Введение 2 страница. Когда она вошла туда, с полдесятка человек устремили на нее взгляды, исполненные облегчения

Когда она вошла туда, с полдесятка человек устремили на нее взгляды, исполненные облегчения. Она мгновенно оценила ситуацию, увидев разложенные на лотке инструменты, штативы капельниц, на которых, словно тяжелые плоды, висели заготовленные емкости с лактатом Рингера, кровавые бинты и надорванные упаковки стерильного материала, разбросанные по полу. На экране монитора ритмично дергалась синусоида — электрическая модель сердца, пытавшегося убежать от смерти.

— Что у нас тут? — спросила она, когда персонал расступился, пропуская ее вперед.

Хирург-стажер Рон Литтман коротко изложил суть:

— Неизвестный мужчина, жертва наезда на дороге. Доставили к нам без сознания. Зрачки ровные, реагируют, легкие чистые, но живот напряжен. Кишечник молчит. Давление шестьдесят на ноль. Я сделал парацентез. В животе кровь. Мы подключили всю аппаратуру, вливаем лактат Рингера, поднять давление не удается.

— Первая отрицательная в пути?

— Будет с минуты на минуту.

Мужчина лежал голый на операционном столе, и все интимные части тела были безжалостно выставлены на всеобщее обозрение. На вид ему было за шестьдесят. Он уже был опутан многочисленными трубками и подключен к аппарату искусственного дыхания. Вялые мышцы обвисали на костлявых конечностях, выпирающие ребра напоминали изогнутые лопасти.

«Хроник, — подумала Кэтрин, — скорее всего, рак».

Правые рука и бедро были ободраны и кровоточили после удара об асфальт. В нижней правой части грудной клетки расползся огромный синяк — фиолетовое пятно на белом пергаменте кожи. Проникающих ран не было.

Вооружившись фонендоскопом, она принялась за осмотр пациента, проверяя показания врача-стажера. В животе действительно было тихо. Никаких звуков — ни урчания, ни клекота. Типичное молчание травмированного кишечника. Прижав мембрану фонендоскопа к груди пациента, она вслушалась в его дыхание, чтобы определить, правильно ли поставлены эндотрахеальная трубка и система вентиляции легких. Сердце стучало, словно кулак, по стенке грудины. Осмотр занял всего несколько секунд, но ей показалось, будто все происходит, как в замедленной съемке, а окружающие застыли во времени, ожидая ее следующего шага.

Раздался возглас медсестры:

— Верхнее упало до пятидесяти!

Время рвануло вперед с пугающей скоростью.

— Дайте мне халат и перчатки, — сказала Кэтрин. — И приготовьте все для лапаротомии.

— Может, отвезем его в реанимацию? — предложил Литтман.

— Все палаты заняты. Мы не можем ждать.

Кто-то подсунул ей бумажный колпак. Она быстро убрала под шапочку свои рыжие, до плеч, волосы и надела маску. Медсестра уже держала наготове стерильный хирургический халат. Кэтрин просунула руки в рукава и натянула перчатки. У нее не было времени на мытье, как не было времени и на колебания. Она отвечала за судьбу неизвестного и не могла подвести его.

На грудь и таз пациента накинули стерильные простыни. Кэтрин схватила с лотка кровоостанавливающий зажим и ловкими движениями зафиксировала края простыней — щелк, щелк.

— Где кровь? — крикнула она.

— Связываюсь с лабораторией, — откликнулась медсестра.

— Рон, ты первый ассистент, — бросила Кэтрин Литтману. Оглядевшись по сторонам, она заметила бледнолицего юношу, стоявшего возле двери. На его именной бирке значилось: «Джереми Барроуз, студент-медик». — Вы второй, — сказала она.

В глазах юноши промелькнула паника.

— Но… я всего лишь на втором курсе. Я здесь просто…

— Можно пригласить еще кого-нибудь из хирургов?

Литтман покачал головой:

— Все заняты. В первой операционной — черепно-мозговая травма, в приемном — помирашка.

