Спиркин А.Г. Философия: Учебник. - 2-е изд. М.: Гардарики, 2002. - 736 с. 19 страница

1 В истории индийской мысли понятие иллюзорности непосредственно воспринимаемого мира выражалось словом "майя", что значит "видимость", своего рода марево, через которое человек еще не проник в глубины сущности.

По Аристотелю, бытие - это живая субстанция, характеризующаяся следующими принципами: во-первых, каждая вещь есть самостоятельный факт, на который мы обращаем свое внимание (принцип материальности, или фактической данности вещи); во-вторых, каждый объект обладает структурой, части которой соотнесены друг с другом (знаменитая аристотелевская концепция активной формы); в-третьих, каждая вещь обязательно указывает на свое происхождение (принцип причинности); в-четвертых, каждая вещь имеет свое определенное назначение (принцип цели). Субстанция как предельное основание всего сущего не является таковой, если в ней отсутствует хоть один из этих компонентов бытия. Из цельного бытия нельзя убрать что-либо. При этом каждый из указанных моментов берется как реальная абстракция, в смысле выделения одной грани из состава целого.

Для античной философии в той или иной степени свойственно нерасчленение бытия и мышления во всех аспектах: гносеологическом, онтологическом и этическом. В то же время в ней были заложены основы для познания сущего в последующие века человечества (обоснование истины, добра, красоты, свободы через понятие бытия, творческая активность бытия и диалектика бытия и Ничто и т.д.).

Наступление христианской эры соединило философию с интенсивным богопознанием. По существу, мыслительная деятельность первых веков христианства вплоть до завершения догматики на Вселенских соборах состояла в осмыслении Божественного Завета в категориях греческой философии. Не приходится удивляться, что соотношение Бога и бытия, столько кратко выраженное в онтологической формуле Исхода 3:7, подвергалось тщательному продумыванию.

В средние века оформилось так называемое онтологическое доказательство бытия Бога, состоящее в выводе Абсолютного Бытия из понятия бытия, а именно: то, больше чего нельзя помыслить, не может существовать только в уме. Иначе о нем можно помыслить и существование вне ума, что противоречит исходной посылке. Это доказательство многократно утверждалось и вновь оспаривалось (вплоть до наших дней).

В эпоху Возрождения и особенно в Новое время происходит секуляризация (обмирщение) философии, а впоследствии и все более явное разделение философии и естественной науки. В связи с этим характерна "объективизация" понятия бытия и одновременно развитие субъективистских концепций.

Бытие осмысливается как нечто телесное, вещественное, как объективная реальность, противостоящая человеку и его разуму. Природа мыслится вне отношения к ней человека, как своего рода механизм, действующий сам по себе, а Вселенная - как машина. Эти идеи - продукт огромного успеха механики, из которой выводились фундаментальные философские принципы и которая рассматривалась как образец для всех остальных наук.

Для концепции бытия в Новое время характерен субстанциальный подход: субстанция (неуничтожимый и неизменный субстрат бытия, его предельное основание) и ее акциденции (свойства), производные от субстанции, преходящие и изменяющиеся.

Р. Декарт рассматривал бытие через призму рефлексивного анализа сознания, человеческого существования: "Я мыслю, следовательно, существую". Это означает: бытие субъекта постигаемо только в акте самосознания. Г. Лейбниц выводил понятие бытия из внутреннего опыта человека. Свое крайнее выражение эта идея достигает у Дж. Беркли, отрицавшего существование материи и утверждавшего: "быть - значит быть в восприятии".

По И. Канту, "бытие не есть понятие о чем-то таком, что могло бы быть прибавлено к понятию вещи. В логическом применении оно есть лишь связка в суждении" [1]. Прибавляя к понятию характеристику бытия, мы не прибавляем ничего нового к его содержанию. Для И. Фихте подлинное бытие - деятельность Я, а материальное бытие - ее продукт.

