Еремей парнов инфернальные связи 3 страница

На первый вопрос о том, могут ли служить признаком одержимости сильные сгибания и движения тела, например, пригибание головы к пяткам, судороги и необычайные позы, факультет дал такой ответе «Акробаты, гимнасты и прочие фокусники могут выделывать самые необычайные движения, изгибают и перекручивают тело на разные манеры, и можно утверждать, что не существует такого телодвижения или такой позы, которые бы мужчина или женщина ни выучились делать при надлежащем упражнении, ибо жилы, мускулы и нервы человеческого тела при долгом упражнении могут быть как угодно растянуты. И, однако же, все такие действия производятся при помощи самых натуральных средств».

На вопрос: можно ли считать признаком одержимости быстрое качание головою взад и вперед, причем голова то опускается на грудь, то закидывается на спину, университет отвечает: «Эго движение столь же просто и естественно, как и те, о которых шла речь в ответе на первый вопросе».

Третий вопрос: считать ли одержимыми тех, у кого вздувается язык и горло, вспухает лицо, которые внезапно краснеют и бледнеют? Ответ: «Расширение и трепетание груди зависит от вдыханий и выдыханий, а эти движения вполне естественные, и тут не может быть никакой речи об одержимости. Вздутие горла можно произвести остановкою дыхания, что опять-таки будет вполне естественно».

Следующий вопрос: считать ли признаком одержимости тупость и даже полное отсутствие внешних чувств и полную нечувствительность к боли? На это университет отвечает: «Пример молодого спартанца, несшего украденную им лисицу, которая прогрызла ему бок и загрызла его на смерть, причем он, однако же, перенес все причиненные ему страдания не моргнув глазом, показывает, что усилием воли человек может заставить себя переносить, не выказывая ни малейших признаков боли, даже самые страшные истязания, а не только ничтожные уколы булавками или небольшие ожоги. При том же известно, что у некоторых людей бывают некоторые участки на теле, совершенно нечувствительные к боли, тогда как кругом лежат другие части, на которых боль нормально ощущается. Таким образом и этот признак не может указывать на одержимость».

На следующий вопрос: считать ли признаком одержимости, когда человек, перед тем корчившийся в страшных судорогах, вдруг останавливается и остается спокойным по приказанию лица, производящего экзорцизм, — университет отвечает: «Так как движения нашего тела вполне произвольны, то каждый может по своему желанию двигаться или не двигаться. Поэтому остановка движения, если только она не соединена с полною бесчувственностью человека, не должна считаться признаком одержимости».

Далее следовал вопрос: считать ли одержимыми тех, кто издает лай и другие звуки, свойственные животным, в особенности, когда видно, что эти звуки исходят не из горла, а из глубины груди? Университет отвечает: «Человеческое горло так искусно устроено, что приспособляется к произведению каких угодно звуков, и потому человек может подделывать с большим искусством крик какого угодно животного. Вдобавок, находятся искусники, которые ухитряются производить звуки так, так будто бы они исходят из чрева или слышатся сверху, снизу, как бы из-под земли и т.д. Этих искусников называют энгастримимами или энганстрилоками (чревовещателями). Но все эти фокусы производятся совершенно естественным образом».

Затем идет вопрос: считать ли признаком одержимости совершенно неподвижный взгляд? На это университет отвечает, что глаз человека подобно другим частям его тела, двигается вполне по воле человека, и что всякий волен двигать глазами ила остановить их и смотреть неподвижно.

Далее спрашивают: «Если человеку, незнающему латинского языка, задать вопрос по-латыни, а оп дает совершенно толковый ответ по-французски, то следует ли это считать признаком одержимости?». Этот коварный вопрос несколько поколебал скептическую самоуверенность университетских ученых. Они дают уклончивый ответ.

Начинают она с того, что, конечно-де, ежели человек, не изучавший чужого языка, вдруг начнет на нем говорить, то позволительно из этого заключить, что таким внезапным талантом человек обязан участию нечистой силы. Но если человек отвечает лишь на несколько вопросов, то это может зависеть и от естественных причин. Люди могли случайно узнать несколько латинских слов, вдобавок, эти слова могли и походить на французские. Приписывать же непременно дьяволу, поселившемуся в человеке, французские ответы на латинские вопросы не представляется в подобных случаях никаких оснований.

