Рубинштейн С. Л. 11 страница

Представление об односторонней зависимости функции от строения органа, который складывается будто бы независимо от его функционирования, делает с самого начала необъяснимой всякую связь между ними. Она устанавливается лишь в процессе развития, в котором строение и функция находятся в непре­рывном внутреннем взаимодействии. Развитие органа происходит не так, что одно его строение, порождающее одни функции, переходит в другое, порождаю­щее соответственно другие функции; самый переход от одного строения органа к другому в свою очередь и опосредован, и обусловлен теми функциями, которые он выполняет; развитие как его структуры, так и функции регулируется образом жизни организма.

Подлинное единство психического и физического, психики и мозга осуществ­ляется лишь в процессе их развития — в силу взаимосвязи и взаимозависимо­сти структуры и функции. И поэтому лишь в генетическом плане, лишь изучая и мозг и психику не статически, а диалектически, не в безжизненном покое, а в движении и развитии, можно в их взаимосвязях раскрыть и выявить подлинное единство психического и физического. Статическая трактовка взаимоотноше­ния психики и мозга неизбежно приводит к механистическому их разрыву — к психофизическому параллелизму или эпифеноменализму, к чисто внешнему со­отнесению психических функций и мозга. Подлинный монизм в решении психофи­зической проблемы осуществим лишь на диалектической основе.

Эти положения раскрывают конкретное содержание нашего решения пси­хофизической проблемы в духе единства, которое осуществляется и раскрыва­ется в процессе развития.

Эти положения говорят вместе с тем о том, что недостаточно проследить основные ступени в развитии нервной системы и соотнести с ними им соответ­ствующие ступени психики, как если бы нервная система развивалась сама по себе и каждая форма ее определяла бы от себя ту форму психики, которую она продуцирует. При такой постановке связь между психическим и физическим неизбежно превращается в чисто внешнее соответствие, в параллелизм, неизве­стно кем и как установленный. Для того чтобы раскрыть эту связь и понять ее во внутренних закономерностях, нужно перейти от изучения психофизических корреляций к изучению истории закономерного развития организмов, которое приводило ко все более высоким совершенным формам отражения, рецепции, познания и поведения, движения, действия.

Развитие психики и поведения

Для того чтобы правильно понять процесс психического развития, необходимо теперь раскрыть его основное содержание. Можно сначала в самой общей фор­ме сказать, что сущность психического развития заключается в развитии все новых форм действенного и познавательного отражения действительности; пе­реход к высшей ступени всегда выражается в расширяющейся возможности по­знавательного и действенного проникновения в действительность. Это проник­новение во внешнее объективное бытие неразрывно связано как с оборотной своей стороной с развитием внутреннего психического плана деятельности. В этом проявляется первая существенная общая тенденция психического разви­тия.

Всякий организм, будучи некоторым целым, выделяется из окружающего, и всякий вместе с тем связан с окружением. Каждая психическая функция и каждый акт поведения всегда являются внутренне противоречивым единством выделения индивида из среды и связи его с ней. В ходе психического развития индивид все более выделяет себя из действительности и все больше связывает­ся с ней, — связывается, выделяясь. Переходя ко все более высоким формам отражения — от сенсорной дифференцировки энергии какого-нибудь внешнего раздражителя к восприятию предмета или ситуации и от него к мышлению, познающему бытие в его связях и взаимоотношениях, индивид все более выде­ляется из ближайшего окружения и глубже связывается со все более широкой сферой действительности.

В ходе развития психики, по мере перехода к высшим ее ступеням, прогресси­рует не выделение субъекта из окружающего за счет его связи с ним и не связь за счет выделения, а и связь, и выделение. Ступеньки психического развития — это ступеньки и выделения, и связи, всегда представленных в каждом акте инди­вида во внутренне противоречивом единстве.