— Ладно. — Кэтрин опять оглянулась на студента. — Барроуз, вы ассистируете. Сестра, дайте ему халат и перчатки.

— А что мне нужно делать? Я ведь в самом деле не знаю…

— Послушайте, вы хотите стать врачом? Тогда одевайтесь!

Барроуз залился краской и отвернулся, чтобы надеть халат. Мальчишка явно перепугался, но в любом случае Кэтрин предпочитала иметь дело с такими тихонями, как Барроуз, нежели с высокомерными выскочками. Она знала, как часто больные гибнут из-за чрезмерной самоуверенности врачей.

В селекторе прохрипел голос:

— Вторая травма? Говорит лаборатория. У меня готов гематокрит на неизвестного. Пятнадцать.

«Он истекает кровью», — подумала Кэтрин.

— Нам нужна первая отрицательная немедленно!

— Будет с минуты на минуту.

Кэтрин потянулась к скальпелю. Ощутив приятную тяжесть и гладкую стальную поверхность инструмента, она сразу успокоилась. Скальпель был словно продолжением ее руки, ее плоти. Она сделала короткий вдох, в нос ударил привычный запах спирта и талька. Прижав лезвие к коже, она сделала надрез.

Скальпель прочертил яркую кровавую линию на белой ткани кожи.

— Приготовьте отсос и прокладки, — сказала она. — Живот полон крови.

— Давление едва дотягивает до пятидесяти.

— Первая отрицательная и свежезамороженная плазма здесь! Подвешиваю.

— Кто-нибудь, следите за сердечным ритмом. Говорите мне, что с ним.

— Тахикардия усиливается. Уже сто пятьдесят.

Кэтрин уверенно вела скальпель сквозь слои передней брюшной стенки, не обращая внимания на выступающую кровь; она вообще не отвлекалась на такие мелочи; самое серьезное кровотечение было внутри брюшной полости, и его нужно было остановить. Скорее всего, причиной кровоизлияния была разорванная селезенка или печень.

Брюшина выпирала наружу под давлением скопившейся крови.

— Сейчас хлынет, — предупредила Кэтрин, замерев на мгновение. Хотя она и была готова к возможным последствиям, первый же прокол брюшины вызвал такой мощный фонтан крови, что она слегка запаниковала. Кровь хлынула на простыни, потоком полилась на пол. Халат тоже пропитался кровью, Кэтрин словно окунулась в теплую ванну. А кровь все лилась и лилась.

Она вставила ретракторы, расширяя полость раны. Литтман ввел отсасывающий катетер. Кровь устремилась по трубке в стеклянный резервуар.

— Сушить! — прокричала Кэтрин сквозь шум работающего отсоса. Она затолкала в рану с полдесятка прокладок, которые на глазах окрасились в красный цвет. В считанные секунды прокладки насквозь пропитались кровью. Она вытащила их и вставила новые.

— На мониторе аритмия! — воскликнула медсестра.

— Вот дерьмо! Я уже откачал два литра, — сказал Литтман.

Кэтрин подняла взгляд и увидела, что емкости с кровью и плазмой стремительно опорожняются. Кровь словно вливали в сито. Пробегая по венам, она вытекала из раны, и люди явно не успевали за ней. Никак не удавалось зажать сосуды, утопавшие в море крови, а работать вслепую Кэтрин не могла.

Она вытащила прокладки, тяжелые от крови, вставила новые. Нескольких драгоценных секунд ей хватило, чтобы разглядеть источник кровотечения. Кровь хлестала из печени, но место ранения не просматривалось. Казалось, кровоточила вся поверхность этого органа.

— Давление падает! — снова выкрикнула медсестра.

— Зажим! — скомандовала Кэтрин, и инструмент мгновенно оказался в ее руке. — Попробую прием Прингла. Барроуз, еще сушить!

Перепуганный студент потянулся к лотку и опрокинул его. Он в ужасе смотрел, как прокладки падают на пол.

