Алхимия Элохимов 1 страница

По милости Божией, которая дана мне, как мудрому мастеру-строителю, я заложил основание.

Апостол Павел (I Корин., III, 10)

"Циолковский Константин Эдуардович, российский ученый и изобретатель, основоположник современной космонавтики... Впервые обосновал возможность использования ракет для межпланетных сообщений, указал рациональные пути развития космонавтики и ракетостроения..." [185]

Все понятия, относящиеся к космосу, к достижениям космонавтики у нас связываются с именем Циолковского. Реактивные двигатели, ракеты, орбиты, спутники, космонавты, невесомость, межпланетные полеты, космическая эра - все это Циолковский, скромный учитель из Калуги. На его простые тетради, исписанные аккуратным ровным почерком, человечество встало как на эволюционную ступень, чтобы шагнуть в космос.

Но, оказывается, сам Циолковский имел далекого предшественника, чьи мысли и открытия он развивал в своих исследованиях. В 1959 году был опубликован его дневник. В нем отец космонавтики пишет, что большую часть своих идей он заимствовал из работ Роже Босковича, сербского ученого XVIII века[186]. В его трудах он нашел много такого, о чем ученые в XX веке еще только начинали спорить.

В свое время Боскович (1711-1787 гг.) был признан самыми известными учеными как гениальный реформатор науки. Он публиковал свои наблюдения за пятнами на солнце, создал обсерваторию, руководил осушением болот, измерял меридианы и вел археологические раскопки там, где позднее Шлиман нашел Трою.

С 1760 года он член английского Королевского общества, ведет обширную переписку со многими европейскими учеными. С 1763 года руководит французским департаментом оптических инструментов королевского флота. Но большинство его идей и открытий были настолько опережающими свое время, что пугали именитых современников, таких как, например, Лаплас.

Долгое время к его наследию так и относились, и только намного позднее, в век квантовой физики, начали понимать странные теории Босковича и делать выводы о том, что он - "мыслитель двадцатого века, вынужденный жить и работать в восемнадцатом" [187].

Перенос малярии комарами. Применение каучука. Идея объявления международного геофизического года. Невозможность локализовать психику в какой-то одной точке тела. Сохранение "зерна количества" движения в мире. Статистическая механика, разработанная американским ученым Виллардом Гиббсом в XIX веке и принятая только в XX веке. Описание будущих открытий, касающихся природы света, электричества и магнетизма. - Все это есть в трудах Босковича.

И еще многое другое:

Строение атома, принципы квантовой механики, кванты света.

Объяснение радиоактивности, о которой в его, Босковича, век как будто бы никто и не подозревал. Притом объяснение на уровне самой современной квантовой физики, то, которое ученые сейчас называют "статистическим проникновением сквозь потенциальные барьеры".

Постоянная Планка - константа, определяющая соотношение между энергией и частотой волны, открытая Максом Планком на рубеже XIX и XX веков.

Теория пространства и времени, состоящих из неделимых точек-зерен, как в современных работах Гейзенберга.

И даже мечта Эйнштейна - единая всеобщая теория вселенной, общее, единое уравнение, управляющее механикой, физикой, химией, биологией, психологией.

Все это собрание теорий совершенно невероятно для эпохи, в которую жил Боскович. Они больше подходят нашему времени. Или даже не нашему времени, а времени, в котором будут жить наши потомки. Сейчас его концепции до конца не могут понять современные ученые. Взгляды этого удивительного провидца, как они сами признают, можно будет усвоить только тогда, когда наука достигнет объединения теории относительности и квантовой физики. Когда ученые, от формулы к формуле, от теоремы к теореме, сами выведут единую теорию поля.

И это произойдет только в будущем. В нашем, теперь уже двадцать первом веке, или даже еще позднее. О Роже Босковиче правильнее говорить, что он был мыслителем двадцать первого (или двадцать второго?) века, вынужденным жить и работать в восемнадцатом.

