Студопедия

КАТЕГОРИИ:


Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748)

Ускользающая тень 4 страница




 

Глава 32

 

Город скрывается глубоко под землей, куда не проникает свет дня. Он занимает всю гигантскую пещеру, неровный каменный ландшафт усеивают огоньки бесчисленных фонарей и светящихся окон. Лампочки ползут вверх по стенам пещеры и свисают с потолка, тёмные сталактиты на котором играют роль люстр. Отблески металлических жил и призрачное свечение лишайника, похожего на далёкие созвездия, искрятся там, докуда пока не добрались огни большого города. На этой тёмной глубине эскаранские племена построили этот мерцающий, переливающийся город и назвали его Вейя – «подземный дом».

Я прекрасно знаю этот город, его площади и аллеи, мосты и памятники, бары, злачные места и тайные общества. Знаю, в каких шахтах разводят экзотических зверей для нелегальных боёв, где за большую плату на кожу могут нанести фальшивые знаки власти, где изготавливают некачественное зелье огненный коготь и продают его двеомингам из трущоб. Посещала и более изысканные заведения, где аристократы курят, пьют и заключают сделки. Видела скульптуры на кладбище Серых холмов, об истинном значении которых знает только создавший их древний народ. Видела и мать, ребёнок которой умер от голода прямо у неё на руках, а та была так пьяна, что даже не заметила.

Город принял меня в свои объятия. Здесь можно было делать что хочешь – раствориться в толпе или вести активную жизнь. Я бродила по Вейе, словно хищник по своей территории, и стремилась узнать её со всех сторон. Я не уставала исследовать город, иногда в роли пассивного наблюдателя, иногда – как активный участник. Тот, кто знает – властвует.

На берегу реки сияли огни и бурлили толпы, даже в то время, когда вся Вейя спала. Мужчины с цепкими взглядами и их элегантные спутницы сидели на верандах дорогих баров и потягивали напитки из изящных кубков. Куртизанки и альфонсы подсаживались за столики мужчин и женщин, ужинавших в одиночестве. Воздух наполнял запах готовящейся рыбы и благоухание ароматических масел в фонарях.

Я облокотилась на ограждение, отделявшее променад от круто спускавшейся вниз набережной. Поблизости стоял один из пяти Домов Света Вейи, от которого во все стороны расходилось бледное сияние. У кромки воды выстроились дома богачей. Одни были выполнены в форме волны, другие – полного семян стручка, третьи – спиральной колонны. Камень, дерево и керамика идеально сочетались друг с другом, несмотря на кажущуюся хаотичность. У вейских архитекторов фантазия богатая. Здесь произведения искусства можно встретить на каждом шагу.

Замечаю на променаде своего информатора. По нему сразу видно – этот человек здесь хозяин и знает город как свои пять пальцев. Ему нет нужды напускать на себя важность. Люди и так чувствуют, что он человек серьёзный и с ним лучше не шутить. Даже уличные грабители его не трогают, хотя сами не отдают себе отчёта почему. Купцы общаются с ним как с равным, хотя сразу видно – этот человек ни богатством, ни положением не обладает.

– Здравствуй, Керен, – произношу я, когда он подходит к ограждению рядом со мной.

Керен всегда выглядит растрёпанным и неряшливым, будто только с постели. Почему‑то это небрежное отношение к собственной внешности только усиливает исходящее от него предупреждение окружающим. Под нижней губой выступает пирсинг – два серебряных клыка. Густые, спутанные чёрные волосы спадают на лицо. Низкий лоб и щёки с седой щетиной покрывают извилистые узоры.

– Здравствуй, Орна, – отвечает Керен.

Он наблюдает за идущим вниз по реке грузовым кораблём. Судно окружает островок света. Его сопровождает полдесятка шлюпок милиции.

Чуть помолчав, Керен указывает на корабль:

– Товар на продажу везут. Говорят, у Джеримы Вема там двадцать мешков костнотростникового порошка, прямо с личных складов в Шиверсе. Владельцы притонов в Эшен‑парке с радостью наложили бы на него лапу, но шансов никаких. Вем подкупил или запугал всех начальников портов до самой Бри Атки.

