Не расскажешь ли ты что-нибудь о СПИДе?

Спид

Я больше и больше осознаю барьеры, которые я создал в себе на протяжении многих лет, которые не позволяют мне быть радостным, любящим себя, открытым существом. Я чувствую так, словно стена во мне становится прочнее и прочнее по мере того, как я больше это осознаю, и я не могу пробиться сквозь нее. Не мог бы ты помочь мне?

Первое, что нужно понять, — это то, что стена не становится прочнее, это только твое сознание становится более ясным. Вообще нет никакой причины для того, чтобы стена становилась прочнее, когда ты становишься более осознанным. Это подобно тому, когда ты приносишь фонарь в темный дом и начинаешь замечать паутину и пауков — они ведь не неожиданно начали расти оттого, что ты принес фонарь. Они всегда были там, просто ты стал осознанным, бдительным. Но не думай, что они растут. Твой свет не имеет ничего общего с их ростом. Но он делает явным их присутствие. Твоя растущая осознанность делает явным присутствие стен твоей тюрьмы.

И ты говоришь: «Я чувствую ее и не могу сквозь нее пробиться». Поскольку эти стены не являются настоящими стенами, они не сделаны из кирпича или камня, они сделаны только из мыслей, они не могут тебе помешать. Тебе только нужно обнаружить секрет, как сквозь них проходить. Если ты начнешь бороться внутри своего ментального процесса, из которого и построены стены тюрьмы, то ты ужасно запутаешься. Человек даже может сойти с ума. Так люди сходят с ума: их окружает такое количество мыслей и они так отчаянно стараются выйти из толпы и все глубже и глубже погружаются в толпу, что, естественно, наступает нервный срыв. Их нервная система не может выдерживать такого давления и такой напряженности. Они открыли ящик Пандоры. Все было спрятано там. Но они были в блаженном неведении об этом. Теперь у них возникло медитативное сознание; неожиданно они увидели большую толпу, и причем такую густую, что чем больше они пытаются вырваться, тем больше ощущают свое бессилие прорваться сквозь стены, которые их окружают.

Если ты начнешь бороться с ними, то у тебя ничего не получится, ты рано или поздно устанешь, дойдешь до изнеможения, ты почувствуешь, что твое психическое здоровье от тебя ускользает. Но если ты будешь использовать правильный метод, то вместо нервного срыва у тебя произойдет прорыв. Правильный способ относиться к тому, что, как кажется, тебя окружает, — это быть просто свидетелем — не бороться, не судить, не осуждать. Оставайся безмолвным и неподвижным, и просто свидетельствуй то, что там существует.

Это почти чудо. Я не сталкивался ни с каким другим чудом, кроме чуда медитации, чуда свидетельствования. Если вы можете свидетельствовать, то вы будете удивлены, когда увидите, что толстая стена становится тоньше, толпа рассеивается, постепенно вы увидите двери и проемы, через которые вы можете выбраться. Но выбираться нет необходимости. Оставайтесь там, где вы есть. Просто продолжайте свидетельствовать. По мере того как ваше свидетельствование будет становиться сильнее, стена вокруг вас будет становиться не такой прочной. В тот день, когда ваше свидетельствование станет совершенным, вы обнаружите, что стены нет, вас ничего не окружает, над вами голубое небо. Вместо того чтобы бороться с мыслями, бороться с неправильными, усвоенными с детства традициями, просто станьте чистыми свидетелями. Победу в борьбе вам не одержать. Без борьбы победа за вами. Победа принадлежит только тем, кто может свидетельствовать...

Доктор Клейн закончил осмотр пациента и сказал: «Вы совершенно здоровы, мистер Левински. Ваше сердце, легкие, давление крови, уровень холестерина — все в полном порядке».

«Великолепно», — сказал мистер Левински.

«Встретимся в следующем году», — сказал доктор Клейн.

