За чертой безумия 5 страница

Учитель обратился к суду:

– Я знаю, что должен ждать, когда смогу возобновить лечение. Мои врачи говорили мне в течение последних двух лет: «Ты должен хотеть помощи от людей, которые могут помочь тебе. Ты должен полностью доверять своему врачу, своему психиатру, своей лечащей бригаде ». Я лишь хочу ускорить суд, чтобы возобновить лечение.

– Мистер Миллиган, – сказал арбитр, – позвольте мне ответить вам. Я полагаю, вы ошибаетесь, утверждая, что не можете получить надлежащее лечение в клинике Лимы.

– Послушайте, – сказал Билли, глядя в упор на доктора Линднера, – пациент должен хотеть лечиться, хотеть получить помощь от человека, прежде чем он ее получит. Пациент должен доверять этому человеку. Я не знаю этих врачей. Я не доверяю им, исходя из того, что они мне уже сказали. Мои врачи утверждают, что не верят в мою болезнь, и я боюсь возвращаться туда и ждать суда там, где меня не собираются лечить. Да, меня будут лечить, но от другой психической болезни. Мои врачи ясно дали мне понять, что не верят в множественную личность.

– Таково мнение медиков, – сказал арбитр, – и сегодня мы не готовы к дискуссии, хотя ваш адвокат может представить вашу точку зрения на повторном слушании. И тогда суд должным образом рассмотрит вопрос и решит, является ли Лима подходящим местом.

После слушания писатель и Голдсберри посетили Билли в Лиме. Они прошли через металлоискатель, у них обыскали портфели, затем они миновали две зарешеченные двери и в сопровождении санитара пришли в комнату для свиданий. Вскоре охранник привел Билли.

Это все еще был Учитель. За время двухчасового визита он рассказал писателю о событиях в Афинах, приведших к расследованию по поводу предполагаемого изнасилования, и описал свой перевод в Лиму.

– Однажды вечером обе девушки сидели в холле и говорили о том, что у них нет ни работы, ни денег. Мне стало жаль их – наверное, по глупости. Я предложил им передать в город пачку наклеек на бампер и пообещал заплатить за работу. Половину наклеек они передали, и я заплатил. Через четыре дня девушки куда‑то исчезли. Они хотели напиться, пошли в магазин и купили бутылку рома. Мне можно было выходить на улицу только с сопровождающим – членом персонала или пациентом, который мог уйти под расписку, если он был согласен пойти со мной. Мы с Гасом Холстоном пошли на улицу. Кэтрин отметила время ухода. Она сказала, чтобы мы гуляли не более девяти‑десяти минут. Мы вышли и обошли вокруг здания. На улице я почувствовал себя неуютно, поскольку в то время «распался».

– Кто появился? – спросил писатель.

– Денни. Холстон, кажется, испугался и не знал, что со мной делать. Он не знал, в чем моя проблема. Прохаживаясь вокруг здания, мы услышали, как девушки зовут Гаса и меня – они называли меня Билли. Когда девушки подошли к нам, они были очень‑очень пьяные. У одной в руке была, кажется, бутылка пепси. Она была светлее, чем обычно, наверное пустая. От них пахло спиртным.

Учитель рассказал, как одна из девушек, понимая, что это Денни, а не Билли, прижалась к Гасу и сказала:

– Отведи это недоразумение обратно и приходи к нам.

Гас сказал, что не может прийти к ним, но прежде, чем он и Денни отошли от них, одну из девушек вырвало прямо на рубашку Гаса, и немного даже попало на брючину Денни. Тот отпрыгнул, чувствуя отвращение, и закрыл лицо руками. Гас закричал на девушек. Он и Денни повернулись и пошли в здание. Девушки сначала пошли следом, хихикая и ругая их, потом направились в сторону кладбища.

– Вот и все, что было, – сказал Учитель.

Он не может ничего сказать о Холстоне, но сам он ни разу не тронул ни одну из девушек.

По его словам, восемь дней, проведенных в Лиме, были адом.

– Я запишу, что случилось здесь со мной, и перешлю вам записи.

Когда посещение закончилось, Учитель прошел через металлоискатель с целью проверки на что‑либо недозволенное, что могли принести посетители. Он повернулся к писателю и помахал ему рукой:

– Увидимся в конце ноября, на следующем слушании. А за это время я напишу вам.