На примере с его концепциями и XX веком видно, что мы не способны воспринять откровение прошлого, если не прошли его уже на собственном опыте или если не посвящены в него шаг за шагом. Если этого нет, то произнесенная или написанная кем-то истина, какой бы великой и основополагающей она ни была, не вызывает в нас ответного чувства доверия и согласия, но только скептическое пожимание плечами - мало ли кто что написал? Таковой была реакция Лапласа на откровения Босковича, таковой пока остается реакция нашего просвещенного космического века на заявления алхимиков о философском камне, об универсальном растворителе, об управлении силами земного притяжения, о сотрудничестве с невидимыми духами природных стихий, о великих Учителях Мудрости, Посвященных. < ã Мальцев С. А., 2003 >

Открытия Босковича поражают историков науки. Но, в свою очередь, Боскович, давший Циолковскому отправную точку в развитии его космических идей, сам опирался на труды других ученых, своих предшественников. Он читал книги алхимиков, пытался проникнуть за завесу их тайного символического языка и оставил после себя точные научные переводы этого алхимического символизма. Например, как он разъясняет, четыре стихии алхимиков - Земля, Вода, Огонь и Воздух - это четыре комбинации взаимного расположения неких частиц, не имеющих ни массы, ни веса, которые и составляют эти стихии. Был момент, когда современные физики, наблюдая за превращениями частиц друг в друга, обнаружили четыре кварка - четыре основы, из которых, как предполагали, могут состоять элементарные частицы. Но потом, в результате экспериментов, число кварков достигло двенадцати, и вообще заметили странные элементы, которым стали давать такие парадоксальные названия, как "цвет" и "запах". И оказалось, что не подошло еще время объединения древнего символизма и современного знания. Не наступило.

Был еще такой же, как Боскович, непризнанный историей науки гений - Николай Кребс (1401-1464), Николай Кузанский или Николай де Куза, как его звали по месту рождения, селению Куза-на-Мозеле в Италии.

Джордано Бруно называл его "божественный Кузанец". За сто лет до Коперника Николай Кузанский предвосхитил все его открытия о вращении Земли, орбитах планет. За полтора века до Джордано Бруно он писал об обитаемости миров во вселенной. По его представлениям, Высшее Начало мира, Бог, вмещая в себя все сущее, присутствует в любой, самой ничтожной вещи. Он одновременно центр космической сферы, находящийся везде, в каждой точке пространства, и он же - ее окружность. Мир выявлен этим Единым из самого себя через последовательные промежуточные стадии Начал и вернется в Его лоно при завершении всех великих космических циклов эволюции. Человек же - существо, соединяющее в себе земное и космическое, божественное, он - пересечение микрокосма и макрокосма. Эта истина дана всем людям через великих Основателей и Реформаторов религий, таких как Орфей, Будда, Зороастр, Гермес, Моисей, Христос и другие герои. Все религии - ветви одного древа, единой Религии Мудрости. И все народы поэтому должны жить во взаимном доверии и уважении к религиям друг друга.

Для Николая Кузанского, как и для Босковича, отправной основой умопостроений были доктрины неоплатоников. Его выражение "Мир подобен обширной машине, центр которой находится везде, а окружность нигде" позаимствует потом Блез Паскаль (1623-1662), французский ученый, математик и философ.

Но даже форма выражения этой идеи не новая, она есть в Зохаре, священной книге евреев. Там же, еще до Коперника и до Николая Кребса, можно было прочитать о вращении шарообразной Земли, об обитателях северного и южного полушарий, о смене дня и ночи, о полярном дне и полярной ночи:

"...Земля обращается вокруг себя, образуя круг: так что некоторые находятся наверху, другие внизу... имеются некоторые страны на земле, которые освещены, в то время как другие находятся во тьме: у первых день, когда для других наступает ночь; также есть страны, где всегда день или где ночь продолжается лишь несколько мгновений" [188].

И эти откровения Зохара ведут еще дальше в прошлое, к доктринам Фалеса, Пифагора, Платона и к их наставникам - египетским жрецам, в священных книгах которых все это было изложено уже тысячи лет назад.

Был еще в средневековье Герберт де Орильяк (940-1003), математик, философ, необыкновенный механик, создавший не только первые гиревые башенные часы, но и загадочную "магическую" говорящую голову. Сделанная из бронзы эта голова словами "да" и "нет" отвечала на вопросы любого к ней обращавшегося.

