Э. МакКормак. Когнитивная теория метафоры. 2 страница

Индексы составляют менее однородный класс, чем класс констант речевого акта. Это объясняется следующим образом: хотя всем индексам присуще одно общее свойство, состоящее в соотнесении высказывания с определенными внеязыковыми параметрами, эти параметры отличаются большим разнообразием, а индексы варьируют соответствующим образом. По этой причине и в особенности ввиду того, что наша цель состоит в экспликации отклонений, любые нормы, вводимые нами для стандартного употребления индексов, будут действительны не для всего класса в целом, а для отдельных подтипов. Для наших целей будут достаточны две такие нормы:

(f) Если в высказывании встречается временное наречие, оно должно быть согласовано с временем глагола.

(g) Если сказуемое сочетается с индексом, референт индекса должен удовлетворять всей предикации.

Рассмотрим теперь следующее высказывание, с которым обращается начальник к своему секретарю:

(5) (If you like your job) you'll finish these reports yesterday

'(Если вам нравится ваша работа) вы закончите эти отчеты вчера'.

В (5) время глагола помещает подлежащее выполнению задание в будущее. Тем самым создается противоречие между временем, указываемым в глаголе, и временем, определяемым наречием yesterday 'вчера'. Норма (f) здесь нарушена, что делает (5) аномальным. Коль скоро отклонение затрагивает значение индекса, то это прагматическое отклонение. Истолкование, вынуждаемое высказыванием (5), состоит в необходимости скорейшего выполнения задания. Более того, аномальность высказывания (5) сходна с аномальностью примера Коэна (2) I promised that I was in Chicago yesterday 'Я обещал, что вчера был в Чикаго' в том отношении, что она вычитывается из самого высказывания, без привлечения экстралингвистических знаний. Различие между этими двумя случаями состоит в том, что в (2) один из двух рассогласованных членов представлен иллокутивной силой, а в (5) соответствующий член представлен индексом (другой член в обоих случаях — глагольное время)⁵.

Рассмотрим теперь примеры:

lot of hot air

(6) That s a pile of garbage

просто пустая болтовня

' Это (букв.: масса горячего воздуха)'.

ерунда (букв.: куча мусора)'.

(7) You give me a pain in the neck.

'Вы меня раздражаете (букв.: причиняете мне боль в шее)'.

В случае (6) лицо А обращается к лицу В после того, как В изложил А некоторые свои мысли, а высказывание (7) направлено к лицу, чье поведение невыносимо для говорящего. В (6), если и есть препятствие для понимания, оно не присуще высказыванию как таковому; препятствие состоит скорее в том, что «объект», обозначаемый местоимением that, не является на самом деле hot air 'горячим воздухом' или garbage 'мусором' [имеется в виду буквальное прочтение этих примеров]. Аналогично для (7): некто в принципе может причинить другому боль в шее, но референт, обозначенный you, реально этого не делает. В (6) и (7) норма (g) нарушена. Более того, (6) и (7) сходны с примером Коэна (3) I promise to live past 1992 'Я обещаю жить после 1992 года' — в том отношении, что несогласованность в этих примерах не

проистекает исключительно из значений слов, но должна быть реконструирована по соображениям, выходящим за пределы высказывания. Истолкование высказываний (6) и (7) должно строиться не просто с учетом значений слов, но с учетом этих значений в соотнесении их с объектами, на которые указывают дейктические слова. Разумеется, экстралингвистические соображения, используемые для истолкования примеров (6) и (7), отличаются от соображений, требуемых для истолкования примера Коэна (3), однако это различие является следствием разных прагматических признаков, существенных для этих случаев.