Концепции психического развития, которая видит его сущность во все более глубоком отражении и изменении действительности, противостоит теория, усматривающая сущность психического развития в использовании символов, знаков, в том, что на высших ступенях развития вводятся знаки и оперирование предметами, вещами заменяется операциями над их заместителями. Человек пользуется знаками, животное не пользуется ими — в этом, с точки зрения этой теории, основное различие между ними (Э. Кассирер, А. И. Делакруа и др.).*

* Данное положение весьма существенно тем, что здесь С. Л. Рубинштейн указывает на философ­ский первоисточник трактовки психики как оперирования знаками и символами — ее принад­лежность Э. Кассиреру. Концепция субъекта, разработанная С. Л. Рубинштейном в марбургской диссертации, позволила ему позднее сделать существенные коррективы в знаково-символической трактовке психики: 1) ограничив ее значение ролью речи; 2) указав, что существенно не только происходящее с помощью знаков выделение субъекта из действительности, но и устанавливаемая субъектом его связь с ней; 3) отметив, что по мере проникновения субъекта в действительность расширяется внутренний план его психики. Эти коррективы позволяют сопоставить общефилософ­ские взгляды С. Л. Рубинштейна на роль знаков в соотнесении субъекта с действительностью, диа­лектику внешнего и внутреннего со знаково-символической концепцией Л. С. Выготского в пси­хологии. (Примеч. сост.)

Отправной точкой для этой теории служит то бесспорно верное положение, что в разви­тии психики человека весьма большую роль играет речь. Однако эта теория не способна дать сколько-нибудь полного научного объяснения развитию. Она не учитывает того, что, выводя психическое развитие из речи, необходимо объяснить развитие самой речи. Речь не развивается «сама из себя»; она возникает и развивается на определенной основе — на основе труда и в единстве с мышлением.

Эта теория не учитывает и еще одного важного момента. Усматривая сущность психиче­ского развития в том, что между субъектом и действительностью вклиниваются знаки, условные заместители вещей, она односторонне сводит развитие лишь к выделению субъекта из дей­ствительности. Она идеалистически игнорирует тот очевидный факт, что выделение субъекта из действительности является лишь одной — оборотной — стороной процесса; что другая, позитивная и наисущественнейшая сторона этого процесса заключается во все расширяющей­ся и углубляющейся связи субъекта с действительностью. Таким образом, основным и опре­деляющим является не столько то, что субъект переходит от явления к знаку, его обозначающему, сколько то, что он может перейти от явления к его сущности; не столько то, что от оперирова­ния вещами он может перейти к оперированию замещающими их знаками, сколько то, что, спланировав во внутреннем плане свои действия, он может переделывать вещи, изменять дей­ствительность. Сущность психического развития заключается во все новых возможностях познавательного и действенного проникновения в действительность. Это проникновение нераз­рывно связано с углублением в субъекте внутреннего плана, плана внутренней жизни личности.

С этой первой связана вторая существенная тенденция психического разви­тия. Сначала рецепция, отражение чувственного раздражителя в образе, позна­ние является лишь стороной, начальным моментом нерасчлененного акта пове­дения. В таком нерасчлененном единстве они представлены в элементарных сенсомоторных реакциях. Лишь затем, по мере перехода от сенсомоторных ре­акций как двигательных ответов на чувственный раздражитель к предметному восприятию, с одной стороны, и предметному действию — с другой, рецепторные, вообще познавательные моменты выделяются и превращаются в относи­тельно самостоятельную деятельность. Возрастающая дифференциация сенсорных и моторных функций составляет вторую существенную тенденцию психи­ческого развития. Их дифференциация означает, однако, не разрыв соединяю­щих их связей, а переход ко все более сложным связям и взаимозависимостям между ними.