Писатель попытался увидеться с доктором Линднером и поговорить с ним, но тот ответил по телефону довольно неприязненным тоном:

– Известность не пойдет на пользу его лечению.

– Мы не ищем известности, – ответил писатель.

– Полагаю, нет смысла обсуждать это, – сказал Линднер и положил трубку.

Когда писатель попросил разрешения присоединиться к группе, которая будет знакомиться с клиникой в Лиме накануне ноябрьских слушаний, отдел связи с общественностью разрешил ему. Однако за день до экскурсии ему позвонили и сказали, что доктор Линднер и заведующий Хаббард аннулировали разрешение. Отдел охраны уведомлен о том, что писателю вообще запрещен вход на территорию клиники. На вопрос о причинах запрета помощник генерального прокурора Дэвид Белинки сказал, что администрация клиники подозревает писателя в передаче Миллигану наркотиков. Позднее формулировка причины была изменена на следующую: «терапевтическая целесообразность».

30 ноября было холодно, землю покрыл первый снег. Окружной суд в Лиме находился в старом здании, и хотя зал № 3 был достаточно большой, чтобы вместить около пятидесяти человек, осталось много свободных мест. Повторное слушание по делу Миллигана было закрытым, в том числе и для прессы, но за дверью поджидали телекамеры.

Учитель, в наручниках, сел между своими адвокатами. Помимо адвокатов суд разрешил присутствовать в качестве наблюдателей только Дороти, Делу Муру и писателю. Присутствовали также Джеймс О’Грейди, помощник прокурора от округа Франклин, Уильям Джен Хэнс, представитель Комиссии по условно‑досрочному освобождению, штат Огайо, и Энн Хенкинер, адвокат‑наблюдатель от Юго‑Западного центра психического здоровья в Коламбусе.

Судья Дэвид Р. Кинуорти, чисто выбритый, приятный молодой человек со строгими чертами лица, напомнил историю многочисленных слушаний дела, начиная с 4 декабря 1978 года, когда Миллигана оправдали по причине безумия, и до сегодняшнего дня, почти год спустя. Кинуорти сказал, что слушание проводится в соответствии со статьями нового кодекса штата Огайо, параграф 5122, раздел 15.

Предложение помощника генерального прокурора Белинки разделить свидетелей было удовлетворено. Ходатайство адвоката Стива Томпсона о возвращении Билли Миллигана в Афины, учитывая процессуальные нарушения, допущенные при его переводе в Лиму, было отклонено.

С предварительными ходатайствами было покончено, и повторное слушание началось.

Первый свидетель от штата был шестидесятипятилетний психиатр Фредерик Милки, небольшого роста, полный, в мешковатых брюках и свободном свитере, с приглаженными волосами. Раскачивающейся походкой он прошел от стола, где он сидел рядом с Белинки (у которого позднее стал работать техническим консультантом), до места свидетеля.

Доктор Милки показал, что дважды видел Миллигана: первый раз – 24 октября 1979 года, когда пациента привезли в Лиму к нему на лечение, и второй раз – 30 октября, при рассмотрении плана лечения. Ему разрешили полчаса понаблюдать Миллигана сегодня утром, перед слушанием, чтобы посмотреть, изменился ли он за прошедший месяц. Ссылаясь на записи в истории болезни, доктор Милки диагностирует у Миллигана расстройство личности, замкнутость, психоневротическую тревожность с депрессивными и диссоциативными явлениями.

Дэвид Белинки, мужчина с мальчишеским лицом и вьющимися волосами, спросил свидетеля:

– Сегодня он именно такой?

– Да, – сказал Милки. – Он психически болен.

– Каковы его симптомы?

– Его поведение неприемлемо, – сказал доктор Милки, в упор глядя на Миллигана. – Он преступник, обвиняемый в изнасиловании и ограблении. Он не в ладах с окружением, это тип человека, которого наказание ничему не учит.

Милки сказал, что он рассматривал возможность множественности личности, но не видел симптомов этого диагноза. В ответ на вопросы Белинки Милки сказал, что наблюдается риск самоубийства и что Миллиган представляет опасность для других.

– Улучшения в состоянии этого пациента не наблюдается, – сказал Милки. – Он заносчив, необщителен. У него ярко выраженное эго. Он не мирится со своим окружением.

Когда Белинки спросил его, как он относится к пациенту, Милки ответил:

– Со скрытым пренебрежением.

