Внехрамовая проповедь. Некоторые замечания 3 страница

Мы должны быть ограждены от этих небольших неприятностей, потому что их вред не ограничивается только нашими неудобствами, а приводит и к плохим последствиям. Увы, эти пустяки часто нарушают ход нашей мысли и выводят нас из равновесия, но хотя дух усердствует, плоть немощна. Поразительно, как самые незначительные вещи могут влиять на наше состояние духа, поэтому необходимо устранить эти бессмысленные причины неудобства. И это волнует не только нас: достаточно вспомнить случай, который произошел со Смитом Сиднеем. "Я не выношу, - сказал он, - быть пленником кафедры, когда только одна голова моя видна. Я люблю смотреть вниз на своих прихожан - потрясать их своей проповедью. Меня называют потрясающим проповедником, потому что я люблю, чтобы руки мои были свободными и люблю стучать по кафедре. Только один раз я потерпел неудачу, когда попросил подложить мне под ноги несколько подушечек. Текстом для своей проповеди я взял 2 Кор.4:8-9: "Мы в отчаянных обстоятельствах, но не отчаиваемся: мы гонимы, но не оставлены: низлагаемы, но не погибаем". Как только я произнес эти слова и хотел пояснить их, - мне нравилось иллюстрировать их и совершенно не так, как я собирался, - мое сооружение из подушечек вдруг развалилось: я упал и едва удержался, чтобы не свалиться на руки прихожан, которые, должен сказать, повели себя с достоинством и пришли в себя гораздо быстрее, чем я ожидал.

Но вернемся к нашей теме, и я еще раз повторю свое убеждение, что закрытые со всех сторон кафедры приводят к тому, что наши проповедники, когда выходят из своих клеток и движения их ничем не стеснены, не знают, что делать со своими руками и ногами, чувствуют себя неловко и незащищено и потому принимают смешные позы. Привыкнув считать себя "одушевленным бюстом", человек чувствует себя страшно высоким, когда появляется перед людьми во весь свой рост.

Нет никакого сомнения, что страх делает многих неловкими. Ни внешность человека, ни его кафедра, ни волнение не делают из него такого посмешища. Для некоторых надо проявить большое мужество, чтобы стоять перед людьми, и сущее наказание - говорить им; и неудивительно, что их поведение неестественно, потому что дрожь пробирает их с головы до ног. Каждый нерв их напряжен, все тело дрожит от страха. Особенно они не знают, что делать со своими руками, и потому постоянно бессмысленно размахивают ими; если бы они могли привязать их к своему телу, то почувствовали бы большое облегчение. Один священник Церкви Англии, который был сторонником чтения проповеди по бумажке, приводит интересный довод, говоря, что, переворачивая страницы своей проповеди, нервный человек может чем-то занять руки, а не имея ее перед собой, он не знает, что с ними делать. Это худо без добра. Плохо делать то, что не приносит хороших результатов. Для успокоения нервов, однако, должно быть более эффективное средство: проповедник должен стараться преодолевать этот недостаток, а не искать средства скрыть его за внешними движениями. Практика - это сильное средство, но вера в Бога - еще сильнее. Когда проповедник привыкает к людям, он держится непринужденно, потому что спокоен, он чувствует себя, как дома, и совершенно не думает ни о своих руках, ни ногах, ни о других частях тела; он говорит от всего сердца и принимает самые естественные для искреннего и серьезного человека позы, которые и есть самые лучшие для проповедника. Незаученные жесты, когда вы ни секунды не думаете о них, являются самыми лучшими, и самым высшим искусством является не быть искусственным и чувствовать себя свободным, как газель среди гор.