Герберт де Орильяк принес свои знания, удивлявшие современников, из Индии, куда он однажды совершил длительное путешествие. После этого он и прославился как великий маг-чародей.

Позднее подобную голову сделал Альберт Великий, Альберт Магнус (1193-1280), немецкий алхимик, теолог и философ. Эту голову разбил другой теолог и философ, ученик Альберта Великого Фома Аквинский (1226-1274), потому что элементальный дух, прикрепленный магической силой к этому механизму, своим постоянным многословием мешал Фоме заниматься сложными математическими вычислениями.

И если вместо современной энциклопедической истории, просеивающей все через сито предубеждения и не оставляющей даже упоминания об этих фактах, обратиться к свидетельствам самого средневековья, то становится видно, насколько широкий размах имели занятия магией и алхимией в те времена. Не было ни одного королевского двора, где бы не прибегали к услугам придворных астрологов и чародеев, ни одного церковного прихода, ни одного монастыря, где бы не практиковались те или иные магические ритуалы. Решительно, казалось бы, покончив с язычеством и языческими науками, христианство еще настойчивее, чем само "язычество" обращалось за помощью к тайным наукам, к духам невидимых сфер, к алхимии, стремясь найти не на небе, а здесь, на земле, тайны земного могущества, земной власти.

Позднее появится новая религия, которую назовут наукой, она также решительно будет расправляться с суевериями и предрассудками прошлого, со всем тем, что не будут видеть глаза ее адептов, с тем, что их ум не сможет охватить. Но сама эта религия с таким же рвением и упорством возьмется за то же самое древнее колдовство и чародейство, только под другими названиями - фармакологии, гипноза, нейролингвистического программирования, и придумает еще тысячу других имен и названий для возрожденных ею магических искусств.

Есть знание и оно дает силу, каким бы словом - устаревшим или современным - оно ни называлось. Есть знание, есть суеверие - вера всуе, пустая вера, не основанная на знании и понимании. Суеверие, в отличие от знания, не может давать силу, оно не может влиять на ход истории, оно может быть только использовано в качестве слепой бессознательной силы теми, кто знает, кто понимает. И там, где мы видим чье-то влияние на историю, можно предполагать наличие определенного знания.

Интересно задуматься над происходившими в те времена одновременными событиями. < ã Мальцев С. А., 2003 >

Крестовые походы, инквизиция. По всей Европе горят костры, в которых сжигают людей, обвиненных в занятиях магией и колдовством. Уничтожают орден тамплиеров за его тайное учение, по сути, за тот же неоплатонизм, который они вынуждены были скрывать. Сжигают Джордано Бруно. За ту же ересь, за занятия запрещенными науками, за масонство приговаривают к смерти Калиостро. Хоть между этими событиями и проходят века, но они стоят в одном ряду и вершатся одним и тем же историческим персонажем - Церковью. И между этими громкими, всем известными казнями и приговорами - тысячи и тысячи других жертв борьбы с колдовством, объединивших несколько веков в один процесс работы инквизиции. С размахом и методично все, заподозренные в язычестве и магии, не просто преследовались, а уничтожались.

"Даже не давали себе труда записывать имена обвиняемых, а обозначали их, как обвиняемый №1, 2, 3 и т.д. Иезуиты исповедывали их секретно" [189]

И одновременно с этим Герберт де Орильяк, Альберт Магнус экспериментируют с одухотворенными говорящими механизмами, Николай де Куза пишет труды, в которых излагает чисто платоновские взгляды на мир, Боскович расшифровывает книги алхимиков и выводит из них такие теории, которые даже наукой воспринимались как безумные. Как при той тщательной чистке умов, которую проводила инквизиция, могли уцелеть эти вольнодумцы? Известные всем вольнодумцы.

Волею случая?

Разгадку дает положение, которое занимали в обществе эти великие ученые.

Альберт Магнус - монах католического доминиканского ордена, того, который создал инквизицию. Доминиканцы называли себя "псами господними", их эмблемой была собака, бегущая с факелом в зубах. Магнус по церковной служебной лестнице поднялся до должности епископа.

Николай Кузанский - это кардинал де Куза, епископ, ближайший советник папы Пия II.

