Типы мировоззрения и миропонимания

Взаимосвязи: психология личности и общество, религиозность и атеизм в жизни общества, теория и практика познания, принцип «практика — критерий истины», достаточно общая теория управления, декларации и практика самоуправления общества и организация управления коллективами

Психика личности это — в своём существе информация и алгоритмика[35], определяющие своеобразие личности. Биомасса организма, включающая в себя вещественное тело и биополе (у трупа нет биополя), — материальный носитель этого информационно-алгоритмического личностного своеобразия. Если в психике индивида нет информации и алгоритмики, то по существу нет и личности человека.

Тому примером жизнь от рождения слепо-глухонемых и потерявших слух и зрение в младенческом возрасте: вследствие заблокированности двух основных каналов восприятия информации (зрения, дающего до 95 % информации, и слуха) до того времени, пока в 1920‑е — 1930‑е гг. не были выработаны методики обучения и социализации таких детей, они на протяжении всей своей относительно непродолжительной жизни по характеру своих взаимоотношений с Миром представляли собой человекообразные растения, но с физиологией обмена веществ, свойственной животным. [36]

В событийном потоке, представляющем собой жизнь общества, выражается психическая деятельность индивидов, это общество составляющих. Это касается большей частью психической деятельности достаточно взрослых, чья психика в основном уже сформировалась, и кто уже вступил в деятельность в тех или иных сферах жизни общества.

Что касается взрослеющих индивидов, пребывающих на разных стадиях развития, то жизнь общества по сути программирует их психику до того момента, пока они сами не приступают к ревизии содержания своей психики, по результатам которой переходят к самовоспитанию и самообразованию. Хотя в исторически реальных обществах до стадии ревизии воспринятого из культуры содержимого психики и последующего самовоспитания и самообразования подавляющее большинство не доходит, но именно переосмысление исторически унаследованной культуры, целенаправленное самовоспитание и самообразование людей является главным творческим процессом в обществе, программирующим характер общественного развития и жизнь будущих поколений.

Ещё один аспект неадекватности марксистской социологии связан с пониманием причинно-следственных взаимосвязей в системе «личность в жизни (от предыстории зачатия родителями до смерти) — общество».

Ставшая почти общеизвестной марксистская фраза «общественное бытиё определяет общественное сознание» формирует неадекватные представления о процессах в названной системе: общественное бытиё не определяет общественного сознания, поскольку сознание — свойство индивида, а коллективы и общество в целом включают в себя множество индивидуальных сознаний, которые не порождают никакого «общественного сознания» как некой совокупности сознаний индивидов, хотя индивиды и порождают некую «коллективную психику» на основе своего коллективного биополя. Иными словами, «общественное сознание» как жизненное явление не существует, хотя как не определённый по смыслу набор слов этот «термин» прижился и в марксистской социологии, и в журналистике и обрёл в них неуместно широкое употребление.

Общественное бытиё формирует множество индивидуальных психик, компонентами которых является сознание индивидов. Роль общественного бытия определяющая, но только до того момента, пока индивид не займётся самопознанием, переосмыслением себя и жизни общества и не приступит к целенаправленному саморазвитию на этой основе. После этого он станет способен оказывать осознанно целесообразное воздействие на общественное бытиё, и как следствие — на то, как изменяющееся общественное бытиё станет в дальнейшем формировать психику в целом и сознание индивидов — как взрослых, так и вступающих в жизнь новых поколений. Если же индивид не достигает в личностном развитии той стадии, когда начинает переосмыслять содержимое своей психики и жизнь общества, то он тоже оказывает некоторое воздействие на общественное бытиё, но бессознательно. И хотя такое воздействие может быть благотворным, но всё же оно не вполне человеческое по своему характеру.

Однако и осознанно целесообразное воздействие может быть неблаготворным по своему характеру как вследствие ошибок, совершаемых в искренней благонамеренности, так и вследствие порочности индивида и его злого умысла в целеполагании (выделенное курсивом представляет собой так называемую «системную ошибку» [37]).

Ошибки психической деятельности индивидов и коллективов достаточно часто влекут за собой ущерб как самим ошибающимся, так и окружающим и потомкам. При этом тяжкий опыт разного рода ошибок и катастроф на протяжении всей истории ставил людей перед вопросом о том, как достичь если не безупречной психической деятельности, то хотя бы успеха и безопасности в своих делах при совершении некритических ошибок. Поиски ответа на этот вопрос приводили к осознанию необходимости познать и быть в ладу с тем, что находится за пределами осознанного восприятия чувств большинства людей в обычном состоянии их бытия.

Целенаправленный поиск ответа на этот вопрос и простое наблюдение за течением событий в жизни приводили и приводят многих людей к идее о существовании Бога[38], сотворившего Мир и людей и осуществляющего иерархически наивысшее всеобъемлющее управление всем происходящим, или же к идее о существовании множества богов, которые так же сотворили Мир и людей и осуществляют иерархически высшее управление Миром и жизнью людей.

При этом для многих людей их религиозная убеждённость — не предмет слепой веры либо воспринятых ими некогда «религиозных предрассудков», и не следствие интеллектуально-рас­су­­доч­ных доказательств «на заданную тему», а достоверное знание, подтверждаемое каждодневно их собственной религиозно-мисти­чес­кой практикой и жизнью: в их мировосприятии события в жизни текут в соответствии с их молитвенным диалогом с Богом (или богами) по интересующим их вопросам судеб как их собственных, так и их общества и человечества в целом.

