Право как меновое отношение: некролог о праве 6 страница

С этих экономико-материалистических позиций Пашуканис критиковал различные буржуазные (естественноправовые, психологические, нормативистские и т. д.) концепции права.

Призывая марксистских авторов к использованию положений Маркса о взаимосвязях формы товара и формы права не только для критики буржуазной юридической идеологии, но и для изучения правовой надстройки как объективного явления, Пашуканис отмечал: "Этому препятствовало прежде всего то обстоятельство, что у тех немногих марксистов, которые занимались вопросами права, центральным, основным и единственно характерным признаком правовых явлений бесспорно считался момент принудитель- ного социального (государственного) регулирования"³.

Так, он критикует юридико-позитивистский подход Бухарин и находившегося под его влиянием И. Подволоцкого. Анализиру! взгляды Зибера и Реннера, Пашуканис замечает: "Аналогично! определение права как принудительных норм, издаваемых госу дарственной властью, мы находим у Бухарина. Отличие Бухарин от Зибера и в особенности от Реннера заключается в том, что пер вый усиленно подчеркивает классовый характер государственной власти и, следовательно, права"⁴.

Сходные представления о праве развивал и ученик Бухарина Подволоцкий, определявший право следующим образом: "Право представляет собой систему принудительных социальных норм, отражающих экономические и другие общественные отношения-данного общества, норм, вводимых и охраняемых государственной ^: властью господствующего класса для санкционирования, регулирования и закрепления этих отношений и, следовательно, закрепления господства данного класса"⁵.

¹ Там же.

² Там же.

^:1 Там же. С. 35.

Там же. С. 57, сноска 14.

⁵ Подволоцкий И. Марксистская теория права. М. — Пг., 1923. С. 156.

Глава 1. "Новое право": основные направления интерпретаций 223

Пашуканис верно квалифицировал подобные определения права _как позитивистские, но отвергал их не с позиций признания объективного смысла и ценности права, а в духе марксистского отрицания всякого права, в перспективе преодоления права, правоведения и философии права как явлений буржуазной действительности и буржуазной идеологии. "Все эти определения, — писал он о позитивистских подходах к праву, — подчеркивают связь между конкретным содержанием правового регулирования и экономикой. Однако в то же время право как форму они стремятся исчерпать признаком внешней, государственно-организованной принудительности, т. е. по сути дела не идут дальше грубоэмпирических приемов той самой практической или догматической юриспруденции, преодоление которой должно составить задачу марксизма"¹.

Критически относился Пашуканис и к позиции Стучки, хотя и усматривал в ней ряд достоинств. "Тов. И.И. Стучка, с нашей точки зрения, — писал он, — совершенно правильно поставил проблему права как проблему общественного отношения. Но вместо того чтобы начать поиски специфической социальной объективности этого отношения, он возвращается к обычному формальному определению, хотя и ограниченному классовым признаком. В той общей формуле, которую дает т. Стучка, право фигурирует уже не как специфическое социальное отношение, но как все вообще отношения, как система отношений, отвечающая интересам господствующего класса и обеспеченная его организованной силой. Следовательно, в этих классовых рамках право как отношение неотличимо от социальных отношений вообще, и т. Стучка уже не в состоянии ответить на ядовитый вопрос проф. Рейснера, каким образом социальные отношения превращаются в юридические институты или каким образом право превращается в самого себя"².

В определении Стучки действительно не выделена специфика права. Говоря о классовом содержании правовой формы, данное определение не объясняет, почему это содержание принимает именно правовую, а не какую-то иную форму. Для доказательства юридич-ности, правового характера этой формы (системы, порядка) отно-шений Стучке не остается ничего другого, как от своего классового социологизма обратиться, подобно другим (отвергаемым им) позитивистам, к государственной власти как правосозидающему источнику и правоопределяющей силе. Настойчивые при этом ссылки Стучки (в отличие от других позитивистов) на классовый характер государственной власти лишь демонстрируют, что классовый социологизм в его подходе довольно эклектически сочетается с классовым позитивизмом при трактовке вопросов экономики, права, закона, государства и т. д.

¹ Пашуканис Е.Б. Избранные произведения. С. 57—58, сноска 14. ¹ Там же. С. 75.

224 Раздел III. Марксистская доктрина и социалистическое правопонимание

Пашуканис же стремится удержаться на позициях того классового социологизма, согласно которому право и государство — это соответствующие (правовая, публично-политическая) формы экономико-стоимостных, товарно-меновых, т. е. по сути и классовому характеру — буржуазных отношений. Классовость права и государства для Пашуканиса (как и у Маркса), концептуально говоря, это их буржуазность, отсюда и необходимость их отрицания, "от- -мирания" и т. д., и принципиальная невозможность "пролетарского права", "пролетарского государства" как каких-то новых (после-буржуазных) типов права и государства.