Медсестра вскрыла новую упаковку.

— Они идут в рану, а не на пол! — рявкнула она.

Медсестра и Кэтрин обменялись многозначительными взглядами, одновременно подумав об одном и том же: «И он хочет быть врачом?»

— Куда их класть? — спросил Барроуз.

— Очистите мне полость. Я же ничего не вижу в этой кровище!

Кэтрин дала ему несколько секунд, чтобы он промокнул рану, после чего ей удалось рассечь малый сальник. Перекрыв кровь слева с помощью зажима, она смогла определить, где находится печеночная ножка, через которую проходили печеночная артерия и воротная вена. Это было не более чем временное решение, но, если бы удалось задержать здесь кровь, можно было бы контролировать кровотечение, и тогда они получили бы бесценный выигрыш во времени, чтобы стабилизировать давление, подкачать еще крови и плазмы в кровеносную систему пациента.

Кэтрин крепко стиснула зажим, перекрывая сосуды в ножке.

К ее величайшему разочарованию, кровь продолжала сочиться как ни в чем не бывало.

— Ты уверена, что перекрыла ножку? — спросил Литтман.

— Я знаю, что перекрыла ее. И знаю, что это не забрюшинное кровотечение.

— Может, воротная вена?

Она схватила с лотка две прокладки. Следующий маневр был ее последним шансом. Положив прокладки на поверхность печени, она сжала орган обеими руками.

— Что она делает? — спросил Барроуз.

— Печеночную компрессию, — ответил Литтман. — Иногда это позволяет перекрыть скрытые разрывы. Предотвратить полную кровопотерю.

Мускулы Кэтрин налились свинцом, пока она отчаянно пыталась удержать давление, повернуть поток вспять.

— Нет, все равно идет, — сказал Литтман. — Не годится.

Кэтрин уставилась в полость раны, где происходило устойчивое накопление крови. «Откуда же она берется, черт возьми?» — подумала она. И вдруг заметила, что кровь равномерно сочится буквально отовсюду. Не только из печени, но также из брюшной стенки, из брыжейки, из всех иссеченных слоев кожи.

Она взглянула на левую руку пациента, которая выскользнула из-под стерильной простыни. Марлевая повязка, наложенная в месте введения внутривенной иглы, намокла от крови.

— Мне нужны тромбоцитарная масса и свежезамороженная плазма. Немедленно! — потребовала она. — И начинайте лить гепарин. Десять тысяч единиц внутривенно сразу и дальше по тысяче в час.

— Гепарин? — изумленно переспросил Барроуз. — Но он же истекает кровью…

— У него коагулопатия потребления, — сказала Кэтрин. — Необходима антикоагуляция.

Литтман тоже смотрел на нее в недоумении.

— Но у нас еще нет лабораторных анализов. Откуда мы можем знать, что у него коагулопатия?

— К тому времени, как мы получим данные, будет уже поздно. Нам необходимо действовать сейчас же! — Кэтрин кивнула медсестре. — Начинайте.

Медсестра ввела иглу в вену. Гепарин был их последней надеждой. Если диагноз Кэтрин был верным, если у пациента действительно был ДВС-синдром, это значило, что в его крови происходил массовый выброс тромбинов, пожиравших все полезные коагуляционные факторы и тромбоциты. Серьезная травма, хроническое онкологическое заболевание или даже инфекция могли спровоцировать такой неконтролируемый шквал тромбинов. Поскольку при этом уничтожались коагуляционные факторы и тромбоциты, необходимые для свертывания крови, у больного начиналось обильное кровотечение. Чтобы остановить этот процесс, приходилось применять гепарин, антикоагулянт. В высшей степени парадоксальный вариант лечения, и в нем был немалый риск. Если Кэтрин ошиблась в диагнозе, гепарин лишь усилит кровотечение.

«Усилит… Куда уж сильнее!»

У Кэтрин уже ныла спина, руки дрожали от перенапряжения. Капля пота скатилась по щеке и впиталась в марлевую маску.