Но также есть множество людей, которые не испытывают в своей жизни потребности в общении с Богом, убеждены в Его несуществовании и соответственно — в самоуправляемости извечной и бесконечной Природы. Они обосновывают свой атеизм (безбожие) тем, что явления религиозно-мистического характера, о которых свидетельствуют другие люди, им самим не удаётся повторить или же их не удаётся воспроизвести в «корректно» поставленных в лабораториях «научных экспериментах». И потому все свидетельства о разного рода «сверхъестественных явлениях» по их мнению представляют собой либо выдумками заведомых лжецов, либо галлюцинации нервно-психически не вполне здоровых людей, рассказам которых верят такие же психопатичные или невежественные люди, которые просто не знают законов бытия Природы и отсутствие знаний замещают выдумками, которые наука в своём развитии впоследствии опровергает[39]. При этом оспаривающие религиозно-мистический опыт других людей однако допускают, что некоторые «мистические» явления в действительности имели место, но представляют собой результат причинно-следственно не взаимосвязанных совпадений: с одной стороны, — молитв, магических действий и, с другой стороны, — действительных событий в жизни, которые произошли «сами собой» без какого-либо соучастия в них сверхъестественных сил, отозвавшихся на молитвы и заклинания. Иными словами, по их мнению чудеса — просто курьёзы Природы, в которых выразились исчезающе малые вероятности самореализации вполне естественных событий.

Некоторая религиозность вместе с мистицизмом[40] и атеизм с его житейским прагматизмом существуют и развиваются параллельно друг с другом по крайней мере с того времени, как в культуре человечества произошло разделение догматически устойчивых вероучений и науки, которая непрестанно обновляется и чьи догмы хотя и существуют, но в них допустимо сомневаться, вследствие чего научные догмы живут гораздо менее продолжительные сроки, нежели догмы вероучений, которые требуют неусомнительного признания в качестве истин.

Термину «религиозность» в данном случае придан эпитет «некоторая» потому, что в обществе религии по своему характеру могут быть разнородными (эта проблематика будет обстоятельно освещена в разделах 5.7 и 10.4). Пока же этот вопрос поясним кратко.

Дело в том, что атеизм может существовать в двух разновидностях:

· «Атеизм материалистический» прямо заявляет: «Бога нет. Все россказни о Нём и Его бытии либо о бытии множества богов — вымыслы людей:

Ø либо не познавших Природу и взаимосвязи природных явлений и заместивших недостающее достоверное знание своими вымыслами;

Ø либо желающих вседозволенно властвовать над невежественными обществами от имени Бога, которого реально нет, либо от имени придуманного ими сообщества богов».

· «Атеизм идеалистический» прямо заявляет: «Бог есть. Приходите к нам — мы научим вас истинной вере, и вы на её основе будете жить в ладу с Богом и тем самым спасёте свою вечную душу от грехов и воздаяния за них — посмертных мук».

Однако вероучения идеалистического атеизма содержат в себе столько вымыслов и клеветы, возводимой на Бога, который есть, что, чем более стоек в принятой им вере последователь вероучения идеалистического атеизма, — тем больше у него проблем во взаимоотношениях с Богом. Существуют и многобожные варианты идеалистического атеизма, также ведущие своих приверженцев к разладу в их взаимоотношениях с Богом, который есть.

В жизни обществ люди порождают множество предпосылок к тому, чтобы на их основе сложились субкультуры обеих разновидностей атеизма, враждующих как друг с другом, так и с людьми, живущими на основе истинной религиозности, т.е. в осмысленном общении с Богом по Жизни.

При этом ряд явлений, которые редки, плохо воспроизводимы либо вообще невоспроизводимы в эксперименте и которые не укладываются в «научную картину мира», — обособившаяся от религии наука предпочитает не замечать, будто они вообще не существуют. Те же, кто сам соприкасался с такого рода явлениями, далеко не всегда признаю́т, что им привиделось нечто, чего реально не было, в силу чего отказывают исторически сложившейся науке в дееспособности в ряде областей деятельности.

С другой стороны, приверженцы исторически сложившихся вероучений не создали своей науки, методология производства знаний в которой давала бы ответы на те вопросы, которые игнорирует или перед которыми останавливается в недоумении атеистическая наука.

По существу это всё говорит о том, что и приверженцы традиционных конфессий, и приверженцы атеистической науки не владеют адекватной методологией познания Жизни, хотя и наука, и основоположники всех исторически известных вероучений в той или иной форме провозглашали принцип «практика — критерий истины» (конкретно это будет показано в последующих главах — раздел 5.5).

Иными словами принцип «практика — критерий истины» является общим и для науки, и для религии, т.е. не знающим исключений в своей применимости как в вопросах, относимых к компетенции науки, так и в вопросах, относимых к компетенции вероучителей. Проблема же, судя по всему, состоит в том, что пользоваться этим принципом адекватно жизни и представителям науки, и приверженцам традиционных вероучений — мешают их догмы и предубеждения, которые извращают и блокируют психическую деятельность людей в тех или иных аспектах.

Приведём один из примеров состоятельности принципа «практика — критерий истины» и его субъективного отрицания.

· Если в обществе существует социологическая наука и её отрасли, включая экономическую науку, и система профессионального образования на основе этой науки, и эта наука адекватна жизни, то общество не может на протяжении десятилетий жить в условиях экономической разрухи и общекультурного кризиса.