Следующий вопрос: считать ли одержимыми тех, кто извергает рвотою разные вещества в том же виде, в каком они были проглочены? На этот вопрос университет, ссылаясь на Бодена, Дельрио и других авторитетов по части демонологии, дает ответ, что иногда колдуны при посредстве чародейства извергают рвотою разные предметы, как, например, гвозди, булавки и т.д., и что такое явление можно, конечно, приписать дьяволу, так как колдуны, без сомнения, пользуются в своих делах его содействием. Отсюда можно заключить, что то же самое может происходить и с одержимыми. Но что касается до извержения рвотою предметов в том виде, в каком их проглотили, то в этом нет еще ничего сверхъестественного, ибо существует немало людей со слабым желудком, у которых проглоченное может очень долгое время оставаться в желудке непереваренным и, следовательно, может быть извергнуто из него в таком непереваренном виде.

Наконец, на последний вопрос: считать ли признаком одержимости, если уколы и порезы ланцетом на разных частях тела не причиняют кровотечения — университетские ученые отвечали, что такое отсутствие кровоизлияния надо отнести к особенным свойствам людей, обладающих «меланхолическим» темпераментом. У людей с таким темпераментом кровь обычно бывает очень густая и грубая, которая не может вытекать через малые надрезы. Бывают случаи, когда у таких людей кровь не вытекает и из надрезанных жилы что засвидетельствовано прямыми опытами и наблюдениями хирургов. А посему это обстоятельство не может считаться сверхъестественным и чудесным.

Мы с намерением привели здесь эти вопросы и ответы. Они служат яркой характеристикой воззрений того времени, и богословских, и медицинских; заодно в них выступает и картина тогдашних суеверий, относящихся до чертовщины.

В 1566 году наделало шуму дело некой Николь, о которой нам уже случилось упомянуть. Автор подробного и ученого описания этого дела, Булез, интересно описывает, как из тела этой одержимой изгоняли 26 бесов, которые устроили в ней свою квартиру. «В два часа пополудни, — повествует Булез, — вышеозначенная Николь, одержимая нечистою силою, была принесена в названную церковь, где вышеуказанным Моттою были произнесены над нею заклинания. Не взирая на эти заклинания, Вельзевул громким голосом отвечал, что он не выйдет из нее. После обеда Мотта вновь принялся за заклинание и спросил у него, сколько их вышло. Он отвечал: «Двадцать шесть». — «Теперь надо, — сказал Мотта, — чтобы и ты сам, и все, кто остались с тобой, тоже вышли, как и прежние». Он отвечал: «Нет, я здесь не выйду, а если ты хочешь, чтобы я вышел, то отведи вас в другую церковь (и он указал эту церковь), там мы выйдем. Будет с тебя и того, что 26 уже вышли». Тогда Мотта спросил. По какой примете можно судить о том, что те 26 дьяволов уже вышли. Он (т.е. Вельзевул) отвечал, что пусть взглянут в маленький садик, который находился близ той церкви; дьяволы, выходя из тела одержимой, обломили три ветви с молодой сосны и вынули три камня из фундамента церкви. И это оказалось на самом деле так, в чем удостоверились самолично такие-то (далее идет перечисление свидетелей)».

Тот же автор описывает корчи одержимой. Когда епископ подносил к ней гостию (святые Дары) и при этом возглашал: «Изыди, враг Божий!», она тотчас же бросалась на землю и корчилась в ту и другую сторону. И голова ее пригибалась к ногам, и при этом она во весь голос выла. Ноги у нее сводило судорогой, так что пальцы прижимались к пяткам. В то время как ее удерживали восемь сильных людей, ее подбрасывало вверх на высоту человеческого роста; мгновениями она приподнимала за собою на воздух всех, кто ее держал, причем со всех этих людей ручьями струился нот. Она же, несмотря на все эти ужасные корчи и движения, оставалась холодною, ее тело нисколько не разогревалось. Народ, присутствовавший при этом зрелище, плакал и восклицал: «Смилуйся, Боже!». Иные закрывали глаза, не будучи в состоянии смотреть на это зрелище. Спустя некоторое время одержимая утихла и застыла в какой-то совершенно неестественной позе. Ее положили, и епископ разрешил всем подходить к ней и осматривать ее. И тогда все убедились воочию, что она находится в полном оцепенении. Люди пытались приподнять у ней веки, разогнуть сведенные судорогою пальцы, руки, ноги, но при этом убеждались, что гораздо легче сломать у ней руку или ногу, нежели разогнуть.