Во все более сложном взаимодействии образа рецепции и образа действия примат, ведущая роль остается за деятельностью, которая включает рецепцию как условие или компонент. Правильность этого положения отчетливо выступа­ет уже в относительно элементарных сенсомоторных реакциях. Установление условно-рефлекторных связей данных рецепции и эффекторной части жизненно значимых для животного реакций приводит не только к тому, что поведение делается все более приспособленным и совершенным; оно вместе с тем приво­дит и ко все более тонкой дифференцировке и совершенному анализу воспри­нимаемых свойств среды. Тонкость чувственных дифференцировок вырабаты­вается на основе условно-рефлекторного механизма под прямым воздействием того эффекторного результата, к которому они приводят. Каждый организм реагирует не на все вообще раздражения, которым он может быть подвергнут, и даже не на все те, которые его рецепторные механизмы в состоянии, вообще говоря, дифференцировать, — не на все физиологически возможные, а на био­логически для него значимые.* Таким образом, связь с жизненно значимой деятельностью животного регулирует его рецепцию.

* В этом положении — в еще не развитом виде — содержатся истоки той концепции детерминиз­ма, которую С. Л. Рубинштейн разработал в 50-е гг. и представил в книге «Бытие и сознание». Этим положением не только отрицается бихевиористская схема, согласно которой организм якобы реагирует на все внешние воздействия, не только указывается на его избирательность, но и опреде­ляется принцип этой избирательности — значимость, которая не совпадает с биологической и фи­зиологической возможностью организма воспринять и дифференцировать внешние воздейст­вия. (Примеч. сост.)

Не менее отчетливо эта зависимость образа рецепции от образа действия вы­ступает и на уровне восприятия. Восприятие — это чувственное отображение предмета или явления объективной действительности. Как отображение пред­мета, восприятие предполагает высокое развитие не только сенсорного, но и мо­торного аппарата, развитие тонической деятельности, обусловливающей воз­можность сохранять необходимое для наблюдателя состояние активного покоя и таким образом выделяться из потока происходящих в среде изменений, вос­принимая в ней более или менее устойчивые предметы как источники от них ис­ходящих воздействий и объекты на них направляемых действий.*

* Эта мысль нашла яркое выражение у акад. А. А. Ухтомского (см. его статьи в: Физиологиче­ский журнал СССР. 1938. Т. XXIV. Вып. 1-2).

Если остановиться специально на восприятиях человека в их историческом развитии, то здесь опять-таки в специфических формах выступает зависимость образа рецепции от образа действия в виде зависимости специфически челове­ческого восприятия и его развития от развития общественной практики: преоб­разуя природу, порождая предметное бытие очеловеченной природы, общест­венная практика отчасти порождает, отчасти развивает новые формы специфически человеческого восприятия. Создавая в искусстве красоту форм, порождая речь и музыку, она вместе с бытием их предмета порождает и человеческие способности их восприятия. Специфически человеческие формы восприятия являются не только предпосылкой специфически человеческой деятельности, они также и ее продукт. Мало того, весь процесс осознания природы совершается, как о том свидетельствует палеонтология речи и мышления, по мере того, как соответству­ющие предметы и явления вовлекаются в процесс производственной деятельно­сти людей и приобретают, в силу этой связи с их общественной деятельностью, общественную значимость.

Если, наконец, перейти к мышлению человека как способности в закономер­ностях развития познавать сущность явлений, то и тут оказывается, что человек познает природу, изменяя ее. Разум человека является не только предпосылкой практической предметной деятельности, которой человек преобразует мир; он также ее продукт. В единстве практической и теоретической деятельности при­мат принадлежит первой. Познавательная деятельность человека зарождается и развивается сначала как сторона, момент, аспект его практической деятельности. Лишь затем она выделяется из практической деятельности, в которую она перво­начально вплетена, в качестве особой теоретической деятельности. Даже и выде­лившись, теоретическая деятельность сохраняет, однако, связь с практической деятельностью, исходит из практики, подчиняется ее контролю, в свою очередь воздействуя на нее и руководя ею.

Доступные на той или иной ступени развития способы воздействия на дей­ствительность всегда весьма существенно определяют доступные на этой ступе­ни развития способы познания действительности, так же как, конечно, способы познания в свою очередь, развиваясь, обусловливают возможность новых, все более совершенных способов воздействия на действительность.