– Слышала, – отвечаю я.

Керен кивает.

– Поневоле задумаешься. Если он и правда перевозит столько порошка, почему все об этом знают? Вем человек осторожный. По мне, так смахивает на отвлекающий маневр. Или на ловушку.

Искоса смотрю на него.

– Угадал.

Керен усмехается:

– А ты что знаешь, Орна?

– Вем нацелился на крупную рыбу. На Серебряного.

Керен издаёт смешок.

– На Серебряного? Думает, он на такое поведётся?

– Ну да. Информаторы Вема никуда не годятся.

– А тебе всё это откуда известно?

Поворачиваюсь щекой, чтобы Керен увидел знак Долга – три диагональные полоски.

– Ледо в последнее время старается наладить отношения с Джеримой Вемом. Так что и до меня иногда кое‑что доходит.

Керен фыркает.

– Совсем забыл. Они же породниться решили, кто‑то там на ком‑то женится. За этими аристократами не уследишь.

Керен уже обдумывал, как может использовать новую информацию, кому её сообщить и какое она может дать преимущество.

– А что у них за вражда?

– У кого – у Вема с Серебряным? Вот этого не знаю. Серебряный в последнее время клану Джерима жизни не даёт – вставляет палки в колёса, сливает информацию, даже крадёт. В общем, всё в таком духе. А Вем хочет от него отделаться. Вот и придумал соблазнительную приманку.

– Даже слишком соблазнительную.

Вдруг Керен отталкивается от ограждения и идёт к веранде бара. Мускулистый охранник, которого за тем и поставили, чтобы с улицы не заходил кто попало, спокойно пропускает Керена. Тот достаёт сигарилло, прикуривает от жаровни и возвращается, окружённый облаком сладкого, всюду проникающего запаха курительного лишайника.

Стоим и молчим. Керен, как всегда, предлагает закурить и мне. Я, как всегда, отказываюсь. Жду, когда он докурит. Керен никогда не отвлекается от сигарилло. В это время с ним о важных вещах разговаривать бесполезно.

– Нашёл, кого ты просила, – произносит Керен и бросает окурок на променад.

– Где?

– В квартале за Главной площадью. – Керен называет адрес. – Ну что, мы квиты? Сама знаешь за что.

– Пожалуй, да, – соглашаюсь я.

Мы с ним всё время играем в эту игру – долг за долг, услуга за услугу. Некоторые без денег и пальцем не шевельнут, но Керен не из таких. Он обменивает информацию на информацию из любых источников. Хочет знать всё. Я его за это уважаю.

Расходимся в разные стороны. Я рада остаться наедине. Нужно сосредоточиться и выдавить из себя всю чувствительность, всю сентиментальность. В деле, которое я наметила, лишние чувства только помешают.

 

* * *

 

Моя цель на пятом этаже дома, прячущегося в лабиринте узеньких улочек. В районе вокруг Главной площади здания все сплошь высокие и стоят впритирку друг к другу. Кажется, с одного балкона можно с лёгкостью перемахнуть на противоположный. Фигурные окна с резными ставнями и витражами светятся зелёным. Иногда до меня долетают обрывки разговоров и смех. Где‑то в этом лабиринте прогуливаются под руку парочки.

Поднимаюсь по зигзагообразной лестнице, шагаю мимо ниш, в которых скрываются двери. Наверху отыскиваю нужную. Она ничем не отличается от других – такая же полированная, в такой же резной деревянной арке. Вдалеке раздаётся едва слышный звон колокола.

Из‑под двери струится тёплый свет. Отлично. Значит, дома. Откидываю плащ, чтобы было видно рукоятку обсидианового клинка, и стучусь. Проходит некоторое время. Наконец слышу шаги.

Дверь открывается. На пороге стоит крепкий, сильный мужчина средних лет. Наёмная сила. Увидев на моём плече эмблему Кадрового состава, он бледнеет.

