КНИГА III 6 страница

68. (1) Вот вы тут осадили курию, сделали форум небезопасным, наполнили темницу знатнейшими людьми, так выйдите‑ка с тою же храбростью за Эсквилинские ворота, (2) или, если не отваживаетесь, поглядите со стен, как огню и мечу предают ваши поля, как угоняют добычу, как дымятся подожженные повсюду дома! (3). А ведь общему делу от этого приходится еще хуже: горят поля, осажден Город, военная слава досталась врагам! Что дальше? В каком состоянии ваши собственные дела? Вот вы узнаете каждый о понесенном ущербе. Откуда и чем вам здесь его восполнить? (4) Трибуны восстановят и отдадут вам потерянное? Речей и слов для вас у них будет сколько угодно, и обвинений против знати, и законов один лучше другого, и сходок. Но ведь с этих сходок никто из вас никогда не возвращался домой обогащенным или осчастливленным. (5) Приносил ли хоть кто‑то из вас жене и детям что‑нибудь, кроме ненависти, обид и вражды – как общественных, так и частных? Но вы не можете сами, своей безупречной доблестью, защитить себя от этого и пользуетесь чужою помощью. (6) Клянусь, когда вы служили под нашим, консулов, началом, а не трибунов, и не на форуме, а на войне, и крик ваш приводил в трепет врага на поле брани, а не римских патрициев в собрании, то вы с триумфом возвращались домой, к пенатам, нагруженные добычей, обогащенные отнятой у врага землею, обласканные удачей, причастные и общей славе, и той, что каждый снискал себе сам; а теперь вы позволяете неприятелю уйти, унося с собою ваше добро. (7) Оставайтесь при своих сходках, живите на форуме, но война, от которой вы прячетесь, неминуемо настигнет вас. Вам трудно было выступить против эквов и вольсков, а война сама пришла к воротам, и, если не отразить ее, она перекинется через стены, захлестнет твердыню Капитолия и застигнет вас в собственном доме. (8) Два года назад сенат приказал произвести набор и повести войско на Альгид, а мы беззаботно сидим себе дома, по‑бабьи чешем языки, радуясь наступившему миру и не замечая в этой короткой передышке, что грядет война, еще опаснее прежних. (9) Я знаю, есть речи приятней моей, но необходимость заставляет меня говорить правду, а не любезности, даже если бы моя собственная природа не требовала этого. Я хотел бы добиться вашего расположения, квириты, но еще больше жажду я вашего спасения, что бы вы потом ни думали обо мне. (10) Так уж устроено природой, что тот, кто перед толпою говорит о своем, ей любезней того, кому ничто нейдет на ум, кроме общественной пользы. Может, вы думаете, что эти угождающие толпе, эти радетели за народ, не давая вам ни взяться за оружие, ни насладиться миром, подстрекают и смущают вас для вашего блага? (11) Им выгодны только времена смут, они понимают, что при согласии сословий им не видать ни почестей, ни барышей, они думают, что лучше быть вождями бедствующих, чем совсем ничьими. (12) Но коль скоро вы можете пресытиться и этим и захотите вернуть строй своих предков, то я готов отдать голову на отсечение, если в несколько дней не разгромлю разорителей наших полей, (13) не отниму у них лагерь и, отвратив от наших ворот вызывающие теперь у вас содрогание бедствия войны, не поражу ими вражеские города».