· Если же экономическая неблагоустроенность и общекультурный кризис — норма жизни на протяжении многих десятилетий, а то и столетий, то это означает, что социологическая наука в целом и её отрасли, включая экономику, неадекватны жизни, вследствие чего, когда рекомендации науки ложатся в основу управленческих решений в политике государства и в сфере предпринимательства, то воплощение в жизнь этих управленческих решений неизбежно оказывается в большей или меньшей мере вредоносным.

Это понятно всякому, кто признаёт принцип «практика — критерий истины» адекватным Жизни без каких-либо исключений. Но для того, чтобы этому принципу следовать на практике, представители социологической науки должны переступить через сложившуюся традицию, выйти за пределы действующего в их среде обязательного для всех «стандарта миропонимания». Т.е. они должны стать «дураками второго рода» в терминологии В.О. Ключевского, которые понимают то, чего в исторически сложившейся традиции не должен понимать никто. Однако это не всем по силам: для подавляющего большинства «светил общественных наук» комфортнее соблюдать мафиозно-корпоративную дисциплину «научного сообщества» и на основе обязательного для всех «стандарта миропонимания» оболванивать людей[41].

Соответственно теория познания, построенная на принципе «практика — критерий истины», необходима обществу для того, чтобы люди могли на её основе вырабатывать и развивать свою личностную познавательно-творческую культуру и тем самым могли бы быть свободными от давления авторитетов от науки и политики.

· Сомнение в том, что является объективно истинным, не уничтожит истины и не обратит её в заблуждение, поскольку адекватная жизни теория познания и личностная культура познания подтвердит истинность истинного, возможно раскрыв новые грани истины.

· Но сомнения в достоверности того, что объективно является заблуждениями, позволит обществу, если в нём личностная культура познания достаточно широко распространена, — быстрее обрести истину и освободиться от власти над ним заблуждений. Это касается как проблематики, относимой к компетенции науки, так и проблематики, относимой к области религии и мистицизма.

И поскольку в жизни индивида и обществ все процессы могут быть интерпретированы как процессы управления или самоуправления, то достаточно общая (в смысле универсальности применения) теория управления — первый по значимости результат познавательной практики людей и теории познания.

Она, вместе с теорией познания, является необходимым инструментом для того, чтобы выявлять ошибки в организации управления коллективами во всех сферах деятельности и ошибки в процессах общественного самоуправления, а также позволяет обнажать жизненную несостоятельность деклараций, которыми достаточно часто в политике и бизнесе прикрывают по недомыслию или злому умыслу заведомо антиобщественную деятельность.

Глава 1 в редакции от 15.10.2009 г.
Уточнения: 18.07.2010 г.

Часть 1.
Введение
в психологические основы
практики познания
и творчества

Глава 2. Миропонимание, мировоззрение: типы

Что позволяет увидеть «глокая куздра» академика Л.В. Щербы. Типы мировоззрения и миропонимания. Функциональное назначение мировоззрения и миропонимания в психике индивида и вопрос об эффек­тив­но­сти различных типов мировоззрения и миропонимания. Функциональность мировоззрений и миропони­ма­ний различных типов.

Поскольку социология — это наука о жизни человеческого общества, то прежде, чем заниматься проблематикой собственно внутриобщественных взаимоотношений индивидов, процессов, ими порождаемых, и взаимоотношений людей и обществ с окружающей средой, необходимо выработать определённое понимание того, в чём именно выражается своеобразие представителей биологического вида «Человек разумный» и чем этот биологический вид отличается от прочих биологических видов в биосфере Земли.

Однако прежде, чем начать вырабатывать понимание каких-либо общих или частных вопросов, включая и названные, полезно определиться в ответах на другие вопросы:

· что представляют собой миропонимание и мировоззрение как явления в психике индивида и как социальные явления?

· как мировоззрение и миропонимание личности взаимосвязаны друг с другом?

· какие общеприродные, и в силу этого — объективные, явления лежат в основе субъективных по характеру своего содержания мировоззрения и миропонимания личности?

Без определённости в ответах на эти вопросы — социология в целом и психология как одна из её отраслей, имеют склонность к утрате метрологической состоятельности вследствие того, что стирается граница, разделяющая субъективно-иллюзорное и объективную основу адекватного Жизни субъективизма, со всеми вытекающими из этого факта последствиями для потребителей такой социологии.

2.1. Что позволяет увидеть «глокая куздра»
академика Л.В. Щербы

Выработку ответов на поставленные выше вопросы начнём с эпизода, описываемого Львом Васильевичем Успенским (1900 — 1978) в его книге «Слово о словах» (1954 г.):

«Много лет тому назад на первом курсе одного из языковедческих учебных заведений должно было происходить первое занятие — вступительная лекция по “Введению в языкознание”.

Студенты, робея, расселись по местам: профессор, которого ожидали, был одним из крупнейших советских лингвистов. Что-то скажет этот человек с европейским именем? С чего начнёт он свой курс?

Профессор снял пенсне и оглядел аудиторию добродушными дальнозоркими глазами. Потом, неожиданно протянув руку, он указал пальцем на первого попавшегося ему юношу.

— Ну, вот… вы… — проговорил он вместо всякого вступления. — Подите-ка сюда, к доске. Напишите… напишите вы нам… предложение. Да, да. Мелом, на доске. Вот такое предложение: “Глокая…” Написали? “Глокая куздра”.

У студента, что называется, дыхание спёрло. И до того на душе у него было неспокойно: первый день, можно сказать, первый час в вузе; страшно, как бы не осрамиться перед товарищами; и вдруг… Это походило на какую-то шутку, на подвох… Он остановился и недоумённо взглянул на учёного.