– Нельзя открывать всем подряд, – говорю я и толкаю дверь. Применяю боевой захват, втыкаю прямые пальцы ему в горло, большой – под подбородок. Сотрясаясь от мучительной боли, тот не в силах сопротивляться. Грубо вталкиваю его внутрь. Швыряю на письменный стол. Свитки пергамента летят в разные стороны, чернильницы разбиваются на осколки.

Всего в комнате четыре человека, считая мою жертву. Один из них – Экан, ради которого я сюда и пришла. Толстый, лицо заплыло жиром, в глазах удивление. Остальные – так, его головорезы.

Экан боялся, что на него могут напасть.

Двое его прихвостней подбираются ко мне с двух сторон. Один схватил металлический подсвечник, у второго кинжал. Он опаснее, поэтому атакую сначала его. Неуклюже замахивается – драться на самом деле не умеет, да и оружие у него так себе. Молниеносно подлетаю к увальню, хватаю его за запястье и бью коленом в локоть, который с щелчком выворачивается.

Теперь идёт в атаку второй. Закрываюсь от него первым. Не успев остановиться, тот ударяет своего товарища подсвечником по плечу. Обхватываю рукой его шею и ломаю её, отталкиваю первого в сторону и прыгаю на второго.

Он замахивается ещё раз. Уклоняюсь и целю прямо в нервный узел. Мой противник роняет подсвечник, бью его головой в переносицу. От женщины он такого явно не ожидал. Едва успел закричать, а я уже нанесла короткий, беспощадный удар в солнечное сплетение. Он, пошатываясь, отступает, сгибается и хватает ртом воздух.

Тот, что открыл дверь, успел оправиться и теперь рассчитывает захватить меня врасплох. Зря. Все они – просто шайка уличных хулиганов, в лучшем случае подпольных борцов. Против боевых искусств эти мужланы бессильны. Уворачиваюсь от удара и, схватив нападавшего за руку, перебрасываю через плечо. Он, конечно, весит больше меня, но в этом случае преимущество можно обратить против него. Головорез с грохотом падает на пол, и я наношу решающий удар в шею, в гортань.

Перекатываясь, вскакиваю и готовлюсь к новой атаке. Желающих нет. Достаю клинок, приближаюсь к последнему оставшемуся противнику и перерезаю ему горло. После чего наконец поворачиваюсь к Экану.

– Сам знаешь, почему я здесь, – говорю я.

Экан чуть не плачет, от страха он совсем перестал соображать.

– Послушай… не надо… ты не…

– Зря стараешься, – перебиваю я. – Тебя предупреждали.

– Мы уедем! – выкрикивает Экан. В глазах его вдруг мелькает надежда. – Мы можем уехать. Ты про нас больше не услышишь!

– Раньше надо было думать, – отвечаю я. – Семья Каракасса не любит, когда идут против них и сбивают их цены.

– Нет… нет… – умоляет Экан, не сводя глаз с моего клинка. На пол капает кровь. – Я простой аптекарь! Мне же надо зарабатывать на жизнь!

– Ты продаёшь продукцию моего хозяина по заниженным ценам, – отвечаю я.

– Это всё моё! Мои зелья!

– Рецепты ты украл у нас, Экан. Ты это знаешь. Я это знаю. Если тебе это сойдёт с рук, к концу сезона вас таких будет человек десять. А у меня есть дела и поважнее, чем с вами разбираться.

– Не трогайте его! – раздаётся новый голос. В дверях появляется супруга Экана. Худенькая блондинка, даже и не поверишь, что такая женщина может казаться грозной. – А ну пошла отсюда!

Вижу сзади рыдающего ребёнка, вцепившегося в платье матери. Девочка переводит взгляд с мёртвых тел на перепуганного до смерти отца.

– Уведи дочку, – приказываю я.

Лицо жены Экана искажает гримаса ярости.

– Наёмница паршивая! Своего ума нет, только и можешь, что хозяйские приказы исполнять! Да не будет он больше их продавать! Не будет!