Жан Лебретон пишет о монахинях монастыря в Лувье, которые подверглись огульной одержимости, следующие вещи. Несколько раз в день ими овладевали припадки страшной ярости и бешенства. Они называли себя дьяволами, но, однако же, никому не наносили никакого вреда. Когда духовные отцы хлопотали над ними и в самые ярые моменты бешенства запускали им пальцы в рот (совершенно не постигаем, зачем это делалось), то они не кусали этих пальцев. Во время припадков они делали самые неимоверные движения; так, например, сгибались таким образом, что все тело их образовывало дугу, причем опирались на пятки и на лоб. В этом положении многие из них оставались подолгу. Однако же, по прекращении припадков они вовсе не казались ни измученными, ни утомленными; у них был ровный, здоровый пульс, хороший цвет лица, словом, они выглядели так, как будто с ними ничего не случилось. Иных брала судорога, начинавшаяся прежде всего в пальцах ног, переходившая на стопу, с нее на голень, затем на бедро, на живот, на грудь и на горло. И опять-таки этот припадок проходил сам собою, без всякого врачебного вмешательства, и они приходили в свое нормальное здоровое состояние. Это быстрое возвращение к норме, в настоящее время не удивляющее никакого врача. Привыкшего к уходу за нервнобольными и особенно истеричными, в то время чрезвычайно поражало всех и служило признаком несомненной одержимости.

Другой историк, описывавший то же событие в Лувье, приводит такого рода факт. Посреди часовни монастыря стояла большая мраморная чаша, фута два в поперечнике и около фута глубиной, имевшая стенки толщиною не менее как в три пальца. Ваза эта была столь грузна, что трое сильных людей с большим трудом могли лишь приподнять ее. Одна из одержимых монахинь, женщина небольшого роста, сухощавая и на вид очень слабенькая, подойдя к этой вазе, схватила ее за грани рукою, сдвинула с места и опрокинула верхом вниз с такой легкостью, как будто бы это была чашка, которую перевертывают вверх донышком на блюдечке. Затем одержимая начала бегать по часовне во все стороны с такою яростной силой, что не было возможности ее удержать. Одному священнику удалось схватить ее за руку, но она начала вертеться во все стороны, причем, казалось, как будто бы ее тело соединено с рукою веревочкою, допускавшею движения по всем направлениям. Она крутилась так долгое время, приводя всех свидетелей в изумление совершенной сверхъестественностью своих движений.

Чрезвычайно любопытные и странные явления наблюдались в монастыре Огзонне. Здесь по ночам в саду, прилегавшем к монастырю, и вообще кругом его зданий воздух наполнялся каким-то неясным шумом, слышались какие-то неведомые голоса, свист, шипение, крики, словно целый сонм невидимых существ вел шумную беседу на неведомом языке. Эго был первый приступ к делу со стороны нечистой силы. Вслед за тем в окна церкви, где в то время служили мессу, полетели камни, швыряемые невидимыми руками. Эти окна находились в очень дальнем расстоянии от монастырской стены, а потому нельзя было думать, чтобы их бросал кто-нибудь, находившийся вне монастырской ограды. Замечательно еще то, что хотя окна были разбиты, но ни одного камня внутри церкви не могли отыскать. Все эти шумы, голоса и звон разбитых стекол слышали часовые городской крепости и монахини, бывшие на молитве в церкви. Им казалось, что весь их монастырь сотрясается до основания, и они усердно молились Богу. В это время в саду монастыря послышались тихие и жалобные голоса, словно кто призывал на помощь. Был второй час ночи; в саду была полная тьма, и погода стояла ненастная. Два священника спустились в сад, чтобы посмотреть, кто там плачет и зовет на помощь, и нашли гаи двух женщин, из которых одна сидела на дереве, а другая на монастырском крыльце. Обе были живы, но видимо чем-то истощены и измучены. Одна из них была бледная, с окровавленным лицом и страшно испуганная. У другой тоже была кровь на липе, хотя ни у той, ни у другой при тщательном осмотре не нашли никаких ран. Ворота монастыря были старательно заперты на ночь, и ограда его, высотою в 10–12 футов, достаточно защищала его от нападения каких-либо злодеев, а потому все эти происшествия, за неимением другой видимоё причины, разумеется, и были приписаны нечистой силе.