Нелепые позы и жесты иногда связаны с трудностью найти следующее слово. Один американский наблюдатель несколько лет тому назад сказал: "Интересно иногда наблюдать, как разные люди по-разному выходят из одного и того же трудного положения. Калхаун редко не может найти нужного слова, но иногда оно застревает у него в горле, и он произносит его подобно макбетовскому "аминь". В таких случаях он начинает яростно дергать воротник рубашки, запускает свои костлявые пальцы в длинные волосы, пока это слово не вырывается из его горла. Когда Вебстер не может найти слова или путается в предложении, он почти всегда начинает тереть левый глаз третьим пальцем правой руки. Если же это не помогает, то он начинает тереть себе нос согнутым суставом большого пальца. И, как последнее средство, он разводит колени в виде эллипса, затем запускает руки в карманы, наклоняет верхнюю часть тела немного вперед, и тогда нужное слово "вынуждено выскочить". Человеку надо прощать то, что он делает в состоянии сильного волнения, но лучше было бы, чтобы он научился преодолевать его и таким образом избавился бы от его последствий.

Привычка также играет немаловажную роль в нелепых движениях ораторов, которые так к ним привыкают, что уже не могут обойтись без них. Кручение пуговицы или скрючивание пальцев отнюдь не является неотъемлемой частью ораторского искусства, а скорее аккомпанементом к нему. Аддисон рассказывает в связи с этим очень интересный случай: "Помню, когда я в молодости посещал Вестминстерский Холл, я видел там одного адвоката, который во время своей защитной речи накручивал бечевку на большой палец, и шутники называли ее нитью его речи, потому что без нее он не мог произнести ни слова. Один из его подзащитных, который был скорее шутником, чем умным, как-то украл у него эту бечевку. Но лучше бы он этого не делал, так как из-за такой шутки проиграл свое дело". Кто еще не имеет таких недостатков, пусть будет осторожен, чтобы они не стали привычкой. Но так как это только пустяки и страдают ими лишь немногие и они не вредят проповеднической деятельности, то не стоит обращать на них большого внимания.

Поза проповедника должна быть естественной, но не вульгарной, а грациозной и благопристойной. Он должен избегать особенно тех поз, которые неестественны для ораторов, потому что они мешают органам речи или сжимают его легкие. Он должен руководствоваться здравым смыслом и не затруднять свою речь, наклоняясь над Библией или пюпитром. Иногда это допустимо, когда вы хотите сказать что-то доверительное людям, стоящим внизу, но, как правило, такая поза столь же вредна, как и некрасива. Кто станет сутулиться, когда говорит в гостиной? Как убийственно трудно вести длинный разговор, упираясь грудью о край стола! Стойте прямо, займите твердое положение и говорите, как можно естественнее. Некоторые впадают в другую крайность: они подымают руки вверх, будто обращаются к ангелам или увидели текст Священного Писания на потолке. Это возможно только в редких случаях, когда того требуют обстоятельства, но ни в коем случае не должно стать правилом. Хорошо сказал Джон Уэсли: "Голову не надо держать слишком высоко, ни вытягивать ее вперед, ни опускать на грудь, ни вертеть ее из одной стороны в другую. Ее надо держать прямо и естественно. Но она и не должна оставаться неподвижной, как статуя, или болтаться во все стороны. Чтобы избежать обеих крайностей, ее надо медленно поворачивать, когда надо, то в одну, то в другую сторону или держать ее прямо, смотря в середину аудитории".

Многие сутулятся, переминаются с ноги на ногу или раскачиваются, будто стоят на парапете моста через реку и разговаривают с кем-то внизу на лодке. Мы подымаемся на кафедру не для того, чтобы только покрасоваться на ней, а чтобы делать важное дело, и наша поза должна соответствовать нашей миссии. Уважительное и серьезное отношение к своему делу не выражается в бездеятельности и беззаботности. Говорят, что у греков даже пахари и пастухи, сами того не зная, выглядят грациозно. Я думаю, что то же можно сказать и об итальянцах, потому что когда я видел римлянина или римлянку, неважно чем они занимались, спали ли на ступенях храма, сидели ли на остатках ванн Каракаллы, несли ли ношу на голове или ехали на осле, они всегда выглядели грациозно и могли служить моделью для художника, но это им даже не приходило в голову. Эти колоритные крестьяне никогда не брали уроков пластики и не задумывались, как они выглядят в глазах иностранца: естественность, отсутствие всякой манерности, жеманности и аффектации делают их столь грациозными. Нам глупо подражать грекам и итальянцам, разве только отсутствию у них всякого подражания, но нам следовало бы научиться держаться, как они, столь же свободно и естественно.