1 Кант И. Сочинения. М., 1965. Т. 3. С. 521.

Г. Гегель начинает построение своей философской системы с наибеднейшего и абстрактнейшего понятия - с чистого бытия. Почему именно с него? Разве бытие лишено всякой определенности? Разве это самое "тощее" понятие? А быть может, оно самое емкое? Ведь оно объемлет все сущее в бесконечном богатстве его конкретных проявлений. Не оно ли вмещает в себя все - материальный и духовный мир в их свойствах, отношениях и взаимодействиях? И да, и нет. "Если, рассматривая весь мир, мы говорим: все есть и не говорим ничего больше, то мы опускаем все определенное, и мы имеем, следовательно, вместо абсолютной полноты абсолютную пустоту" [1]. Чистое бытие настолько бедно и пусто, что оно неотличимо от Ничто. Разумеется, Гегель понимал всю парадоксальность ситуации и отмечал, что здравый смысл тут может вдоволь посмеяться. Как? Бытие тождественно с Ничто?! Неужели человеку безразлично, есть у него деньги в кармане или нет? Такова ирония здравого смысла. Она же - плод недомыслия: чистое бытие связано с началом. Начало же связано с наличием возможности. Сама же возможность уже есть нечто, пусть еще не ставшее, но нечто как потенция. В зародыше, в потенции объединены и бытие, и небытие. Это двуликое тождество ничто и нечто - единство противоположностей, испытывающее "беспокойство", напряженность. Внутри него совершается скрытая "работа", ведущая к становлению, переходу ничто в нечто. Эта концепция подвергалась критике. Так, А.И. Герцен писал: "Чистое бытие - пропасть, в которой потонули все определения действительного бытия (а между тем они-то одни и существуют), не что иное, как логическая абстракция, так, как точка, линия - математические абстракции; в начале логического процесса оно столько же бытие, сколько небытие. Но не надобно думать, что бытие определенное возникает в самом деле из чистого бытия; разве из понятия рода возникает существующий индивид?" Имеется в виду, что иерархия "чистого" и "определенного" бытия должна быть обратна гегелевской. По существу, спор тут вечен, как между дедуктивным и индуктивным методами. (У Гегеля замечательна сама сила диалектики, могучим внутренним напряжением рождающей все конкретно-сущее из чистого первотезиса, столь близкого к Ничто.)

1 Гегель Г.В.Ф. Сочинения. М., 1974. Т. 1, С. 150.

В гегелевской диалектике тождество бытия и мышления (идею о котором он разделял) проходит все стадии триады. В начале неопределенное и абстрактное бытие, лишенное определений, неразличимо с мышлением (как всеобщность). Проходя шаги конкретизации, бытие и мышление могут различаться, совпадая не полностью, чтобы слиться при завершении системы. Гегель здесь обращается к "онтологическому аргументу" (т.е. упоминавшемуся выше доказательству бытия Бога). Он утверждает, что "конкретная всеобщность" - Бог - не может не содержать столь скудное определение, как бытие, парадоксально замечая: "Для мысли не может быть ничего более малозначащего по своему содержанию, чем бытие" [2].

2 Гегель Г.В.Ф. Энциклопедия философских наук. М., 1974. Т. 1. С. 275.

Чрезвычайно важно достигнутое Гегелем понимание бытия как процесса или истории, или вечного движения, или самой жизни. Диалектический метод восхождения от абстрактного к конкретному (оказавший сильное влияние на творческую сторону марксизма, но и не только его, см., например, современные работы А. Зиновьева) позволил Гегелю преодолеть некоторые старые трудности, вызванные статичной трактовкой бытия как одной абстрактной всеобщности, неподвижной субстанции и безразличной "объективности".

В то же время для всей идущей от Нового времени "классической" философии, включая Гегеля, характерен разрыв с человеческой стороной бытия, на что обратил внимание создатель "антропологической философии" Л. Фейербах. Критикуя концепцию абстрактного чистого бытия у Гегеля, Фейербах писал:

"Человек под бытием, если он в этом отдает себе полный отчет, разумеет наличность, для-себя-бытие, реальность, существование, действительность, объективность" [1].