69. (1) Мало какому трибуну удавалось своей речью снискать у народа большее расположение, чем добился тогда самый суровый из консулов. (2) Даже молодежь, привыкшая считать уклонение от воинской службы в час опасности лучшим оружием против патрициев, готова была к битвам. Беженцы из деревень, израненные и ограбленные, рассказывали еще более ужасное, чем то, что открывалось взорам, и весь Город переполнился гневом. (3) Когда собрался сенат, взоры всех обратились к Квинкцию, единственному, кто мог спасти величие Рима, кто, по мнению знатнейших сенаторов, сказал свое слово, достойное консульского звания, достойное его прежних консульств, достойное всей его жизни, часто отмечавшейся почестями, но еще чаще заслуживавшей их. (4) По мнению сенаторов, одни консулы, предавая патрицианское достоинство, льстили плебеям, другие, строго охраняя права своего сословия, притеснениями ожесточали толпу, и только Тит Квинкций не забыл упомянуть в своей речи ни о патрицианском величии, ни о согласии сословий, ни о тяжелых временах. (5) Его и товарища его по консульству просили взять на себя заботу о государстве, трибунов заклинали вместе с консулами отвести войну от Города и плебеям внушили при столь тревожных обстоятельствах слушаться сенаторов: это‑де взывает к трибунам общее отечество, моля заступиться за разоренные земли и почти захваченный Город. (6) С согласия всех был назначен и проведен набор. Объявив в собрании, что теперь некогда расследовать, все ли записались, консулы приказали юношам на следующий день прибыть на Марсово поле, а для расследования, мол, придет время после окончания войны, и тот, кто не найдет оправдания, будет считаться беглым. (7) На следующий день явились все. (8) Каждая когорта избрала своих центурионов, а во главе когорт было поставлено по два сенатора. Все это, как рассказывают, сделано было так быстро, что знамена, в тот же день извлеченные квесторами из казначейства[525]и доставленные на Марсово поле, были подняты еще до полудня и новое войско, в сопровождении немногих когорт, составленных из опытных воинов‑добровольцев, остановилось у десятого камня[526]. (9) Уже на следующий день они увидели врага и близ Корбиона перед их лагерем поставили свой. (10) А на третий день побуждаемые – римляне злобой, те – отчаяньем и сознанием вины за столь частые мятежи[527]без малейшего промедленья вступили в бой.

70. (1) Хотя оба консула располагали в войске одинаковыми полномочиями, ибо это наилучший способ ведения больших дел, все же с согласия Агриппы вся полнота власти была передана другому консулу, который, в ответ на незлобивость и уступчивость, по‑дружески делился с ним и замыслами, и славою, возвышая того, кто не мог с ним равняться. (2) В бою Квинкций был на правом крыле, Агриппа на левом, середина вверялась легату Спурию Постумию Альбу, конница была отдана под начало другого легата – Публия Сульпиция. (3) На правом крыле пехота отлично дралась против упорно оборонявшихся вольсков. (4) Публий Сульпиций с конницей прорвал в середине вражескую оборону. Хоть ему и можно было тем же путем вернуться к своим, прежде чем неприятель поправит смешавшиеся ряды, но всадники предпочли ударить во вражеский тыл и в мгновение ока рассеяли бы с двух сторон войско, если б конница вольсков и эквов не навязала им боя. (5) Тогда Сульпиций закричал своим, что медлить нельзя, что они отрезаны и будут окружены, если только, отдав все силы, не справятся с неприятельской конницей. (6) Мало прогнать врага, надо перебить людей и коней, дабы никто не смог вернуться на поле битвы и снова вступить в бой. Да они и не смогут сопротивляться тем, перед кем не устояла сомкнутая в тесные ряды пехота! (7) И всадники вняли его словам. Одним ударом они смяли вражескую конницу: многие попадали с коней, и их самих и лошадей их пронзали копьями. Так завершилось сражение с конницей. (8) Напав после этого на пехотинцев, всадники лишь тогда известили о своих подвигах консула, когда неприятельское войско уже дрогнуло. Это известие воодушевило одерживавших верх римлян и вызвало замешательство среди отступающих эквов. (9) Поражение врагов началось в середине строя, где ряды обороны прорвала конница; (10) потом консул Квинкций подавил сопротивление на левом крыле, и только на правом дело еще требовало больших усилий. Тут Агриппа, молодой и горячий, как только заметил, что в других местах дело идет лучше, чем у него, стал выхватывать знамена у знаменосцев и даже, бросаясь вперед, швырять их в сомкнутые неприятельские ряды. (11) Страшась позора[528], воины ринулись на врага. Так победа была уравновешена между всеми. Но тут от Квинкция пришло известие, что он победил и грозит уже неприятельскому лагерю, но не хочет туда врываться, пока не узнает, что бой выигран и на левом крыле; (12) Если же Агриппа уже разбил врага, пусть присоединяется, чтобы все войско разом овладело добычей. (13) Одержавший победу Агриппа прибыл поздравить победителя Квинкция уже к неприятельскому лагерю. Мгновенно разогнав немногих защитников, они без боя преодолели укрепления, а вышли оттуда с войском, захватившим богатую добычу и к тому же вернувшим свое имущество, отнятое неприятельскими набегами. (14) Мне известно, что консулы сами не требовали триумфа, и сенат его им не предоставил, но я не имею сведений о причине, из‑за которой они пренебрегли этой почестью или не понадеялись на нее. (15) Я полагаю, насколько позволяет давность случившегося, что вследствие отказа сената почтить триумфом консулов Валерия и Горация, снискавших славу победителей не только вольсков и эквов, но также и сабинян, этим консулам стыдно было требовать триумф за свои подвиги, вполовину меньшие совершенных теми, ведь, добейся они его, и могли бы подумать, что в расчет были приняты сами люди, а не их заслуги.