Конечно, существует и обратная зависимость поведения от рецепции, в част­ности деятельности эффекторов от рецепторов.

Зависимость действия, движения от рецепции отчетливо выступает в элемен­тарных сенсомоторных актах, в которых моторная реакция является эффекторным ответом на рецепцию. В процессе развития форм поведения развитию рецепции и рецепторных аппаратов, очевидно, принадлежит важная роль. Раз­витие рецепторов обнаруживает большую дифференциацию, чем развитие соб­ственно эффекторов, и многообразие форм поведения, их дифференциация идет, таким образом, в большей мере за счет развития рецепции, чем за счет развития двигательного аппарата. Доказательством этому служит уже то, что рефлекторное поведение различных животных разнится много больше, чем их эффекторные аппараты. Преобладание рецепторов над эффекторами находит себе морфологическое выражение в том гистологическом факте, что сенсорные элементы, афферентные нейроны количественно преобладают над эфферент­ными еще в спинном мозгу животных, и по мере восхождения к высшим эта­жам нервной системы это преобладание становится все более значительным. Именно это преобладание сенсорных элементов и возможность функциональ­ной связи одного и того же двигательного аппарата с различными афферент­ными нервами и обусловливает ту борьбу за овладение общим эфферентным путем, которую Ч. С. Шеррингтон отобразил в схеме «нейральной воронки».

Открытый И. П. Павловым механизм условного рефлекса вскрывает, как все новые и новые рецепторные моменты, в силу принципа временной связи, включа­ются в детерминирование эффекторной реакции. В результате все новые и но­вые данные рецепции приобретают определенную значимость для жизни орга­низма. Уже рефлекторное поведение животного выражает, таким образом, его восприятие среды.

Не менее явственно выступает зависимость образа действия от образа вос­приятия на дальнейших, более высоких, ступенях развития. Необходимым ус­ловием всякого осмысленного, разумного действия является учет объективных свойств той ситуации, в которой оно совершается, поэтому оно обязательно исхо­дит из восприятия этой ситуации и в той или иной мере определяется им. От того, как индивид воспринимает мир, будет в значительной мере зависеть, как он бу­дет действовать в нем.

В дальнейшем отражение, познание действительности выходит за пределы только перцептивного отображения действительности и переходит к ее отраже­нию в мысли, в понятии, раскрывающем ее существенные опосредования, связи, закономерности развития. И опять-таки действия человека, его поведение будет в значительной мере зависеть от того, как он осмысливает действительность, от того, в какой мере он постигает происходящее в закономерностях его развития.

Основные этапы развития поведения и психики проблема инстинкта, навыка и интеллекта

Под поведением разумеют определенным образом организованную деятель­ность, осуществляющую связь организма с окружающей средой. В то время как у человека внутренний план сознания отдифференцирован от поведения, у жи­вотных психика и поведение образуют непосредственное единство, так что изу­чение их психики необходимо включается как компонент в изучение их пове­дения.

В большом многообразии конкретных актов поведения, которые приходится наблюдать у индивидов на разных ступенях эволюционной лестницы, обычно выделяют три основных, различных по своей психологической природе, типа поведения: инстинктивное поведение, навыки и разумное поведение. Старания исследователей были сначала направлены главным образом на то, чтобы выявить их отличительные особенности и друг от друга отграничить. Однако в настоя­щее время с неменьшей настойчивостью встает и вопрос об их взаимосвязях. Лишь раскрыв и их различия, и их взаимосвязи и взаимопереходы, лишь уяснив, как эти различные по своей психологической природе формы поведения сплета­ются в конкретном поведении в сложное единство, функционируя одна внутри другой, можно понять их истинную природу и подлинные пути их развития.

