Духовное просвещение

Одной из главных забот Петра I было насаждение в России европейского просвещения. Много усилий потратил он на заве­дение школ, которые готовили знающих людей для армии и флота, для горного дела и строительства крепостей. Но светские учили­ща и по числу учащихся и по уровню образования решительно ус­тупали ранее устроенным духовным школам. На государственную службу поступали многие выпускники духовных школ. Поэтому правительство не хотело оставить без внимания и эту ветвь народного образования. Духовная школа подвергалась основа-тельной перестройке ¾ происходила ее латинизация.

Школа старого, греко-славянского типа, доживала последние дни, хотя именно в это время в Новгороде устроено было пре­восходное греческое училище. В 1706 году митрополит Иов вызвал к себе братьев иеромонахов Софрония и Иоанникия Лихудов и с их помощью открыл при архиерейском доме две школы: низшую ¾ славянскую и высшую ¾ греческую. Планы ученых греков были обширные: они собирались открыть в Новгороде типографию и подготовить новый, исправленный перевод Библии на славянский язык. Но этим планам не суждено было сбыться. Уже через год иеромонаха Софрония перевели в Москву в греческую школу при типографии, а иеромонах Иоанникий к тому времени был в пре­клонных годах. В 1716 году митрополит Иов скончался, через год умер и вернувшийся после кончины своего покровителя в Москву иеромонах Иоанникий. Созданная ими школа просуществовала ещё 10 лет. В Москве греческое образование сохранялось лишь в типографской школе иеромонаха Софрония Лихуда, пока её не соединили с Академией. Сама же Спасская академия уже в 1700 году была преобразована по киевскому образцу.

Архиереи из киевских ученых монахов открывали латинские училища и в провинции. В 1700 году святым Иоанном (Максимови­чем) открыта была школа в Чернигове, в 1702 году ¾ святителем Димитрием в Ростове, в 1703 году ¾ митрополитом Филофеем в То­больске. Но священнослужители ¾ великороссы не хотели отда­вать в эти училища своих чад. Чтобы содействовать делу ду­ховного образования, Петр I издал указ, по которому дети ду­ховенства, не обучавшиеся в школах, не допускались к церков­ным должностям. Без аттестатов «поповичей» запрещено было принимать и в «чины гражданской службы», кроме «солдатского чина». Пока число регулярных духовных училищ было невелико, в качестве временной меры при архиерейских домах и больших монастырях велено было устраивать начальные «цифирные» школы, куда принимались дети из всех сословий, а все дети духовных лиц обязаны были проходить эти школы под угрозой принудитель­ной солдатчины.

«Духовный регламент» провозгласил обязательность обу­чения для детей священнослужителей и причетников. Необучен­ные недоросли подлежали исключению из духовного сословия. «Регламент» поучал: «Когда нет света учения, нельзя быть доброму Церкви поведению, и нельзя не быть нестроению, и многим смеха достойным суевериям, еще же и раздорам, и пребезумным ересям». Согласно «Регламенту», духовные училища содержались на средства архиерейских домов и сборов с мо­настырских земель.

В латинские училища принимались уже грамотные маль­чики, получившие начальное образование у себя дома или в цифирных школах. Курс обучения разделялся на 8 классов, с преподаванием в первом классе ¾ латинской грамматики, геогра­фии и истории, во втором ¾ арифметики и геометрии, в третьем ¾ логики с диалектикой, в четвертом ¾ риторики и пиитики, в пятом ¾ физики и метафизики, в шестом ¾ политики, в седьмом и восьмом ¾ богословия. Языки ¾ латинский, греческий, еврейский, церковнославянский, должны были изучаться во всех классах. А на деле препода­вался один только латинский язык, который и стал языком об­учения. В новооткрытых школах ученики отвыкали от славян­ского языка, даже Священное Писание они изучали по Вульгате.

Для воспитанников вводились строгие правила жизни. Об­щежития при училищах назывались «семинариями»; впоследствии этим словом стали называть и самые духовные школы. Свидания с родными дозволялись семинаристам крайне редко. Школа была закрытой, подобно военным «корпусам». «Таковое младых чело­век житие, ¾ сказано в «Регламенте», ¾ кажется быть стужительное и заключению пленническому подобное: но кто обвыкнет так жити, хотя чрез един год, тому весьма сладко будет». Ректор, префект, надзиратели и учителя обязаны были жить вместе с воспитанниками.