71. (1) Слава одержанной над врагом победы была омрачена позорным приговором, вынесенным в Риме по поводу спора союзников о границах. (2) Ардеяне и арицийцы, изнуренные частыми войнами, которые велись из‑за спорных земель и наносили большой урон обеим сторонам, попросили римский народ рассудить их. (3) Когда они явились для изложения дела и консулы созвали народ, завязался продолжительный спор. Уже после того, как были выслушаны свидетели и пора было созывать трибы, а народу приступить к голосованию, поднялся некто Публий Скаптий, престарелый плебей, и сказал: «Если мне, консулы, позволено высказаться о государственном деле, то я не потерплю, чтоб народ оставался в заблуждении касательно этого спора». (4) Консулы отказались выслушать его заявление как вздорное, но он кричал о предательстве ими общего дела; консулы приказали прогнать Скаптия, и тот воззвал к трибунам. (5) Трибуны, которыми толпа правит чаще, чем они ею, в угоду жаждущим выслушать его плебеям позволили Скаптию говорить, что хочет. (6) И тот стал рассказывать, что ему пошел уже восемьдесят третий год, а в тех местах, о которых идет спор, он был на военной службе, но не юношей (то был уже двадцатый его поход), и война тогда шла близ Кориол. Он, мол, говорит о деле, многими по давности забытом. (7) Ему же врезалось в память, что земля, о которой идет спор, входила во владения Кориол и после захвата города стала по праву победителя общественным достоянием римского народа. Поэтому его удивляют ардеяне и арицийцы, до поражения Кориол никогда не предъявлявшие своих прав на эту землю, а теперь вознамерившиеся перехватить ее у римского народа, произведенного ими из хозяина в третейские судьи. (8) Ему уже недолго остается жить, но он не мог позволить себе не предъявить своих прав на эту землю, к захвату которой он приложил руку, когда был воином, и не возвысить свой голос, последнее оружие старика. Он настоятельно советует народу из напрасной стыдливости не выносить приговора против себя самого.

72. (1) Консулы, заметив, как тихо и с каким сочувствием слушают Скаптия, призвали богов и людей в свидетели против этой гнусной затеи и пригласили знатнейших сенаторов. (2) Вместе с ними они обходили трибы, заклиная народ не совершать бесчестного поступка, который послужит образцом для худших беззаконий, и, оставаясь судьями, не обращать в свою пользу спорный предмет, ибо, даже если б судье и дозволено было преследовать собственную выгоду, приобретение этой земли даст прибыль, неизмеримо меньшую того убытка, который будет понесен, когда из‑за бесчестного поступка от Рима отпадут союзники. (3) Ущерб, который будет нанесен нашему доброму имени, столь велик, что его и не измеришь: ведь об этом послы расскажут дома, об этом узнают все – дойдет до союзников, дойдет и до врагов, какое огорчение для одних, какая радость для других! (4) Вы думаете, у соседних народов поверят, что все затеял этот старый Скаптий, торчащий на собраниях? В таком вот виде он и прославится, а о римском народе станут говорить как о падком на барыши клеветнике и захватчике имущества в чужом споре. (5) Видел ли кто‑нибудь судью по частному делу, чтоб он самому себе присуждал спорную вещь? Даже сам Скаптий,. хоть в нем уже молчит совесть, такого не сделает. В один голос твердили об этом консулы и сенаторы; (6) но верх взяла алчность и пробудивший ее Скаптий. Созванные трибы объявили спорную землю собственностью римского народа. (7) Утверждают, что и при других судьях все было бы так же, но в таких обстоятельствах даже правота не могла бы смыть позор с этого приговора, и римским сенаторам он был не менее гадок и горек, чем ардеянам и арицийцам. Остаток года прошел спокойно – без волнений в Городе и без угроз извне.

Дата добавления: 2014-11-20