Более или менее последовательное развитие этой позиции в книге "Общая теория права и марксизм" удается Пашуканису лишь постольку, поскольку он (как и Маркс в "Капитале") остается там, по его словам, на "территории врага"¹, критикует буржуазные общественные отношения и буржуазное право, конкретно не анализирует проблемы послебуржуазного, пролетарского строя. Как только он переходит к этой советской тематике (уже в самой этой книге, но. особенно сильно — в последующих выступлениях и публикациях), в его суждениях начинается заметный крен в сторону классового позитивизма, приспособления своей позиции к целям оправдания-. отношений, институтов и норм диктатуры пролетариата и его законодательства.

Так, в статье 1927 г. "Марксистская теория права" Пашука- нис, отвечая на критику Стучки², признает, что целый ряд правсУ вых проблем остались в его книге вне поля зрения. "Такова, напри мер, — отмечает Пашуканис, — проблема права переходного вре мени, или советского права, которую поставил во весь рост т. Стуч-1 ка, что и принадлежит к числу его крупных заслуг в теории права"³. И еще шаг в сторону классового (советско-правового) позитивизма: "Повторяю, что большой заслугой т. Стучки является неустанное подчеркивание им особой, специфической природы советского права, вытекающей из его революционного происхождения, в противовес всяким попыткам рассматривать наше советское право как наиболее полное завершение неких "социальных" тенденций, наблюдающихся в буржуазном правопорядке"⁴.

Пашуканис, таким образом, переходит здесь к признанию наличия нового (послереволюционного и послебуржуазного) "советского права" с "особой, специфической природой". Вместе с тем это "советское право" он — для сохранения хотя бы внешней, словесг ной видимости своей концептуальной последовательности — не на-;

¹ Там же. С. 56.

² См.: Стучка И.И. Государство и право в период социалистического строительства Революция права, 1927, № 2.

^;! Пашуканис Е.Б. Избранные произведения. С. 188—189. ⁴ Там же. С. 189.

1. "Новое право": основные направления интерпретаций 225

зывает "пролетарским правом". Но эти словесные ухищрения сути дела не меняют: согласно концепции Пашуканиса, всякое право по своей природе — буржуазное право, и если за "советским правом" теперь им признается "особая, специфическая природа", это по существу означает и отход от данной концепции, и признание "пролетарского права". Ведь для Стучки и других авторов "советское право" это и есть "пролетарское право".

Признание особого "советского права" требует от Пашуканиса корректировки и в вопросе об "отмирании права". Открещиваясь от не без оснований приписывавшихся ему представлений о непосредственном переходе от "буржуазного права к неправу" и подчеркивая принципиальную противоположность между подлинным (при капитализме) и неподлинным (после пролетарской революции) буржуазным правом, между буржуазным правом без кавычек и в кавычках (все дело, оказывается, в кавычках!), Пашуканис пишет: "Отмирать может только это не подлинное буржуазное право, "буржуазное право" в кавычках. Право же буржуазного государства, защищаемое силой последнего, может быть только уничтожено революцией пролетариата"¹.

Во-первых, Пашуканис здесь явно подменяет проблему: речь должна идти не о "праве буржуазного государства" (т. е. не о позитивном законодательстве, об актах свергнутых правительств и т. д.), а о том буржуазном праве как форме экономико-стоимостных, меновых отношений, после которого (по Марксу, Ленину и На-шуканису) не может и не должно быть никакого другого типа, никакой другой формы права. Нельзя же иметь одно правопонима-ние (одно понятие права) "на территории врага", другое — на своей территории, специально для диктатуры пролетариата.

Во-вторых, Пашуканис, признавая "советское право", окончательно запутывает пресловутую проблему "отмирания" права, поскольку "современное советское право" оказывается у него отличным и от "неподлинного буржуазного права". "Классовая, функциональная характеристика этого права, — пишет Пашуканис, имея в виду это неподлинное буржуазное право без буржуазии, — и не только этого, но и нашего современного советского права, отвечающего более низкой ступени развития, чем та, которую Маркс имел в виду в "Критике Готской программы", принципиально отлична, противоположна такой же характеристике подлинного буржуазного права"².