Во исполнение проекта, изложенного в «Регламенте», духовные училища семинарского типа стали открываться в раз­ных городах России. В Санкт-Петербурге в 1721 году открыты были сразу две школы: одна ¾ в Александро-Невском монастыре ар­хиепископом Феодосием, другая ¾ на Карповке архиепископом Феофаном. В том же году открылась семинария в Нижнем Новго­роде, в 1722 году ¾ в Харькове и Твери, в 1723 году ¾ в Казани, Вятке, Холмогорах, Коломне, в 1724 году ¾ в Рязани и Вологде, в 1725 году ¾ в Пскове.

Но дети духовенства по-прежнему неохотно шли в семина­рии. В школах не хватало учителей, не хватало книг, из-за недостатка средств жизнь семинаристов оказалась на самом деле крайне «стужительной» и часто полуголодной. И всё же главной причиной недоверия к латинским семинариям и страха перед ними была их оторванность от церковной жизни. Вели­корусское духовенство смотрело на латинскую школу как на чуждую «латино-польскую колонию» в родной земле. Многих сму­щало и то обстоятельство, что почти все учителя были «черкасами» ¾ выходцами из Малороссии и Польши. К тому же эти учителя порой смотрели на своих питомцев высокомерно, смея­лись над ними и презирали их.

Детей часто свозили в школы под стражей, чтобы они не разбежались по дороге. Некоторые убегали; беглецов укрывали родители, которым новые школы казались хуже острога. Иные из догадливых «дезертиров» науки прикидывались юродивыми. В предвидении этих уловок «Регламент» требовал, чтобы неспо­собных учеников испытывали в семинарии целый год, «не при­творяют ли они себе тупости», как другие «притворяют себе телесную немощь от солдатства», и только по годичным испытании исключались те, кто окажутся «детинами непобедимой злобы». Но несмотря на все полицейские строгости, несмотря на то, что беглецов ловили и возвращали в семинарию в канда­лах, в списках учащихся против многих фамилий значилось «semper fugitiosus» (постоянно в бегах). Лишь немногие из воспитанников дотягивали до последних богословских клас­сов. Большинство же уходило либо на приходы, либо на светскую службу, не пройдя и половины семинарского курса. И часто вы­пускники духовных школ, ученые «латынники», оказывались хуже подготовленными к пастырскому служению, чем «псалтирники», обученные при родном храме по церковным книгам.

В петровскую эпоху в руках ученых киевских монахов ока­залась не только духовная школа, но и богословская наука. Одним из самых замечательных сочинений этой эпохи явился «Камень веры» митрополита Стефана (Яворского), направленный против протестантских доктрин и, косвенным образом, против замыслов захваченных протестантским духом реформаторов Русской Церкви. В полемике с враждебной Православию реформацией митрополит Стефан часто повторяет аргументы католических богословов. Как и все почти выученники Киевской школы, в своих догматических воззрениях он близок к Фоме Аквинату и Беллярмину.

Но ввиду нависшей тогда над Русской Церковью опасности протестантской реформы, «Камень веры» высоко ценили и правос­лавные люди, те, кто совершенно чужд был латинского, «паде­жеского» направления. Посошков, природный великоросс и даже ревнитель петровских реформ государственной жизни, но встре­воженный «люторским безумным мудрованием», писал: «Ради ут­верждения в вере и ради охранения от люторския и кальвинския и от прочих иконоборцев напечатать книг колико надлежит «Ка­мень веры» и книг по пяти-шести в школу отослать, и чтобы тот многоценный Камень желающие пресвитерства затвердили его на память». По словам протоиерея Георгия Флоровского, «Сте­фан, богословствуя от Беллярмина, тем самым в действитель­ности оберегал Русскую Церковь от вводимой в нее Реформации».

Противником католического богословия был архиепископ Феофан(Прокопович). Современники не без основания подозревали его в протестантском уклоне. В его академических лекциях Писанию отдается решительное предпочтение перед Священным Преданием. В богословской системе Феофана нет места мистическому учению о Церкви.

