обходится как с больными, когда принимает их в порядке частной практики, но которых он робко передает в ведение ангела права, когда сталкивается с ними в практике судебной.

Таким случаем был Моосбругер. В течение его честной жизни, прерывавшейся преступлениями ужасного кровавого хмеля, его столько же раз задерживали в сумасшедших домах, сколько выпускали оттуда, и признавали и паралитиком, и параноиком, и эпилептиком, и одержимым циркулярным психозом, пока в ходе последнего процесса два особенно добросовестных судебных врача не вернули ему здоровье. Конечно, в большом, набитом людьми зале не было тогда никого, включая и тех двоих, кто не считал бы, что Моосбругер в каком-то роде болен; по это был не тот род болезни, который отвечал поставленным законом условиям и мог быть признан добросовестными умами. Ведь кто частично болен, тот, на взгляд правоведов, частично и здоров; а кто частично здоров, тот хотя бы частично вменяем; а кто вменяем частично, тот вменяем вполне; ибо вменяемость — это, как они говорят, такое состояние человека, в котором у него есть сила самому независимо ни от какой принуждающей его необходимости, определить для себя какую-то определенную цель, а такую определенность нельзя одновременно иметь и не иметь.

Это, правда, не исключает наличия лиц, чье состояние и чьи задатки мешают им противостоять «безнравственным побуждениям» и «склонить чашу весов к добру», как выражаются юристы, и таким лицом, в котором обстоятельства, другого человека вовсе не задевающие, уже вызывают «решимость» совершить наказуемое действие, был Моосбругер. Но, во-первых, его умственные способности были, на взгляд суда, настолько исправны, что, пусти он их в ход, преступление вполне могло бы остаться несовершенным, и, значит, не было оснований отнимать у него нравственное благо ответственности. Во-вторых, правовой порядок требует, чтобы каждое преступное действие было наказано, если оно было совершено сознательно и намеренно. А в-третьих, юридическая логика предполагает, что у всех душевнобольных — за исключением тех совсем уж несчастных, что высовывают язык, когда их спрашивают, сколько будет семью семь, или говорят «я», когда нужно назвать имя его кайзеровского и королевского величества, — есть еще какой-то минимум способности различать и самоопределяться, и нужно только особое напряжение ума и силы воли, чтобы распознать преступный характер того или иного действия и воспротивиться преступным побуждениям. Но этого, пожалуй меньше всего можно требовать от столь опасных субъектов.

Суды похожи на погреба, где мудрость предков лежите в бутылках; их открываешь — и плакать хочется: до чего же негодным для употребления становится высший перебродивший градус человеческого стремления к точности, прежде чем он успевает достичь совершенства. Тем не менее он, видимо, опьяняет незакаленных людей. Общеизвестно, что, наслушавшись юристов, ангел медицины очень часто забывает собственную свою миссию. Тогда он со звоном складывает крылья и ведет себя в зале суда как запасной ангел юриспруденции.

Дата добавления: 2014-11-25