Но языковед тоже смотрел на него сквозь стёкла пенсне.

— Ну? Что же вы оробели, коллега? — спросил он, наклоняя голову. — Ничего страшного нет… Куздра как куздра… Пишите дальше!

Юноша пожал плечами и, точно слагая с себя всякую ответственность, решительно вывел под диктовку: “Глокая куздра штеко будланула бокра и курдячит бокрёнка”.

В аудитории послышалось сдержанное фырканье. Но профессор поднял глаза и одобрительно осмотрел странную фразу.

— Ну вот! — довольно произнёс он. — Отлично. Садитесь, пожалуйста! А теперь… ну, хоть вот вы… Объясните мне: что эта фраза означает?

Тут поднялся не совсем стройный шум.

— Это невозможно объяснить! — удивлялись на скамьях.

— Это ничего не значит! Никто ничего не понимает…

И тогда-то профессор нахмурился:

— То есть как: “никто не понимает”? А почему, позвольте вас спросить? И неверно, будто вы не понимаете! Вы отлично понимаете всё, что здесь написано… Или — почти всё! Очень легко доказать, что понимаете! Будьте добры, вот вы: про кого тут говорится?

Испуганная девушка, вспыхнув, растерянно пробормотала:

— Про… про куздру какую-то…

— Совершенно верно, — согласился учёный. — Конечно, так! Именно: про куздру! Только почему про “какую-то”? Здесь ясно сказано, какая она. Она же “гло-ка-я”! Разве не так? А если говорится здесь про “куздру”, то что за член предложения эта “куздра”?

— По… подлежащее? — неуверенно сказал кто-то.

— Совершенно верно! А какая часть речи?

— Существительное! — уже смелее закричало человек пять.

— Так… Падеж? Род?

— Именительный падеж… Род — женский. Единственное число! — послышалось со всех сторон.

— Совершенно верно… Да, именно! — поглаживая негустую бородку, поддакивал языковед. — Но позвольте спросить у вас: как же вы это всё узнали, если, по вашим словам, вам ничего не понятно в этой фразе? По-видимому, вам многое понятно! Понятно самое главное! Можете вы мне ответить, если я у вас спрошу: что она, куздра, наделала?

— Она его будланула! — уже со смехом, оживлённо загалдели все.

— И штеко притом будланула! — важно проговорил профессор, поблёскивая оправой пенсне. — И теперь я уже просто требую, чтобы вы, дорогая коллега, сказали мне: этот “бокр” — что он такое: живое существо или предмет?

Как ни весело было в этот миг всем нам, собравшимся тогда в той аудитории, но девушка опять растерялась:

— Я… я не знаю…

— Ну вот это уж никуда не годится! — возмутился учёный. — Этого нельзя не знать. Это бросается в глаза.

— Ах да! Он — живой, потому что у него “бокрёнок” есть.

Профессор фыркнул.

— Гм! Стоит пень. Около пня растёт опёнок. Что же, по-вашему: пень живой? Нет, не в этом дело. А вот, скажите: в каком падеже стоит тут слово “бокр”? Да, в винительном! А на какой вопрос отвечает? Будланул-а — кого? Бокр-а! Если было бы “будланула что” — стояло бы “бокр”. Значит, “бокр” — существо, а не предмет. А суффикс “-ёнок” — это ещё не доказательство. Вот бочонок. Что же он, бочкин сын, что ли? Но в то же время вы отчасти встали на верный путь… Суффикс! Суффиксы! Те самые суффиксы, которые мы называем обычно служебными частями слова. О которых мы говорим, что они не несут в себе смысла слова, смысла речи. Оказывается, несут, да ещё как!

И профессор, начав с этой смешной и нелепой с виду “глокой куздры”, повёл нас к самым глубоким, самым интересным и практически важным вопросам языка.

— Вот, — говорил он, — перед вами фраза, искусственно мною вымышленная. Можно подумать, что я нацело выдумал её. Но это не вполне так.

Я действительно тут перед вами сделал очень странное дело: сочинил несколько корней, которых никогда ни в каком языке не бывало: “глок”, “куздр”, “штек”, “будл” и так далее. Ни один из них ро­вно ничего не значит ни по-русски, ни на каком-либо другом языке[42].

Я, по крайней мере, не знаю, что они могут значить.

Но к этим выдуманным, “ничьим” корням я присоединил не вымышленные, а настоящие “служебные части” слов. Те, которые созданы русским языком, русским народом, — русские суффиксы и окончания. И они превратили мои искусственные корни в макеты, в “чучела” слов. Я составил из этих макетов фразу, и фраза эта оказалась макетом, моделью русской фразы. Вы её, видите, поняли. Вы можете даже перевести её; перевод будет примерно таков: “Нечто женского рода в один приём совершило что-то над каким-то существом мужского рода, а потом начало что-то такое вытворять длительное, постепенное с его детёнышем”. Ведь это правильно?

Значит, нельзя утверждать, что моя искусственная фраза ничего не значит!

Нет, она значит, и очень многое: только её значение не такое, к каким мы привыкли.

В чём же разница? А вот в чём. Дайте нескольким художникам нарисовать картину по этой фразе. Они все нарисуют по-разному, и вместе с тем, — все одинаково.