2.2. Застывшие прагматические отклонения. Как и в любом метафорическом процессе, прагматические метафоры могут застывать. Коэн [3, р. 682] предполагает, что для некоторых носителей британского и американского вариантов английского языка предложение

(8) I promise that p is true

'Я обещаю, что р истинно'

является вполне нормальным предложением, таким, в котором некто обещает нечто. Коль скоро (8) содержит тот же вид иллокутивной несогласованности, который присущ двум примерам Коэна (2) и (3), тот факт, что (8) не предполагает никакого особого истолкования (для соответствующих носителей языка), требует объяснения. Объяснение Коэна состоит в том, что (8) — это застывшая (или «окаменевшая», для некоторых других носителей языка) метафора. А вопрос о стертых и о застывших метафорах требует для своего правильного понимания исследования определенных языковых процессов_> в связи с чем встает вопрос о лингвистической диахронии. Здесь мы не будем предпринимать такого исследования, однако можем предположить, что многие случаи употребления индексных выражений, которые мы сегодня не без удивления воспринимаем как стандартные, в действительности могли сложиться в результате исторических языковых процессов; иными словами, в свое время подобные употребления были аномальными и требовали особого истолкования, но впоследствии они стали застывшими и теперь предстают перед нами совершенно шаблонными способами выражения. Рассмотрим, например., индексы, выделенные в следующих предложениях:

(9) Here is what should be done

'Вот то (букв. Здесь есть то), что следует делать'.

(10) There's a fly on the wall

'На стене муха' (букв. 'Там есть муха на стене').

(11) This is what I'd like you to do

'Вот (букв. Это есть то,) что мне хотелось бы от вас'.

(12) That's not a good argument

Это не убедительный довод'.

Если исходить из предположения, что смыслы (функции) выде-

ленных слов в (9 — 12) в действительности представляют собой застывшие метафоры (это предположение мы здесь делаем в целях удобства аргументации), то во всех этих смыслах мы можем обнаружить одну интересную общую черту. В каждом примере индексная функция смещена от указания объекта, находящегося вне речи, к указанию объекта, находящегося в пределах речи. Так, в (9) наречие here 'здесь' указывает, что описание того, что надлежит делать, будет содержаться в следующем предложении или предложениях. В (10) there указывает, что локализация упоминаемого объекта (а именно мухи) будет дана в конечной частя данного предложения. В (11) this указывает на нечто в последующей речи, а именно на то, что говорящий хотел бы видеть сделанным. В (12) that указывает на нечто в предшествующей речи, а именно на то, что характеризуется как слабый довод.

Приведенные выше объяснения носят совершенно неформальный характер, и, конечно, функции индексов в этих употреблениях (которые, как мы предполагаем, подвержены изменениям) гораздо более разнообразны и сложны, чем то, что иллюстрируется в примерах (9 — 12). Общей чертой для всех этих случаев является, однако, смещение дейктической функции от указания объекта, находящегося вне речи, во внеязыковом окружении, к указанию объекта, находящегося в пределах речи. Употребления дейктических слов в (9 — 12) все являются анафорическими или катафорическими, и наше предположение состоит в том, что все такие «форические» употребления исторически восходят к аномальному употреблению индексов. Разумеется, тот же аргумент может быть применен для объяснения анафорического употребления личных местоимений.

Исходя из нашего допущения того, что исходные значения выделенных слов в (9 — 12) — это значения «чистых» индексов (то есть указателей того, что находится вне речи), мы можем утверждать, что их функция в этих и аналогичных предложениях представляет расширение или модификацию исходного значения. Восстанавливая эту модификацию, мы определяем стадию, на которой (9 — 12) были аномальны в том отношении, что значение наречия here и других выделенных слов было рассогласовано с речевой ситуацией их употребления или компрометировалось ею. В случаях подобных отклонений говорящие были вынуждены прибегать к специальным истолкованиям ad hoc; продолжавшиеся употребления такого рода приводили к превращению подобных истолкований в стандартные значения индексов в этих и аналогичных контекстах.