Развитие психологически различных форм поведения совершается в резуль­тате борьбы двух антагонистических, внутренне противоречивых тенденций на­следственности и изменчивости, фиксированности и лабильности. В каждой форме поведения в той или иной мере представлена как одна, так и другая, как фиксированность, так и лабильность, но их соотношение, мера их в ходе разви­тия изменяется, и это изменение их меры приводит на некоторых узловых точ­ках развития к качественным изменениям типа поведения.

Изменение в соотношении фиксированности и лабильности выражается в изменяющемся соотношении органического строения и функции, функций и форм поведения. Эти же изменения конкретно выражаются в различиях инстинктив­ных и индивидуально-изменчивых форм поведения.

Инстинкты

Все поведение животных является «инстинктивным» в том широком смысле, в котором иногда употребляют это слово, противопоставляя инстинктивное созна­тельному. Сознательное поведение, которое выражается в изменении природы и регулируется на основе осмысления, осознания существенных связей, познания закономерностей, предвидения, имеется только у человека; это продукт истории, формирующийся в ходе развития общественно-трудовой практики. Все формы психики и поведения животных строятся на основе биологических форм суще­ствования, вырабатываясь в процессе приспособления к среде. По своей мотива­ции все они исходят из неосознанных, слепо действующих биологических по­требностей. Но в «инстинктивном» в широком смысле поведении животных выделяются инстинктивные формы поведения в более специфическом смысле слова.

В инстинктивных действиях преобладает фиксированность за счет лабильно­сти: для них характерна относительная стереотипность; различные индивиду­альные акты инстинктивного поведения у различных индивидов одного и того же вида остаются в основном как бы в рамках одной общей им структуры. Так, птенцы, вылупившиеся в инкубаторе и воспитанные в вольере, никогда не видав­шие, как их родители или вообще птицы того же вида строят гнезда, всегда строят гнезда в основном того же типа, что и их предки.

Под инстинктами обычно разумеют далее действия или более или менее сложные акты поведения, которые появляются сразу как бы готовыми, незави­симо от выучки, от индивидуального опыта, будучи наследственно закреплен­ным продуктом филогенетического развития. Так, только что вылупившийся из яйца утенок, будучи брошен в воду, начинает плавать, цыпленок клюет зерна. Это умение не требует упражнения, выучки, личного опыта.*

* Богатейший материал об инстинктах содержат труды В. А. Вагнера, как специальные (Водяной паук. М., 1900; Городская ласточка. СПб., 1900), так и обобщающие (Биологические основания сравнительной психологии. СПб.; М., 1913. Т. I, II; Этюды по эволюции психических способностей. М., 1924-1929. 11 выпусков).

Говоря о наследственности, филогенетической закрепленности или врожден­ности инстинктивного действия, нужно учитывать, что каждый конкретный акт поведения включает в единстве и взаимопроникновении и наследственные, и приобретенные компоненты. Развитие форм поведения, являющихся продуктом филогенеза, у каждого индивида тоже должно быть опосредовано его онтогене­зом. В некоторых случаях, как показывают новейшие, более детальные исследо­вания об инстинкте, инстинктивные действия фиксируются лишь в процессе первых выполнении этих инстинктивных действий, затем уже сохраняя устано­вившийся в них шаблон (опыты Л. Верлена). Таким образом, не приходится внешне противопоставлять друг другу наследственное в инстинкте и при­обретенное в других формах поведения (навык). Внутри самого инстинкта име­ется некоторое единство этих противоположностей с господством — в инстинк­те — наследственного.

Инстинктивные действия отличаются часто большой объективной целесооб­разностью, т. е. приспособленностью или адекватностью по отношению к опре­деленным, жизненно важным для организма ситуациям, совершаясь, однако, без осознания цели, без предвидения результата, чисто автоматически.