Между тем, обе женщины, найденные в саду, были отпущены. Когда о них доложили местному епископу, он, заподозрив в них одержимых, пожелал их видеть и послал за ними; но их нигде не могли отыскать. Тогда епископ, находясь в церкви монастыря, мысленно призвал к себе одну из этих женщин, т.е., другими словами, повелел демону, присутствие которого в ней подозревал, предстать пред ним, епископом. И, удивительное дело, дьявол немедленно повиновался, ибо не более как через четверть часа раздался чрезвычайно громкий стук в церковную дверь. И когда ее отворили, одержимая демоном девица ворвалась в церковь и принялась по ней выделывать дикие и бешеные прыжки. Ее лицо было совершенно искажено и налито кровью, глаза сверкали. При всякой попытке прикоснуться к ней священными предметами; или накрыть священными одеждами она делала яростные движения; и сбрасывала с себя все прочь. Четверо здоровых и сильных священников, которые хотели было ее связать, должны были отказаться от этого, потому что не в силах были с ней справиться.

Чтобы убедиться, что в этой женщине действительно сидит дьявол и что он вполне овладел ее телом, пробовали делать ему разные приказания, и он их охотно исполнял. Так, например, велели ему остановить пульс в левой руке одержимой, и он сейчас же это сделал. Приказали ему перевернуть ее с боку на бок, он перевернул. Ему приказали, чтобы он сделал девицу нечувствительною к боли; она сама тотчас протянула руку и сказала, что с нею могут делать, что хотят — жечь ее, проткнуть. И в самом деле, когда ей загнали под ноготь длинную иглу, она не выказала никакой боли, даже смеялась. Приподняли у ней кожу на руке к проткнули ее насквозь — крови не вытекло из укола ни единой капли.

В старинных демонологиях, описываются одержимые, которые сами себе наносили жесточайшие истязания, например, бились изо всей силы головой об стену или о каменный пол, причем у них не обнаруживалось ни раны, ни кровотечения, ни боли. Ужасало еще в них полное отсутствие всякого физиологического возбуждения при самых неистовых движениях, т.е. ни испарины, ни одышки, ни повышенного сердцебиения. Одна одержимая, например, раз сорок подряд с чрезвычайною быстротою и изо всей силы перегибалась взад к вперед до невозможности, и, однако, эта чудовищная гимнастика совсем не поднимала у ней пульса и не согревала ее.

Но самым пугающим, ужасным и в тоже время убедительным признаком одержимости считалось чтение одержимыми мыслей. Заклинатель, не говоря ни слова, не издавая звука, не делая никакого движения, которое выдавало бы его мысль, про себя, мысленно, задавал одержимому тот или иной вопрос, повелевал сделать то или иное движение. И одержимый мгновенно отвечал на вопрос или делал, что приказано. Тут уже было ясно, что в нем сидит нечистый дух, который читает за него мысли заклинателя.

Как время переменчиво! Теперь в любой клинике нервнобольных истеричные проделывают еще и не такие штуки, как огзонские одержимые, а чтение мыслей сделалось невинною забавою в гостиных у людей, стоящих вне всякого подозрения по части сношений с нечистою силою.

VI. ШАБАШ

Шабаш ведьм — одно из грандиознейших созданий народной творческой фантазии, увлекавшее величайших поэтов и художников. Вспомним шабаш в «Фаусте» Гете! Но мы оставим в покое великих, а обратимся к малым. Послушаем, что говорил народ в доброе старое время о шабашах. Прежде всего взглянем на процедуру подготовки к шабашу. С этою целью дамы, желавшие принять в нем участие, должны были, как известно, натираться особенною мазью. О составе и свойствах этой мази мы находим сообщения, между прочим, у много раз уже упомянутого нами Иоганна Вира. Вот что он говорит: «Они (т.е. ведьмы) кипятят младенца в медной посудине и вытопившийся жир счерпывают и хранят, тщательно спрятавши, пока в нем будет надобность. На этом жире и составляется волшебная шабашная мазь». Но для этого к жиру надо прибавить еще много разных снадобий: водяной петрушки (цикуты), аконита, тополевого листа, сажи.