Одни представят себе “куздру” в виде стихийной силы — ну, скажем, в виде бури… Вот она убила о скалу какого-то моржеобразного “бокра” и треплет вовсю его детёныша…

Другие нарисуют “куздру” как тигрицу, которая сломала шею буйволу и теперь грызёт буйволёнка. Кто что придумает! Но ведь никто не нарисует слона, который разбил бочку и катает бочонок? Никто! А почему?

А потому, что моя фраза подобна алгебраической формуле! Если я напишу: а + х = у, то каждый может в эту формулу подставить своё значение и для х, и для у, и для а. Какое хотите? Да, но в то же время — и не какое хотите. Я не могу, например, думать, что х = 2, а = 25, а у = 7. Эти значения “не удовлетворяют условиям”. Мои возможности очень широки, но ограничены. Опять-таки почему? Потому, что формула моя построена по законам разума, по законам математики!

Так и в языке. В языке есть нечто, подобное определённым цифрам, определённым величинам. Например, наши слова. Но в языке есть и что-то похожее на алгебраические или геометрические законы. Это что-то — грамматика языка. Это — те способы, которыми язык пользуется, чтобы строить предложения не из этих только трёх или, скажем, из тех семи известных нам слов, но из любых слов, с любым значением.

У разных языков свои правила этой “алгебры”, свои формулы, свои приёмы и условные обозначения. В нашем русском языке и в тех европейских языках, которым он близок, главную роль при построении фраз, при разговоре играет что? Так называемые “служебные части слов”.

Вот почему я и начал с них. Когда вам придётся учиться иностранным языкам, не думайте, что главное — заучить побольше чужих слов. Не это важно. Важнее во много раз понять, как, какими способами, при помощи каких именно суффиксов, приставок, окончаний этот язык образует существительное от глагола, глагол от существительного; как он спрягает свои глаголы, как склоняет имена, как связывает все эти части речи в предложении. Как только вы это уловите, вы овладеете языком. Запоминание же его корней, его словаря — дело важное, но более зависящее от тренировки. Это придёт! Точно так же тот из вас, кто захочет быть языковедом, должен больше всего внимания уделять им, этим незаметным труженикам языка — суффиксам, окончаниям, префиксам[43]. Это они делают язык языком. По ним мы судим о родстве между языками. Потому что они-то и есть грамматика, а грамматика — это и есть язык. Так или примерно так лет двадцать пять[44] тому назад говорил нам крупный советский языковед Лев Владимирович Щерба[45], учеником которого я имел честь когда-то быть» (http://russian-prose.myriads.ru/%D3%F1%EF%E5%ED%F1%EA%E8%E9%2C+%CB%E5%E2/1865/67.htm).

«Глокая куздра», придуманная Л.В. Щербой, представляет собой очень продуктивное наглядное пособие, которое позволяет многое, включённое в тематику настоящей главы, показать непосредственно, а кроме того позволяет подойти к ряду других значимых вопросов и получению ответов на них.

Прежде всего, необходимо обратить внимание, что предложение, составленное из самих по себе бессмысленных слов, всё же выражает некий смысл, который Л.В. Щерба передал русским языком так: “Нечто женского рода в один приём совершило что-то над каким-то существом мужского рода, а потом начало что-то такое вытворять длительное, постепенное с его детёнышем.”

По сути это — иллюстрация того, что морфологические[46] и грамматические языковые конструкции сами по себе порождают некий смысл, который можно назвать контекстуальным, определяемый именно ими, а не значениями корней слов, входящих в предложение. Это обстоятельство выявилось в чистом виде, не затенённом сложившимися исторически словарными значениями слов предложения, именно благодаря отсутствию смысловых значений у корней слов, на основе которых Л.В. Щерба построил своё наглядное пособие по языкознанию.

Но это же обстоятельство означает, что при употреблении естественных для языка слов, в основе которых лежат смысл-содержащие корни, следует быть точным: как в подборе слов (включая и избрание одного из многих возможных синонимов), так и в «оснащении» корней приставками, суффиксами, окончаниями; в избрании того или иного порядка слов в предложении и в расстановке пунктуационных знаков либо интонаций и пауз в изустной речи, поскольку морфология, грамматика языка оказывают своё воздействие, некоторым образом дополняя или изменяя словарные значения слов.

Кроме того, специфическая фонетика языка вызывает те или иные эмоции, которые также оказывают воздействие на осмысление текста (речи) читателем (слушателем). Это проявилось и в эпизоде, который описал Л.В. Успенский: Л.В. Щерба, приводя примеры того, как разные художники могли бы проиллюстрировать его повествование «о куздре», не привёл ни оного примера, в котором эта «куздра» проявила бы свою некую созидательную сущность. Причина возникновения образных представлений о «куздре» именно как о несозидательном явлении, на наш взгляд, — эмоции, которые вызывает звучание фразы, непосредственно воздействуя на бессознательные уровни психики.

———————

Сказанное также касается формирования абзацев и текстов в целом из предложений, которые в реальном контексте оказывают воздействие на передачу смысла как предшествующими, так и последующими фрагментами текста. Всё это обуславливает точность выражения смысла и возможности извлечь вложенный смысл из текста (речи) без искажений, запрограммированных неточностями словоупотребления, морфологическими и грамматическими ошибками и общими ошибками в построении структуры текста (речи).