– Не буду! Клянусь! – восклицает Экан. – Мы можем уехать. Прямо сейчас, а ты скажешь, что не застала нас, и никто ничего не узнает!

– Я знаю. Этого достаточно, – указываю на девочку. – Уведите её. Не надо ребёнку это видеть.

Повисает пауза. Экан лихорадочно соображает, что предпринять. Наконец сдаётся, и взгляд его тускнеет. Я победила. Он смирился со своей судьбой.

– Иди, – велит Экан жене. А сам весь трясётся. – Я скоро.

Сдерживая слёзы беспомощной ярости и горечи, та уходит, ведя ребёнка. Дверь захлопывается, и девочка начинает рыдать ещё громче.

Заставляю Экана положить руки на столешницу. Сметаю в сторону счета и прочие бумаги. Втыкаю клинок в стол и достаю широкую полоску кожи.

Экан в ужасе глядит на неё:

– Это для чего?

– Жгут наложить, – отвечаю я. Наклоняюсь. – У тебя которая рука не рабочая?

 

До дома идти далеко, но я люблю ходить пешком. Наслаждаюсь мирной тишиной, простором безлюдных улиц. Прозвенел колокол, знаменующий конец оборота. Скоро город начнёт просыпаться. На такой глубине дней и ночей как таковых нет, поэтому люди ориентируются во времени, считая обороты.

Район Корни расположен по направлению к полюсу, у самой стены пещеры. Дома здесь не строят, а вырубают внутри гигантских корней микоры, огромных грибов с широкими шляпками, которые растут на поверхности, отбрасывая на равнины обширную тень. Рейта много про них рассказывала. Но расы, живущие на глубине, не интересуются тем, что делается на поверхности. Микора для них – просто разветвлённые корневые системы, проникающие на огромную глубину сквозь землю и камень. Здесь корни микоры проросли сквозь стену пещеры, и богатые превратили их в свои дома.

Апартаменты Каракасса издалека представляют собой каскад тускло светящихся окон всех возможных форм и размеров. По всей длине серых корней тут и там виднеются керамические купола и приземистые башенки. Сады и дворы органично встроены в ландшафт. Весь комплекс кажется скорее природным образованием, чем делом рук человеческих, и представляет собой высокий конус, мерцающий в темноте мириадами огоньков. Одновременно и красиво, и внушительно.

Два корня внизу служат входом. К ним прикреплены богато разукрашенные ворота из бронзы. Створки распахнуты, рядом дежурят четверо охранников в красно‑чёрных ливреях клана Каракасса, в руках у них копья с двойным клинком. Меня помнят в лицо, поэтому пропускают сразу, поприветствовав короткими кивками.

Шагаю мимо двора, где вдоль подъездной дорожки разбиты сады из кристаллов и разноцветных грибов. С другой стороны – стойла. Неподалёку слуги чистят повозку, готовя её к выезду.

Внутри апартаментов тепло и уютно, хотя по всей Вейе температура держится прохладная. Коридоры большие и похожи на туннели. Стены выложены полированными панелями корневого дерева, на потолках висят лампы. Повсюду картины и другие произведения искусства, включая несколько небольших скульптур деда Ринна. Мимо меня проходят горничные в красных формах, лица скрыты вуалями. Должно быть, кроме них, все спят.

По коридорам и винтовым лестницам направляюсь к нашим апартаментам. Внутри темно. Подхожу к большому круглому окну с видом на город и сквозь узорчатую решётку смотрю вниз. С такой высоты вид на Вейю открывается просто завораживающий.

Думаю о том, что сделала сегодня. Хозяева дают мне много разных заданий, но это, запугивание и наказание провинившихся, самое неприятное. Хотя Экан, конечно, сам виноват. Правила ему известны.

Иду в спальню. Под одеялом в темноте зашевелилась гора. Ринн что‑то бубнит, но слишком тихо, ни слова не разобрать.

– Это я, – говорю на всякий случай.