Выходит, что "современное советское право" с особой, специфической природой разовьется затем в то неподлинное буржуазное право (в буржуазное "равное право", по Марксу и Ленину), которое и "отомрет". Вся эта путаная и искусственная конструкция призва-

Там же. ² Там же.

226 Раздел III. Марксистская доктрина и социалистическое правопонимание

на соединить несоединимое: признание "советского права" правом (т. е., по Марксу и Пашуканису, буржуазным феноменом) и вместе с тем отрицание его буржуазной природы, его подлинности и т. д.

Если "советское право" является правом, имеет свою особую, специфическую природу, принципиально отлично от буржуазного права по своим функциям и т. д., то зачем в таком случае вообще именовать его буржуазным правом (в кавычках или без кавычек)? Разве что для видимости, будто все идет "по Марксу" и именно там, где это явно не так. Если же под "современным советским правом" имеется в виду нэповское право, т. е. допущенное в советское время урезанное, ограниченное, подконтрольное, но все же подлинное буржуазное право (а вовсе не предсказанное Марксом буржуазное "равное право"), то говорить о какой-то особой приро- де "советского права" нет никаких оснований.

Применительно ко всему послереволюционному (советскол пролетарскому) периоду речь должна идти о разграничении, при ципиальной противоположности и т. д. не между подлинным и подлинным буржуазным правом, не между буржуазным право» кавычках и без кавычек, а между подлинным правом и правом подлинным, между правом без кавычек и правом в кавычках, ело- вом — между правом и неправом, которое советскими идеологами.^: выдавалось за право по тем или иным практическим, политическим, идеологическим и доктринальным соображениям и мотивам.

По существу так же речь должна идти о принципиальном раз- личии между двумя противоположными типами организации литической власти в стране — в правовой или неправовой форма в виде публичной (публично-правовой), государственной власти ш в виде внеправового, непосредственного классового господства, дш татуры пролетариата с монополизацией политической власти в рука коммунистической партии.

Или право и государство (публично-политическая, государе! венная власть), или неправо и негосударство (диктатура класса, классово-политическая, партийно-коммунистическая власть). "Полугосударство" так же невозможно, как и "полуправо". Это (и теоретически, и реально-исторически, по логике и по опыту) лишь вербальные идеологические кентавры, слова-метафоры, за которыми скрываются неправовые и негосударственные властные институты и приказные нормы прямого классового господства, диктатуры пролетариата, монопольного политического правления коммунистической партии.

Поскольку для Пашуканиса (вслед за Марксом) государство, право, мораль и т. д. — "суть формы буржуазного общества"¹, то ясно, что в послереволюционном, небуржуазном, пролетарском, социалистическом обществе для них нет места и условий. Но там, где

Там же. С. 152.

Глава 1. "Новое право": основные направления интерпретаций 227

эти буржуазные формы были все-таки вынужденно допущены при нэпе, там мы имеем дело с подлинными буржуазными феноменами в их неподлинном существовании, функционировании, использовании.

Действительно в условиях социализации и диктатуры пролетариата всякое правовое (равным образом и публично-властное, государственное) начало неизбежно оказывается и может быть по сути лишь чем-то буржуазным, антипролетарским, антисоциалистическим, антидиктатурным, антипартийным, антисоветским.

Отсутствие подлинного права и государства при диктатуре пролетариата Пашуканис (как и другие марксистские авторы) по существу пытался изобразить как наличие нового, "неподлинного", советского права и государства. Причем это фактическое отсутствие права и государства посредством идеологической филологии (с помощью кавычек и чисто словесных конструкций вроде "неподлинного" права, "права" и "государства" в кавычках, "полугосударства", "буржуазного" права в кавычках и т. д.) выдается за их "отмирание".

Весь этот идеологический туман с мнимым "отмиранием" отсутствующих феноменов постоянно витал над всем марксистским подходом к судьбам права и государства после пролетарской революции и определял тот неизменный горизонт советского правоведения и государствоведения, под сводами которого все зависело от изменчивой политической конъюнктуры.

В этой системе координат логически последовательная теория просто невозможна, и пример Пашуканиса в этом плане весьма показателен. Признание им наличия "советского права" и "пролетарского государства"¹, с одной стороны, искажало реалии диктатуры пролетариата, позитивистски и примиренчески этатизирова-ло и юридизировало их, а с другой стороны, прямо противоречило тому его марксистско-социологическому подходу, положения которого (в той или иной конъюнктурной модификации) он продолжал повторять и отстаивать. Все это еще больше запутывало обсуждаемые вопросы, поскольку повторяемые им общеконцептуальные положения (заимствованные у Маркса), представляя собой пролетар-ско-идеологическую критику буржуазного права и государства, коммунистическое отрицание права и государства вообще как буржуазных явлений и категорий, вовсе не годились в качестве теории (или компонентов теории) нового послебуржуазного, пролетарского государства и права, каковых как раз и не было ни в марксистском прогнозе, ни в реальной действительности.