При этом надо отметить, что одно и то же содержание по-разному воспринимается из текста и из устной речи вследствие того, что текст и изустная речь по-разному форматируются «тактовыми частотами»:

· длина предложений в изустной речи обусловлена, прежде всего, частотой дыхания: мало кто может произнести фразу продолжительностью в несколько вздохов так, чтобы вдох приходился на паузы между словами и не разрывал бы фразу на бессмысленные фрагменты; в большинстве случаев продолжительность фразы не больше, нежели продолжительность выдоха;

· ритмика текста обусловлена другими факторами, которые менялись на протяжении истории: частота обмакивания пера в чернильницу (осталось в прошлом), частота переноса вдоль строки кисти руки, держащей перо (ныне — карандаш или авторучку), ширина листа, обуславливающая длину строки и частоту переноса руки на новую строку, это — те факторы, с которым алгоритмика психики согласует процесс выражения мысли в тексте. Да и сама ширина наиболее употребительных форматов листов обусловлена эффективной шириной поля зрения человека: при избыточно широком листе надо вести взгляд вдоль строки; при узком листе ширина эффективного поля зрения не реализуется, что замедляет чтение[47].

Вследствие того, что эти тактовые частоты, управляющие выдачей информации из психики индивида во внешний мир, при написании текста и в изустной речи не совпадают друг с другом, их несовпадение — одна из причин, почему с одной стороны — предварительно написанные речи в большинстве своём не являются шедеврами ораторского искусства и аудитория плохо воспринимает их смысл, в сопоставлении их с речами, произносимыми от души и ориентированными непосредственно на конкретную аудиторию; а с другой стороны — тексты стенограмм шедевров ораторского искусства воспринимаются хуже, нежели воспринимаются сами речи в период их произнесения в определённых исторических обстоятельствах.

По этим же причинам из текстов в оригинальном авторском форматировании, в принципе, можно извлечь больше информации и она будет менее искажена, нежели из текстов, форматирование которых было изменено в процессе издания, тем более это касается случаев, если изначально тексты были рукописными.[48]

Кроме того, при молчаливом чтении «про себя» люди в их большинстве нечувствительны к фонетическим и мелодическим огрехам, которые обнажаются при чтении того же текста вслух.[49] При этом надо понимать, что замена вызывающих неприятие по своему звучанию слов на другие слова в ряде случаев влечёт за собой потерю точности выражения смысла в предложении. Поэтому для сохранения точности передачи смысла и обеспечения благозвучности речи необходимо не заменять одни слова в структуре предложения на другие, а формировать иные по своей структуре и звучанию предложения.

———————

Сделав это отступление в область психологической подоплёки личностной культуры изустной и письменной речи, вернёмся к фразе о деяниях «глокой куздры». Более глубокое её понимание, нежели то, что дал студентам Л.В. Щерба в своей лекции, не представляется возможным. Причины невозможности более содержательного понимания ясны из последующего повествования Л.В. Успенского: слушатель и читатель предложения про деяния «глокой куздры» не знает, какие образы в своей психике следует сопоставить словам предложенного ему текста.

И даже если бы попросить разных художников проиллюстрировать фразу «про куздру», то вряд ли они смогут сделать это хотя бы так, как представил студентам Л.В. Щерба: кому-то «куздра» умозрительно может видеться как стихийная сила; кому-то — как представитель фауны, но скорее всего — фауны не реальной, а некой сказочной; кто-то уже определил её в «гномихи» из толкиенского Средиземья[50]; а кто-то пренебрежительно именует «куздрой» свою жену, в которой разочаровался за долгие годы совместной жизни; но скорее всего большинство художников отвергнут предложение стать иллюстраторами этой фразы.

Т.е. полная неопределённость или отсутствие образов, образных представлений, с которыми в психике индивида необходимо однозначно связать морфологические и грамматические конструкции языка, полностью исключает возможность понимания придуманной Л.В. Щербой фразы. Это отличает повествование «о куздре», например, от общеизвестных строк А.С. Пу­шки­на:

Под голубыми небесами
Великолепными коврами,
Блестя на солнце, снег лежит;
Прозрачный лес один чернеет,
И ель сквозь иней зеленеет,
И речка подо льдом блестит.

Тот или иной зимний пейзаж встаёт из стихов А.С. Пушкина перед внутренним взором помимо воли, вследствие чего они в наивысшей степени понятны в культуре России почти всем.

Так языковая модель «глокая куздра» академика Л.В. Щербы в сопоставлении её с повседневной языковой практикой позволяет нам сделать важные выводы, а по существу — определить метрологически состоятельные [51] значения терминов:

· Понятие — как явление в психической деятельности индивида — образуется на основе установления в личностной психике определённого взаимного соответствия языковых конструкций того или иного языка и субъективных образных (а также и музыкальных[52]) представлений о Жизни, свойственных личности. Т.е. понятие как явление в психической деятельности индивида включает в себя: 1) языковые конструкции, 2) субъективные образы («музыку» в самом общем значении этого слова), 3) определённость взаимного соответствия языковой конструкции и образов (т.е. «понятие» = «определённые языковые конструкции» U «определённые субъективные образные представления»)[53].

Причём в данном случае речь идёт не только об исторически сложившихся языках народов, но и об искусственных и специфических языках науки и других отраслей деятельности, таких как математика в её приложениях к решению практических задач, профессиональные слэнги (жаргоны) и разного рода языки-шифры, назначение которых скрыть информацию от посторонних (т.е. фраза про «глокую куздру» в неком языке-шифре может быть однозначно понимаемой).

· Соответственно, миропонимание как явление в психической деятельности личности это — совокупность понятий и система взаимосвязей между ними, существующие в психике индивида.

· А мировоззрение как явление это — совокупность субъективных образно-музыкальных представлений о Жизни и система взаимосвязей между ними, существующие в психике индивида.