2.3. Теория импликатур речевого общения П. Грайса. В качестве последнего примера теории, входящей в компетенцию прагматики, мы рассмотрим теорию импликатур речевого общения (conversational implicature) П. Грайса [4]. Подобно рассмотренным ранее теориям, теория Грайса содержит

набор норм, нарушение которых может приводить к отклонениям. В теории Грайса подлежащие соблюдению нормы вытекают из Принципа Кооперации (Сотрудничества), который, как полагает Грайс, действует в обычном разговоре. Эти нормы имеют вид четырех постулатов языкового поведения, соблюдение которых требуется для выполнения основного принципа. Если не входить в детали (ср. подпостулаты Грайса) и одновременно не допускать чрезмерных упрощений, постулаты Грайса можно представить следующим образом:

(h) Постулат Количества: Старайся сделать свой коммуникативный вклад возможно более информативным.

(i) Постулат Качества: Старайся сделать свой коммуникативный вклад истинным.

(j) Постулат Отношения: Старайся сделать свой коммуникативный вклад релевантным.

(к) Постулат Способа: Старайся сделать свой коммуникативный вклад ясным.

В нормальной ситуации разговора эти постулаты соблюдаются. Допустимо, однако, использование их нормативного характера в разнообразных целях. Так, в нормальных условиях подразумеваемое у участников разговора взаимное знание этих постулатов действует как своего рода коэффициент избыточности, обеспечивающий возможность неполной точности в наших высказываниях и передачи некоторой дополнительной информации, что основано на доверии к соответствующей импликатуре речевого общения. Если лицо А задает лицу В вопрос типа Are you going to the party tonight? 'Собираетесь ли вы сегодня на вечеринку?', а В отвечает: I'm not feeling very well 'Я не вполне хорошо себя чувствую', то реплика В предполагает отрицательный ответ на вопрос A, хотя и не выражает его явным образом. Действующая в данном случае импликатура определяется Принципом Кооперации и общим пониманием у лиц А и В того, что В осведомлен о Постулате Количества (а также о Постулате Отношения), что В знает, что А знает, что В осведомлен об этом постулате, и что А понимает, что, нарушая этот постулат, В рассчитывает на то, что А извлечет нужную импликатуру из его высказывания.

Существует, однако, и другой возможный способ использования нормативности приведенных постулатов — такой способ, при котором задача вывода или восстановления нужной импликатуры носит менее шаблонный характер. В отличие от последнего примера, в котором вывод в большей или меньшей степени зависим от той избыточной роли, которую играет в речевом общении импликатура, вывод в некоторых других типах речевых актов проистекает из более сложного использования нормативности постулатов.

Приступая к обсуждению этих типов, Грайс ссылается на

примеры, требующие для их понимания особой процедуры, посредством которой происходит отмена некоторого постулата с целью введения некоторой импликатуры речевого общения с помощью некоторого приема типа фигуры речи [4, р. 52]. Грайс далее обращается к конкретным примерам, в которых каждый постулат нарушается отдельно от других. Наше основное внимание сосредоточено на случаях нарушения Постулата Качества, когда то, что А говорит В, очевидным образом не является истинным, нооба участника речевого общения знают, что соответствующее утверждение А ложно, и на основе допущения, что Принцип Кооперации нарушается, В вырабатывает импликатуру (подразумеваемую участником А), которая не является очевидным образом ложной. Один из таких типов использования нормативности постулатов приводит к метафоре. Грайс приводит следующий пример:

(13) You are the cream in my coffee букв.

'Ты — сливки в моем кофе'.

В соответствующей речевой ситуации предложение (13) интерпретируется в смысле 'Ты моя гордость и радость' [4, р. 52].

Легко видеть, что (13) представляет собой случай, сходный с примерами (6) и (7), рассмотренными в 2.1.2. Фактически норма (i), нарушаемая в случае (13), в соответствии с объяснением Грайса, сходна с нормой (g), которая, по нашему предположению, нарушалась в случаях (6) и (7). Указанное сходство носит, однако, довольно случайный характер. Теория Грайса не сводится к индексам. Для обоснования положения, иллюстрируемого с помощью (13), Грайсу вполне хорошо послужило бы предложение типа (14):

(14) The woman who lives next door is the cream in my coffee

'Женщина, которая живет в соседней комнате, — моя гордость и радость'.