Они пожали друг другу руки, но как только пациент вышел из кабинета, доктор Клейн услышал какой-то грохот. Он открыл дверь — и там лицом вниз лежал мистер Левински. Медсестра закричала: «Доктор, он просто рухнул. Он свалился, как мешок!»

Доктор послушал его сердце и сказал: «Боже мой, он мертв». Он подхватил труп под мышки.

«Быстро, — сказал доктор, — возьми его за ноги!»

«Что?» — закричала медсестра.

«Ради Бога, —сказал доктор, —давай перевернем его. Мы должны сделать вид, как будто он входил!»

Просто будьте немного разумны. Говорят, что разум не очень-то полезен, пока у вас не хватает разума, чтобы знать, как его использовать.

Только вчера я столкнулся с потрясающим открытием. Оно утверждает, что каждый идиот, которого вы можете встретить в мире, является конечным продуктом миллионов лет эволюции. Разумеется, разум является редким явлением, но люди, которые собрались вокруг меня... только то, что у них хватило мужества быть здесь, является достаточным доказательством их разума. А теперь вы должны привести свой разум в действие.

«О Боже, — вздохнул Пэдди, —у меня было все, что только мог пожелать мужчина — любовь роскошной женщины, красивый дом, много денег, красивая одежда».

«Что случилось?» — спросил Симус.

«Что случилось? Совершенно неожиданно, без всякого предупреждения приехала моя жена».

Просто будьте внимательны — на каждом шагу существуют опасности. Человек, который решил заняться медитацией, должен быть очень осторожен.

Лао-цзы утверждал, что человек, занимающийся медитацией, всегда ходит так, как будто он переходит зимой холодную реку, очень осторожно, очень бдительно. Если только вы не очень осторожны и не очень внимательны, то ум, которому миллионы лет... и его функции превзойти очень трудно. И хотя стратегия очень простая, иногда самое простое кажется самым сложным — и особенно когда вы абсолютно незнакомы с ним.

Медитация — это для вас только слово. Она не стала пристрастием, она не стала питанием, она не стала вашим переживанием. И поэтому я понимаю ваше затруднение. Но вы также должны понять мое затруднение: болезней у вас много, но у меня есть только одно лекарство, и мое затруднение в том, что я продолжаю продавать то же самое лекарство различным пациентам с различными болезнями. Меня не интересует, какая у вас болезнь, потому что мне известно, что у меня есть только одно лекарство.

Какая бы ни была у вас болезнь, я ее обсужу, но в конце концов вам придется принять то же самое лекарство. Оно никогда не меняется. Насколько мне известно, за тридцать пять лет оно никогда не менялось. Я видел миллионы людей, слышал миллионы различных вопросов, но даже до того, как я слышу их вопросы, я знаю ответ. Их вопрос не имеет значения. Имеет значение лишь одно: как справиться с тем, чтобы подвести их вопрос к моему ответу.

Я ничего не знаю даже о первой медицинской помощи*, а ты спрашиваешь о последней! Но, похоже, мне придется что-то сказать. В мире, в котором о Боге могут говорить люди, ничего не знающие даже о самих себе, в котором о рае и аде могут говорить люди, ничего не знающие даже о географии Земли, вполне допустимо, чтобы я — хотя я и не врач — что-то сказал о СПИДе. Но и болезнь, называемая СПИД, — это не просто болезнь. Это нечто большее, выходящее за рамки медицинской профессии.

Насколько я вижу, эта болезнь не принадлежит к той же категории, что и другие болезни; в этом ее опасность. Возможно, она убьет по крайней мере две трети человечества. По сути, это потеря сопротивляемости к болезням. Постепенно человек оказывается уязвимым для всех видов инфекций, и у него нет внутреннего сопротивления, чтобы с ними бороться.