Христианину не подобает быть клоуном, а проповеднику - чурбаном. Как сказал Роланд Хилл, он не мог понять, почему у сатаны должны быть самые лучшие манеры, так и я не пойму, почему у него должны быть самые лучшие ораторы!

Но оставим позу и поговорим более подробно о движениях во время проповеди. Это также второстепенная, но все же важная вещь. Во-первых, они никогда не должны быть чрезмерными. Здесь физические упражнения мало чем помогут. Мы не можем судить о степени чрезмерности, потому что у разных людей она разная, - что для одного чрезмерно, то для другого может быть нормальным и естественным. Жестикуляция людей одной национальности отличается от жестикуляции людей других национальностей. По сравнению с французами, англичане разговаривают между собой спокойно и сдержанно. Посмотрите на наших французских соседей: они говорят, как заведенная машина, поводят плечами и страшно жестикулируют. Поэтому французскому проповеднику можно проповедовать более эмоционально, чем английскому, потому что француз всегда говорит эмоционально. Я не уверен, что так считают и французские богословы, но если это действительно так, то это объясняется их национальным характером и привычкой. Если же вы и я начнем разговаривать, как парижане, то будем выглядеть смешными, так и если начнем неистово жестикулировать на кафедре, то вызовем усмешку у наших слушателей, потому что, как говорит Аддисон, английские ораторы меньше жестикулируют, чем ораторы других национальностей. Так и разные люди: одни жестикулируют больше, чем другие, и если они делают это естественно, то едва ли их можно порицать за это.

Например, мы не можем осуждать Джона Гафа за его неистовую жестикуляцию и хождение во время проповеди, потому что без них он бы не был Гафом. Поразительно, сколько миль он проделывает во время одной своей проповеди! Разве мы не видели, как он взбирался на вулкан в погоне за одним пузырьком газа? Как нам было жаль его, когда он ступал по раскаленной лаве! Потом он мчался в другой конец сцены Экстер Холла и хватал стакан воды, но задерживался только на секунду и снова мчался назад, приводя в замешательство сдержанных братьев в первом ряду. Однако позволить себе это мог только Джон Гаф, но если вы - Джон Смит или Джон Браун - начнете так метаться по кафедре, то будете подобны вечному жиду или белому медведю в зоологическом саду, который ходит взад и вперед по своей клетке. Говорят, что Мартин Лютер так сильно стучал кулаком по кафедре, что однажды разбил доску, я думаю, в три дюйма, когда критиковал какой-то текст. Очевидно, это легенда, потому что едва ли эти нежные руки, которые так изумительно играли на гитаре, могли быть такими грубыми, но если рука человека выражает его характер, то в это можно поверить, потому что Лютер изумительным образом сочетал в себе силу и мягкость. Лютер отличался тонкостью и чувствительностью, и сила его духа только увеличивала, а не ослабляла их. Совсем не трудно поверить, что он мог разбить доску пополам, если вспомнить, с какой силой он крушил римского папу. И мы можем поверить, что руки его были мягкими и нежными, когда они касались струн гитары, даже Давид прекрасно играл на арфе, и этими же руками сломал стальной лук. Говорят, что Джон Нокс был таким хилым, что перед тем, как подняться на кафедру, боялись, что он вот-вот упадет в обморок, но когда он уже стоял на ней, то казалось, что он разобьет ее вдребезги. Таким он, очевидно, был в тот период, когда протестанты боролись за свое существование, что приводило в бешенство папу и его священнослужителей и диавола с его ангелами. Однако я не думаю, что Меланхтон считал нужным быть таким неистовым, как и Кальвин не крушил таким образом своих противников. Во всяком случае не надо вам разбивать кулаком трехдюймовую лоску, потому что в ней могут быть гвозди, как и не надо разбивать в куски кафедру, потому что можете остаться без нее. Взывайте к совести людей и крушите их каменные сердца силой Духа Святого, но для этого надо иметь духовную силу: физическая сила - это не сила Божия в спасении людей.