«А то делают еще так, — продолжает Вир, — делают смесь из поручейника (Sium, растение сем. зонтичных), касатика, дикого винограда, крови летучей мыши, волчьих ягод и деревянного масла. Делают и другие смеси, подобные вышеописанным». Прежде чем натереться мазью, ведьма сначала крепко растирает все тело насухо, чтобы оно разгорелось и покраснело, а потом уже наводит мазь. Делается так, «дабы привлечь в тело жар и раскрыть то, что было сжато холодом», т.е., удобопонятнее говоря, дабы раскрыть поры тела, подготовить его к лучшему всасыванию мази. «И так уверены они, что будут унесены ночью, при свете луны, по воздуху на бал, на музыку, на танцы и в объятия прекрасных молодых людей, о которых они мечтают».

Как совершается путешествие на шабаш? Об этом повествует нам Дельрио, ученый и благочестивый автор книги «Контроверсы и магические изыскания>, изданной в 1611 году. Чаще всего поездка на шабаш совершается верхом на палке, которая для этого намазывается особой мазью. Это снадобье имеет тот же состав, как и описанные Виром мази. В него входит, как существенная составная часть, жир маленьких детей, которых обязательно доставляет ведьмам сам дьявол. Он, впрочем, только предоставляет им случай овладеть младенцем, а уж убивают его они сами. Итак, ведьмы садятся верхом на эту палку, натертую волшебною мазью, либо натираются ею сами и садятся на вилы, на метлу, иной раз на быка, на козла, на пса... Значит, экипаж у них бывает разнообразный. Усевшись на что бы то ни было, ведьма вылетает обязательно через печную трубу и мчится по воздуху на дьявольское собрание.

По прибытии на место дорогую гостью встречает хозяин пиршества — сам дьявол в образе козлища или пса. Сатанинский бал освещается страшными огнями, испускающими густые клубы черного дыма. Слетающиеся со всех сторон ведьмы воздают поклонение дьяволу; знаками этого поклонения являются особые позиции тела; так, например, ведьмы приседают на корточки и вместо того, чтобы склонить голову пред демоном, закидывают ее назад или становятся с ним спина к спине. Вообще в изображении этой обрядности видно желание народной фантазии дать картину чего-то вывернутого наизнанку, обратного обычному представлению. Иные усердные поклонницы преподносят дьяволу черные свечки или вырезки из тела младенцев и прикладываются к нему устами, но опять-таки не к тем частям тела, куда обычно адресуются поцелуи. Всякого рода посрамления церковной обрядности и надругательства над гостией, конечно, являются жертвами, наиболее угодными дьяволу.

Время препровождение на шабашах поясняется в рассказе того же автора. Прежде всего идут танцы, а потом садятся за стол, щедро уставленный всякими блюдами. Иногда чрезвычайно вкусными и лакомыми, а иногда разною гнилью и гадостью, — это уже, смотря по достоинству гостей. За столом располагаются в различном порядке. Иногда около каждой ведьмы садится ее кавалер-дьявол; так и сидят парами. Иногда же дамы садятся по одну сторону стола все в ряд, а с ними визави-кавалеры, тоже все рядом. Перед едою произносится нечто вроде благословения яства и пития, но, конечно, в богохульном смысле. И заканчивается трапеза тоже возглашениями подобного же рода. Танцуют обязательно держась спина к спине. Иногда на балу бывает музыка — скрипки и гобои, иногда все танцующие поют и пляшут под свое пение. Иной раз присутствовавшие на шабаше гости оставались с открытыми лицами, иной раз маскировались. Эта предосторожность считалась не лишней среди ведьм, потому что на шабаше могли быть самые неожиданные и неприятные встречи близких соседок или даже родственниц. Обыкновенно пиршество заканчивалось тем, что каждая ведьма отдавала хозяину пиршества, т.е. сатане, подробный отчет во всех пакостях, которые ей удалось совершить со времени последнего их собрания, причем удостаивалась либо похвалы и награды за рвение, либо нагоняя за нерадивость; нерадивых иногда тут же жестоко били.

Дельрио описывает в своей книге конец бала и разъезд гостей. В эти последние минуты пиршества все ведьмы запасаются каким-то порошком, который захватывают с собою. Что это был за порошок и из чего он состоял, об этом существовало множество остроумных, но, увы, противоречивых догадок. Наибольшим весом пользовалось, однако, такое сказание о происхождении этого порошка. Хозяин бала, сатана, обычно присутствовавший на пиршестве в образе громадного черного козла, вдруг мгновенно вспыхивал адским огнем, сгорал весь без остатка и превращался в кучу золы. Вот эта самая зола и представляла собою тот таинственный порошок, который ведьмы уносили с собою на память с шабаша. Случалось также, что они захватывали с собой разные яды, которые им всегда были полезны при их злодействах. Сборище расходилось, наконец, восвояси, причем те, кто жил по близости, уходили пешком, а те, кто жил подальше, — тем же способом, каким совершили путь на шабаш.