Милки сообщил, что он прописал пять миллиграммов стелазина. Негативных эффектов не наблюдалось, но, поскольку и положительного эффекта не было, он прекратил давать это антипсихотическое лекарство. Он сказал суду, что, по его мнению, Миллиган нуждается в максимально строгом режиме и Лима – единственное место для него в Огайо.

В ходе перекрестного допроса, который провел адвокат Стив Томпсон, долговязый молодой коллега Голдсберри, Милки сказал, что отрицает диагноз множественной личности, так как не наблюдал соответствующих симптомов. Сам он не согласен с определением множественной личности, данным во втором издании «Справочника по диагностике и статистике». Милки сказал:

– Я исключил возможность множественной личности так же, как исключил возможность сифилиса, когда увидел результаты анализа его крови.

– Какие симптомы вы наблюдали? – спросил Томпсон.

– Гнев, панику. Когда что‑то идет не так, как хочет Миллиган, им овладевает гнев и он действует под влиянием импульса.

Томпсон нахмурился:

– Вы хотите сказать, что человек психически болен, когда он гневается или подавлен?

– Именно так.

– Разве у всех нас не бывает периодов гнева или депрессии?

Милки огляделся по сторонам и пожал плечами:

– В сущности, все мы психически больны.

Томпсон с удивлением посмотрел на свидетеля и что‑то записал себе.

– Скажите, Билли доверяет вам?

– Нет.

– Как вы думаете, будет ли он поправляться быстрее, если будет доверять своему врачу?

– Думаю, да.

– Ваша честь, у меня больше нет вопросов к свидетелю.

До перерыва Алан Голдсберри представил письменные показания доктора Кола, данные им три дня назад. Голдсберри хотел, чтобы показания внесли в протокол, прежде чем он вызовет других своих свидетелей – доктора Джорджа Хардинга‑младшего, доктора Стеллу Кэролин и психолога Дороти Тернер.

В допросе под присягой Стив Томпсон, задавая вопросы доктору Колу о том, как надо лечить пациентов с диагнозом «множественная личность», спросил:

– Можете ли вы сказать, какие именно требования в программе лечения пациента с диагнозом «множественная личность» вы считаете существенными?

Доктор Кол, читая по своим заметкам, включающим письмо, которое он послал Голдсберри 19 ноября, ответил следующее:

«Лечение любого пациента с диагнозом “множественная личность” должно осуществляться только профессионалом в области психического здоровья, преимущественно психиатром, который отвечал бы следующим критериям:

1. Врач должен быть согласен с диагнозом. Лечение не должно проводиться врачом, который “не верит” в это явление.

2. Если психиатр не имеет опыта, но хочет лечить пациента и принимает его состояние, им должен руководить (или хотя бы консультировать его) коллега, имеющий соответствующий опыт и знания.

3. Врач должен иметь возможность применить гипноз в качестве дополнения к лечению, если возникнет такая необходимость.

4. Врач должен быть знаком с современной медицинской литературой по вопросу и должен постоянно пополнять свои знания в данной области.

5. Врач должен обладать большим терпением, терпимостью и упорством. Лечение такого больного требует от врача мобилизации всех сил, потому что это длительный, сложный и трудоемкий процесс.

Вот несколько основополагающих принципов терапии, которые должны соблюдаться врачами, лечащими пациентов с диагнозом “множественная личность”:

1. Все личности должны быть идентифицированы и признаны.

2. Психиатр должен знать причину существования таких личностей.

3. Психиатр должен быть готов работать со всеми личностями, пытаясь добиться улучшения.

4. Психиатр должен сосредоточить внимание на любых положительных качествах, какие только могут быть выявлены, и пытаться достичь некоторого компромисса между личностями, особенно теми, которые могут представлять угрозу самому человеку или окружающим его людям.

5. Пациент должен полностью сознавать природу и объем своих проблем и помогать врачу в ходе лечения. Иными словами, пациент должен иметь представление о ходе терапии, а не оставаться пассивным реципиентом лечения.

6. Следует избегать антипсихотических препаратов, поскольку хорошо известно, что они могут вызывать расщепление личности и другие побочные эффекты, пагубные для лечения.

Таковы лишь некоторые принципы, составляющие основу лечения при подобных заболеваниях. Это ни в коем случае не является полным описанием того, как осуществляется лечение».