Для меня это значит, что человечество теряет волю к жизни. Как только человек теряет волю к жизни, его сопротивляемость тотчас же падает, потому что тело подчиняется уму. Тело — это очень консервативный слуга ума, оно свято следует уму. Если ум теряет волю к жизни, в теле это отражается в снижении способности сопротивляться болезням, смерти. Разумеется, врач никогда не заботится о воле к жизни, и поэтому, я думаю, будет лучше, если я кое-что скажу.

СПИД станет такой огромной проблемой для всего мира, что любое прозрение в любом измерении может оказать безмерную помощь. Только в Америке в этом году СПИДом поражено четыреста тысяч человек, и эта цифра будет удваиваться с каждым годом. В следующем году эта цифра составит восемьсот тысяч, затем миллион шестьсот тысяч и будет продолжать удваиваться.

Игра слов; first aids: первая медицинская помощь; AIDS — СПИД. — Прим. перев.

Только в этом году Америке понадобится пятьсот миллионов долларов, чтобы помочь этим людям, и нет большой надежды, что они выживут.

Поначалу считалось, что это болезнь гомосексуалистов. Во всем мире исследователи поддерживали идею, что это что-то гомосексуальное — было обнаружено, что эта болезнь чаще встречается у мужчин, чем у женщин. Но вчерашний отчет, полученный из Южной Африки, меняет всю картину. Южная Африка самым активным образом участвует в исследованиях этой болезни, потому что территория Южной Африки поражена больше всего. Кажется, негры в два раза уязвимее для этой болезни, чем белые. Южная Африка страдает огромной эпидемией СПИДа, поэтому она проводит исследования. Это вопрос жизни и смерти.

Их отчет очень странный. В нем говорится, что СПИД не гомосексуальная болезнь, что это гетеросексуальная болезнь, и она возникает у людей, которые постоянно меняют партнеров, встречаются со многими женщинами, многими мужчинами. Эта постоянная смена партнеров вызывает болезнь. Согласно их исследованию, гомосексуализм не имеет к СПИДу никакого отношения. Теперь все исследования Европы и Америки на одной стороне, а южноафриканский отчет — на противоположной.

Для меня это очень важно. СПИД не имеет ничего общего ни с гетеросексуальностью, ни с гомосексуальностью. И конечно, он связан с сексом. А почему он связан с сексом? Потому что воля к жизни укоренена в сексе. Если воля к жизни исчезает, секс становится самой уязвимой зоной жизни для проникновения смерти.

Помните, я не врач, и все, что я говорю, я говорю с совершенно другой точки зрения. Но очень вероятно, что в моих словах больше истины, чем в так называемых исследованиях, потому что эти исследования поверхностны. Исследователи думают только о конкретных случаях, они собирают данные, факты.

Мой путь не такой, я не собираю факты. Моя работа не в исследовании, а в прозрении. Я стараюсь посмотреть в каждую проблему так глубоко, как это только возможно. Я просто игнорирую поверхностное, которое является зоной работы исследователей. Мою работу можно назвать внутренним поиском*, но не исследованием**. Я стараюсь проникнуть глубоко, и вижу: секс — явление, наиболее тесно связанное с волей к жизни. Если воля к жизни слабеет, секс становится уязвимым; тогда дело не в гетеросексуальности или гомосексуальности.

В Европе и Америке на это обратили внимание, потому что в результате простого совладения первые случаи произошли с гомосексуалистами; возможно, гомосексуалисты сильнее утратили волю к жизни. Исследование было ограничено пределами Калифорнии, и большинство жертв были гомосексуалистами; естественно, исследователи обнаружили, что СПИД связан с гомосексуальность». Если у гетеросексуального человека обнаруживали его симптомы, естественно, считали, что он заразился от гомосексуального человека.

Калифорния — это такая глупая часть мира, — а что касается секса, то и самая извращенная. Можно назвать ее авангардной, прогрессивной, революционной, во за этими красивыми словами не скроешь истину: Калифорния стала слишком извращенной. Почему происходит это извращение? И, в частности, почему оно происходит именно в Калифорнии? Потому что Калифорния — это одно из самых культурных, цивилизованных, богатых обществ. Естественно, у них есть все, о чем только можно мечтать, все, чего только можно желать, — и тут возникает проблема воли к жизни.