По селектору вновь прозвучал голос из лаборатории:

— Вторая травма, у меня результаты анализа по неизвестному.

— Говорите, — сказала медсестра.

— Число тромбоцитов упало до тысячи. Протромбиновое время тридцать, присутствуют продукты распада фибринов. Похоже, у вашего пациента убийственная форма коагулопатии потребления.

Кэтрин поймала на себе изумленный взгляд Барроуза.

«На студентов-медиков так легко произвести впечатление».

— Желудочковая тахикардия! Нарастает!

Кэтрин метнула взгляд на монитор. Пилообразная линия с хищными зубцами протянулась через экран.

— Давление?

— Нет. Я его потеряла.

— Начинай непрямой массаж сердца. Литтман, ты отвечаешь за весь ход реанимации.

Хаос нарастал, словно ураган, затягивая всех в свою губительную воронку. В операционную ворвался курьер, доставивший свежезамороженную плазму и тромбоцитарную массу. Кэтрин слышала, как Литтман отдает распоряжения насчет кардиологических препаратов, видела, как медсестра, положив руки на грудную клетку, делает непрямой массаж — со стороны она походила на клюющую заводную птицу. Все их усилия были направлены на то, чтобы обеспечить приток крови к мозгу, не дать ему умереть. Но этими же действиями они провоцировали усиление кровотечения.

Кэтрин заглянула в брюшную полость пациента. Она все еще продолжала компрессию печени, пытаясь сдержать прилив крови. Может, ей это только показалось, или на самом деле кровь, которая до этого лилась рекой, слегка замедлила свой бег?

— Электрошок, — сказал Литтман. — Сто джоулей…

— Нет, подожди. Пульс возвращается!

Кэтрин взглянула на монитор. Синусовая тахикардия! Сердце заработало, но это означало, что оно опять качает кровь в артерии.

— Что у нас с давлением? — крикнула она.

— Давление… девяносто на сорок. Есть!

— Ритм стабильный. Синусовая тахикардия держится.

Кэтрин уставилась на открытую брюшную полость. Кровотечение практически остановилось. Она все еще держала печень в руках, прислушиваясь к устойчивому сигналу монитора. Для нее он был волшебной музыкой.

— Ребята, — произнесла она, — кажется, мы его вытащили.

* * *

Кэтрин сбросила залитый кровью халат и перчатки и последовала за каталкой, на которой неизвестного вывозили из второй операционной. Плечи ее ныли, но это была приятная усталость. Усталость победителя. Медсестры завезли каталку в лифт, чтобы поднять пациента в отделение реанимации хирургии. Кэтрин уже заходила в кабину следом за ними, когда услышала, что ее кто-кто окликнул.

Она обернулась и увидела мужчину и женщину, которые шли ей навстречу. Женщина была маленького роста и свирепого вида, жгучая брюнетка с глазами-угольками и прямым, словно луч лазера, взглядом. Она была в строгом синем костюме, отчего выглядела совсем по-военному. Рядом с сопровождавшим ее высоким мужчиной женщина казалась просто карликом. Ее спутнику было явно за сорок: в темных волосах пробивались серебристые пряди. Мужественность и зрелость прочертили мягкие борозды на его все еще красивом лице. Именно его глаза, серые и непроницаемые, остановили взгляд Кэтрин.

— Доктор Корделл? — спросил он.

— Да.

— Я детектив Томас Мур. А это детектив Риццоли. Мы из отдела по расследованию убийств. — Он протянул свое удостоверение, которое, впрочем, могло оказаться и грошовым куском пластика. Кэтрин даже не взглянула на удостоверение, сосредоточившись исключительно на его обладателе.

— Мы можем поговорить с вами наедине? — спросил он.

Она оглянулась на медсестер, которые ждали ее в лифте возле каталки.

— Езжайте, — крикнула она им. — Доктор Литтман сделает все назначения.

Только после того как двери лифта закрылись, она обратилась к детективу Муру:

— Вы по поводу наезда на пешехода? Думаю, он выживет.