Далее в показаниях эти критерии рассматривались более подробно.

Когда в ходе перекрестного допроса Белинки высказал мнение, что Кол считает перечисленные условия лечения множественных личностей оптимальными, Кол резко возразил:

– Нет, сэр, я не сказал, что это оптимальные условия. Я бы даже сказал, что они минимальны. Господин советник, я считаю, что они должны служить отправной точкой для врача, приступающего к лечению множественной личности. В противном случае врач должен оставить пациента в покое и отказаться от лечения.

Когда после перерыва Миллигана привели из клиники, на нем была надета другая рубашка. Писатель заподозрил, что Учитель уже ушел.

Голдсберри и Томпсон вызвали свидетеля доктора Джорджа Хардинга‑младшего. После краткого рассказа о своем участии в лечении Миллигана доктор Хардинг сказал, что продолжает считать Афины подходящим местом для его лечения.

– Доктор Хардинг, – спросил его Белинки при перекрестном до просе, – является ли множественная личность редким явлением?

– Да, является.

– Можно ли сказать, что личности – это фактически разные люди?

– Доказательством этого является амнезия, – сказал доктор Хардинг.

– Как вы докажете амнезию? Можно симулировать ее?

– Мы были очень осторожны, – сказал Хардинг. – Мы провели серию исследований. Сначала мы отнеслись к этому скептически, но амнезия пациента была подлинной – он не симулировал.

– Доктор Хардинг, – задал вопрос Голдсберри, – вы пользовались историями болезни и другими записями, когда ставили свой диагноз?

– Да. Мы использовали все, что могли найти.

– Считаете ли вы, что психиатр должен использовать прошлые записи и мнения других практикующих врачей при постановке диагноза?

– Считаю это совершенно необходимым.

Когда Хардингу показали письмо доктора Кола с критериями лечения множественной личности, Хардинг сказал суду, что считает их отлично сформулированными, и согласился, что это – минимальные требования.

Затем была вызвана психолог Дороти Тернер, показавшая, что до суда она виделась с Билли почти ежедневно и с некоторыми его личностями провела тест на коэффициент интеллектуального развития (IQ).

– И каковы результаты? – спросил Голдсберри.

– Двое показали шестьдесят восемь и семьдесят. У одного был средний показатель, еще один имел показатель явно выше других – сто тридцать.

– Возможно ли, – спросил Белинки, – что эта разница в коэффициентах симулирована?

– Абсолютно невозможно, – решительно возразила Тернер.

Доктор Стелла Кэролин показала, что она самостоятельно, независимо от других, поставила тот же самый диагноз, что и доктора Дороти Тернер, Корнелия Уилбур и Джордж Хардинг. Кэролин видела Миллигана в апреле, июне и июле этого года и поняла, что он все еще «расщеплен».

– А что, если существуют другие проблемы? – спросил Белинки.

– Сначала следует лечить множественную личность, – ответила Кэролин. – У него могут быть и другие психические проблемы – разные личности могут иметь разные болезни, – но общая проблема должна стоять на первом месте.

– Вы считаете, что в Афинах он получал правильное лечение?

– Да, я так считаю.

Голдсберри показал ей письмо Кола. Она кивнула и согласилась, что это минимальные основные требования. После того как свидетели Хардинг, Кэролин и Тернер закончили свои показания, им было разрешено остаться в качестве наблюдателей.

В тот день, в 15.50, Билли Миллигану впервые в жизни разрешили выступить в свою защиту. В наручниках ему трудно было положить левую руку на Библию, а правую поднять. Он склонился над Библией и улыбнулся, пытаясь сделать, как нужно. Дав присягу говорить правду и ничего, кроме правды, он занял свое место и посмотрел на судью.

– Мистер Миллиган, – сказал судья Кинуорти, – я предупреждаю вас, что, хотя вы имеете право участвовать в этих слушаниях, вас не могут заставить давать показания. Вы можете хранить молчание.

Билли кивнул. Алан Голдсберри стал задавать вопросы спокойно, четко.

– Билли, вы помните, что говорили в этом зале суда двенадцатого октября?

– Да, помню.

– Я хочу спросить вас о лечении, которое вы получаете в клинике в Лиме. Вы получаете гипнотерапию?

– Нет.

– Групповую терапию?

– Нет.

– Лечение музыкой?

Билли посмотрел на судью.