Герберт де Орильяк - монах бенедиктинского католического ордена, затем архиепископ Реймсский и Равенский, а еще позднее сам папа римский Сильвестр II.

Роже Боскович еще в 14 лет записался вольнослушателем в Римский иезуитский колледж. Учился там математике, астрономии, теологии. Закончив испытание послушничеством, в 1728 году вступил в орден иезуитов, в членах которого состоял до самой смерти.

То есть в истории науки черным по белому могло бы быть записано: "Роже Боскович, член Ордена Иезуитов, непосредственный предшественник в науке о космонавтике Циолковского, развившего в своих трудах идеи этого талантливого ученого XVIII века..."

Монах-бенедиктинец Герберт де Орильяк стал папой римским по протекции императора Оттона III, Николай Кузанский мог стать церковным деятелем, чтобы пользоваться прикрытием духовного сана. Но что заставляло Босковича вступать в орден иезуитов? Стал бы человек, обладавший таким выдающимся интеллектом, вступать в эту организацию, если бы она была только сборищем фанатичных, невежественных глупцов? Вероятно, он нашел ее достойной своему уровню знания и способностей. Вероятно, заповеди этого ордена нисколько не смущали его совесть, и главным для него была возможность пользоваться тайными науками иезуитов и их богатейшим собранием древней литературы, свезенной со всего света из разгромленных и сожженных хранилищ "язычников". И этими возможностями он успешно пользовался.

Таковы факты.

А теперь вопрос: невежество ли руководило действиями Церкви? Суеверие ли? Глупость ли?

Среди огромной массы набожных монахов выделяются иерархи церкви и члены тайного ордена иезуитов, которые никак не выглядят невеждами. Они, скорее, - сообщество избранных адептов, посвященных, которые держат тайное знание при себе и не допускают до него своих наивных подчиненных.

Где они, церковное невежество и суеверие? И существуют ли?

Если и существуют, то только во внешнем, экзотерическом круге церковной организации.

Среди представителей внутреннего круга церкви мы видим такие умы, такие интеллекты, которых не знала даже наука XX века.

И тогда еще вопрос: а знаем ли мы обо всех таких умах, работавших над тайнами природы в лабораториях и библиотеках Ватикана?

Кто они, эти великие гении, составлявшие душу и дух Церкви, ее тайное, эзотерическое ядро?

В эту тайну можно заглянуть от противоположного полюса. По врагам церкви, с которыми она вела непримиримую борьбу, можно составить представление о душевных качествах, об интеллектуальном уровне адептов католицизма, о знаниях и силах, которыми они владели.

Такое сопоставление на противоположностях можно уже проводить на примере с Орденом Тамплиеров, с которым расправились с помощью пыточных орудий и костра.

Получается, что, если пришлось прибегнуть к помощи короля Филиппа, к государственной военной и полицейской мощи, значит, другими способами победить тамплиеров церковь не могла, не имела силы. Чтобы иметь такую силу, позднее, через два века, был создан Орден Иезуитов, тайный орден, организованный специально для борьбы с тайными обществами.

Братство тамплиеров не было уничтожено одними только казнями его руководителей и запрещением папы Климента. Это прекрасно понимали кардиналы - иерархи Ватикана. Но что им оставалось делать, когда явное стало тайным, и не с кем было бороться, хотя известно, что враг живет и процветает дальше? Ответ на этот вопрос искали в течение двух столетий, а за это время Европу окутал загадочный, мистически чарующий дым, поднимавшийся из тиглей и реторт алхимиков.

В нем была свобода, простор дальних стран, других обычаев, других идей. В нем чувствовался аромат благовоний далекого сказочного Востока, в нем воображение вызывало видения древнего Египта. В его струящихся завитках оживали до-потопные предания об удивительных летающих кораблях Атлантиды.

Где-то в далеких странах, за самыми высокими горами духи природы служили магам подмастерьями в их пещерах-лабораториях. Где-то там, в толще веков, в оазисах среди раскаленной египетской пустыни, огромные каменные плиты плыли по воздуху подобно перу воробья, и строители под присмотром мудрого жреца складывали их в огромные, уходящие к небу кристаллы пирамид. Там были гиганты духа и воли, цари знания и могущества. Там огненные колесницы уносили странников к звездам. А ключ ко всему этому был здесь, в руках, - в старинных, пожелтевших, обожженных временем книгах, чудом уцелевших со времен седой древности.