1 Фейербах Л. Избранные философские произведения: В 2 т. М., 1955. Т. 1. С. 172.

§ 3. Объективное бытие и Я-бытие

Именно в XX в. эта проблема выдвинулась на передний план, хотя ее назревание чувствовалось уже в конце XIX в., особенно у Ф.М. Достоевского. Если угодно, то было предчувствие страшных потрясений, ожидавших человечество в XX в., когда потерпели крушение основанные на рационалистических посылках попытки устроительства "новой" жизни. Потерпела крах концепция объективного и безразличного к человеку бытия, овладев законами которого, человек, казалось, мог как высшее существо преобразовать мир по своему усмотрению.

Своеобразная "религия человекобожества", по выражению С.Н. Булгакова, сначала вознесла человека, а затем низвергла его в черно-кровавую бездну, символами которой стали польский Освенцим, "леденящий Освенцим Колымы" и испепеляющий "гриб" Хиросимы.

Кризис XX в. охватил все стороны современной цивилизации, выросшей из семян Нового времени. Он властно потребовал "оче-ловеченья" жизни. (Вот парадокс! Рационалистическая и гуманистическая мысль, поставившая Человека с большой буквы во главу всего, оказывается, не оставляла места просто для человека.) В науке пересмотр основ проявился в возникновении новых теорий - квантовой механики и теории относительности А. Эйнштейна, ключевым понятием которых является понятие "наблюдатель", совершенно невозможное для классического подхода. Это, конечно, не значит, что объективное бытие утрачивает свой статус, но с необходимостью открываются новые его стороны, в которых нет места разрыву с бытием человека.

В философских концепциях XX в. акцент делается на бытии прежде всего как человеческом существовании: бытие есть наша жизнь. Для В. Дильтея, например, подлинное бытие - целостная жизнь.

М. Хайдеггер критикует подход к бытию как чему-то извне данному и противоположному субъекту. Для него проблема бытия имеет смысл лишь как проблема человеческого бытия, проблема предельных оснований жизни человека. Самым важным выражением общечеловеческого способа бытия считается страх перед ничто. Анализ бытия надо начинать с нас самих. Это сущее есть мы сами, которые в числе прочих возможностей бытия имеют возможность вопрошания: кто мы и зачем, в чем смысл нашего бытия? Тот, кто ставит вопрос о бытии, в первую очередь сам есть наличное бытие. Он имеет понимание своего бытия. Это и есть экзистенция. Объективное бытие и Я-бытие суть разные виды бытия. Признание только одного объективного бытия равноценно самозабвению.

В экзистенциализме для человеческого бытия духовное и материальное слиты в единое целое: это одухотворенное бытие (особенно в религиозном экзистенциализме Н.А. Бердяева и др.). Главное в этом бытии - сознание временности (экзистенция есть "бытие к смерти"), постоянный страх перед последней возможностью - возможностью не быть, а значит, сознание бесценности своей личности.

Совершенно иначе поворачивается соотношение бытия и небытия: "Бытие только тогда и есть, когда ему грозит небытие" (Ф.М. Достоевский). В "пограничной ситуации" - на грани небытия, смерти, уничтожения личности возникают острые переживания бытия. Они совмещаются с проблемами этическими, с моральным выбором на грани жизни и смерти, который должен делать человек. Здесь наше время мощно вернуло нас к фундаментальным философским вопросам, которые не решит "объективная" наука: сколько угодно скрупулезное описание физических процессов и причин, их вызывающих, не раскрывает суть трагизма ситуации.

Перед нами другой вид реальности, человеческий феномен. Это то, что именуется злом.