– Нас по нескольку человек приводили в комнату, где стояло пианино, и велели сидеть там. Психиатра не было. Мы просто сидели там целыми часами.

– Вы доверяете доктору Милки? – спросил Голдсберри.

– Нет. Он приказал давать мне стелазин. Мне стало хуже.

– Вы можете описать ваше лечение?

– Когда меня привезли туда, я был помещен в отделение номер двадцать два. Психолог был очень груб со мной. И я уснул.

– Билли, когда вы впервые узнали, что вы – множественная личность?

– В клинике Хардинга. Я вроде поверил этому, но окончательно удостоверился, когда увидел видеозаписи в Афинском центре психического здоровья.

– Как вы думаете, почему это случилось?

– Наверно, из‑за того, что делал со мной мой отчим. Я не хотел больше быть самим собой. Я не хотел быть Билли Миллиганом.

– Вы можете привести нам пример, что случается с вами, когда вы – множественная личность?

– Примерно так: однажды я стоял в своей квартире перед зеркалом и брился. У меня тогда были проблемы. Я только что переехал в Коламбус, и у меня было плохое настроение, потому что я уехал, поругавшись с домашними. Я стоял, брился, и вдруг – словно выключили свет. Я почувствовал покой. Когда я открыл глаза, то был уже в самолете. И испугался: я ведь не знал, куда лечу, пока мы не приземлились и я не очутился в Сан‑Диего.

В зале суда было тихо. Судья слушал внимательно. Женщина у пишущей машинки смотрела на Билли Миллигана приоткрыв рот, с широко раскрытыми от удивления глазами. Дэвид Белинки поднялся, чтобы задать вопросы свидетелю.

– Билли, почему вы доверяете доктору Колу и не доверяете врачам в Лиме?

– Я почему‑то поверил доктору Колу с первого дня, как увидел его. Полицейский, который год назад привез меня туда из Коламбуса, надел на меня очень тесные наручники. – Он поднял руки, чтобы показать, что сейчас наручники на нем свободные. – Доктор Кол стал ругать полицейского и заставил его снять с меня наручники. И я сразу понял, что он на моей стороне.

– Не лучше ли для вас будет согласиться на лечение в Лиме? – спросил Белинки.

– Не могу же я сам себя лечить, – возразил Билли. – Отделение А похоже на место, где купают овец: вошел – вышел. В Афинах у меня были регрессии, но я должен был научиться преодолевать их. Там знали, как это делать – не наказанием, а лечением, терапией.

В своем заключительном выступлении Белинки убеждал суд, что в обязанности штата входило лишь доказать, что ответчик психически болен и подлежит госпитализации. Сам диагноз он доказывать не обязан. Единственные показания на текущий момент, сказал он, даны доктором Колом и доктором Милки. Доктор Кол категорически заявил, что Билли Миллиган все еще психически болен. Доктор Милки сказал, что клиника в Лиме – учреждение с наименее строгим режимом, в котором следует лечить этого пациента.

– Я настоятельно прошу суд, – сказал Белинки, – оставить его в Лиме.

Стив Томпсон в своем выступлении подчеркнул, что внушительный кворум психиатрических талантов представил суду состояние клиента и что все согласились с диагнозом «множественная личность».

– Теперь, когда это выяснено, вопрос – как мы будем его лечить? – сказал Томпсон. – Принимая во внимание психический статус Билли Миллигана, эксперты согласны, что его следует поместить в Афины как в наиболее приемлемое место для лечения. Все свидетели‑специалисты согласны с тем, что лечение будет длительным. 4 октября он был переведен в Лиму и осмотрен врачом, который заявляет, что не знаком с предыдущей историей болезни и предыдущим лечением. И он делает вывод, что Билли Миллиган представляет угрозу себе и другим. И как же он пришел к выводу, что Миллиган представляет угрозу? На основании предыдущих признаний его виновным, Ваша честь. На основании устаревших показаний, представленных на этом слушании. Доктор Милки говорит, что Миллиган необщителен. По мнению доктора Милки, состояние Билли Миллигана не улучшилось. Ваша честь, ясно, что доктор Милки не специалист по лечению множественной личности. Позиция ответчика такова: солидные специалисты на стороне Билли Миллигана.

Судья Кинуорти объявил, что он тщательно рассмотрит дело и объявит о своем решении не позже чем через десять дней. До тех пор Миллиган останется в Лиме.