Если ты голоден, ты думаешь о работе, еде; у тебя нет времени думать о жизни в смерти. У тебя нет времени думать о смысле жизни. Это невозможно: голодный человек не может думать о красоте, искусстве, музыке. Приведите голодного, изголодавшегося человека в музей, полный прекрасных произведений искусства. Вы думаете, он сможет увидеть там красоту? Ему не позволит голод. Это роскошь. Только когда основные потребности удовлетворены, человек подходят к настоящим проблемам жизни. Бедные страны не знают настоящих проблем.

* Insearch.

** Research.

Поэтому, когда я говорю, что самый богатый человек — одновременно и самый бедный, вы можете понять, что я имею в виду. Богатый человек приходит к пониманию неразрешимых проблем жизни и оказывается в тупике, ему некуда идти. Бедному нужно так много сделать, многого достигнуть, многого добиться. Какое ему дело до философии, теологии, искусства? Они слишком велики для него; он заинтересован в повседневном, в мелочах. Он пока не может направить сознание на самого себя а начать размышлять о существовании, сущности — просто невозможно.

Калифорния, к несчастью, одно из самых счастливых во всех смыслах мест на Земле: там красивые люди, красивая страна, и она подошла к высшему пику роскоши. И тут возникает вопрос. Вы сделали все; что делать дальше? Именно в этой точке начинается извращение.

Ты знал многих женщин и пришел к пониманию того, что все это одно и то же. Когда свет выключен, все женщины одинаковы. Если свет выключен, женщина уйдет в соседнюю комнату и войдет твоя жена, — а ты об этом не знаешь, — может быть, ты будешь даже заниматься любовью со своей женой, скажешь ей что-то хорошее, не зная, что это твоя жена. Что ты делаешь? Если кто-то узнает о том, что ты говоришь все эти красивые слова — почерпнутые из голливудских фильмов — собственной жене, конечно, он подумает, что ты сошел с ума. Они предназначены для жен других людей, не для твоей жены. Но в темноте разницы нет. Если мужчина знал многих женщин, а женщина знала многих мужчин, определенно одно — все это одно и то же, повторение. Разница незначительна, и что касается сексуального контакта, это не имеет значения: нос немного длиннее, волосы светлее, лицо белое или загорелое — какая разница, если ты занимаешься с женщиной любовью? Да, до секса все это имеет значение. И это по-прежнему имеет значение в странах, в которых все еще правилом является моногамия.

Например, в такой стране, как Индия, СПИД не возникнет; пока Индия остается моногамной страной, это невозможно — по той простой причине, что люди всю жизнь знают только свою жену, только своего мужа. И им всегда любопытно, как бы это было с женой соседа. Это огромное любопытство сохраняется всегда, но для извращений возможностей нет.

Для извращения совершенно необходимо, чтобы тебе надоело менять женщин, чтобы ты хотел чего-то нового. Тогда мужчины начинают пробовать мужчин — это кажется чем-то новым, женщины начинают пробовать женщин — это немного по-другому. Но надолго ли? Вскоре это опять одно и то же. И снова возникает тот же вопрос. В этом состоянии ты пробуешь все что можно, но постепенно становится ясно одно: все это бесполезно. Любопытство исчезает. И тогда какой смысл жить ради завтра? Раньше было любопытство: завтра может произойти нечто новое. Теперь ты знаешь, что ничего нового никогда не произойдет. Нет ничего нового под солнцем. Новое — это лишь надежда, которая никогда не сбывается. Ты пробуешь все виды дизайна в мебели, доме, архитектуре, одежде — и все безуспешно.

Когда все кончается неудачей и на завтра надежды больше нет, воля к жизни не может оставаться по-прежнему яростной, сильной, настойчивой. Она начинает ослабевать. Кажется, жизнь теряет свой сок. Ты жив, но что тебе еще остается? Ты начинаешь думать о самоубийстве.

