Необычайное приключение, бывшее с Владимиром Маяковским летом на даче

В.В. Маяковский

Василий Песков

На зрелый желудь смотришь …

НА ЗРЕЛЫЙ желудь смотришь, кaк на изделие ювелира. Достигающий иногда пяти-шести сан­тиметров дубовый плод изящен, золотистое гладкое тело его похоже на тяжелый литой снаряд.

В августе - сентябре зрелые желуди начинают падать с дубов. Однажды поздним вечером в плоскодонке мы плыли с другом по маленькой речке, текущей в дубраве. Замирали, слу­шая, как желуди в темноте прошива­ли гулкую крону дуба и падали в воду, заставляя качаться в ней отражения звезд.

Однако желуди ценятся вовсе не за изящество формы. Плоды эти - дар лесов всем, кто в нем обретается. В Москве в Тимирязевском парке од­нажды в сумерках я был озадачен шуршаньем опавших листьев почти у меня под ногами. Кто бы это? Оказа­лось, утки! Десятка два их шеренгой, вороша листья, азартно искали опав­шие желуди. Теперь понятны нечаян­ные встречи с утками в глубине леса, вдалеке от воды.

Любителей желудей много… Первыми назовем кабанов. Потрошит желудь личинка жучка. «Осеменен­ные» желуди раньше других осыпаются. На земле в скорлупке плода к личинке присоединяются много других крошечных едоков, и в конце концов от желудя остается лишь же­сткая скорлупа. Бывают годы, долго­носики поражают половину всех же­лудей - вот он, способ брать и чис­лом, и уменьем!

Едят желуди птицы, главным обра­зом дятлы и сойки. К осени сойки из разных мест перекочевывают в дуб­равы. Тут они кормятся и запасают желуди впрок на зиму, устраивая свои кладовки так, чтоб не заметили вароватые их подруги. Зимой сойки склады свои находят, но не все, чем способствуют расселенью дубов. Встречаешь иногда растущие от од­них корней пять-шесть дубов-брать­ев и думаешь: сойкин посев...

Пищевая ценность желудей вели­ка. Тело их наполовину состоит из хорошо усвояемых углеводов…О том, что и ныне люди знают ценность «дубовой каши», могут свидетель­ствовать те, кто пережил засухи и годы войны, ко­гда в хлеб подмешивали желудевый размол. Я ел такой хлеб. Вкусным его не назовешь, но тут, как говорится, быть бы живу.

П

ОВОДОМ вспом­нить о желудях по­служил рассказ мо­его рязанского друга, Ива­на Павловича Назарова. Ему в дороге какой-то зе­мляк поведал, вспоминая родное село Чернояр, о том, что там желуди со­бирали всегда…

Приложение 4

(Пушкино, Акулова гора, дача Румянцева, 27 верст по Ярославской жел. дор.)

В сто сорок солнц закат пылал,

в июль катилось лето,

была жара,

жара плыла –

на даче было это.

Пригорок Пушкино горбил

Акуловой горою,

а низ горы –

деревней был,

кривился крыш корою.

А за деревнею –

дыра,

и в ту дыру, наверно,

спускалось солнце каждый раз,

медленно и верно.

А завтра

Снова

мир залить

вставало солнце ало.

И день за днём

ужасно злить

меня

вот это

стало.

И так однажды разозлясь,

что в страхе всё поблекло,

в упор я крикнул солнцу:

«Слазь!

довольно шляться в пекло!»

Я крикнул солнцу:

«Дармоед!

занежен в облака ты,

а тут – не знай ни зим, ни лет,

сиди, рисуй плакаты!»

Я крикнул солнцу:

«Погоди!

послушай, златолобо,

чем так,

без дела заходить,

ко мне

на чай зашло бы!»

Что я наделал!

Я погиб!

Ко мне

по доброй воле,

само,

раскинув луч-шаги,

шагает солнце в поле.

Хочу испуг не показать –

и ретируюсь задом.

Уже в саду его глаза.

Уже проходит садом.

В окошки,

в двери,

в щель войдя,

валилась солнца масса,

ввалилось;

дух переведя,

заговорило басом:

«Гоню обратно я огни

впервые с сотворенья.

Ты звал меня?

Чаи гони,

гони, поэт, варенье!»

Слеза из глаз у самого –

жара с ума сводила,

но я ему –

на самовар:

«Ну что ж,

садись, светило!»

Чёрт дёрнул дерзости мои

орать ему,–

сконфужен

я сел на уголок скамьи,

боюсь – не вышло б хуже!

Но странная из солнца ясь

струилась,–

и степенность

забыв,

сижу, разговорясь

с светилом постепенно.

Про то,

про это говорю,

что-де заела РОСТА,

а солнце:

«Ладно,

не горюй,

смотри на вещи просто!

А мне, ты думаешь,

светить

легко?

– Поди, попробуй! –

А вот идёшь –

взялось идти,

идёшь – и светишь в оба!»

Болтали так до темноты –

до бывшей ночи то есть.

Какая тьма уж тут?

На «ты»

мы с ним, совсем освоясь.

И скоро,

дружбы не тая,

бью по плечу его я.

А солнце тоже:

«Ты да я,

нас, товарищ, двое!

Пойдём, поэт,

взорлим,

вспоём,

у мира в сером хламе.

Я буду солнце лить своё,

а ты – своё,

стихами».

Стена теней,

ночей тюрьма

под солнц двустволкой пала.

Стихов и света кутерьма,

сияй, во что попало!

Устанет то,

и хочет ночь

прилечь,

тупая сонница.

Вдруг – я

во всю светаю мочь –

и снова день трезвонится.

Светить всегда,

светить везде,

до дней последних донца,

светить –

и никаких гвоздей!

Вот лозунг мой –

и солнца!

Приложение 5

Дата добавления: 2014-11-18