10 декабря 1979 года суд принял следующее решение:

«1. Ответчик является психически больным, что проявляется в существенном нарушении мышления, настроения, восприятия, ориентации и памяти, а это, в свою очередь, значительно ухудшает его суждения, поведение и восприятие реальности.

2. Психическая болезнь ответчика – состояние, диагностируемое как “множественная личность”.

3. Ответчик – психически больной человек, подлежащий госпитализации согласно решению суда, поскольку, по причине своей болезни, он представляет серьезную опасность для себя, как следует из угроз самоубийства, и опасность для других, как следует из его недавнего буйного поведения. Ответчик нуждается в лечении в психиатрической клинике, о чем свидетельствует его поведение, представляющее серьезную и неизбежную угрозу себе и другим.

4. Ввиду своей психической болезни ответчик представляет опасность для себя и для других и поэтому нуждается в госпитализации в учреждении с максимально строгим режимом.

5. Ввиду того что ответчик диагностирован как множественная личность, его лечение должно соответствовать его диагнозу.

В связи с вышеизложенным суд постановляет поместить ответчика в Государственную клинику в Лиме, штат Огайо, для лечения, соответствующего диагнозу упомянутого ответчика как множественной личности. Заверенные печатью копии данного постановления передать в Государственную клинику в Лиме, штат Огайо.

Дэвид Р. Кинуорти, судья.

Окружной суд по гражданским делам, округ Аллен. Отделение по делам наследства»

18 декабря Билли позвонил писателю из мужского изолятора клиники. Он был жестоко избит санитаром. Адвокат из Лимы, назначенный опекуном‑представителем в судебном деле на слушании, сфотографировал рубцы от электрического шнура на его спине. Под глазами и на лице были синяки, два ребра оказались сломаны.

Администрация клиники объяснила прессе, что после «ссоры с санитаром» у Миллигана не было других повреждений, кроме тех, которые он, очевидно, нанес сам себе.

На следующий день после визита адвоката Стива Томпсона администрация клиники заявила прямо противоположное, подтвердив, что Миллиган «позже был сильно избит». С целью возможного обращения в Большое жюри для расследования вызвали специалистов из полиции и ФБР.

Томпсон был в ярости, получив известие от Билли и от адвоката из Лимы. Он сделал заявление, которое прозвучало по радио. «В конце концов, любой заключенный имеет право на защиту своих гражданских прав, – сказал он радиокомментатору. – И согласно статутному праву штата Огайо, пациенты имеют права, гарантированные последними дополнениями к биллю о психическом здоровье граждан, – гражданские права пациентов. По условиям законодательных актов Соединенных Штатов имеются также билли о защите федеральных гражданских прав. В конечном счете пациент может подать в суд по поводу защиты своих прав. В настоящий момент рано говорить о том, что еще может произойти».

В «Третьем рассмотрении ежемесячного плана лечения» от 2 января 1980 года клиника в Лиме определила следующее:

«План лечения эффективен и соответствует состоянию пациента.

Диагнозы пациента:

1. Псевдопсихопатическая шизофрения (СДС‑П, 295.5) с диссоциативными проявлениями.

2. Необщительная личность, враждебный подтип (СДС‑П, 301.7).

3. Алкогольная зависимость (СДС‑П, 303.2), из прошлого.

4. Наркотическая зависимость, стимулянты (304.6), из прошлого.

Пациент был переведен в отделение интенсивной терапии две недели назад из‑за его буйного поведения… Можно предположить, что на пациента неблагоприятно подействовала известность, которую он получил благодаря прессе, вследствие чего он стал вести себя как “звезда”… Мистер Миллиган демонстрирует явные признаки истинного психопата, вследствие чего с ним общаться так же трудно, как с любым другим психопатическим пациентом… К тому же пациент проявляет многочисленные признаки истерической личности. Хотя подобное нарушение обычно наблюдается у женщин, есть много случаев истерических личностей мужского пола. Такое состояние не следует исключать.

Льюис А. Линднер, доктор медицины, штатный психиатр. 4.01.80

Дж. Уильям Макинтош, доктор философии, психолог. 4.01.80

Джон Доран, магистр гуманитарных наук, помощник психолога. 7.01.80»

Возмущенные тем, что администрация клиники в Лиме не выполняет предписание судьи Кинуорти относиться к Миллигану как к множественной личности, Алан Голдсберри и Стив Томпсон подали в суд ходатайство по поводу оскорбления суда со стороны администрации клиники и Департамента по проблемам психического здоровья, штат Огайо. Они настоятельно требовали, чтобы директор департамента распорядился перевести Билли Миллигана в клинику с менее строгим режимом.