— Нет, мы не по поводу вашего пациента.

— Вы ведь сказали, что вы из отдела убийств?

— Да. — Его тихий голос вызвал у Кэтрин тревогу. Это было нечто вроде мягкого предупреждения подготовиться к самому худшему.

— Вы насчет… О боже, надеюсь, ничего плохого с кем-либо из моих знакомых?

— Речь пойдет об Эндрю Капре. И о том, что произошло с вами в Саванне.

На какое-то мгновение Кэтрин лишилась дара речи. Ноги вдруг стали ватными. Она попятилась к стене, чтобы не упасть.

— Доктор Корделл! — Детектив Мур искренне забеспокоился. — С вами все в порядке?

— Я думаю… думаю, нам лучше поговорить в моем кабинете, — прошептала она. И, резко развернувшись, направилась к выходу из операционного отделения. Она шла, не оглядываясь, не проверяя, идут ли за ней детективы; просто шла, стремясь поскорее добраться до спасительной тиши своего кабинета, который находился в смежном здании клиники. Уже оказавшись в лабиринте медицинского центра «Пилгрим», она расслышала их шаги за спиной.

«Что произошло с вами в Саванне?»

Ей совсем не хотелось об этом говорить. Она надеялась, что больше никогда и ни с кем не будет говорить об этом. Но к ней пришли офицеры из полиции, и игнорировать их вопросы было невозможно.

Наконец они дошли до офиса, на двери которого висела табличка:

ПИТЕР ФАЛКО, ДОКТОР МЕДИЦИНЫ

КЭТРИН КОРДЕЛЛ, ДОКТОР МЕДИЦИНЫ

ОБЩАЯ И СОСУДИСТАЯ ХИРУРГИЯ

Она вошла в приемную. Секретарь приветствовала ее дежурной улыбкой, которая тут же застыла на губах, стоило ей увидеть землистое лицо Кэтрин и маячивших у нее за спиной незнакомцев.

— Доктор Корделл! Что-то случилось?

— Мы будем в моем кабинете, Хелен. Пожалуйста, не соединяй меня ни с кем.

— Ваш первый пациент будет в десять. Господин Цзянь, после операции по удалению селезенки…

— Отмени.

— Но он едет из Ньюбери. И уже наверняка в пути.

— Хорошо, тогда пусть подождет. Только, пожалуйста, не соединяй меня ни с кем.

Не обращая внимания на ошеломленную Хелен, Кэтрин прошла в свой кабинет, Мур с Риццоли — следом за ней. Она сразу же потянулась за белым халатом. Но его почему-то не оказалось на крючке возле двери, где она всегда его оставляла. Досадная мелочь добавила ей раздражения. Кэтрин огляделась по сторонам в поисках халата, как будто сейчас от него зависела вся ее жизнь. Халат нашелся на дверце шкафа с картотекой, и она испытала странное облегчение, когда надела его и села за рабочий стол. Здесь Кэтрин чувствовала себя в безопасности. Ей было спокойно, она полностью владела собой.

В кабинете царил идеальный порядок — собственно, такой порядок был свойствен ей во всем. Она терпеть не могла неряшливости. Ее папки лежали двумя аккуратными стопками на столе. Книги на полках были расставлены строго по авторам в алфавитном порядке. Компьютер мягко урчал, на мониторе плавали четкие геометрические формы. Кэтрин запахнула халат, чтобы скрыть запачканный кровью топ. Рабочая одежда служила ей дополнительной защитой, еще одним барьером, ограждавшим ее от опасных реалий жизни.

Из-за стола она наблюдала, как Мур и Риццоли оглядывают кабинет, явно оценивая личность его обитателя. Возможно, у них это была чисто профессиональная привычка — проводить короткий визуальный осмотр, прежде чем приступать к разговору. Кэтрин почему-то почувствовала себя уязвимой и незащищенной.