Я забыл упомянуть, — прибавляет Дельрио, — что эти дьявольские шабаши чаше всего совершаются около полуночи, ибо сатана всегда совершает все свои дела во тьме. В разных местах шабаши происходят в разные дни; в Италии они справляются в ночь с пятницы на субботу, в Лотарингии — в ночь под четверг или воскресенье, в других местах — с понедельника на вторник».

Теперь перейдем к очень интересному показанию личной участницы шабаша, изобличенной ведьмы Магдалины Баван, которая была осуждена в XVI столетии и процесс которой рассказывается в благочестивой книге Борожэ, носящей заглавие «Удрученное благочестие».

Магдалина Баван показывает, что она три года работала в заведении у швеи. Она и несколько других работниц этой швеи были обольщены каким-то колдуном. Всех этих своих жертв злой колдун водил на шабаши. Таи он служил мессу, причем одевал грязнейшую рубаху, которую, очевидно, нарочно держал для «той цели. Всем своим обольщенным жертвам он показывал книгу, сшитую из двух дестей бумаги и заставлял их в этой книге расписываться. Магдалина прибавляла к этому, что когда она уходила с первого шабаша домой, то обольститель заставил ее надеть на себя ту самую рубаху, в которой он был на шабаше, и все время, пока эта адова одежда была на ней, она чувствовала себя истязуемой самыми смрадными вожделениями. По совету благочестивого патера, которому она во всем покаялась, она скинула эту рубаху, и с тех пор греховные мысли оставили ее.

Магдалина Баван после первого шабаша посещала эти собрания еще много раз, почти каждую неделю, увлекаемая туда своим искусителем. Во время одного из шабашей соблазнитель, отслужив свою адскую мессу, торжественно сочетал ее браком с одним из присутствовавших на шабаше демонов, которого звали Дагоном. Этот любопытный жених принял вид обольстительного молодого человека. Он надел ей на палец кольцо. Вслед за обручением новобрачные расстались, но молодой сказал своей супруге, что они скоро увидятся, и действительно, он явился к ней на другой же день к после того сожительствовал с ней несколько лет подряд: его любовный пыл доставлял злополучной супруге гораздо больше муки, нежели наслаждения.

Далее та же Магдалина Баван показывала, что раза три или четыре во время шабашей она была свидетельницею разрешения ведьм от бремени. Новорожденных обычно клали на алтарь, перед которым совершалась адская месса, и все время, пока эта месса шла, маленькие оставались живы, шевелись и подавали голос, когда же месса кончалась, все присутствовавшие ведьмы, а в том числе и матери, кидались на злополучных малышей и душили их, а затем разрывали на части и разносили эти части по домам, потому что этот материал считался необходимою принадлежностью колдовства. Впрочем, от трупов брали только некоторые части, как, например, сердце, а все остальное тут же закапывалось в землю.

Та же ведьма принесла повинную в том, что во время шабашей воздавала поклонение дьяволу, который являлся либо в виде козла, либо в виде чудовища-полукозла, получеловека. Эти поклонения адскому козлищу всегда имели смысл надругательства над обрядами и таинствами католической церкви. В другой раз эти поклонения состояли в разных неудобоописуемых скверностях.

Скептический Лафатер, книгой которого мы уже не раз пользовались, старается придать шабашам несколько иное толкование. Ему кажется, что все, что на шабашах происходит, по показаниям самих ведьм, все это не действительность, а лишь обман чувств, нечто вроде сновидения, вызванного искусственно. Он говорит, что когда ведьмы желают вызвать к себе злых духов, то они натираются особой мазью и от этого впадают в глубокий сон, из которого их нет возможности вывести никакими средствами. В это время их можно жечь каленым железом, колоть иглами, и они не проснутся. И вот в то время, когда они покоятся в этом непробудном сне, им являются черти и устраивают балы, пиршества, танцы и вообще всякого рода развлечения. «Но, — оговаривается Лафатер, который в конце концов при всем своем скептицизме все же не может одолеть в себе духа времени, — дьяволы так могущественны, что если бы захотели, то могли бы переносить людей куда-нибудь в пустынное место, как, например, в лес, и там, посредством отвода глаз и обмана чувств, представить им какое угодно зрелище». Так, например, случилось однажды, что некто, прибегавший к этого рода средствам, в один прекрасный день внезапно был подхвачен невидимой силой, вынесен из дому и доставлен куда-то в весьма любопытное место, где всю ночь продолжались танцы и угощения. А утром это все вдруг исчезло, и он увидал себя посреди чаши каких-то колючих кустарников. Однако, Лафатер признает, кроме того, еще склонность в дьяволах учинять разные злодейства и жестокости. Он, например, верит, что дьяволы в образе кошек или собак входят в дома и там убивают маленьких детей или утаскивают их.

