Книга первая. Философское ориентирование в мире. Глава седьмая. Философия в самоотлияении

Глава седьмая. Философия в самоотлияении

коль скоро мы ведь вновь рационализируем эту свою установку, мы полагаем, будто можем, в своем качестве навязчивых героев добродетели, представить доказательства ее истинности самой жизнью, которую мы ведем, переживаниями, которые мы обнаруживаем при этом. Противоположности, как психологические установки, взаимно переходят друг в друга; поскольку же обе сами по себе мертвы, каждая сама по себе необходимо рождает скуку и заставляет вновь попытаться прибегнуть к противоположному.

Философствование стоит между двумя этими полюсами, исполняя их оба- Философия есть осознание (Innewerden) истины на пути науки в самой собственной жизни. Она требует исследовать в мире; воля к знанию без науки осталась бы пуста; она хочет, чтобы все без границ было высвечено (durchleuchtet) рационально. Но она требует принять то, что мы знаем (das Gewulite), в экзистенцию, не оставлять его равнодушно стоять как сущую самоцель, но двигаться в нем как в пути к истинному сознанию бытия. Не теряться ни в нескончаемости предметного знания, ни в хаосе чувств, возможно только в движении между обоими, в котором осуществляет себя экзистенция как нечто третье, - никогда не только объективное и никогда не только субъективное, - подлежащее философскому просветлению.

Светлость сознания не может быть светлостью ничто. Философ, который действовал бы подобно математику: выдумывал бы себе особенный предмет, который можно иметь как предмет одного рассудка, безотносительно к судьбе собственной жизни, оставался бы в ясности формального, не достигая подлинного просветления. Влечение к светлости бывает философским, только если оно устремлено на исполненную содержаний темную основу явления экзистенции. Философ, готовый и открытый для своей судьбы, жаден до мира (hungrig nacn Welt); он ищет узнать этот мир как природу и во всей широте исторической объективности, жаждет пережить его опытом в фактической, историчной конкретности своего собственного существования. Философия не может стоять в сторонке; одиноко заниматься ею для себя мог бы только тот, кто взял бы с собою в это свое одиночество ту жизнь и тот мир, которые он приобрел опытом.

Но экзистенция не дана готовой как некое бытие, которое бы затем можно было просветлить; всякую приобретенную светлость еще только предстоит осуществить. Философия не только вырастает из существования и наук, но, проникая собою существование и науки, рождает в них явление бытия. Изначально философствуя, я остаюсь в положении Мюнхгаузена, который тащит сам себя за волосы из болота.

Догматическая философия, притворяющаяся только лишь знающей, отличается поэтому, как небо от земли, от философии свободы, как совершающей свой взлет в знании. В первой философствующий обязывает себя перед содержательными высказыва-

ниями о бытии, во второй же - обязывается принятым экзистенциальным решением. В первой есть страсть борьбы за убедительную значимость, принятие ее как объективной истины и потребность в школе и в распространении этой истины; здесь страсть имеет своим содержанием чистоту души, открытость и коммуникацию, любовь историчной безусловности. Отсюда, во взаимном просветлении объективностями, которые как таковые всегда остаются подобными вопросам и возможностям, произрастает терпимость, угасающая лишь там, где сталкивается с нетерпимостью догматики, скрываясь за которой человек фактически прерывает всякую коммуникацию. Там философия становится закругленно законченным объективным целым. Здесь она - средство коммуникации на службе экзистенции. Там она существует как вера в некоторую объективность, имеющую всеобщий характер. Здесь - как самопроникновение индивида в его отношении к собственной трансценденции в бесконечном прогрессе.

Таким образом, философствование - это не только наука, но и не только экзистенция. Это - научно мыслящая, методическая работа просветления; его результат реален только в переводе на сознание экзистенции, становящееся возможным благодаря ему (sein Resultat ist allein im Umsatz in das durch sie ermuglichte Existenz-bewuBtsein).