Есть немало примеров высокой целесообразности инстинкта. <...> Самка листоверта, изготовляя из листа березы воронку, в которую она потом отклады­вает свои яйца, предварительно разрезает этот лист, как это требуется, чтобы можно было свернуть его, — в полном соответствии с тем решением этой зада­чи, которое дано было знаменитым математиком и физиком X. Гюйгенсом, оп­ределившим способ построения так называемой эволюты по данной эвольвенте. Пчела строит свои соты так, как если бы она владела математическими метода­ми для разрешения задач на максимум и минимум: на наименьшем простран­стве с минимумом материала она строит соты, имеющие при данных условиях максимальную вместимость. <...> Все это «инстинкты» — действия соверша­ются без знания и учета их значения и последствий, — но их «целесообраз­ность» для организма бесспорна.

Эта целесообразность инстинкта сделала его излюбленным детищем метафи­зической телеологии различных толков и видов, — начиная с наивных телеоло­гических размышлений старых авторов о целесообразности инстинктивной дея­тельности организмов как доказательстве мудрости их творца и кончая утонченной виталистически-спиритуалистической концепцией А. Бергсона, кото­рый противопоставляет интеллекту, обращенному вовне, к материи, инстинкт как более глубокую силу, связанную с самыми истоками творческого жизненного порыва и потому превосходящую интеллект надежностью своих достижений: интеллект всегда ищет, исследует — и очень часто, если не большей частью, заб­луждается; инстинкт никогда не ищет и всегда находит.

Эта же пресловутая целесообразность дала повод другим проводить в срав­нительной психологии антропоморфические тенденции — приписывать живот­ным на ранних ступенях развития человекоподобные интеллектуальные спо­собности, объясняя инстинкт как первоначально разумные действия, наслед­ственно закрепившиеся и автоматизировавшиеся (Д. Романес, В. Вундт).

Нетрудно, однако, убедиться в том, что эта пресловутая целесообразность инстинкта неразрывно связана и с крайней его нецелесообразностью.

Действительно, наряду с данными, говорящими о высокой целесообразности инстинкта, есть не меньше фактов, свидетельствующих о его исключительной слепоте. Так, пчела столь же старательно будет закупоривать ячейку соты, в которой проткнуто дно, как если бы все было в порядке, несмотря на полную бесцельность этой операции. Гагарка, яйцо которой во время полета за пищей было переложено на другое место, по возвращении садится с математической точностью на прежнее место, усердно греет грудью и «высиживает» площадку на скале, нимало не заботясь об яйце, находящемся в поле ее зрения (из наблю­дений Г. С. Рогинского). Подобных фактов множество. Таким образом, целесо­образность инстинктивного поведения носит далеко не такой абсолютный ха­рактер, как это иногда представляется.

Совершенно очевидно, что эта целесообразность по существу не что иное, как приспособленность, адаптированность к определенным условиям, жизненно важ­ным для существования организмов данного вида. Она должна быть предметом не метафизического размышления, а научного объяснения. Это научное объяс­нение включает и выяснение механизмов инстинктивного действия.

Основными механизмами, посредством которых осуществляются инстинк­тивные действия, являются рефлексы (безусловные).

На основании этого сделана была попытка свести инстинкт к рефлексу, опре­делив инстинктивное действие как цепной рефлекс, т. е. как цепь прилаженных друг к другу рефлексов, так что ответная часть предшествующего служит раз­дражителем для следующего.

Эта попытка несостоятельна по ряду причин. Прежде всего эта концепция дискуссионна в генетическом аспекте. Исследования Г. Э. Когхилла и Дж. Хэррика эмбриона одного вида саламандры дают экспериментальные основания предполагать, что рефлекс, т. е. выдифференцированная реакция отдельного нервного механизма, не является такой генетически первичной формой, из кото­рой суммативным путем получаются сложные целостные реакции организма. Вначале имеются скорее малодифференцированные целостные реакции орга­низма, из которых затем выделяются отдельные рефлекторные дуги; вместе с тем усложняется структура сначала более или менее аморфной целостной реак­ции. Генетически инстинкт, таким образом, скорее всего, не является просто сум­мой или цепью рефлексов.