— Я понимаю, что вам очень нелегко возвращаться к этой теме, — сказал Мур, присаживаясь напротив.

— Вы даже не представляете, насколько нелегко. Прошло уже два года. Чем вызван повторный интерес к тем событиям?

— Это связано с двумя нераскрытыми убийствами, которые произошли здесь, в Бостоне.

Кэтрин нахмурилась.

— Но на меня напали в Саванне.

— Да, мы знаем. Существует национальный банк данных по тяжким преступлениям — ПАТП. Так вот, когда мы обратились туда, чтобы отыскать нечто похожее на наши убийства, всплыло имя Эндрю Капры.

Какое-то мгновение Кэтрин молчала, переваривая информацию и набираясь храбрости, чтобы задать следующий вопрос, представлявшийся ей логичным. Ей удалось придать голосу на редкость спокойный тон.

— О каком сходстве идет речь?

— Способ нападения на женщин. Манера подавления их сопротивления. Тип орудия убийства. Характер… — Мур запнулся, пытаясь выразить следующую мысль как можно более деликатно. — Характер расчленения, — тихо закончил он фразу.

Кэтрин обеими руками схватилась за край стола, борясь с внезапным приступом тошноты. Взгляд ее упал на аккуратные стопки папок. Краем глаза она заметила полоску синих чернил на рукаве своего халата.

«Как бы ты ни пыталась поддерживать порядок в своей жизни, как бы ни остерегалась ошибок, несовершенства, всегда отыщется какое-то пятнышко, какой-то дефект, ускользнувший от твоего внимания. И застигнет тебя врасплох».

— Расскажите мне о них, — попросила она. — Об этих двух женщинах.

— Мы не вправе разглашать тайну следствия.

— Ну, а все-таки?

— Разве только то, что было напечатано в воскресном «Глобе».

Кэтрин понадобилось не так много времени, чтобы осмыслить все, что он рассказал. Она едва могла поверить в услышанное.

— Эти бостонские убийства… они случились недавно?

— Последнее — в прошлую пятницу.

— Тогда это никак не связано с Эндрю Капрой! И со мной тоже.

— Но есть очень похожие детали.

— Значит, это простое совпадение. Иначе и быть не может. Я думала, вы говорите о старых преступлениях, которые Капра совершил несколько лет тому назад. Но никак не на прошлой неделе. — Она резко отодвинулась от стола. — Не знаю, чем я могу вам помочь.

— Доктор Корделл, наш убийца знает детали, которые никогда не сообщались в средствах массовой информации. Он владеет техникой Капры, о которой известно только следователям из Саванны.

— Тогда, возможно, вам имеет смысл обратиться к этим людям. Тем, которые все знают.

— Вы — одна из них, доктор Корделл.

— Позволю себе напомнить вам, что я была жертвой.

— Вы ни с кем не обсуждали подробности нападения?

— Только со следователями из Саванны.

— Вы не откровенничали с подругами?

— Нет.

— С родными и близкими?

— Нет.

— Есть же у вас кто-то, кому вы доверяете?

— Я никогда и ни с кем это не обсуждала.

Мур устремил на нее недоверчивый взгляд.

— Никогда?

Она отвернулась и прошептала:

— Никогда.

Последовало долгое молчание. После чего Мур мягко спросил:

— Вы когда-нибудь слышали имя Елена Ортис?

— Нет.

— Диана Стерлинг?

— Нет. Это те женщины…

— Да. Это жертвы.

Кэтрин с трудом проглотила слюну.

— Мне незнакомы названные вами имена.

— Вы ничего не знали об этих убийствах?

— Я взяла себе за правило не читать о трагедиях. Для меня это слишком… — Кэтрин устало вздохнула. — Вы должны понять, я вижу слишком много ужасного, оперируя каждый день. Когда я прихожу домой, мне хочется покоя. Я хочу чувствовать себя в полной безопасности. Все, что творится в мире, все эти жестокости и насилие… я не желаю об этом знать.

Мур полез в карман пиджака, достал две фотографии и выложил их перед ней на стол.