Говорят, Зигмунд Фрейд сказал: «Я не встречал ни одного человека, который хоть раз в жизни не думал бы о самоубийстве». Но сейчас Зигмунд Фрейд устарел, отстал от жизни. Он говорил о психически больных людях, потому что имел дело с людьми именно этого типа.

Мой собственный опыт говорит о том, что бедный человек никогда не думает о самоубийстве. Я сталкивался с тысячами бедных людей — никто из них никогда не помышлял о самоубийстве. Они хотят жить, потому что еще не жили. Как они могут думать о самоубийстве?

Жизнь может дать так много, и они видят, что все вокруг наслаждаются самыми разными вещами, а сами они еще не жили. У них есть мощный импульс, сила жить. Многое нужно сделать, многого нужно добиться. Целое небо амбиций открыто, а они еще даже не изведали землю. Ни один нищий никогда не думает о самоубийстве. С точки зрения логики, все должно быть как раз наоборот: каждый нищий должен думать о самоубийстве, но ни один нищий никогда не думает, даже если он слепой, парализованный, калека...

В бедных странах никто не думает о самоубийстве, в бедных странах не возникает вопроса о смысле жизни. Это западный вопрос. В чем смысл жизни? На Востоке никто не задается этим вопросом. Запад пришел к такой точке насыщения, где человек испытал все, ради чего стоит жить. Что дальше? Если у тебя достаточно мужества, ты совершишь самоубийство — или убийство...

Как только эта болезнь, СПИД, распространится... а она уже распространяется, она стала эпидемией и в Америке. Политики молчат, священники молчат, потому что проблема слишком велика, и ни у кого, по-видимому, нет никаких предложений, как ее разрешить, — поэтому лучше промолчать. Но долго ли вы сможете молчать?

Проблема распространяется, и когда она распространится шире, вы будете удивлены: особенно будут затронуты СПИДом священники, монахини и монахи. Они будут на первом месте, СПИД затронет их больше всех, потому что они занимались извращенным сексом дольше, чем кто-либо другой. Калифорния — молодая страна. Эти монахи и монахини жили в «Калифорнии» на протяжении столетий.

Мне кажется, это духовная болезнь. Человек подошел к такому месту, где дорога кончается. Возвращаться назад бессмысленно, потому что все, что он увидел и пережил, показывает ему, что в этом ничего нет; все оказалось бессмысленным. Возвращаться назад нет смысла, а дальше дороги нет — перед ним пропасть. В этой ситуации неудивительно, если он теряет желание, волю к жизни.

Было экспериментально доказано, что, если ребенок не растет среди любящих людей — мать, отец, другие маленькие дети в семье, — если ребенка не воспитывают любящие люди, ему можно дать любое питание, но его тело увянет. У него есть все необходимое — все медицинские потребности удовлетворены, о нем заботятся, но ребенок продолжает чахнуть. Болезнь ли это? Да, медицинский ум видит болезнь во всем: наверное, что-то не так. Медики будут исследовать факты, искать причину. Но это не болезнь.

Воля ребенка к жизни не проснулась. Ему нужно тепло любви, радостные лица, танцующие дети, тепло материнского тела — определенное окружение, которое позволяет ему чувствовать, что жизнь таит необычайные сокровища для исследования, что в ней столько радости, танца, игры, что жизнь — это не только пустыня и в ней есть огромные возможности. Он должен видеть эти возможности в глазах, в телах тех, кто его окружает. Только тогда в нем развернется воля к жизни — почти как весна. Иначе он будет чахнуть и умрет; без всякой физической болезни он начнет чахнуть и умрет.