Ученый Крепэ, автор книги «О ненависти сатаны к человеку», заносит в свою книгу рассказ про одного итальянца, жившего в XVI столетии. Этот бедняк имел супругу, очевидно, ведьму. Однажды она уговорила его намазаться какой-то мазью, которою и она сама намазалась. Вслед за этою операцией оба поднялись на воздух и помчались. Крепэ при этом оговаривается, что летели они исключительно лишь с помощью волшебных чар, которыми обладала мазь, и волшебных слов, произнесенных при этом ведьмой, а вовсе не силою дьявола. И трудно понять, почему он прибавляет это объяснение. Ему, очевидно, хочется отделить чародейство от дьявольщины. Обе эти вещи, по его воззрению, вероятно, могут быть независимы одна от другой. Итак, наши супруги из Рима, где они проживали, примчались в Беневент и здесь опустились в тени развесистого орешника, где уже собралось целое скопище колдунов и ведьм. Вся эта компания пила и ела, и вновь прибывшие супруги тоже уселись за стол. Но на столе не было соли. Муж, не привыкший кушать без соли, спросил ее для себя, не зная и даже не подозревая, что черти терпеть не могут соли. Однако, ему подали соль, и он так ей обрадовался, что невольно воскликнул: «Слава Богу, вот и соль!». И как только имя Божие было упомянуто, тотчас же все дьяволы, колдуны и ведьмы исчезли, а несчастный человек остался среди поля под деревом один и при том совершенно голый. Он в таком виде и побрел к себе в Рим, выпрашивая дорогою подаяние. Вернувшись в Рам, он, конечно, не замедлил донести на свою злодейку-жену, и ту, как водится, судили, признали ведьмою и сожгли.

Тот же Крепэ рассказывает дело, рассматривавшееся в Женевском суде. Судилась какая-то женщина, которая, будучи терзаема угрызениями совести, публично покаялась в том, что она уже давно путешествует на шабаши, во время которых совершала поклонение дьяволу. Дьявол на шабашах принимал вид рыжей лисицы и звали его в этом виде Моргэ (Morguet). Присутствующие на шабаше должны были прикладываться устами к этой лисице, причем ощущали, что та… часть, к которой прикладывались, была холодна, как лед, и что от нее шел нестерпимый смрад. Однажды случилось, что на шабаше появилась в числе ведьм молодая девушка, прибывшая впервые. Она наотрез отказалась совершить гнусное обрядовое лобзание. Тогда дьявол покинул вид лисицы и принял вид человека. Он заставлял девушку приложиться к его ноге, которая тоже была холодна, как лед, и в то же время притронулся пальцем к ее лбу, причинив ей этим прикосновением страшную боль. Все эти подробности были сообщены упомянутой покаявшейся ведьмой. Она рассказывала еще, между прочим, что для путешествии на шабаш она пользовалась особой палкой, которая была белая, испещренная красными пятнами. Она говорила этой палке: «Палка красно-белая, неси меня туда, куда дьявол велит!». Вслед затем она садилась на эту палку и мчалась на ней в месту дьявольского сборища.

В той же книге рассказывается случай, происшедший в Венеции. Какая-то молодая девушка, проснувшись среди ночи, видела, как ее мать встала с постели, сняла рубашку, натерлась какою-то мазью, потом села верхом на палку, поднялась на воздух, вылетела в окно и исчезла из глаз. Подстрекаемая любопытством, молодая девушка сделала то же самое, и ее в свою очередь подхватила какая-то неведомая сила и она помчалась вслед за своей матерью. Но когда она прилетела на шабаш и увидела чертей, ею овладел ужас. Она тотчас перекрестилась и начала читать молитву. Тогда дьявольское сборище исчезло, и девица очутилась одна и без одежды посреди чистого поля.

Дата добавления: 2014-11-16