В (14) противоречие проистекает из соотнесения предикации со смыслом именной группы, стоящей в позиции подлежащего, а в (13) — из соотнесения предикации с референтом подлежащего. Аномальность предложения (14) не является результатом ни иллокутивных, ни индексных факторов. В то же время в контексте теории Грайса оно считается прагматически аномальным, так как мотивировка для его истолкования и общая схема, в которой осуществляется это истолкование, основаны на допущениях, регулирующих употребление языка.

3. ВЫВОДЫ

Как было показано выше, три исследованных основания прагматического отклонения высказываний проистекают из нарушений норм, регулирующих способ употребления языка. Нормы, вовлеченные в правильное исполнение речевых актов, правильное

функционирование индексов и правильное ведение речевого общения, как было показано выше, проявляются в отклонениях такого рода. Наша цель при рассмотрении прагматических отклонений состояла в отделении этого класса отклонений от класса отклонений чисто семантических. Разумеется, поскольку назначение живого языка реализуется только в его употреблении, может показаться, что разделять семантические и прагматические отклонения или вообще говорить о любом другом типе отклонений, отличном от прагматического, — дело совершенно произвольное и пустое. Нам следует, однако, помнить, что одно дело — говорить, что язык неизбежным образом употребляется, а другое дело — предпринимать исследование его употребления. Выделение различных аспектов языка оправдывается именно с точки зрения его исследования. Таким образом, рассмотренные выше три способа анализа представляют собой способы исследования употребления (употреблений) языка, а не просто случаи употребления языка в тривиальном смысле данного словосочетания. По аналогичным причинам, если мы беремся анализировать семантические отклонения и роль семантической аномальности в порождении метафор, то из этого не следует, что мы наделяем предложение таким смыслом, который существует отдельно от способа употребления этих предложений; мы считаем, что семантический аспект предложений и, тем самым, языка можно исследовать на независимых основаниях.

Как упоминалось в 2.1.1, Коэн указывает, что типы отклонений, которые есть функции исключительно значений слов в высказывании, то есть принадлежат к тому типу, который мы могли бы рассматривать как семантический, охватываются его нормами (а — е). Обсуждая в 2.3 теорию импликатур речевого общения Грайса, мы указывали, что его теория объясняла случаи типа (14), где отклонение может показаться простой функцией значений, то есть семантическим по своей природе. Эти и другие факты могут навести на мысль, что семантическая теория языковых отклонений и та роль, которую она играет в экспликации метафор, в принципе сводимы к прагматической теории отклонений. Такое сведение, быть может, вполне осуществимо. Но даже если и стоит пойти по этому пути, то все равно содержание и детали семантической теории неизбежно будут нуждаться в уточнении.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ См. [2, р. 69, 126 и сл.]. Проводя указанное разграничение, мы, конечно, предполагаем, что такие теоретические требования, как полнота, последовательность (непротиворечивость) и простота, выполняются равным образом во всех теориях. Мы можем предполагать это для наших целей, хотя реально часто наблюдается обратное соотношение между концептуальным богатством некоего представления относительно природы языка и возможностью развития на его основе эффективной теории.

² Возможно, следует упомянуть в данной связи, что в качестве одного из факторов, действующих как искусственные ограничения на суждения о том, какие аспекты коммуникативной функции следует приписывать языку, выступает теоретическое требование, в соответствии с которым любой такой аспект должен был бы анализироваться с целью включения его элементов в лингвистическое описание.

³ Столнейкер (см. [5, р. 387 и сл.]), который говорит об этих нормах как о пресуппозициях, после отграничения их от семантических пресуппозиций описывает их как средства формирования той позиции (отношения), которую занимает участник речевого акта относительно высказываемых пропозиций; она состоит в том, что в качестве истинных полагаются определенные пропозиции, вспомогательные относительно хода языкового обмена и/или ассоциируемые с ним: «[Прагматические] пресуппозиции — это такие пресуппозиции, которые подразумеваются неявно еще до того, как осуществляется языковое общение».