При выраженном выше понимании таких явлений в психике индивида как «понятие», «миропонимание», «мировоззрение» становится ясным, что способность к взаимопониманию разными людьми друг друга основывается:

· со стороны пишущего (говорящего) — на его навыках закодировать свои субъективные образно-музыкальные представления о предметной области, ставшей темой повествования, в общепринятых языковых средствах или же — развить языковые средства в тех случаях, когда имеющиеся в культуре общества языковые средства не позволяют закодировать образные представления адекватно;

· со стороны читающего (слушающего) — на его навыках на основе восприятия им языковых конструкций (родной речи, иностранного языка, языка моделей на основе математического аппарата и т.п.) построить в своей психике образно-музыкальные представления о явлениях жизни, достаточно хорошо совпадающие с образно-музыкальными представлениями автора текста (речи), повествующего о тех же явлениях.

Структурная и содержательная идентичность мировоззрения и миропонимания многих людей, являющаяся основой их взаимопонимания, непрестанно воспроизводит единство общества; при этом специфика тех или иных множеств людей в аспекте содержания и структуры мировоззрения и миропонимания, складывающаяся в пределах этой общей для всех идентичности, выражается в наличии в обществе того или иного множества социальных групп, характеризуемых большей частью по внешне видимым признакам профессионализма, социального статуса и т.п. (поскольку социология, выделяя социальные группы, не вдаётся в изучение особенностей преобладающей в них личностной психики: нравственности, мировоззрения и миропонимания их «типичных представителей»).

В этом состоит социальная роль мировоззрения и миропонимания индивидов и той составляющей культуры общества, на основе которой вырабатываются мировоззрение и миропонимание новых поколений.

———————

Главная задача при изучении курса
«Основы социологии»

Соответственно сказанному выше задача изучающих курс «Основы социологии» — не запомнить сходу и не вызубрить как можно больше различных текстов на темы социологии и её отраслей, а сформировать свои собственные, адекватные Жизни образно-музыкальные представления о предметной области социологии, её отраслей, а главное — о методологии познания и творчества.

Если это не получается сделать умозрительно, то надо не стесняться, а рисовать картинки.

Собственно для того, чтобы так определённо показать задачу студентов при освоении любых учебных курсов, нам пришлось заняться рассмотрением проблем психологии не с общего обзора, а с частного вопроса о том, что представляют собой такие явления в психике личности, как «понятие», «миропонимание», «мировоззрение».

Теперь рассмотрим типы мировоззрения и миропонимания, классифицируя их по характеру организации в них информационных модулей, а не по тематике содержания, выражающей своеобразие культуры обществ на достигнутых ими стадиях исторического развития и специфику профессионализма и особенности биографии индивида.

Можно представить себе мировоззрение, в котором нет устойчивых во времени связей его компонент друг с другом, обусловленных самими же компонентами мировоззрения, а также — матрицей возможных состояний и переходов материи из одних состояний в другие [54] (выделенное курсивом — характеристическое уточнение). Имеющиеся связи носят непродолжительный во времени характер, исчезают и возникают под воздействием изменений настроения индивида и активности тех или иных процессов в его психике, а также и под воздействием входящих потоков информации. Иными словами мировоззрение представляет собой собрание разного рода частностей, в своём большинстве не связанных друг с другом. Если искать метафору для характеристики такого типа мировоззрения, то наиболее подходящая метафора это — калейдоскоп[55].

Альтернативу калейдоскопическому мировоззрению представляет собой мозаичное мировоззрение. В нём существуют устойчивые во времени связи между его компонентами, обусловленные самими же компонентами, а главное — матрицей возможных состояний и переходов материи из одних состояний в другие (выделенное курсивом — характеристическое уточнение). Изменения мозаичного мировоззрения происходят в результате чувственно-мыслительной деятельности индивида и представляют собой расширение тематического состава мозаики и замену одних её фрагментов другими (более детальными или альтернативными по своему характеру прежним тематически однородным), а также и изменение системы взаимосвязей компонент мозаики друг с другом.

Названные типы мировоззрения представляют собой два крайних случая. В чистом виде в жизни они в психике людей вряд ли существуют. Реальные мировоззрения одних людей более калейдоскопичны, других — более мозаичны. При этом в калейдоскопе могут «крутиться» какие-то мозаики, носящие частный характер (например, обусловленный профессиональной деятельностью). А в целом мозаичная картина Жизни в психике других людей может содержать какие-то частные калейдоскопические фрагменты, компонентами которых также могут быть какие-то ещё более частные мозаики.

Также надо понимать, что реальные калейдоскопы и мозаики, которым мы уподобили типы мировоззрения, носят в жизни двумерный характер (т.е. они развёртываются на плоскости или криволинейной поверхности), реальное же мировоззрение — многомерно: уподобление его типов калейдоскопу и мозаике (и далее по тексту уподобление миропонимания «кубику Рубика») — всего лишь аналогии, позволяющие умозрительно представить и понять характер взаимосвязей между компонентами мировоззрения (а также и миропонимания).

Кроме того и мозаичные в своей основе мировоззрения разных людей могут принадлежать к одному из двух подтипов. Каждый из подтипов мозаичного мировоззрения характеризуется направленностью наращивания общего числа своих компонент в процессе детализации и упорядоченностью развития структуры мозаики. Вариантов два, и они взаимоисключающи по отношению к одной и той же мировоззренческой мозаике как компоненте мировоззренческой системы индивида.