Я посещал приюты для сирот; один из моих друзей, Рекчанд Парекх, в Чанда Махараштра содержал приют для сирот, в котором было от ста до ста десяти сирот. Туда поступали сироты двух-трех дней от роду; люди просто оставляли их у дверей приюта. Он хотел, чтобы я приехал и посмотрел. Я сказал: «Когда-нибудь в другой раз, потому что я знаю: то, что я увижу, наполнит меня грустью». Но он настаивал, и однажды я приехал, и то, что я увидел... О детях заботились, как только могли, он щедро тратил на них свои деньги, но они могли умереть в любой момент. Там были доктора и медсестры, медицинское оборудование, еда — было все. Он даже отдал свое красивое бунгало, а сам переехал в бунгало меньшего размера; в приюте был красивый сад; было все, хроме воли к жизни. Я сказал ему:

— Эти дети будут продолжать медленно умирать.

— Это ты мне говоришь? Я содержу этот приют двенадцать лет. Сотни детей умерли. Что мы только ни пробовали, чтобы удержать их в живых, но ничто не помогает. Они продолжают чахнуть, и наступает день, когда их просто больше нет.

Если бы была болезнь, мог бы помочь врач, но болезни не было. Просто у ребенка не было воли к жизни. Когда я сказал ему об этом, он тут же понял. Сразу, в тот же день, он передал приют правительству и сказал:

— Двенадцать лет я пытался помочь этим детям, но теперь я знаю, что это невозможно. Я не могу дать им то, что им нужно, поэтому пусть приют перейдет в руки правительства.

Он сказал мне:

— Я сталкивался с этим много раз, во мне не хватало ясности сообразить, что именно происходит. Я смутно догадывался, что чего-то не хватает и это продолжает убивать детей.

СПИД — другая сторона того же явления. Ребенок-сирота чахнет и умирает, потому что его воля к жизни так и не пустила росток, не развернулась, не стала текущий потоком. СПИД находится с другой стороны: внезапно ты чувствуешь себя экзистенциальным сиротой. Экзистенциальное чувство сиротства заставляет исчезнуть твою волю к жизни. А если воля к жизни исчезает, секс будет первым, на что это повлияет, потому что жизнь начинается с секса, жизнь — это побочный продукт секса.

Пока ты живешь, пульсируешь, надеешься, пока ты полон амбиций и завтрашний день остается утопией, которая позволяет тебе забыть все бессмысленные вчера, не менее бессмысленное сегодня... Но завтра, когда взойдет солнце, все будет иначе... Все религии подавали вам эту надежду.

Эти религии оказались несостоятельными. И хотя ты по-прежнему носишь ярлык — христианина, еврея, индуиста, —это лишь ярлык. Внутри ты потерял надежду, надежда исчезла. Религии не могут помочь; они были фальшивыми. Политики не могут помочь. Они никогда и не намеревались помочь, это была просто стратегия для того, чтобы эксплуатировать вас. Но долго ли может вам помогать эта ложная утопия — политическая или религиозная? Рано или поздно, когда-нибудь человек взрослеет, и происходит именно это. Человек становится зрелым и начинает осознавать, что был обманут священниками, родителями, политиками, педагогами. Все просто обманули его, подав тщетные надежды. В тот день, когда он становится зрелым и осознает это, его желание жить разваливается на части. И первой раной будет твоя сексуальность. Вот что такое для меня СПИД.

Когда твоя сексуальность начинает сжиматься, на самом деле ты надеешься, что что-то произойдет и ты войдешь в вечное молчание, навечно исчезнешь. У тебя нет сопротивления. У СПИДа нет других симптомов, кроме одного: понижается твоя сопротивляемость. В лучшем случае, ты сможешь прожить два года, если тебе повезет и ты случайно не заразишься никакой инфекцией. Любая инфекция будет неизлечима, и любая инфекция будет все более тебя ослаблять. Больной СПИДом может прожить, самое долгое, два года, а может исчезнуть и раньше этого срока. И никакое лечение не поможет, потому что никакое лечение не может вернуть волю к жизни.