Иначе поворачивается соотношение человека и Бога. В пограничной ситуации человек оказывается одиноким во Вселенной, и он жаждет Бога. Религиозное переживание состоит здесь в том, что Бог выступает не как устроитель объективной Вселенной, нечто вроде великого Часовщика (образ которого рождается в физических картинах), а как единственное помимо данного человека живое существо в мире, во Вселенной, сжавшейся до размера тюремной камеры.

Разница в осознании бытия XX столетием и столетиями, ему предшествовавшими, ярче всего отразилась в искусстве. Интересно сопоставить творчество, быть может, самого великого экзистенциального художника XX в. А.И. Солженицына с творчеством Ф.М. Достоевского. Достоевский, безусловно, предшественник экзистенциалистов, но у его героев еще есть возможность обсуждать вопросы общего устройства мира (диалоги Ивана и Алеши Карамазовых), чисто теоретически взвешивать "слезинку ребенка" и грядущее "счастье человечества", отвергать мир, созданный Богом, и "почтительно билет Ему возвращать" [1]. Для героев Солженицына "стены мира резко сдвинулись" [2]. Они тоже ведут диалоги - на барачных нарах, в тюремной камере, койке "ракового корпуса" или фронтовой землянке Первой мировой войны. Но не до счастья человечества им сейчас - "счастья", уже наступившего или ощутимо грядущего. Обсуждается вопрос жизни именно этого отдельного человека в этот "один день". Как быть? Можно ли применять насилие не во имя "общей цели", а просто чтобы не дать себя убить (не станешь ли сам людоедом)? В чем смысл жизни для того, кто завтра обречен умереть от рака? Вопросы, которые для героев Достоевского все же можно охарактеризовать как "онтологические", для героев Солженицына бесповоротно стали "экзистенциальными".

1 Экзистенциальность здесь проявляется именно в таком личном переживании бытия, как идея "вернуть билет" Создателю.

2 См.: Воронов Ф. К публикации прозы Александра Солженицына // Литературная Россия. 1989. 7 июля.

Стоит сказать и вот о чем. Указанные особенности осознания категории бытия как Я-бытия или экзистенции нельзя воспринимать просто как исторически обусловленные жестокими реальностями XX в. Это определенная, крайне важная ступень в познании бытия, и XX в. в этом смысле носит переломный, переходный характер.

По-видимому, ломается линия, непосредственно идущая от Ренессанса и эпохи Просвещения, и нас ждет переход к "новому средневековью", согласно выражению, встречающемуся у Н.А. Бердяева. Эта мысль (хоть и с противоположной по форме метафорой) непосредственно выражена А.И. Солженицыным в "Гарвардской речи" (1978):

"Если не к гибели, то мир подошел сейчас к повороту истории, по значению равному повороту от средних веков к Возрождению, и потребует от нас духовной вспышки, подъема на новую высоту обзора, на новый уровень жизни, где не будет, как в средние века, предана проклятью наша физическая природа, но и тем более не будет, как в Новейшее время, растоптана наша духовная жизнь. Этот подъем подобен восхождению на следующую антропологическую ступень. И ни у кого на Земле не осталось другого выхода, как - вверх" [1].

1 Солженицын А.И. Сочинения. Вермонт, Париж: ИМКА-пресс, 1981. Т. 9. С. 297.

Кратко скажем о концепции бытия у Бертрана Рассела. Рассел пытался снять противопоставление объективного и субъективного существования в понятии "существование вообще". Существует только один "реальный мир", а воображение Шекспира - его часть; аналогично - реальны мысли, которые возникали у него, когда он писал "Гамлета". Точно так же реальны наши мысли, когда мы читаем эту трагедию. Это скорее лежит в русле традиционно-рационалистическом, чем философия "экзистенции", но выражает ту же тенденцию - преодоление ограничений, идущих от Нового времени.

§ 4. О метафизике

В связи с ростом интереса к религиозной философии и пересмотром тенденций, восходящих к классическим немецким философам XIX в., уместно остановиться на понятии "метафизика", тесно связанном с категорией бытия.