— Вы узнаете кого-нибудь из этих женщин?

Кэтрин уставилась на лица. С фотографии, что лежала слева, на нее смотрела улыбающаяся темноглазая женщина, ее волосы развевались на ветру. Вторая была натуральной блондинкой с мечтательным и отстраненным взглядом.

— Темноволосая — это Елена Ортис, — пояснил Мур. — Вторая — Диана Стерлинг. Диана была убита год назад. Эти лица кажутся вам знакомыми?

Кэтрин покачала головой.

— Диана Стерлинг жила в Бэк-Бэй, всего в полумиле от вашего дома. Квартира Елены Ортис находится в двух кварталах к югу от этой больницы. Вы вполне могли когда-нибудь видеть этих женщин. Вы абсолютно уверены в том, что не узнаете ни одну из них?

— Я не видела их раньше.

Кэтрин отдала фотографии Муру и вдруг заметила, что ее рука дрожит. Разумеется, это не ускользнуло и от его внимания, когда их пальцы соприкоснулись. Она подумала, что Мур вообще многое заметил, на то он и полицейский. Кэтрин так увлеклась своими переживаниями, что совсем упустила из виду этого мужчину. Он был спокойным и вежливым, и она не чувствовала угрозы с его стороны. Только сейчас она поняла, что все это время он пристально изучал ее, пытаясь разглядеть настоящую Кэтрин Корделл. Не серьезного хирурга-травматолога, не холодную рыжеволосую красавицу, а просто женщину.

Теперь заговорила детектив Риццоли. В отличие от Мура, она не пыталась смягчить свои вопросы. Ее интересовали только факты, и она не собиралась тратить время на сантименты.

— Когда вы переехали сюда, доктор Корделл?

— Я покинула Саванну через месяц после случившегося, — ответила Кэтрин в такой же деловой манере.

— Почему вы выбрали Бостон?

— А почему бы и нет?

— Это довольно далеко от Юга.

— Моя мать выросла в Массачусетсе. Каждое лето она привозила нас в Новую Англию. Для меня это было… словом, я как будто вернулась домой.

— Итак, вы живете здесь вот уже более двух лет.

— Да.

— И чем занимаетесь?

Кэтрин нахмурилась, сбитая с толку этим вопросом.

— Работаю здесь, в «Пилгрим», с доктором Фалко. В хирургическом отделении.

— Выходит, «Глоб» дал неверную информацию.

— Простите?

— Несколько недель назад я читала статью про вас. Про женщин-хирургов. Там, кстати, была ваша великолепная фотография. Так вот, в статье говорилось, что вы работаете в «Пилгрим» всего год.

Кэтрин выдержала паузу, потом спокойно произнесла:

— Все правильно. После Саванны мне потребовалось какое-то время, чтобы… — Она откашлялась. — Я начала работать с доктором Фалко только в июле прошлого года.

— А что вы можете рассказать о первом годе вашей жизни в Бостоне?

— Я не работала.

— Чем занимались?

— Ничем.

Она смогла выжать из себя только такой ответ — унылый и бестолковый. Не могла же она выплескивать им унизительную правду о том, каким был тот первый год. Дни, переходящие в недели, когда она боялась высунуть нос из своей квартиры. Ночи, когда малейший шорох повергал ее в панику. Медленное и болезненное возвращение в мир, когда простая поездка в лифте или ночное возвращение на машине требовали предельного мужества. Она стыдилась своей трусости, незащищенности, ей до сих пор было стыдно, но гордость не позволяла показать это.

Она посмотрела на часы.

— У меня пациенты. Мне действительно больше нечего добавить.

— Позвольте мне уточнить кое-какие факты. — Риццоли открыла маленький блокнот. — Чуть более двух лет назад, ночью пятнадцатого июня, в вашей квартире на вас было совершено нападение доктором Эндрю Капрой. Этот человек был вам знаком. Он работал врачом-стажером в вашей больнице. — Риццоли взглянула на Кэтрин.