Ринн ворочается.

– Где была? – бормочет он.

Раздеваясь на ходу, подхожу к кровати и ложусь на свою половину. Ринн сонно обнимает меня.

– Пройтись выходила, – отвечаю я, но Ринн уже спит.

 

Глава 26

 

Помаленьку выздоравливаю, и меня снова выгоняют на работу. Опять поднимаю и опускаю знакомые металлические решётки, сквозь которые течёт всё тот же мутный поток расплавленных минералов.

И снова Фейн мой напарник. Сначала я боялась, что он встретит меня бурными изъявлениями благодарности или начнёт жалеть, или ещё хуже – будет терзаться угрызениями совести и винить себя. Но ничего подобного. Фейн приветствует меня застенчивой улыбкой. В первый раз вижу, как он улыбается. Потом, ни слова не говоря, берётся за работу. Он опускает, я поднимаю, он поднимает, я опускаю. Сегодня особо не напрягаюсь и позволяю Фейну задавать удобный для него темп. Больше не чувствую необходимости нарочно себя мучить. Я и так измучена.

Проходит некоторое время, и вдруг изо рта будто сами собой начинают литься слова. Я больше не могу молчать. Теперь былая необщительность кажется мне глупой. Жизнь продолжается, и я не намерена проводить её в одиночестве. Разрываюсь от потребности что‑то сказать, что угодно. Поэтому выпаливаю:

– У меня сын твоего возраста.

Фейн, наблюдавший за серой жижей, льющейся по траншее, вскидывает удивительно густые ресницы.

– Какое есть его имя?

– Джей. Он младший офицер в эскаранской армии.

Тут надо бы чувствовать гордость, но ощущаю лишь страх. Что ж, я уже привыкла.

– Можно спросить, какое есть твоё имя?

– Орна.

Фейн молчит. Я продолжаю. Начав, остановиться уже не могу. Я вообще‑то от природы разговорчивая, и теперь дамбу наконец прорвало. Я хочу говорить.

– Ты Дитя Солнца, да? – напрямик уточняю я.

– Нас ещё зовут Далёкие. Мы на наш язык зовём себя Сура Сао.

При последних словах его странный горловой акцент становится особенно явным.

– А правда, что вы живёте на поверхности? И никогда не спускаетесь под землю?

Фейн смеётся:

– Неправда. Бывает, спускаемся. Да, мы живём на поверхность, под небо. Охотимся на звери, а звери – на нас. Едим растения Каллеспы, путешествуем иногда. Но у нас тоже есть дома, как ваши, мы живём в пещеры и строим города.

Фейн поднимает голову к потолку кузницы, который в дыму и не разглядишь.

– Гой‑шью начинается, – грустно произносит он. – Скоро мои люди перейдут на другое место.

– Что начинается?

– Сезон ночей.

– А у нас он называется сезон спор, – рассказываю я. – Начинает дуть ветер, и грибы размножаются. В середине сезона спор становится так много, что кое‑где их из моря вёдрами вылавливают.

– Понимаю, – говорит Фейн. – Можно тебя просить? Если буду плохо говорить ваш язык, исправляй. С тобой говорить полезнее, чем с мучителем.

– Ты, наверное, хотел сказать – с учителем, – усмехаюсь я. – Мучитель – это тот, кто кого‑то мучает. Хотя, конечно, и такие учителя бывают.

Фейн улыбается:

– Видишь? Уже учусь. Хочу первый из наших поступить в университет в Бри Атке.

– В Бри Атке? В эскаранский университет?

– Конечно. Где ещё есть Бри Атка?

– Произведёшь фурор, – говорю я. Фейн не понимает. Говорю проще и медленнее: – Все очень удивятся.

– Понимаю.

– Кое‑кто из наших вообще не верит, что ваш народ существует.