С этим понятием происходила невероятная трансформация. Этимологически здесь все достаточно просто: мета (греч.) - "сверх", "над". Таким образом, все, что сверх физической реальности, относится к реальности метафизической. А это может быть не только, например, духовная, но и биологическая, и социальная реальность - они ведь сверхфизичны. Но под метафизикой понималась особая сверхчувственная реальность, пребывающая за пределами опыта, эксперимента, наблюдения, причем как прямого, так и косвенного. Однако эксперименту, наблюдению, опыту человека и человечества доступна пока еще крайне малая доля сущего. Все "остальное" находится в области, запредельной для человеческой чувственности. Размышления об этом и есть метафизика.

Путаница возникла, когда под метафизикой стали понимать метод, противоположный диалектике, хотя предмет последней не только чувственная, но и сверхчувственная реальность. И в этом отношении она ничем не отличается от метафизики. Вообще, метафизическая реальность - это достопочтенная реальность, которая достойна глубокого изучения: все, что доступно эксперименту, - это пока крайне маленький островок реальности.

И. Кант под метафизикой понимал любые суждения, не основывающиеся на чувственных данных. Но наряду с гносеологической интерпретацией он допускал и ее онтологическую интерпретацию как сверхчувственной реальности и оценивал ее как первичную, определяющую мир чувственных явлений (именуемых феноменами, а метафизические явления именуются ноуменами): это ноуменальная реальность, которая аффицирует нашу чувственность, т.е. воздействует на нее, но остается непостижимой и для чувств, и для ума.

Предмет метафизики, в ее первичном смысле, - рассуждения об абсолютном мировом целом, недоступном никакому чувству, а также о свободе воли, Боге, бессмертии, вечности и бесконечности и т.п. М. Планк говорит, что "точная наука никогда не может обойтись без реального в метафизическом смысле" [1].

1 См.: Вопросы философии. 1958. № 5. С. 109.

В связи со сказанным полезно упомянуть категории трансцендентального и трансцендентного. Это две разные ступени сверхчувственной реальности. Несомненно, бытие - сверхчувственно, но не обязательно сверхприродное, надмировое. Такая реальность, выходящая за грань эмпирии и характеризующаяся, по Канту, так называемыми априорными (доопытными) формами познания (типа пространства и времени как формы чувственного познания и причинности как категории рассудка), называется трансцендентальной.

Выше ее стоит полностью сверхопытная реальность, фактически недоступная и теоретическому познанию. Это трансцендентная, или ноуменальная, реальность Канта. По мысли всех религиозно думающих философов, Бог есть трансцендентная реальность (но не все трансцендентное божественно).

§ 5. Иерархия типов реальности

Членение типов реальности. Мы видим, что первоначально не-расчлененное бытие предстает в виде многообразия форм и типов реальности, исторически доступной человеку. Само понятие бытия не обладает никакой двусмысленностью: оно однозначно и синонимично реальности вообще, взятой без разграничения на типы. В контексте размышления и общения такое разграничение не всегда необходимо, но когда оно требуется, следует специально оговаривать, о каком виде реальности идет речь.

Членение типов реальности - очень интересный философский вопрос, представляющий огромный мировоззренческий и методологический смысл. В самом общем виде такое членение рассматривалось выше: разделение эмпирической, трансцендентальной и трансцендентной реальности в кантовской гносеологии и онтологии, опирающееся еще на средневековую традицию. Другая база деления дается религиозной философией - на реальность творящую (Бог) и тварную, в том числе внутри трансцендентно-сущего.

Обращаясь к современной философии неопозитивизма, у К. Поппера мы находим расчленение бытия на три уровня: материальное бытие вне нас, мир психики как субъективное бытие, мир объективного духа, т.е. надличностного сознания. Философская литература, в том числе наша "критическая", носится с поп-перовскими "тремя мирами", как с некой новинкой, но, по существу, эти "три мира" стары, как сам мир. Попперовская концепция кажется вполне разумной и даже вполне традиционной, все зависит от ее истолкования. В самой общей форме бытие действительно предполагает эти три уровня, хотя, возможно, ими не ограничивается.