Лютеранский характер носит и его истолкование учения о спасении. В трактате «Об иге неудобоносимой» (1712 г.) он проводит мысль об оправдании верою без дел закона, «не име­ющих совершительнои силы». Оправдание ¾ это действие благо­дати Божией, которым кающийся и уверовавший грешник объявля­ется правым; и ему не вменяются уже его грехи, а вменяются правда и верность Христова.

Столь откровенное повторение лжеучения Лютера вызвало большую тревогу у ревнителей Православия. Полемизируя с Фео­фаном, архиепископ Феофилакт (Лопатинский) написал сочинение «Об иге Господнем благом».

В богословской мысли России начала ХVIII века сложилось два направления. Несмотря на то, что в церковно-административной области Феофан сумел захватить ключевые позиции, в бого­словской науке и в духовной школе на первых порах возобладало направление митрополита Стефана. Лекции, прочитанные Феофаном в Киевской Академии, изданы были при Екатерине II.

Самым великим творением русской духовной литературы пет­ровской эпохи явились «Четьи-Минеи» святителя Димитрия, мит­рополита Ростовского. Святитель Димитрий, в миру Даниил Саввич Туптало, родился в 1651 году в местечке Макарове под Кие­вом в семье благочестивого сотника. Образование получил в Киево-Могилянской Академии. Учителем и наставником Даниила был выдающийся проповедник и полемист архимандритИоанникий ( Голятовский). В 12 лет юноша принял постриг под именем Димитрия. Своей кротостью, смирением, молитвенностыо он изумлял собра­тий. В 1675 году архиепископ Черниговский Лазарь (Баранович) вызвал юного подвижника из Киевского Кириллова монастыря в Чернигов, рукоположил в иеромонаха и назначил проповедником. Святой Димитрий проповедовал в монастырских и приходских краях Малороссии, Белоруссии, Литвы.

В 1684 году Киево-Печерский архимандритВарлаам (Ясин­ский), зная о высокой духовности Димитрия, о его образован­ности и несравненном даре слова, вызвал его к себе и предло­жил составить жития святых на весь год. Совершая этот труд ради послушания, ученый монах собрал многочисленные книги, из Москвы ему доставили «Великие Четьи Минеи» митрополита Макария. Святой Димитрий использовал также южнорусские и южнославянские жития святых, прологи, труды греческих агиографов и издания Болландистов ¾ Асtа Sanctorum, «Церков­ную историю» кардинала Барония. Труд над составлением новых Четьих Миней требовал сверхчеловеческого напряжения сил, без Божией помощи совершить его было немыслимо. По словам ав­тора, душа его при писании Миней наполнилась образами святых, которые укрепляли его дух и тело и вселяли в него веру в ус­пех предприятия. В 1689 году в Киево-Печерской типографии вышел первый из четырех томов Четьих Миней: за сентябрь, октябрь и ноябрь. В 1693 году закончена была вторая четверть, в 1700 году отпечатана третья; и лишь к концу своей жизни, в 1705 году, святитель завершил свое великое творение. Четьи-Минеи святи­теля Димитрия стали самой читаемой книгой в России. Едва ли какая еще книга, кроме Евангелия, оказала столь благотворное воздействие на духовную жизнь русского народа, на формирова­ние его религиозных и нравственных идеалов, его представлений о том, чего искать в жизни и как жить. Жития святых изложены в Минеях изумительным языком ¾ ярким, живым, одухотворенным. Это творение написано на века. Современники называли книгу святителя Димитрия боговдохновенной.

Работая над Четьими Минеями, святой подвижник одновре­менно настоятельствовал в монастырях Западной Руси. В 1701 году Петр I вызвал архимандрита Димитрия в Москву. В Успенском соборе Кремля состоялась его хиротония в митрополита Тоболь­ского, но из-за телесных немощей святитель не смог выехать в Сибирь и вскоре получил новое назначение ¾ на древнюю Рос­товскую кафедру. В Ростове святитель создал духовную школу, в которую открыл доступ детям из всех сословий. Обучение в школе строилось по латинскому, киевскому образцу. Но в отно­шениях между воспитанниками и учителями не было бездушного формализма и казенщины; они согревались взаимной заботой, доброжелательством, христианской любовью. Ученики много гу­ляли, катались в лодках по озеру Неро; по праздникам произ­носили «предики», ставили на сцене пьесы на темы библейской и христианской истории, которые писал для них сам святитель. Святой Димитрий часто посещал классы, в долгие зимние вечера толковал особенно даровитым воспитанникам Ветхий Завет, а летом ¾ Новый. Он исповедовал и причащал учеников, дарил им деньги, угощал их в архиерейском доме и у себя на даче за городом. Для развлечения семинаристов заведена была по образ­цу латинских коллегий игра: лучший ученик именовался «импера­тором», и его с церемониями усаживали за особое место. Рядом с «императором» сидел второй ученик ¾ «сенатор». Вся обста­новка в семинарии, скорее семейная, чем официальная, скра­шивала жизнь оторванных от родного дома школяров.