Фейна это смешит. Его смех заставляет остановиться проходящего мимо охранника. Тот рявкает на Фейна по‑гуртски, чтобы тот не отвлекался от работы. Фейн с пристыженным видом берётся за дело, весёлости как не бывало. Но когда охранник отходит и скрывается в темноте кузницы, Фейн поднимает голову и хитро улыбается мне. Невольно улыбаюсь в ответ. Уж и не припомню, когда в последний раз это делала.

– У нас рассказывают историю про ваших людей, – начинает Фейн. – Давным‑давно все люди жили наверху. Гурта, эскаранцы, Дети Солнца, банчу, хааду. Все были одна раса, с'тани. У вас это слово значит «старики», но это не очень правильно. С'тани были большой урод…

– Народ, – механически поправляю я. И тут же качаю головой, удивляясь самой себе. – Извини. Всё, молчу.

– Я хочу, чтобы ты исправляла.

– Так ты никогда свою историю не расскажешь. Будем застревать на каждой ошибке. Давай я тебя потом учить буду. А сейчас просто говори.

Мальчик так удивился, что даже замер, и я сбилась с ритма.

– Будешь меня учить? – переспрашивает он.

И только тогда осознаю, что предложила давать ему уроки. Причём абсолютно искренне и добровольно.

Всё больше становлюсь похожа на себя прежнюю. Как будто изнутри отторгается некое инородное тело, душевная заноза. Несмотря на боль, тело моё кажется более лёгким и подвижным, чем раньше. Чувства обострились. Больше не кажусь себе отстранённым наблюдателем, следящим со стороны за всем, что творится вокруг.

Кажется, что прекращать горевать – предательство. Но на самом деле я всё ещё горюю. Стоит только подумать о Ринне, и грудь сжимается так, что начинаю задыхаться. Но теперь горе не разрушает меня изнутри. Внутри начинает возникать что‑то новое. Я это чувствую, но как назвать, пока не знаю.

А ещё у меня есть Джей. Он сейчас где‑то на фронте. А дома в ящике спрятано письмо для него. Письмо, о котором никто, кроме меня, не знает.

– Ты нормально? – беспокоится Фейн. Я уже долго молчу.

– Нормально, – отзываюсь я. – Значит, договорились? Буду тебя учить.

– А я тебя научу про с'тани, но потом, – говорит Фейн. Он понял, что сейчас голова у меня занята другим и слушать внимательно я всё равно не смогу. Поразительная чуткость у этого паренька.

Некоторое время работаем молча, и я в первый раз по‑настоящему задумываюсь – какая всё‑таки цель у нашей работы? Не может быть, чтобы никакой, как мне раньше казалось. Может быть, поднимая и опуская решётки, мы дробим твёрдые части отходов? Или просто взбалтываем их, чтобы не свернулись? Я не учёный, во всех этих тонкостях не разбираюсь. Но вдруг мне становится очень любопытно. Как‑то неохота делать то, смысла чего не понимаешь. Это раньше мне было всё равно, а теперь ситуация поменялась.

 

На следующий оборот Гендак вызывает меня снова. На этот раз обходится без вступления с битьём и одиночным заключением. Очень любезно с его стороны. Вооружённые ножами охранники ведут меня в его кабинет. Там меня снова пристёгивают к креслу. Убедившись, что я привязана надёжно, охранники уходят. Но Гендак всё равно старается ко мне не приближаться. Сидит на расстоянии. Не хочет рисковать.

– Почему вы только со мной разговариваете? – спрашиваю я.

– Вы необычный человек. Женщина из Кадрового состава. У вас женщины редко участвуют в битвах.

– Кадровый состав – это особый случай. Нам дают разные поручения, иногда и на фронт отправляют.

– И много у вас женщин?

– Несколько, – отвечаю я. В этот раз у меня нет ни малейшего желания подстраиваться под Гендака. Он явно усыпляет мою бдительность, задавая вопросы, ответ на которые мог бы узнать и сам. Гендак хочет, чтобы я утратила бдительность, начала доверять ему. Скоро заведёт разговор на более серьёзные темы. Решаю взять инициативу в свои руки.

– Я тут единственная женщина. Почему?

