Древняя Русь и философия

Древняя Русь и философия. Всякая философия есть особый тип рациональности. Он совмещает в себе функции научного познания мира и мировоззрение, не сводимое только лишь к репродукции определенной картины мира, но включающее в себя религиозные, аксиологические, идеологические установки в поведении людей. Но философию нельзя свести к моральной дидактике, функцию которой может выполнять и религия, и народная мудрость. В философском познании превалирует рациональное отношение к действительности. Помимо общего круга философских вопросов — о сущем и должном — философия должна предполагать единство метода и развитую систему понятий. В европейской культуре эти факторы были заданы греческой цивилизацией, которой суждено было стать родиной философии в ее европейском понимании. Национальные философии, возникающие в Европе после греков, неизбежно соотносят себя с философским каноном, который был выработан в античной классике. Несмотря на то, что философия обращается к тем же вопросам, которые являются предметом откровенного знания и религиозной традиции, она трактует их в свободной от догматизма форме, предполагает право мыслителя на свободный поиск и исследование. Возникновение национальной философии предполагает определенную степень свободы духовного и интеллектуального поиска. В традиционной культуре мирообъясняющие и аксиологические функции может выполнять религия, мифология, народная мудрость и прочие формы сознания. Поэтому философия в строгом смысле этого слова не является обязательной принадлежностью всякой национальной культуры.

Пробуждение интереса к философии в России присутствует, несомненно, еще в древнерусской книжности. Высокое именование одного из просветителей славян равноапостольного Кирилла (Константина) Философом, присутствие в литературных источниках имен Платона, Пифагора, один из которых «благими словами возвещал, другой же почитал за лучшее молчать» («Диоптра»), пифагорейская числовая символика, примененная к интерпретации свойств сотворенного Богом мироздания, — все это может свидетельствовать о первоначальной философской эрудиции древнерусских авторов. Однако древнерусская книжность при всем ее богатстве не выходила, по словам В. О. Ключевского, за пределы церковно-нравственной дидактики. Получив крещение в Византии, Киевская Русь обрела вместе с тем возможность освоить христианское наследие на национальном языке. «Нас крестили по-гречески, но язык нам дали болгарский», — писал Г. Г. Шпет. Переводы греческих и византийских памятников приходят на Русь из болгарских и сербских монастырей — так происходит знакомство с Ареопагитиками, с «Диоптрой» Филиппа Пустынника. В середине XI в. киевский митрополит Иларион обнаруживает прекрасное знание лучших образцов византийской гомилетики и поэтики в «Слове о Законе и Благодати». Но к XVI в. в Московском Кремле не остается человека знающего по-гречески, и приглашенный с Афона монах Максим Грек переводит названия хранящихся в Московском Кремле греческих книг, наследия павшей Византии, на латынь — с латыни перевод на славянский оказыва-

ется возможным усилиями местных толмачей. Расцвет монастырской культуры на Руси, начиная с XIV в., эпохи преп. Сергия Радонежского и митрополита Московского Алексия, стимулирует расцвет храмового зодчества и иконописания, которое кн. E. H. Трубецкой назовет «умозрением в красках», однако не создает школы ученого монашества, свойственной некоторым католическим орденам на Западе. На подъеме славянофильства И. В. Киреевский так охарактеризует монастырскую науку на Руси: «... просвещение не блестящее, но глубокое; не роскошное, не материальное, имеющее целью удобства наружной жизни, но внутреннее, духовное». К этому просвещению в наибольшей степени применимо одно из определений философии св. Иоанна Дамаскина: «уподобление Богу в возможной для человека степени». Об о жение, на пути которого обретается спасение, совсем не обязательно включает в себя философский розмысл, слишком еще погруженный в круг мирских забот. В послании старца псковского Елеазарова монастыря Филофея к дьяку Мисюрю Мунехину мы находим весьма распространенную риторику иноческого смирения: «Аз — сельский человек, учился буквам, а еллинских борзостей не текох, а риторских астроном не читах, ни с мудрыми философы в беседе не бывал, — учюся книгам благодатного закона, аще бы мощно моя

грешная душа очистити от грех». В то время, когда Ньютон и Галилей ломали устоявшиеся парадигмы в европейской науке, на Руси изучали христианскую космологию по Шестодневу Василия Великого, а географию по «Христианской топографии» Козьмы Индикоплова, когда Гуго Гроций набрасывал контуры социальной идеи общественного договора, поп Сильвестр писал свой «Домострой».

Понятие «древнерусской философии» связывают подчас с опытами философского анализа памятников культуры Древней Руси в контексте мировоззрения и идеологии эпохи. Разумеется, «открытие иконы», произошедшее на рубеже XIX-XX вв., было связано с усвоением философской методологии, приобретением особого философского взгляда на предмет. К таким опытам мировоззренческой реконструкции можно отнести иконологические исследования П. Флоренского в его недавно опубликованной в полном объеме работе «Философия культа», книги Г. П. Федотова о духовных стихах и древнерусской святости, исследования народной смеховой культуры Д. С. Лихачевым и Г. Панченко и др. В своей «Автобиографии» свящ. Павел Флоренский полагал «свое собственное мировоззрение... соответствующим по складу стилю XIV—XV вв. русского Средневековья». Но помимо того, что философски можно анализировать отнюдь не только философские памятники, следует заметить, что такой подход грешит подчас внесением в культуру иных эпох времени смыслов, пришедших из более позднего времени. Так, рассуждая о софийном отношении к природе, выразившемся в русских духовных стихах, Г. П. Федотов говорит о присущем им софийном обожествлении природы языком софиологии Вл. Соловьева и прот. Сергия Булгакова, имеющей в качестве своих истоков не только ветхозаветное почитание Софии Премудрости Божией, но и влияние гностицизма.

Дата добавления: 2014-11-20