Помимо чисто классификационных моментов безусловный интерес представляет само понятие статуса реальности, очевидно, не одинакового для разных ее видов. Именно это придает классификационным схемам некое объективное содержание, выводя их за рамки голой классификации. Например, наш опыт имеет дело повсюду лишь с определенным бытием, с конкретными его типами: механическими, физическими, химическими, геологическими, биологическими, социальными, духовными. В рамках этих типов имеется неисчислимое множество более конкретных форм опреде-ленностей вплоть до единичных форм бытия, например, данного кристалла, который лежит у меня на столе, данного растения на моем подоконнике, данного человека и т.п.

Переход к чуть более абстрактному уровню, даже для материальных вещей и процессов, уже рождает определенные проблемы. Здесь кантовская идея трансцендентального, как бы ни относиться к обычно приписываемому этому философу агностицизму, во всяком случае не беспочвенна. С философской точки зрения исключительно важно глубоко продумать и описать иерархию типов реальности хотя бы для материального и элементарно-психического бытия. Это пока никем еще не сделано ни в одной области знания. Так, в физике крайне существенно найти иерархию типов физической реальности. Если судить по нынешнему состоянию, то можно сказать, что эти типы вырисовываются лишь в самой общей форме, когда автор того или иного учебника с методической целью распределяет материал своей науки по определенным разделам. То же можно сказать о химии, биологии, геологии, науках об обществе. Кто рассмотрел, например, виды биологической реальности? Есть ли более или менее строгая классификация психической реальности?

О духовной реальности. Но далеко не все существующее есть материя или представляет собой элементарные психические проявления, объяснимые на уровне физиологии. Духовная реальность - не меньшая реальность, чем природа вне нас. Ее, в виде мысли, рождает каждый акт интеллектуальной деятельности. Человеческая мысль реальна, но ее реальность духовна. Все феномены сознания, и личного, и общественного, обладают бытийным смыслом. Здесь возможны разные уровни и степени реальности.

Вот таблица умножения - это реальность или нет? Конечно, реальность. Но какая? Не вещественная, не физическая, а духовно-символическая, знаковая. А сам принцип умножения в этой таблице - тоже реальность, также идеальная, но теперь даже не символическая, а чисто духовная. В данном случае принцип - это правила данной математической операции. Но отнести ли ее к субъективному или объективному духовному мирам Поппера? Затруднительно. С одной стороны, математические правила и определения существуют в уме математика, представляя собой как бы субъективную реальность, связанную с его индивидуальным сознанием, а с другой - в меру общезначимости этих определений они представляют собой объективное явление. (Не говоря уже о том, что такого рода духовные феномены неразрывно связаны с некоторыми материальными носителями: книгами, бумагой и т.п.)

Объективный смысл таблице умножения можно приписать еще на том основании, что, будучи общезначимой, она "выражает в отраженной форме некие законы материального бытия", которые заведомо объективны.

Такая трактовка, однако, не применима к более сложным феноменам [1] доступной нам духовной реальности. Оставляя в стороне художественную литературу и споры о "реализме" и "реалистичности" в ней, обратимся к сказке и мифу. Каждый миф и каждая сказка заключают в себе тайный смысл, имеют не только развлекающий характер. Это удивительно богатая форма творчества и его продукт, красивое буйство человеческой фантазии. Но это самая настоящая духовная реальность в образно-символической форме ее выражения: сказочная, легендарная реальность, имеющая свою смысловую организацию и социально-психологическую надобность людям, коль они ее сотворили и постоянно воспроизводят.