Для двойственности, внутренней противоречивости позиции Пашуканиса очень характерно то обстоятельство, что признание "советского права" сочетается у него с отрицанием в нем собственно правовых (т. е. подлинно буржуазно-правовых) элементов в ус-

Там же. С. 184.

228 Раздел III. Марксистская доктрина и социалистическое правопонимание

ловиях частичного и временного допущения буржуазного права вместе с буржуазным укладом при нэпе.

В духе ленинского положения ("мы ничего частного не признаем") Пашуканис, обосновывая ограничительное толкование статей 1 и 4 ГК РСФСР в вопросе о субъективной правоспособности (т. е. по сути — антиправовое толкование этих общих статей), в упомянутой публикации 1927 г. подчеркивал: "... Мы не признаем никакой абсолютной правоспособности, никаких неприкосновенных субъективных частных прав. Ибо эта неприкосновенность есть неприкосновенность капиталистической эксплуатации, а наша Октябрьская революция подрубила корни этой эксплуатации (национализация земли, банков, крупной промышленности, транспорта, внешней торговли и т. д.) и оставила в наследство задачу выкорчевать капитализм окончательно. Закон того государства, которое ставит себе эту задачу, не может признавать абсолютных и неприкосновенных частных прав, — это не может вызывать никаких сомнений"¹.

Все это действительно не вызывает никаких сомнений в отношении и частных прав, и тем более — публичных прав индивидов. Но если это так даже в ситуации нэповской рецепции элементов подлинного (буржуазного) права, то о каком "советском праве" (о "праве" без реального субъекта права, правоспособности, правосубъектности и т. д.) и о каком "пролетарском государстве" (о "полугосударстве" без публично-правовой власти) может идти речь?

Не вызывает сомнений и неправовой характер велений и установлений диктатуры пролетариата — "закона того государства", цель которого — выкорчевывание капитализма и права. Правовое значение закона "пролетарского государства", а вместе с тем и правовое содержание "советского права" в предлагаемом Пашукани-сом толковании ГК РСФСР носят чисто негативный (антиправовой, правоотрицающий) характер. Об этом свидетельствует и тот политико-идеологический принцип (интересы победы социализма), который он обосновывает в качестве высшего критерия при толковании допущенных при нэпе гражданских прав. "За истекшее с 1921 г. время, — отмечал он в 1927 г., — наше "продвижение к социализму на рельсах нэпа" как-никак сделало значительный шаг вперед, и теперь уже давно пришла пора для советского юриста сделать верховным критерием в своей догматической и правно-политической установке не развитие производительных сил само по себе, но перспективу победы социалистических элементов нашего хозяйства над капиталистическими"².

Получается абракадабра, не лишенная, однако, сходства с реальностью: советский закон при нэпе предоставляет частнохозяй-

¹ Там же. С. 184.

² Там же. С. 186.

Глава 1. "Новое право": основные направления интерпретаций 229

ствующим индивидам гражданские права, которыми они, однако, должны пользоваться не в своих интересах и даже не для развития производительных сил, а для победы социализма над самими этими индивидами как "капиталистическими элементами". И такую обязанность действовать "себе в убыток", вопреки смыслу гражданской правосубъектности и вообще гражданского права, Пашу-канис (не говоря уже о других авторах — убежденных позитивистах), сторонник правосубъектной концепции права (правда, только для ненавистного ему буржуазного права), характеризует как право, как "наше советское право"!

Не проще ли в таком случае считать новым (пролетарским, советским) "правом" наличный классовый порядок (Стучка и его сторонники) или веления, законы, нормы (Козловский, Подволоц-кий и другие откровенные советские легисты), устанавливаемые представителями диктатуры пролетариата? К чему все тонкости о праве как форме экономико-стоимостных отношений, если все, что прикажут (в виде декрета, закона, инструкции или другого акта), — это и есть право? Никакого, ведь, критерия не остается (не только у Стучки или Подволоцкого, но и у Пашуканиса) для того, чтобы отличить право от неправа, государство от диктатуры, публичную власть от партийного правления, закон "пролетарского государства" от правового закона, наличие советского права от отсутствия права вообще, "отмирание" права от его прямого отрицания и насильственной ликвидации.