Алхим.

Великое слово, заключающее в себе тайны мира. В нем сокрыто имя Зодчего Вселенной. В нем, в его числовых величинах, обозначена вершина пирамиды космических Начал, Чисел и Форм. Тот, кто овладеет Числами и Формами, их трансформациями друг в друга и комбинациями, тот, кто постигнет соответствия их Иерархии в иерархии материи, в систематике планет, стихий, психологий, химических веществ, тот не только сможет превращать ртуть и олово в золото, но даже трансмутировать свою внутреннюю природу, приблизившись к богам. Он станет Алхимиком.

Не только религиями создаются мифы. Мифы рождаются и наукой. Один из таких мифов - миф о том, что алхимия была или ловким обманом, или бесполезными попытками добиться превращения элементов. Сейчас того же превращения пытаются добиться ученые, называя его холодным термоядерным синтезом. Из биологии известно, что оно возможно. Морской моллюск, например, если его поместить в воду, не содержащую кальция, способен получать его для строительства своей раковины из любых других металлов, растворенных в этой воде. И раковина его будет построена так же, как обычная, на основе кальция. Так возможность получения одних элементов из других, о которой заявляли алхимики, доказывается самой природой.

Основы химии были заложены алхимиками. Альберт Магнус, Раймонд Луллий, Томас Воган, Парацельс, Жан-Баптист ван Гельмонт, Василий Валентин, Иоганн Рудольф Глаубер, Иоганн Фридрих Бетгер, Блез Виженер и многие другие именитые первооткрыватели кислот, веществ, соединений, элементов были алхимиками. После них осталось более ста тысяч книг и рукописей по этой науке, которую они считали священным наследием египетских жрецов. Ведь слово "химия" происходит от древнего названия Египта - Хеми. И невероятно, что эти тысячи книг, написанных первопроходцами науки, всегда считались учеными никчемным собранием заблуждений. Словно те, кто годами писали их, обобщая в них свой опыт, были невежественными глупцами или обманщиками.

Луи Повель и Жак Бержье в книге "Утро магов", посвященной фактам, не удостоенным внимания истории и науки, так выражают свое недоумение по этому поводу: < ã Мальцев С. А., 2003 >

"Эта огромная литература, которой посвятили себя великие умы, незаурядные и честные люди и которая торжественно заявляет о своей приверженности фактам, экспериментам, никогда не подвергалась научному исследованию. Господствующая мысль, догматическая в прошлом, рационалистическая сегодня, неизменно поддерживала вокруг этих текстов заговор неведения и презрения"

И это пишут авторы, один из которых, Жак Бержье, сам - известный химик:

"Князья, короли и республики отваживались на бесчисленные экспедиции в далекие страны, финансируя различные научные исследования. Но никогда группа палеографов, историков, физиков, лингвистов, химиков, математиков и биологов не собиралась в полной библиотеке алхимии с целью посмотреть, что в этих старинных трактатах верно и может быть использовано. Вот что непостижимо!"

В книгах о приготовлении воды для универсального Эликсира алхимики говорят о необходимости ее тысячекратной дистилляции. Это считали полным бредом до того, как стали тем же методом получать тяжелую воду, вещество из разряда радиоактивных изотопов. Боскович не был обременен научной брезгливостью и уже двести лет назад извлек из алхимических трудов самые современные объяснения радиоактивности.

Подобный же принцип обработки, приложимый к плавке металлов, тоже считался абсурдным, пока современная химия не открыла его заново для получения сверхчистого германия и кремния, используемых сейчас в изготовлении микросхем. Теперь это называется зональной плавкой.

Авторы "Утра магов" приводят случай, произошедший в 1667 году с известным ученым Жаном-Фредериком Швейцером, бывшим до того ярым противником алхимии.