– Мы не берём в плен взрослых женщин. Если во время набегов берём в плен девочек, они становятся рабынями. Вырастают в наших домах и становятся служанками. У нас таких слуг много.

Интересно. Я ни одной не видела. Должно быть, в тюрьме они не работают.

– А взрослых женщин, значит, не похищаете?

– Нет, только убиваем. Женщин в тюрьме содержать слишком сложно. Из‑за них среди мужчин возникают беспорядки.

– А почему для меня сделали исключение?

– Я уже сказал – вы необычная. Солдаты растерялись. Не знали, как с вами поступить. Вот и привезли вас сюда. – Гендак задумчиво хрустит костяшками пальцев. – Вы до сих пор живы только благодаря мне. Многие предпочли бы от вас избавиться. Вы уже доставили нам немало проблем.

– Так отселите меня в отдельную камеру, – предлагаю я. А что, это мысль. Чем меньше охраны, тем легче сбежать.

– К сожалению, не получится. На такое моего влияния не хватит.

Снова умолкаем. Смотрю на Гендака. Жду, что он скажет.

– Вы должны понять – в нашем обществе строго наказываются люди, нарушающие законы. А всё эскаранское – одежда, политика, сексуальная невоздержанность… По уровню культуры вы стоите не выше животных. Дело не в том, что гурта жестоки. Просто вас принято рассматривать как отсталых, неразвитых.

Понимаю, что Гендак просто пытается объяснить поведение моих тюремщиков с объективной позиции, но ответ мой звучит ядовито.

– Мы не нарушаем ваши законы, – говорю я. – У нас они даже за законы не считаются. Ваши порядки – полный бред, у себя мы их устанавливать не намерены.

Гендак мрачнеет. Его разозлили мои уничижительные высказывания об их самом уважаемом и почитаемом руководителе.

– Да, конечно, для вас значение имеют одни лишь деньги. Кто богаче – тот и сильнее. Такова ваша плутократия. Вашим обществом правят купцы, позабывшие о морали.

– А вашему обществу смелости не хватает хоть на шаг отступить от традиций. Слова первого человека, который написал о своих взглядах в книге, превратили в законы. Объясните, как могут люди с такими развитыми культурой и искусствами быть настолько отсталыми в юридических вопросах?

У Гендака так и рвётся с языка сердитый ответ, но он понимает, что я его провоцирую. Я вижу, как он сдерживается. Слова Гендака звучат холодно, однако без малейшей злобы.

– А если бы всё было наоборот и эскаранцы захватили гуртскую женщину? Как бы вы с ней обошлись?

– Трудно сказать, – отвечаю я. – Ведь у ваших женщин есть милая привычка совершать самоубийства, лишь бы не сдаваться в плен.

– Эта традиция называется маацу. Они скорее готовы умереть, чем быть обесчещенными. Таков их выбор. В этом истинное благородство гуртских женщин.

– Да уж, очень благородное. Слышала, на совершеннолетие вы дарите девушкам склянку с ядом, чтобы они вешали её на цепочку и носили на шее. А что будет, если в момент опасности женщина своей склянкой не воспользуется?

Можно подумать, я и так не знаю.

– Её либо изгонят, либо казнят.

Приподнимаю брови и многозначительно гляжу на Гендака.

– Долг гуртской женщины – сделать всё возможное, дабы не покрыть себя позором, – произносит он.

– А как определить, что позор, а что – нет?

– По законам, – поясняет Гендак.

– Ну конечно, – киваю я. – Правитель Маал предусмотрел все случаи жизни. Что носить, как совершать ритуалы, как себя вести, каким оружием пользоваться, какие слова произносить в разных ситуациях, на каких женщинах жениться… Когда уж ваши люди научатся жить своим умом?

– Вы читали законы? – удивлённо восклицает Гендак.