Как ученый, я удаляюсь от жизни, беру объекты как объекты сами по себе, ищу всеобщезначимых критериев и верификаций; жизнь как таковая по природе своей приватна, в ней у меня иная установка, чем в исследовательской работе. Но как философствующий, я возвращаюсь к ним обеим. Правда, я имею дело с самим собой как возможной экзистенцией, мыслю исходя из этой жизни и верифицирую или разочаровываю в ней мыслимое мною; но теперь я уже не могу разделить жизнь, как приватное, и мышление, как объективное; ибо одно становится другим; если я не философствую каждый день в своем существовании, то я вообще не философствую (philosophiere ich nicht taglich in meinem Dasein, so philosophiere ich uberhaupt nicht). Философия есть фактор жизни, которая со знанием творит себя как явление экзистенции и влечет за собственные пределы (Philosophic ist Faktor des Lebens, das als Erscheinung der Existenz sich wissend schafft und Ciber sich hinausdrSngt). Но она бывает отчетливой не просто в отношении к жизни, но через саму жизнь (durch es selbst). Философствующее мышление есть жизнь, как и сама эта жизнь есть только в качестве мыслящей.

3. Борьба философии за науку. - Философия и наука должны отделиться друг от друга, чтобы тем с большей достоверностью сознать свой союз (Verbundenheit). В качестве тотальности наук они составили бы смутное целое (eln trdbes Ganzes). Но при ясном понимании своего смысла как философии или как науки они становятся неким целым, в котором ни одна не может обойтись без другой.

Книга первая. ФИЛОСОФСКОЕ ОРИЕНТИРОВАНИЕ В МИРЕ

Поскольку философствование есть воля к знанию, которое, казалось бы, исполняется на мгновение уже и в науках, чтобы тут же возвратиться к своему истоку, и поскольку наука получает свой смысл благодаря стимулу, исходящему из философствования, поскольку, в особенности, суровость самокритики науки, ограничивающейся только областью энаемого, имеет своим истоком и надежной опорой силу философского самобытия, - науке и философии, в противоположность тупости неразделенного незнания, равно присущи вопрошание и методичность хода.

Поэтому не существует действительной борьбы между философией и наукой, есть только борьба за подлинную науку и за подлинную философию, - борьба, в которой они обе выступают союзницами. Эта борьба направлена против нарушения границ, которое случается, если наука, как убедительное знание о вещах в мире, хочет замкнуться, т.е. абсолютизироваться в некое знание о бытии; если знание, отрываясь от почвы своего добротного состава, желает как бы в антиципации распространиться на произвольно обширные пространства и в конечном счете на все; если форму знания принимают за содержания, служащие выражением некоторой веры.

Борьба эта направлена поэтому против некритической философии, если эта последняя изображает из себя самой науку. Против нее обращается, прежде всего, подлинная наука, разбивая ее мнимо-философские познания или включая их в свой состав как научно партикулярные результаты (поскольку эти познания вовсе не философского характера, но как предметное познание имеют вполне определенное место в ориентировании в мире), а затем и сама философия, противостоящая в них своей собственной ложной форме, поскольку знание философии существует не для сознания вообще, но действительно как абсолютное сознание, в качестве которого приходит к самому себе исторично-единственный индивид.

Борьба философии против философии как ложной науки идет, в сущности, против слабости, которая ищет себе опоры в этой ложной науке, вместо того чтобы быть самой собой и отвечать самостоятельно (statt selbst zu sein und selbst einzustehen). Действительность в пограничных ситуациях в таком случае маскируют. Орудуют и оперируют, чтобы обеспечить за собою нечто, что само по себе остается неясным и что в конце концов есть не что иное, как только существование. Под покровом мнимого философствования в формах строгой науки человек догматически запирается от внешнего мира в слепом стремлении скрыть от себя собственный страх за самого себя. На лице поочередно является то мрачное педантство, то напускное легкомыслие; однако только истине присуща подлинная боль и естественная веселость. Эта слабость не выносит витания и сомнительности, на которое в философствовании обрекается все, что лишь объективно, как и все, что не более чем субъективно.

Глава седьмая. Философия в самоотяичении

Наконец, философия вынуждена бороться за науку, свобода которой есть и ее собственное существо, против социологических сил, которые, пользуясь путаницей из-за многозначности смысла «истинного», пытаются выдать за всеобщезначимое то, что им нужно в данную минуту. Они хотели бы гарантировать и решить при помощи зависимого авторитета, в форме общественного мнения или принудительным декретом власти, что должно быть истиной, и что в этих пределах можно утверждать как научный результат. В борьбе против всех сил отвлеченной веры, которые хотели бы заставить таким образом науку служить себе, философия выступает поэтому союзницей подлинной науки, как и всякой веры, предполагающей как свое необходимое условие свободу вопрошания и исследования.

Дата добавления: 2014-11-20