Зимним утром 27 декабря 1667 года к Швейцеру пришел неизвестный, скромно одетый человек и спросил его, верит ли он в существование философского камня, на что Швейцер ответил отрицательно. Тогда гость открыл перед ним маленькую шкатулку из слоновой кости, в которой лежали три кусочка вещества, похожего на стекло или опал. Алхимик сказал, что это и есть тот самый философский камень, и что с помощью самого ничтожного его количества можно получить двадцать тонн золота. На просьбу одолжить немного этого вещества он ответил категорическим отказом и добавил, что даже за все состояние Швейцера не смог бы расстаться даже с малейшей частицей этого вещества по причине, которую ему не позволено разглашать. Тогда скептик предложил гостю доказать делом правдивость его заявлений и алхимик пообещал вернуться через три недели и сделать это.

В назначенный день незнакомец снова появился на пороге и сказал, что может дать крупицу этого "минерала", но не большую, чем горчичное зерно, добавив: "Вам будет достаточно даже этого". Тогда скептик признался, что еще во время прошлого визита алхимика утаил для себя несколько таких крупиц. Они и в самом деле смогли произвести превращение свинца, но только не в золото, а в стекло. "Вы должны были защитить вашу добычу желтым воском, - ответил алхимик, - это помогло бы проникнуть сквозь свинец и превратить его в золото". Он пообещал вернуться на следующий день и сделать такое превращение, но так и не пришел. Тогда жена Швейцера убедила его попробовать осуществить эту реакцию самому, в соответствии с указаниями незнакомца. Ученый так и поступил:

"Он расплавил три драхмы свинца, облепил камень воском и бросил его в жидкий металл. И он превратился в золото: "Мы тотчас же отнесли его к ювелиру, который заявил, что это самое чистое золото, какое ему доводилось видеть, и предложил 50 флоринов за унцию"

Слиток золота Швейцер оставил себе как доказательство необычного превращения. После этого случая он все время вспоминал неизвестного алхимика и повторял: "Пусть святые Ангелы Божьи бодрствуют над ним как над источником благословения для христианства". < ã Мальцев С. А., 2003 >

Конечно, если бы алхимики выдали миру хотя бы одну эту тайну превращения простых металлов в золото, тайну, которую они считали азбукой алхимии, то это стало бы не благословением, а бедствием для экономики христианского мира. В соревновании за обладание горами золота в него превращали бы все, что ни попадется под руку, и в такой золотой лихорадке благородный металл постигла бы участь обесцененной валюты. Европа стала бы вся, в прямом смысле, позолоченной и одновременно нищей.

К тому же алхимики знали о сокровенных свойствах желтого металла, о его связи с невидимым миром духов, о неблагоприятном воздействии на психику корыстного человека, и не стали бы ввергать миллионы людей в еще более дикое состояние алчности. Возможно, этим объясняется выбор тамплиерами серебра для их универсальной пан-евро-азиатской монеты.

Раскрытие только маленькой части тайной науки может обернуться бедствием для миллионов людей. Отсюда осторожность алхимиков в выдаче их секретов. Отсюда и упреки алхимикам от химиков за их секретность, а, в конце концов, и объявление их шарлатанами.

Скептицизм Швейцера был развеян посетившим его алхимиком. Но неужели, чтобы алхимиков перестали считать шарлатанами, им нужно было таким же образом явиться к каждому скептику? Тогда им уже некогда было бы заниматься своими исследованиями и пришлось бы стать лекторами-пропагандистами или, попросту говоря, шутами. И веселить кабинетную публику необычными фокусами, чтобы она снизошла до их признания. До такого абсурда алхимики не опускались, и, более того, они считали расхожее мнение о них как о фокусниках наилучшим условием сохранения в тайне алхимических знаний.

Смеялись как над шарлатаном над алхимиком Роджером Бэконом (1214-1292), изобретателем пороха, телескопа, очков и много еще чего. Одни говорили о нем, как о непревзойденном чародее, другие покатывались со смеху при одном упоминании его имени. Эти противоречивые слухи дошли до самых высокопоставленных особ, и однажды скромный монах Роджер Бэкон был приглашен к королю и королеве, чтобы показать что-нибудь из своего искусства. На представление собрались многие знатные вельможи.