Инстинкт не сводится к простой сумме или цепи рефлексов также и потому, что как форма поведения он не исчерпывается совокупностью механизмов, по­средством которых осуществляется, а предполагает определенную «мотивацию», которой определяется или регулируется действие этих механизмов. Сущест­венная особенность инстинктивного действия заключается в том, что источни­ком мотивации его является определенное органическое состояние или изменение этого состояния, обусловленное физиологическими изменениями в организме (в частности, эндокринной системой, обусловливающей деятельность половых желез при половом созревании). Это органическое состояние делает особо зна­чимыми для животного определенные раздражители и направляет его действия. С изменением этого состояния изменяется отношение животного к объектам окружения; одни раздражители утрачивают свою значимость, другие, прежде безразличные, ее приобретают (самка перестает привлекать и начинает при­влекать пища и т. д.). Зависимость от органического состояния, той или иной значимости раздражителей, направленности деятельности и объединения раз­личных реакций в целое отличает инстинктивное действие как форму поведе­ния от простой суммы рефлексов. Ограниченность «мотивации» поведения ор­ганическими состояниями и изменениями отличает инстинктивное поведение от других, более высоких, форм поведения. <...>

Инстинктивное поведение характеризуется: 1) специфическим способом мо­тивации и 2) специфическими механизмами выполнения. Инстинктивное дей­ствие — это сложное действие, исходящее из органической мотивации — из биологических потребностей — и выполняемое посредством первично автома­тических реакций.

Хотя инстинктивная деятельность осуществляется автоматически, посред­ством более или менее фиксированных механизмов, она, однако, коренным обра­зом отличается от чисто рефлекторного действия, поскольку включает некото­рую, большую или меньшую, долю лабильности.

В естественных условиях на животное действует не изолированный и искус­ственно выделенный внешний раздражитель, а совокупность их, составляющая единую ситуацию. Эта последняя находится во взаимосвязи с внутренним со­стоянием организма. Под регулирующим воздействием этого состояния, созда­ющего известную готовность действовать в определенном направлении, и разворачивается деятельность. В процессе этой деятельности конкретная ситуация во взаимосвязи внешних и внутренних условий непрерывно меняется. Даже простое перемещение животного с одного места на другое уже изменяет для него ситуацию; вместе с тем в результате деятельности животного может изме­ниться и его внутреннее состояние (насыщение после еды и т. п.). Таким обра­зом, в результате действий животного изменяются условия, в которых они про­текают, а изменение условий, в которых они протекают, не может не вызвать изменения и самих действий. Поведение животного не фиксировано от начала до конца. Вступление в действие тех или иных рефлексов, тех или иных сенсо-моторных реакций обусловлено изменяющимися условиями, в которых проте­кает деятельность животного, и самой этой деятельностью. Как всякое действие живого организма, оно в процессе своего осуществления изменяет условия сво­его протекания и потому само изменяется. Осуществляясь посредством относи­тельно фиксированных механизмов, инстинктивное поведение, однако, все же никак не является механическим актом. Именно в силу этого инстинктивные действия могут быть в известной мере приспособленными к ситуации и изме­няться в соответствии с изменением ситуации, внешне этим сближаясь с разум­ными действиями.

Отличаясь от индивидуально-изменчивых форм поведения (от навыка и ин­теллекта), инстинкт, однако, теснейшим образом связан с ними. В поведении каждого животного, взятом в его конкретной реальности, обычно функциониру­ют в единстве и взаимопроникновении разные формы поведения, а не один лишь изолированный инстинкт или же такой же изолированный навык и т. д. Так, клевание у цыпленка — инстинктивный механизм, готовый к моменту рожде­ния. Но вначале цыпленок клюет и зерна, и маленькие камешки, бисер и т. п. Лишь затем он научается отличать зерна и клевать только их. Таким образом, биологически важный акт питания осуществляется посредством реакций, в кото­рых инстинкт и навык сплетены. Здесь навык функционирует как бы внутри инстинкта. Точно так же внутри инстинкта могут функционировать элементы интеллекта.

Дата добавления: 2014-11-18