4. Данная выше характеристика индексов, конечно, не претендует на статус определения — как в отношении их описания, так и в отношении их охвата. Индексные выражения именовались самым разнообразным образом разными исследователями — индексы (Пирс), эгоцентрические частицы (egocentric particulars) (Рассел), знаково-возвратные (обращенные на знак) слова (token-reflexive words) (Рейхенбах) и, наконец, дейктические слова (грамматисты). Последний термин особенно часто применяется к указательным местоимениям и временным локативным наречиям, в меньшей степени — к личным местоимениям.

⁵ Тот факт, что в примере Коэна имеется слово yesterday, несуществен; его утверждение было бы справедливо и относительно такого высказывания, как I promise that I was born in Chicago 'Я обещаю, что я родился в Чикаго'.

ЛИТЕРАТУРА

[1] Austin J. L. How to Do Things with Word. Ed. by J. O. Urmson. Cambridge (Mass.), Harvard University Press, 1962 (русск. перевод: Остин Дж. Л. Слово как действие. — В сб.: «Новое в зарубежной лингвистике», вып. XVII. М., 1986, с. 22 — 129).

[2] Сhоmskу N. Studies on Semantics in Generative Grammar. The Hague, Mouton, 1972.

[3] Cohen T. Figurative Speech and Figurative Acts. — "The Journal of Philosophy", 72, 1975, p. 669 — 684.

[4] Griсе Н. P. Logic and Conversation. — In: "Syntax and Semantics: Speech Acts", eds. by P. Cole and J. L. Morgan. New York, Academic Press, 1975 (русск. перевод: Грайс Г. П. Логика и речевое общение. — В сб.: «Новое в зарубежной лингвистике», вып. XVI. М., 1985, с. 217 — 237).

[5] Stalnaker R. С. Pragmatics. — In: "Semantics of Natural Language", eds. by D. Davidson and G. Harman. Dordrecht — Holland, D. Reidel Publ., 1972 (русск. перевод: Столнейкер Р. С. Прагматика. — В сб.: «Новое в зарубежной лингв котике», вып. XVI. М., 1985, с. 419 — 438).

ЭРЛ МАККОРМАК

КОГНИТИВНАЯ ТЕОРИЯ МЕТАФОРЫ

ВВЕДЕНИЕ

Перед философами и психологами стоит задача предложить такое описание метафоры, которое бы объясняло, каким образом можно понять соположение референтов, нормально никак не связанных. Хотя всего лишь десятилетие назад велись энергичные дебаты по поводу законности метафор, в настоящее время взгляд на метафоры как на необходимый инструмент познания столь повсеместно принят, что обсуждаться стал уже вопрос о том, каким образом их можно «адекватно описать и истолковать. Нам нужно, в частности, понять, каким образом Джон Донн соединил «сонеты» и «погребальные урны» в своем знаменитом стихотворении «Канонизация».

We'll build in sonnet ts pretty roomes;

As well a well wrought urne becomes

The greatest ashes as halfe-acre tombes

And by these hymnes all shall approve

Us Canoniz'd for Love.

[Мы построим в сонетах красивые покои;

Подобно тому, как урна, сделанная рукой мастера, может упокоить

Прах великих не хуже, чем огромное надгробье,

Так и по этим гимнам о нас будут судить

Как о достойных любви (букв, 'канонизированных благодаря любви').]

Что дало Донну возможность совместить понятия «сонетов» и «погребальных покоев»? Обычно в связи с сонетами у нас возникают такие семантические ассоциации, как «писать» я «поэзия», а вовсе не погребальные урны. В ходе определенного когнитивного процесса Донн исследовал различные участки своей долговременной памяти, обнаружил эти два референта, установил между ними осмысленное взаимоотношение и, наконец, породил метафору. Ученые, как и поэты, также порождают новые метафоры в ходе процесса познания, когда хотят предложить новую

Earl R. MacCormac. A Cognitive Theory of Metaphor. MIT Press, Cambridge (Mass.) — London, 1985. Из данной книги публикуются Введение (р. 1 — 8), глава I (р. 9 — 22) и два раздела из главы II (р. 42 — 43; 46 — 50).