Много сил потратил святитель на противодействие распро­странен-ному в Ростовской епархии расколу. Против старообряд­чества направлено его обширное полемическое сочинение «Розыск о брынской вере», в котором вскрывается главный корень раско­ла ¾ недостаток любви. В Ростове святой Димитрий трудился над еще одним сочинением, которое скромно названо им «Келей­ным летописцем». «Летописец» представляет собой комментирован­ную библейскую историю, доведенную до борьбы Иакова с ангелом.

Еще в юности святитель прославился как проповедник. В Ростове его проповеднический дар раскрылся с особой силой. Проповедовал он почти за каждой службой. Его проповеди носили характер отеческой беседы с родными и дорогими ему чадами. Задушевный тон, жизненность тематики, простота и естествен­ность слога сочетались в этих проповедях с образностью и духовностью. Проповеди святителя не лишены обличительного пафоса. В одной из них он смело говорит о царящей в мире со­циальной неправде, и для обличения её находит сильные слова:

«Егда богатый яст, убогих труды яст. А егда пиет, кровь люд­скую пиет, слезами людскими упивается». Не страшился святи­тель и давать уроки самодержцу: «Смертей тя быти памятствуй о царю, а не в веки живуща. Днесь всем страшен, а утро мертва тя кто убоится? Днесь неприступен еси, а утро лежащ во гробе ногами всех попираем будешь». Скорбя о мирских неправдах, святой Димитрий писал своему другу митрополиту Стефану: «Толико беззаконий, толико обид, толико притеснений вопиют на небо и возбуждают гнев и отмщение Божие».

Хрупкий телосложением, болезненный от юности, святитель тяжело переносил непривычный ему суровый северный климат. Предвидя скорую смерть, он умножил молитвенные и аскетические подвиги: часами лежал неподвижно, распростерши руки крестом, а в загородном уединении для изнурения плоти на длительное время обнажал тело для укусов комаров и мошек. Подлинно еван­гельским смирением дышит составленное им завещание: «От юнос­ти и до приближения моего ко гробу не стяжевал имения, кроме книг святых. Не собирал во архиерействе сый келейных прихо­дов, яже не многи бяху. Но ово на мои потребы та иждивах, ово же на нужды нуждных… Если никто не восхощет меня тако нища обычному предати погребению, то пусть бросят в убогий дом. Если же по обычаю будут погребать, пусть схоронят в углу церк­ви святого Иакова в монастыре, идеж место назнаменовах... Изволяй же безденежно помянути грешную мою душу в молитвах сво­их Бога ради, таковый сам да помяновен будет во Царствии Не­бесном...».

За несколько часов до смерти святитель писал своему другу монаху: «До чего не примусь, все из рук падает. Дни мои стали темны. Очи мало видят». Вечером накануне кончины святи­тель позвал к себе певчих. Сидя у горячей печки, он слушал пение составленной им кантаты «Иисусе мой Прелюбезный, надеж­ду мою в Боге полагаю». Потом, отпустив всех, оставил при себе любимого певчего, переписчика своих сочинений. Ему он стал рассказывать о своем детстве и юности, о родной Украине, о Печерской Лавре, о всей своей многотрудной жизни. Благословив мальчика на прощание, святитель поклонился ему до земли и по­благодарил за помощь в переписывании. Мальчик ушел, обливаясь слезами. Наутро святого Димитрия нашли в келии бездыханным. Он почил, стоя на коленях, в молитве, 28 октября 1709 года. По завещанию, в гроб вместо стружек положили черновики рукописей покойного. Около месяца останки святого не предавали земле в ожидании митрополита Стефана. Друзья дали друг другу слово, что тот из них, кто переживет другого, погребет умер­шего первым.

Дата добавления: 2014-11-18