– В переводе, – вру я. На самом деле я прочла оригинал, от корки до корки. Книга представляет собой перечисление правил, регулирующих все стороны жизни гурта. Сочинил их древний гуртский диктатор, и за неисполнение законов полагаются жестокие наказания. Династия Маала включает в себя двадцать пять поколений. Только недавно она прекратила своё существование в силу естественных причин. Каждый потомок следил за тем, чтобы законы продолжали соблюдаться и впредь. Со временем их соблюдение превратилось в непременное условие жизни общества. Спорить с ними или пытаться изменить в настоящее время – чуть ли не святотатство. Традиции поддерживаются Старейшинами и Законниками, да и наказания, насколько мне известно, ничуть не смягчились. С гурта обсуждать преимущества и недостатки законов Маала бесполезно. Они для них уже настолько естественны, что гурта вообще не понимают, как можно жить по‑другому.

Гендак молча разглядывает меня. К его долгим паузам я уже привыкла. Разговаривать с ним я не против, но он ничего от меня не узнает. Наоборот, сама постараюсь что‑нибудь вызнать. Может, Гендаку и правда интересно услышать мою точку зрения, а может, он собирает информацию, чтобы потом использовать её против нас. Пока я согласна ему подыграть. Кроме того, Гендак ясно дал понять: буду упрямиться – потеряю его защиту. А если это случится, мне тут и пяти минут не выжить.

– Расскажите, кто такие Должники.

– Должник – это человек, который обязуется оплатить свой долг перед кланом пожизненным служением, – осторожно отвечаю я. – Например, человек берёт у клана деньги в долг или просит о какой‑то услуге. Он должен возвратить клану соответствующую сумму или оказать соответствующую услугу, а если человек этого не сделал, он принимает на себя пожизненное служение. Чем больше долг, тем больше поколений в семье должны служить клану. Мой долг распространяется только на одно поколение, на меня. А в самых серьёзных случаях служить обязаны по семь поколений.

– Значит, у вас в Эскаране дети с рождения становятся рабами? Кстати, а у вас самой есть дети?

– Нет, – отвечаю я. Не собираюсь рассказывать этому человеку ни про Джея, ни про Ринна. Этого он из меня не вытянет. – Пожизненное служение – дело добровольное, никто никого не принуждает. Это сознательный выбор.

– Но у ребёнка нет выбора.

Вспоминаю Ринна. Он был как раз одним из тех, к кому пожизненное служение перешло по наследству. Его это всегда злило.

– Выбор, сделанный родными и близкими, влияет на жизнь любого ребёнка, и с этим ничего не поделаешь.

– И за что же вас заставили принять это пожизненное служение?

– Никто меня не заставлял, я сама решила. Клан Каракасса оказал мне величайшую услугу, когда мне было десять лет. За это я поклялась служить им всю жизнь.

В моем голосе невольно звучит гордость. Поворачиваюсь в кресле, чтобы Гендак мог видеть моё голое плечо.

– Этот знак – символ клана, которому я поклялась в верности. Тот, что на лице, означает, что я – Должница. Ни один другой клан не даст мне работу. Даже самую чёрную. Никто не рискнёт, побоятся. Поссориться с кланом Каракасса – значит с голоду умереть.

Гендак откидывается на спинку кресла и изучает меня своими бледными, мёртвыми гуртскими глазами. Некоторые романтичные дураки считают гурта элегантными, изящными, наделёнными особым обаянием. Я же вижу только нездоровую бледность, и глаза у них будто плёнкой затянуты. И ничего поэтического в их напевной речи нет. Наоборот, звуки на редкость отвратительные и вдобавок зловещие. Значит, если поймёшь врага, легче будет с ним поладить? Я понимаю гурта как никто другой и от этого ненавижу их только сильнее. Ринн бы, как всегда, сказал что‑нибудь правильное. Например, так – ты замечаешь только то, что хочешь. А хочешь ты их всех ненавидеть за то, что они с тобой сделали. Это и раньше было правдой, а теперь – тем более.




Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2014-11-26; Просмотров: 330; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы!


Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет



studopedia.su - Студопедия (2013 - 2024) год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! Последнее добавление




Генерация страницы за: 0.012 сек.