© by MIT Press, 1985

гипотезу. Кеннет Джонсон ввел в высшей степени умозрительную метафору цветных кварков (красных, синих и желтых), прокомментировав ее следующим образом: «Цвет кварка не имеет ничего общего с видимым цветом. Слово цвет употреблено потому, что способ соединения цветных кварков в квантовой механике напоминает сочетания видимых цветов». Физики, пытающиеся объяснить свойства теоретических частиц, поняли аналогию между цветом и возможными свойствами кварков.

Для того чтобы объяснить метафору как некоторый познавательный процесс, следует предположить существование глубинных структур человеческого разума в качестве устройства, порождающего язык. Когда я говорю о «существовании» глубинных структур, я имею в виду «существование» в смысле идеальной конструкции, а не в смысле реальных биологических механизмов. Путем определенных иерархически организованных операций человеческий разум сопоставляет семантические концепты, в значительной степени несопоставимые, что и является причиной возникновения метафоры. Метафора предполагает определенное сходство между свойствами ее семантических референтов, поскольку она должна быть понятна, а с другой стороны, — несходство между ними, поскольку метафора призвана создавать некоторый новый смысл, то есть обладать суггестивностью. Я расположил эту иерархию идеальных конструкций на двух уровнях глубинных структур: на семантическом и на когнитивном. Эти уровни не взаимоисключающи; они постулируются для того, чтобы продемонстрировать мое убеждение, что в основе семантического процесса лежит процесс когнитивный. Я не отождествляю эти два процесса, поскольку допускаю существование невербальных когнитивных функций, подобных тем, что позволяют художникам выражать свои чувства и представления, не прибегая к словам.

Поверхностный язык в виде реальных метафор — «Сонеты — красивые покои» и «Кварки имеют цвет» — существует на самом верху иерархии идеальных конструкций. Он не избегает взаимодействия и с более глубокими структурами семантики и познания. Поверхностный язык играет важную роль, обеспечивая контекст для интерпретации, особенно в том, что касается определения значения семантических компонентов метафоры. Только для человека, знакомого с теорией кварков в той степени, которая позволяет оценить аналогию между комбинацией цветов и взаимодействием кварков, «цветные кварки» — это нечто большее, чем простая бессмыслица.

В качестве не исключающих друг друга идеальных конструкций когнитивного процесса, порождающего метафору, я постулирую следующие три уровня объяснения:

уровень 1: Поверхностный язык

уровень 2: Семантика и синтаксис

уровень 3: Познание.

Эти иерархические уровни могут также рассматриваться как

эвристические механизмы, способствующие пониманию когнитивного процесса, создающего метафору. Мыслительный процесс, представленный в идеальных конструкциях этими тремя уровнями, соотносит их друг с другом при производстве метафор и при помощи более общего процесса, который я называю «процессом познания». Рассматриваемые изнутри, метафоры функционируют как когнитивные процессы, с помощью которых мы углубляем наши представления о мире и создаем новые гипотезы. Рассматриваемые извне, они функционируют в качестве посредников между человеческим разумом и культурой. Новые метафоры изменяют повседневный язык, которым мы пользуемся, и одновременно меняют способы нашего восприятия и постижения мира. По мере того как метафоры входят в общий обиход, увеличивается объем словарных статей. Метафоры нередко угасают или умирают, становясь расхожей монетой. Поскольку метафоры меняют язык, они играют определенную роль в культурной эволюции. Оказывая влияние на наше поведение, метафоры могут играть свою роль и в биологической эволюции. Включенность в эти параллельные, но различные типы эволюции позволяет считать метафору интегральной частью того, что некоторые исследователи, например, Дональд Т. Кэмпбелл, называли «эволюционной эпистемологией».