Мозаичное мировоззрение может развиваться в направлении:

· либо «от общего к частностям»;

· либо «от частностей к общему».

Об особенностях содержания каждого из типов мозаик мы поговорим позднее (в главе 3) и тогда же дадим им названия.

Соответственно компонентами мировоззрения индивида как системы, включающей в себя некоторый набор элементов, могут быть мозаики обоих типов одновременно, при этом мозаики как компоненты мировоззренческой системы индивида могут отчасти пересекаться по своему содержанию, а отчасти могут быть специализированными, т.е. включать в себя не совпадающие друг с другом аспекты восприятия Жизни индивидом. При этом возможны конфликты различных мировоззрений-компонент в пределах одной и той же мировоззренческой системы в психике индивида.

Короче говоря:

Мировоззрение индивида может быть большей частью калейдоскопическим либо большей частью мозаичным, а мозаики в составе мировоззренческой системы личности могут принадлежать к одному из двух подтипов, характеризуемых направленностью их развития: либо от «общего к частностям», либо «от частностей к общему».

Здесь необходимо обратить внимание, что процесс мышления на основе обоих типов мозаик может протекать в обоих направлениях: и «от общего к частностям», и «от частностей к общему», но в развитии мозаик всегда доминирует какая-то одна направленность, в которой смена направления на противоположное может быть только краткосрочным эпизодом, обусловленным необходимостью внесения каких-то уточнений в структуру мозаики и устранения в ней ошибок[56].

Поскольку миропонимание представляет собой совокупность понятий и их взаимосвязей в психике индивида, а всякое понятие это — единство образно-музыкальных представлений, языковых конструкций на основе определённой взаимосвязи образно-музыкальных представлений с языковыми конструкциями в психике индивида, то всё сказанное выше о классификации мировоззрений относится и к классификации миропониманий.

Особенность, отличающая структуру миропонимания от структуры мировоззрения, в том, что мировоззрение — основа миропонимания и одновременно — его составляющая, вследствие чего связи между компонентами миропонимания носят двухуровневый характер: в миропонимании на уровне мировоззрения (т.е. во множестве образно-музыкальных представлений) существует одна система связей, а на уровне языковых конструкций — вторая система связей, обусловленная словарным составом[57], морфологией, грамматикой и фонетикой[58] языка, дополняющая систему связей уровня мировоззрения. При этом языковой уровень связей в миропонимании способен быть основой как для установления первоначально отсутствующих связей на уровне мировоззрения, так и для исправления ошибок в мировоззрении.

Кроме того, одна из функций языка в культуре общества состоит в том, что он может быть средством выявления ошибок как в собственном мировоззрении и миропонимании индивида, так и в мировоззрении и в миропонимании других; а также — быть средством развития мировоззрения и миропонимания в аспекте расширения их тематики и детальности. Но эту функцию язык может выполнять только в общении людей — либо непосредственном, либо через тексты. Человек — существо общественное, и люди развиваются и совершенствуются в общении друг с другом, одним из средств обеспечения чего является язык как объективная данность и как культура пользования языком, свойственная обществу.

Связи между компонентами мировоззрения и компонентами языков, образующие миропонимание, носят множественный характер вследствие того, что многие слова в языках обладают несколькими словарными значениями, а, кроме того, попадая в определённый контекст, слова и другие языковые конструкции могут обретать контекстуально обусловленный смысл, который может быть даже противоположным словарным значениям либо не совпадать ни с одним из них. То же касается и связи разного рода математических и иных абстракций с компонентами мировоззрения.

Такого рода множественные связи между компонентами мировоззрения и языковыми конструкциями должны обретать однозначную определённость в процессе пользования языковыми средствами, однако личностная языковая культура многих людей этому требованию не удовлетворяет ни тогда, когда они сами что-то говорят или пишут, ни тогда, когда они слушают других или читают чужие тексты. Поэтому любой текст или речь для них — в большей или меньшей мере повествование «о глокой куздре».

Головоломка «кубик Рубика»[59], популярная в 1970‑е — 1980‑е гг., представляет собой хорошую аналогию, зримо представляющую характер взаимосвязей мировоззрения и миропонимания. Одну грань «кубика Рубика» можно уподобить мировоззрению, противоположную ей грань — языку. Грани, перпендикулярные двум названным, можно уподобить связям компонент мировоззрения с языковыми конструкциями. Кубик в целом при таком представлении является аналогом миропонимания. Ясно, что необходимо правильно собрать и «грань-миро­воз­зрение», и «грань-язык», и правильно установить грани-связи компонент мировоззрения с конструкциями языка. Только в этом случае «кубик-миропонимание» будет собран правильно, и на основе правильно собранных мировоззрения и миропонимания можно будет успешно решать различные житейские задачи.

Вследствие специфики словарного состава, морфологии, грамматики и фонетики разных языков одно и то же мировоззрение не может одинаково выражаться в разных языках.

По отношению к культуре человечества в целом, сказанное подразумевает, что:

· объективно существует возможность построить некоторое наилучшее по своей функциональности мировоззрение;

· этому наилучшему по своей функциональности мировоззрению должен соответствовать некий язык, в котором наилучшее по своей функциональности мировоззрение выражалось бы наиболее полно и адекватно.

Ответ на вопрос о предпочтительности того или иного варианта мировоззрения и миропонимания может быть получен только на основе рассмотрения функций мировоззрения и миропонимания в психике индивида.

Дата добавления: 2014-11-18