— Вы все знаете не хуже меня.

— Он одурманил вас каким-то лекарством, раздел. Привязал к кровати. Издевался над вами.

— Я не понимаю, зачем вы…

— Он изнасиловал вас.

Слова, хотя и произнесенные тихо, хлестнули, словно пощечина. Кэтрин молчала.

— И это еще не все из того, что он намеревался сделать, — продолжала Риццоли.

«Господи, сделай так, чтобы она замолчала!»

— Он собирался изуродовать вас самым жестоким способом. Так же, как он изуродовал четырех других женщин в Джорджии. Он вспорол им животы. Уничтожил тот орган, который делает женщину женщиной.

— Достаточно, — произнес Мур.

Но Риццоли не унималась.

— Это могло произойти и с вами, доктор Корделл.

Кэтрин покачала головой.

— Зачем вы мне это говорите?

— Доктор Корделл, мое самое большое желание — поймать убийцу, и я думала, что вы захотите помочь нам. Вам же не хочется, чтобы это повторилось с другими женщинами.

— Но я здесь совершенно ни при чем! Эндрю Капра мертв! Вот уже два года как мертв.

— Да, я читала протокол вскрытия.

— Я могу гарантировать, что он мертв, — выпалила Кэтрин. — Потому что я убила этого сукина сына своими собственными руками.

Глава 4

Мур и Риццоли изнывали в машине под струей теплого воздуха, вырывавшейся из кондиционера. Вот уже десять минут они томились в пробке, но в автомобиле пока не становилось прохладнее.

— Налогоплательщики получают то, за что платят, — заметила Риццоли. — Эта машина — сущий хлам.

Мур выключил кондиционер и открыл окно. В салон ворвались запахи раскаленного асфальта и выхлопных газов. Он и без того задыхался. Ему было странно, как это Риццоли выдерживает в пиджаке. Мур снял свой сразу же, как только они вышли из дверей медицинского центра «Пилгрим». Он знал, что ей наверняка жарко, поскольку видел капельки пота, поблескивавшие над ее верхней губой — губой, которой, похоже, никогда не касалась губная помада. Риццоли не была дурнушкой, но, в отличие от других женщин, неравнодушных к макияжу и побрякушкам, казалось, старательно маскировала собственную привлекательность. Она носила мрачные костюмы, которые совершенно не подходили к ее хрупкой фигурке, а вместо прически на голове была бесформенная копна черных кудряшек. Риццоли была такой, какая есть, и окружающим предлагалось либо принимать ее в этом виде, либо убираться ко всем чертям. Мур понимал, в чем причина такой строгости к себе, — возможно, это помогало ей выжить как женщине-полицейскому. Риццоли по мере сил боролась за свое место под солнцем, пытаясь выстоять в жестокой конкуренции с мужчинами.

Точно так же, как Кэтрин Корделл. Но доктор Корделл выбрала иную стратегию: она держала дистанцию. Во время разговора с ней у Мура возникало ощущение, будто он смотрит на нее сквозь матовое стекло — настолько отстраненной и расплывчатой она казалась.

Именно эта отстраненность и раздражала Риццоли.

— С ней что-то не так, — заметила она. — Чего-то не хватает в плане эмоций.

— В конце концов, она же хирург-травматолог. Ей по роду деятельности положено быть хладнокровной, — возразил Мур.

— Есть хладнокровие, а есть лед. Два года тому назад ее связали, изнасиловали, чуть не изуродовали. А она так спокойно говорит об этом. Мне это кажется странным.

Мур остановился на красный сигнал светофора и уставился на запруженный перекресток. Пот струйками стекал у него по спине. Он плохо соображал в жару, становился размякшим и тупым. Он уже мечтал о том, чтобы лето поскорее кончилось и пришла зима с ее белоснежной чистотой…

— Эй, — окликнула его Риццоли. — Вы меня слушаете?

— Она очень выдержанная, — произнес он наконец.

Дата добавления: 2014-11-25