Об исторической реальности. За рассмотренными достаточно "приземленными" видами духовной реальности так или иначе можно угадывать еще потаенную реальность. Последней суждено стать со временем открытой, доступной или же так и остаться в трансцендентной сфере. (О соединении трансцендентного с земным в религиозном представлении мы уже говорили выше. Помимо таинств возможна явная манифестация такого соединения - в виде чуда.)

Наконец, возможен исторический подход к разграничению реальности. Бытие тогда включает в себя актуально сущее, неисчислимые потенции и бесконечные следы прошлого. Исходным пунктом рассмотрения бытия как исторического бытия, как результата практической и духовной деятельности людей является культура - царство теоретически и практически освоенной природы и мир духовной культуры.

§ 6. Бытие как проблема

Все сказанное выше поворачивает бытие к нам еще одной стороной. Как узнать, существует ли тот или иной объект, то или иное явление? Где критерий реальности? (Можно заключить, что существует мера бытия чего-либо. Пример ее применения в нашей обыденной жизни, увы, - "мера сознательности" или даже "мера совести".)

1 Термин не случаен: рассматриваемая в этом разделе духовная реальность не имеет трансцендентного характера и является феноменальной, по Канту.

Проблема бытия, реальности чего-либо - это фундаментальная мировоззренческая и методологическая проблема. Дело в том, что объективную реальность, действующую во всех существующих вещах и явлениях, мы не в состоянии охватить своим мышлением ни во всем ее объеме, ни во всех способах ее проявления. Критерий реальности несводим к критерию чувственной достоверности.

Существование реальности трансцендентной, например бытие Бога, есть чрезвычайно сложный вопрос. "Онтологическое доказательство бытия Бога" уже рассматривалось. Философы придерживаются разных мнений относительно того, возможно ли в принципе - с точки зрения логики - такое доказательство. Для религиозной веры здесь нет сомнений, для нее это скорее "опытный факт" (где опыт понимается в специфическом смысле, не тождественном с обычной "эмпирической"). Вопрос в том, можно ли доказать бытие Бога неверующему.

Оригинальный поворот дает здесь блестящая булгаковская проза.

Побеседовав с советским литературным деятелем М. Берлиозом и поэтом Иваном Бездомным, явившийся в "страшный майский вечер" на Патриаршие пруды сатана с большим удовлетворением узнал от обоих, что они - убежденные атеисты.

"Тут иностранец отколол такую штуку: встал и пожал изумленному редактору руку, произнеся при этом такие слова:

- Позвольте вас поблагодарить от всей души!

Узнав от них, что дьявола, т.е. его самого, тоже не существует, Воланд уже рассердился: "Чего у вас ни хватишься, ничего нет". В беседе с образованным Берлиозом Воланд напоминает об Иммануиле Канте, отвергнувшем предложенные до него пять доказательств существования Бога и придумавшем свое, шестое, тоже, впрочем, отвергнутое современниками и потомками.

Но "...Имейте в виду, что на это существует седьмое доказательство и уж самое надежное! И Вам оно сейчас будет предъявлено!"

Доказательство предъявляется - Аннушка уже разлила масло, Берлиозу ваго-новожатая-комсомолка отрезает голову, а Воланд останавливается в его квартире.

Правда, внимательный читатель заметит, что предъявлено было все же доказательство бытия дьявола, а не Бога (совершенно неосновательно поэтому названное седьмым) [1].

1 См.: Булгаков МЛ. Мастер и Маргарита. Гл. 1, 3. Стоит отметить, что в этом романе на евангельскую тему Бог отсутствует и сатана со своими духами - единственная трансцендентная реальность.

И в практической жизни вопрос о реальности имеет животрепещущий характер. Существует ли реально, например, подозреваемая или неподозреваемая та или иная болезнь у человека - разве это не важно для него? Да и сами виды реальности, их социальная и личная значимость крайне важны: одно дело бытие намерения, скажем, украсть и другое - осуществленное намерение, когда его бытие в форме цели становится бытием в виде реального факта.

Дата добавления: 2014-11-16