Без особых приготовлений Бэкон взмахнул рукой. Тотчас зазвучала прекрасная незнакомая музыка, слышная всем. Музыка становилась все громче, и тогда появились четыре полуматериальных существа, которые кружились и танцевали под нее, пока не растаяли в воздухе. Бэкон опять взмахнул рукой, и помещение наполнилось чудесным ароматом, который, казалось, вобрал в себя все лучшие ароматы мира.

"Затем Роджер Бэкон, обещавший перед тем одному джентльмену показать его возлюбленную, отдернул в сторону одну из портьер королевской комнаты, и все, кто были в комнате, увидели кухарку с половником в руках. Гордый джентльмен, хотя и узнал девушку, которая исчезла так же быстро, как и появилась, был взбешен за унизительное для него зрелище и стал угрожать монаху своей местью. Как же поступил маг? Он просто ответил: "Не угрожайте, а то я посрамлю вас еще больше; и остерегитесь другой раз пытаться уличать во лжи ученого!"

И далее историк добавляет:

"Это может послужить иллюстрацией к той категории манифестаций, которые вероятно, являются результатом превосходного знания естественных наук" [190].

Такой же иллюстрацией этого превосходного знания являются органная музыка и светящаяся каменная лестница в подземельях Йиглавы. Увидеть и услышать эту иллюстрацию в наше время может любой желающий.

И теперь зададимся несколькими вопросами относительно алхимиков и алхимии. < ã Мальцев С. А., 2003 >

Что различало, разделяло алхимиков, а что было для них общим? Чего было больше в их жизни и работе - различий или похожих деталей? Как будто бессмысленные вопросы, но они могут дать намеки на нечто другое, более важное.

Алхимики не объединяли себя каким-то одним особым названием. Разве что общество стало называть их общим именем по той науке, которую они боготворили и которую считали величайшим даром высшего египетского Посвященного Гермеса Трисмегиста. Не было какого-то общего облачения или другого внешнего признака. Алхимик мог быть адвокатом, как Корнелий Агриппа, медиком, как Парацельс, монахом-ученым, как Роджер Бэкон. Жили они в разных местах и занимались каждый своим делом.

Но на этом и кончаются их различия - те различия, которые отличают и самых обычных людей.

Теперь вызовем на свет то малозаметное, что их объединяло.

Во-первых, конечно же, сама наука алхимия. Трансмутация элементов, овладение скрытыми энергиями природы, поиски философского камня, универсального растворителя, выведение общей формулы мироздания.

Что за странное постоянство, с которым одни и те же идеи владели умами этих исследователей, живших в разное время?

Идеи, следы которых можно найти в сохранившихся египетских папирусах, посвященных оккультным, магическим искусствам. Идеи, которые изучались и возрождались к жизни философами древней Греции, а позднее - неоплатониками, теургами первых веков.

Что за странное постоянство, с которым все алхимики почитали своим Учителем древнего египетского Посвященного?

Египет был проклят церковной идеологией. Эмблемы его науки были объявлены дьявольскими символами, а религия - поклонением адовым чудовищам. И обращение алхимиков к мудрости Египта было величайшей дерзостью того времени. Достаточно было заявить о своем уважении к Гермесу Трисмегисту, наставнику "дьявольских" доктрин, чтобы обеспечить себе позорный колпак еретика и сожжение заживо. Если, конечно, не состоять в церкви в чине какого-нибудь кардинала или архиепископа. Свои убеждения алхимикам приходилось держать в тайне. И этот плотный покров тайны, наброшенный ими на свою деятельность - еще одно обстоятельство, объединяющее их.

Так у нас уже есть общая наука и общая тайна, скрепляющие сообщество этих загадочных ученых.

Есть и еще такие же общие обстоятельства. Например, безбрачие, такое же, как у тамплиеров, дававших при вступлении в орден обет целомудрия. Все алхимики были отстранены от остального общества, жили своей замкнутой непонятной жизнью, что послужило источником легенд об их тайных связях с дьяволом. В этих мифах та же логика, как и в обвинении тамплиеров, - если что-то скрываешь, значит, есть какие-то неприличные связи и тяжкие грехи.

Дата добавления: 2014-11-29