Предложенная экспликация метафоры, основанная на иерархии глубинных структур, немедленно сталкивается с проблемой порочного круга. Можно ли надеяться что-либо объяснить, если объяснение, призванное способствовать пониманию метафоры как когнитивного процесса, исходит из того, что этот самый когнитивный процесс обеспечивает организацию упомянутых трех уровней? Полностью устранить эту порочность нельзя, но ее можно несколько смягчить.

Данный порочный круг того же рода, что и возникающий при попытках определить природу «значения», избегая «значения» в самом определении. Я пытаюсь смягчить порочность определений путем постулирования границы между двумя видами языка на уровне 1: обычный язык, который буквален, и метафорический язык, который я считаю фигуральным, или небуквальным. Существование буквального языка, отличного от метафор, обеспечивает общий объективный фон, позволяющий судить о значении и частичной истинности метафор. Эта независимость буквального языка от когнитивного процесса метафоризации освобождает суждения о метафоре от порочного круга, когда исследователь использует процесс, который он стремится объяснить, в качестве сути самого объяснения. Полностью избежать этого, однако, невозможно, поскольку, как я уже отмечал, значение референтов метафоры нередко может быть определено только путем обращения к контексту метафоры в поверхностном языке (уровень 1).

Мы обнаруживаем сходную ситуацию, когда осознаем, что

любая объяснительная теория метафоры неизбежно предполагает лежащую в основе «базисную метафору», на которой строится объяснение. Базисные метафоры — это исходные теоретические представления о природе метафоры, постулируемые теоретиками, такие, как «метафора представляет собой противоречие, если понимается буквально» (теория контроверзы) или «метафора — это аналогия» (теория сравнения). Мы снова не можем полностью избавиться от круга, ибо, решая задачу построения нетривиальной объяснительной теории метафоры, должны исходить из того, что метафора частично совпадает с тем, чем она в буквальном смысле слова не является; признание того, что теории метафоры предполагают лежащие в основе базисные метафоры, не влечет с необходимостью вывод о том, что сам язык должен быть целиком метафоричным. Это не следует из признания того, что теории метафоры сами по себе метафоричны. В другом месте я приведу подробную аргументацию в пользу того, что эти два тезиса можно с успехом разграничивать, а также того, что игнорирование различий между метафорами и буквальным способом выражения не только затрудняет понимание природы метафоры, но и не гарантирует теорию от ассоциаций с малопривлекательной релятивистской теорией истины.

Из моего тезиса о существовании буквального языка вытекают важные следствия для всей теории метафоры, включая природу значения метафоры, ее истинностное значение и ее роль как посредника между разумом и культурой.

Пожалуй, наиболее спорным положением теории метафоры, выдвигаемой в настоящем исследовании, можно считать мое убеждение в том, что оптимальным способом представления глубинных структур на уровнях 2 и 3 являются абстрактные репрезентации. К преимуществам этого положения следует отнести универсальность математических структур и большую точность выражения по сравнению со средствами естественных языков. Стремясь к достижению максимальной точности при подходе к явлению, обладающему внутренней неопределенностью, я прибегнул к помощи таких точных и одновременно гибких формальных структур, как нечеткие множества и многозначные логики. Пользуясь абстракциями для описания глубинных структур, я не претендую на большую объективность по сравнению с метаязыком, в котором для объяснения метафоры используются слова обычного языка. Формальный язык, употребляемый в формальных структурах, дает некоторый альтернативный способ выражения, позволяющий сконструировать частичный визуальный образ организации естественного языка. Представьте себе иерархическую сетку в n-мерном пространстве с нечетким множеством в каждом из узлов (то есть множеством, члены которого могут принадлежать ему частично, а не по принципу или/или). Каждое нечеткое множество определяет слово. Некоторые из слов, определяемых нечеткими множествами, представляют собой катего-

Дата добавления: 2014-11-20