Метонимия в аспекте понимания

Сферы использования метонимии

Как и метафора, метонимия (в том числе и синекдоха) может отличаться по степени распространённости и выразительности. С этой точки зрения выделяют общеязыковые невыразительные метонимии, поэтические, газетные и индивидуальные.

Общеязыковыми являются такие метонимии, как литьё, серебро, фарфор, хрусталь (в значении ‘изделия’), замазка, пропитка (в значении ‘вещество’), защита, нападение, смена; вход, выход, поворот: лисий, норковый, песцовый (признак изделия). Эти метонимии обычно не воспринимаются как переносные значения и не вызывают трудностей в процессе понимания.

К поэтическим выразительным метонимиям относят слова типа лазурь: Последняя туча рассеянной бури! Одна ты несёшься по ясной лазури (А.С. Пушкин), прозрачный: В прозрачном холоде заголубели долы (С.А. Есенин), свинец (гибельный свинец), синий (синий вечер). Эти метонимии также понятны читателю, но их образность продолжает осознаваться, кроме того, они содержат в себе указание на сферу употребления. В разговорной речи они не всегда уместны.

К газетным метонимиям можно отнести такие, как белый (белая олимпиада), быстрый (быстрая дорожка), з елёный (зелёный патруль), золотой (золотой прыжок) и мн. др. Метонимии такого рода склонны превращаться в штампы, они регулярно воспроизводятся в СМИ и постепенно теряют выразительность.

Источники метонимических сближений неисчерпаемы, что порождает множество индивидуальных (авторских) метонимий: Трактиров нет. В избе холодной высокопарный, но голодный для виду прейскурант висит… (А.А. Пушкин); Тихой сказкой усыплю. Сказку сонную скажу (А.А. Блок); Соседей наших клавиши сердили (Б. Ахмадулина). Такие метонимии создаются в процессе творчества. С позиции адресата они интересны тем, что нарушают автоматизм восприятия и заставляют задуматься.

Метонимия – это не просто проявление лексической многозначности, это способ установления эквивалентности по ассоциации между причиной и следствием, предметом и свойством. Эти ассоциации создают основу для понимания даже в том случае, если высказывание за счёт переноса по смежности редуцируется до предела. Напр., метонимический перенос по типу «человек – отношение принадлежности» создаёт в разговорной речи особую модель понимания. Компрессивные высказывания типа моя уехала, при условии того, что говорящий – мужчина, не допускают, как правило, множества интерпретаций и позволяют толковать их однозначно: имеется в виду, что уехала скорее всего жена, а не сестра или дочь. Ср. также высказывание Мои уехали, интерпретация которого зависит от учёта того факта, кто именно произносит эту фразу: в устах взрослого семейного человека она будет, скорее всего, означать, что уехали члены его семьи (муж/жена и дети), а в устах ребёнка – значит, что уехали его (её) родители.

Нередко метонимичное по сути высказывание может звучать парадоксально, но всё же подлежит расшифровке. Например, любитель детективов может сказать: «Хорошее убийство – это всегда интересно». Ясно, что убийство как таковое не может быть хорошим, но нарушение семантической сочетаемости в данном случае не является причиной коммуникативной неудачи. Собеседник вряд ли подумает, что говорящий столь кровожаден, что реальное убийство может казаться ему хорошим. Из ситуации общения очевидно, что имеется в виду убийство, хорошо представленное (раскрученное) писателем детективного жанра.

В аспекте понимания метонимия интересна ещё и тем, что позволяет совмещать в тексте сразу два значения лексической единицы[32], тем самым придавая слову «стереоскопичность»: Когда-нибудь монах трудолюбивый найдёт мой труд усердный; безымянный... (А.С. Пушкин, Борис Годунов), где в сочетании усердный труд отражается понимание труда как деятельности, а безымянный труд – это труд как ‘произведение’.

Понимание как процесс метонимично по своей природе. Так, мы можем догадаться о значении производного слова, основываясь на знании его частей: гитарист – ‘человек, который играет на гитаре’, где значение ‘играет’ не выражено, но легко восстанавливается на основе наших знаний о мире. По нескольким ключевым словам можно догадаться о смысле всего предложения. Даже одна выразительная деталь может указать на общий смысл целого текста. Достаточно вспомнить, какое значение имеет деталь в творчестве А.П. Чехова, Л.Н. Толстого (осетрина с душком, уши Каренина, глаза княжны Марьи и т.д.).

Метонимия в широком смысле может быть представлена не только на уровне слова, но и на уровне морфемы и даже на уровне целого текста. Ср. зал вздохнул – метонимия на уровне слова; клавишник – это музыкант, играющий на инструментах, у которых есть клавиши (отношение: часть – целое) – метонимия на уровне морфемы; Они там чай пьют на балконе – эта чеховская фраза вовсе не означает, что люди реально пьют чай на реальном балконе, фраза предполагает осмысление ‘они отдыхают, получают удовольствие от ничегонеделания’, но отдых может быть соположен с питьём чая, поэтому можно считать, что это тоже отношение: часть – целое, и, следовательно, перед нами метонимия на уровне текста. Творчество А.П. Чехова даёт много примеров текстовой метонимии, напр., в «Даме с собачкой» вместо того, чтобы описывать душевное состояние героя, писатель отмечает, что чернильница в гостиничном номере – серая от пыли, ковёр сделан из серого солдатского сукна, а далее описывает забор, утыканный гвоздями. Все эти детали без лишних слов указывают на настроение Гурова.

Метонимия может оказаться значимым средством и в продуктивной речевой деятельности, что будет рассмотрено в разделе «Вторичные функции семасиологических категорий»

Дата добавления: 2014-12-08