То, что я делаю здесь, многомерно. Вы не осознаете полностью, что я пытаюсь сделать; возможно, вы осознаете, только когда я уйду. Я пытаюсь дать вам не надежду на будущее, — потому что это потерпело крах, — я пытаюсь дать вам надежду здесь-и-сейчас. Зачем беспокоиться о завтрашнем дне?.. Ведь завтра никогда не помогало. Веками завтра помогало вам кое-как влачить существование и подводило вас столько раз, что теперь вы не можете за него цепляться. Это было бы чистой глупостью. Те, кто по-прежнему продолжает за него цепляться, просто показывают, что они умственно отсталые.

Я стараюсь наполнить этот самый момент удовлетворенностью и сделать эту удовлетворенность такой глубокой, чтобы не было потребности в воле к жизни. Воля к жизни необходима, потому что вы не живы. Воля к жизни приподнимает вас: вы скользите вниз, а воля вас приподнимает. Я не пытаюсь дать вам новую волю к жизни, я просто пытаюсь научить вас жить без всякой воли, жить радостно. Именно завтра продолжает вас отравлять. Забудьте все вчера и завтра. Это наш день —давайте праздновать и жить его. И, просто живя его, вы будете достаточно сильны, чтобы без воли к жизни сопротивляться всем болезням и суицидальным отношениям.

Просто быть живым — значит иметь столько сил, что ты можешь не только жить, но и зажечь, воспламенить других.

Это хорошо известный факт. Вы никогда не задумывались, почему во время больших эпидемий не заражаются врачи и медсестры? Они такие же люди, как вы, они переутомляются, они более уязвимы для инфекции, потому что они работают слишком много... Во время эпидемии нельзя соблюдать пятичасовой или шестичасовой рабочий день и пятидневную неделю. Эпидемия есть эпидемия, ее не интересуют ваши выходные дни и сверхурочные. Вы должны работать — люди работают шестнадцать,

восемнадцать часов, день за днем, месяц за месяцем. И все же врачи, медсестры, сотрудники Красного Креста не заражаются.

В чем же дело? Почему же заражаются другие? Они такие же люди. Если дело только в Красном Кресте на рубашке... тогда можно было бы украсить красным крестом каждую рубашку, каждый дом. Если бы красный крест предотвращал заражение, все было бы очень просто, но дело не в этом.

Нет, эти люди настолько увлечены оказанием помощи другим, что для них завтрашнего дня не существует. Они настолько вовлечены, что у них нет вчера. У них вообще нет времени беспокоиться о том, как бы не заразиться. Их вовлеченность... Когда миллионы людей умирают, разве можно думать о себе, о своей жизни и смерти? Вся твоя энергия направлена на то, чтобы помогать людям, делать все возможное. Ты забыл о себе, и, забыв о себе, ты не можешь заразиться. Человек, который мог бы заразиться, отсутствует: он занят другим, он полностью вовлечен в свою работу.

Не важно, пишешь ли ты картину, ваяешь скульптуру или помогаешь умирающему — не важно, что ты делаешь, важно только одно: полностью ли ты вовлечен в то, что происходит здесь-и-сейчас? Если ты полностью вовлечен здесь-и-сейчас, ты выходишь за пределы территории, в которой можно заразиться. Когда ты так вовлечен, жизнь становится силой, бьющей через край. И ты увидишь: даже ленивый врач во время эпидемии, когда умирают сотни людей, внезапно забывает о своей лени. Старый врач забывает о своем возрасте...

Только медитация может высвободить твою энергию здесь-и-сейчас. И не нужно никакой надежды, никакой утопии, никакого отдаленного рая. Каждое мгновение — само по себе рай. Что же касается квалификации, я не уполномочен что-то говорить о СПИДе. Я даже не прошел никаких курсов первой помощи. Поэтому, пожалуйста, простите, что я вторгаюсь в то, что за пределами моей компетенции. Но я постоянно это делаю, я буду продолжать это делать.

Дата добавления: 2014-11-09