Запертый в Государственной клинике для психически больных преступников в Лиме, «распавшийся» Билли Миллиган выкупил карандаш у одного из санитаров и начал писать первое из серии писем писателю:

"Внезапно санитар, появившийся на пороге, грозно рявкнул пациентам отделения 22: «Эй вы, дерьмо проклятое, выходите из зала! Живо!» Помолчав, чтобы набрать воздуха и приладить во рту толстый окурок, он пробурчал: «Когда окна вымоют, позовем вас, кретины, а до тех пор – марш по комнатам!»

Под его ледяным взглядом несколько человек встали со своих стульев и, как зомби, потянулись из зала, потом послышался лязг закрываемых больших железных дверей. Люди без всякого выражения на лице и с полотенцами на груди, подвешенными в виде слюнявчиков, шли очень медленно, но дородные санитары подгоняли их щелчками широких кожаных ремней, лишая последнего человеческого достоинства. Торазин, проликсион, халдол и любое другое существующее психотропное лекарство помогают поддерживать самое строгое послушание, поэтому нас кормят ими, как леденцами. Никакой человечности. Да, я же забыл. Мы здесь не люди. Лязг!

Казалось, каждый мой мускул затвердел и застыл, когда я вошел в тесную комнатку и закрыл за собой дверь. Лязг! Сидеть на кровати надоедает, поэтому я удобно устроился на пластиковом матрасе. Заняться абсолютно нечем. На противоположной стенке облетела краска. И я решил использовать свое воображение. Я вызывал в воображении разные силуэты, чтобы развлечься, и пытался опознать их. Сегодня, например, только лица – старые, безобразные, дьявольские лица – смотрели на меня с облезлой стены старого здания. Было страшно, но я смотрел. Стена смеялась надо мной. Я ненавижу эту стену. Будь проклята эта стена! Она все ближе и ближе подступает ко мне и все громче смеется. Стекавший со лба пот щипал глаза, но я упорно не закрывал их. Стена громко смеется. Я должен сторожить ее, иначе она надвинется, вторгнется в меня и раздавит. Я застыну и буду сторожить эту проклятую хохочущую стену. Четыреста десять человек, объявленных психически больными, бродят, как тени, по бесконечным залам этой дьявольской богадельни. Меня бесит тот факт, что государство имеет наглость называть это место клиникой. Государственная клиника Лимы. Лязг!

В отделении 22 наступила тишина. Слышно лишь звяканье и скрип разбитого окна. Кто‑то разбил маленькое окошко в дневном зале, где мы обычно сидим вдоль стены на массивных деревянных стульях. Сидишь, можешь курить. Не разговариваешь, обе ступни обязательно прижаты к полу, иначе будет плохо. Кто разбил окно? Теперь санитары будут зверствовать, потому что прервали их игру в карты и одному из них надо находиться в дневном зале, если нас выпустят из наших ящиков.

…Я ничего не слышу, находясь в ступоре, похожем на транс. Тело онемевшее и пустое. Проклятая хохочущая стена перестала смеяться. Это просто стена, и на стене просто облетает краска. У меня холодные, липкие руки. Удары сердца эхом отдаются в пустом теле. Тревожное ожидание душит меня, я жду, когда выйду из моего ящика. Но я остаюсь, застыв на кровати и глядя на молчащую, неподвижную стену. Я – ничто, зомби в пустом ящике, в аду небытия. Слюна, стекающая по сухим, запекшимся губам, – верный знак, что психотропное лекарство борется за контроль над моим мозгом, душой и телом. Должен ли я сопротивляться? Объявить его победителем? Поддаться, чтобы избежать трагической реальности, лежащей за моей стальной дверью? Стоит ли жизнь того, чтобы жить в этой общественной помойке, предназначенной для тех, кто не играет по их правилам? Чего я могу достичь или какой вклад могу внести в человечество, находясь в этом ящике из бетона и стали, с проклятой хохочущей стеной, которая еще и движется? Сдаться? В голове все интенсивнее роятся вопросы, словно пластинку в 33 оборота поставили на 78.

Дата добавления: 2014-11-25