Основной недостаток всего подхода Пашуканиса к собственности, праву, государству, морали и т. д. состоит в том, что он, строго говоря (подобно другим "марксистам-правовикам"), не теоретик, а идеологический критик, и он, следовательно, развивает не теорию (в собственном смысле этого понятия) собственности, права, государства, морали и т. д., а лишь марксистскую, классово-пролетарскую идеологическую критику этих объектов как лишь классово чуждых феноменов, абсолютно лишенных какой-то самостоятельной ценности, объективных свойств, внеклассового значения, какого-то общечеловеческого и социально-культурного смысла. Причем эта критика носит радикально-негативный характер и нацелена на полное отрицание соответствующих явлений, позитивное содержание и значение которых полностью игнорируются и остаются вне поля видения такого идеологического подхода. И даже там, где, согласно данной идеологии, на время (до полного "отмирания") что-то и допускается из "старого", то лишь как неизбежное зло, используемое к тому же для целей ускорения процесса его полного отмирания.

Правопонимание при таком негативном подходе к праву вообще с позиций коммунистического отрицания его как буржуазного феномена по сути дела предстает как правоотрицание. Познание права подчинено здесь целиком целям его дискредитации и пре-

230 Раздел III. Марксистская доктрина и социалистическое правопонимание

одоления. Это антиюридическое мировоззрение нашло свое воплощение и реализацию в правовом нигилизме всей послереволюционной теории и практики социальной регуляции.

Отмеченный недостаток было бы, конечно, некорректно адресовать в виде личного упрека Пашуканису или какому-то другому марксистскому, коммунистическому автору. Весь этот антиюри-дизм, внутренне присущий в целом марксистскому подходу к праву, социально-исторически и идеологически обусловлен тем, что социалистическое отрицание капитализма действительно включает в себя преодоление вместе с буржуазным правом всякого права вообще. И марксизм верно отразил этот момент. Но историческая (и вместе с ней и идеологическая) иллюзия состояла в марксистском представлении, будто социализм — это первая, низшая фаза коммунизма, за которой последует высшая фаза — полный коммунизм, будто социализм как переходный период поведет к коммунизму как новому строю, будто после социализма как переходного строя с обобществленными средствами производства реально возможен еще и другой, не переходный, а постоянный и даже вечный коммунистический строй, словом, будто реально возможен коммунизм как нечто иное, чем социализм (т. е. отрицание капитализма, уничтожение частной собственности на средства производства, их обобществление в политизованной форме "огосударствления" и т. д.).

Сегодня можно сказать, что действительное историческое развитие социализма развеяло эти иллюзии. Исторические реалии свидетельствуют об объективной невозможности на базе обобществления средств производства какого-то другого строя, нежели тот реальный социализм, который исторически был построен. Прежние, априорные представления о коммунистическом продолжении и совершенствовании социализма, о коммунистической перспективе развития социализма в свете опыта реальной истории предстали как простая оптимистическая версия идеологов коммунизма о дальнейшем прогрессирующем улучшении идеализированного социализма и его самодвижении в направлении к утверждению, наконец-то, всеобщего и полного счастья на земле.

Как идеал грядущего счастья, как нечто сверхсоциалистическое коммунизм оказался очередной великой утопией. Но как строй с верифицируемыми земными, социально-экономическими характеристиками (отрицание частной собственности, обобществление средств производства, всеобщность труда, коллективизм и т. д.) коммунизм, можно сказать, уже практически осуществлен вместе с социализмом, поскольку ничего другого (кроме детских фантазий о всеобщем и полном счастье), объективно реализуемого в социальной действительности, в идее коммунизма по существу нет. Так что реально-исторически говоря, практически возможный коммунизм (вместе с социализмом) уже позади, а не впереди. Социализм строился коммунистический, коммунизм оказался социалистическим.

Глава 1. "Новое право": основные направления интерпретаций 231

Но все стало проясняться лишь после строительства социализма и десятилетий упорнейших и безуспешных попыток, заставить реальный (и практически единственно возможный антикапиталистический) социализм двигаться к идеальному коммунизму. Социализм (а вместе с ним и реально возможный на земле коммунизм) действительно оказался переходным строем — временем ликвидации частной собственности, обобществления средств производства, практической проверки идеологической гипотезы об идеальном коммунизме и настойчивых поисков несуществующих путей к нему.

Но как исторически переходный строй социализм (и весь порыв к коммунизму) может иметь лишь такую будущность, которая объективно подготовлена им и настоятельно диктуется общественными потребностями движения к настоящему праву, свободе, собственности и государственности.

Дата добавления: 2014-11-16