Очень легко перестараться и выглядеть смешным. Д-р Джонсон очень хорошо понимал эту опасность и потому запретил всякие движения во время проповеди и высоко ценил д-ра Уоттса за то, что "он не подкреплял свое красноречие никакой жестикуляцией, так как никакие движения не соответствуют богословской истине, он не считал, что они могут усилить ее". Едва ли можно согласиться с этим замечанием, но если выбирать между двумя крайностями, то лучше уж проповеднику стоять неподвижно на кафедре, чем слишком сильно жестикулировать. Я думаю, что Нафан совершенно спокойно говорил свою притчу Давиду, и только перед тем как сказать: "Ты - тот человек", он грозно посмотрел на царя. А вот молодые проповедники полагают, что пророк большими шагами дошел до середины комнаты, выставил правую ногу вперед, ткнул пальцем, как пистолетом, в глаза царя и, громко топнув ногой, закричал: "Ты - ТОТ ЧЕЛОВЕК". Если бы это было так, то думаю, что обвиняемый царь посчитал бы пророка безумным и приказал бы страже выставить его из зала. Нафан слишком серьезно относился к своим словам, чтобы произнести их с таким неистовством: глубокое чувство, как правило, выражается в сдержанности, а не излишестве жестов. Кто переливает из пустого в порожнее, кричит, неистовствует, топает ногами, тот пустослов, но чем больше он знает, что он говорит, тем меньше он будет неистовствовать. Джон Уэсли предъявляет слишком большие требования к проповеднику, когда говорит: "Он никогда не должен ломать свои руки, стучать по кафедре, часто подымать руки выше головы". Но, очевидно, он имел в виду какие-то исключительные случаи. Однако он прав, когда предупреждает своих проповедников: "Не надо постоянно двигать руками, потому что древние называли это болтанием рук".

Совершенно правильно говорит Рассель: "Подлинная страстность никогда не доходит до неистовства и крика. Это сила вдохновения, а не исступления. Она не выражается в крике и ярости, топанье ногами и кривлянии. В самом сильном волнении она всегда ревностна и благородна: она возвышает, она не унижает. Она никогда не опускается до крика, грубости, визга истерического тона, хвастовства и ударов кулаками".

Когда вы считаете необходимым проиллюстрировать свою проповедь, будьте очень осторожны, чтобы не переусердствовать, потому что это может произойти раньше, чем вы то сами заметите. Я слышал, что один молодой проповедник, обращаясь к неверующим, воскликнул: "Увы, вы закрываете свои глаза на свет (и тут он закрыл оба глаза), вы затыкаете уши, чтобы не слышать правды (и здесь он заткнул пальцами оба уха), и вы отворачиваетесь от спасения". - И здесь он повернулся спиной к ним). И неудивительно, что, увидев его стоящим к ним спиной, заткнув уши пальцами, они начали смеяться. Эти жесты, может быть, и были иллюстративны, но проповедник здесь переусердствовал и лучше бы их вообще не делал. Сильная жестикуляция, даже если и нравится кому-то, в большинстве случаев вызывает только смех. Когда Берк, выступая в палате общин, бросил об пол кинжал, чтобы показать, что англичане куют мечи против своих соотечественников, его жест, как мне кажется, был здесь впечатляющим и уместным, и все же Шеридан сказал: "Джентльмен принес нам нож, а где же вилка?" И Гильрей зло изобразил его в карикатурном виде. Умеренность жестов менее опасна, чем их излишество. Поэтому будьте осторожны; если вы чувствуете, что ваши жесты во время проповеди слишком уж энергичны, то умерьте свой пыл. Меньше размахивайте руками, более милосердно стучите по Библии и вообще говорите более спокойно.

Может быть, человек ближе всего к золотой середине, когда его жесты не вызывают ни похвалы, ни порицания, потому что они так гармонично сочетаются с его речью, что не привлекают к себе особого внимания. Жест, который бросается в глаза, неуместен и излишен. Г-н Холл провел как-то вечер с Жанной Мор, и его суждение о ее манерах может послужить критикой манерности проповедников. "Ее манеры были настолько совершенны, что ничем не поражали. Манеры, которые поражают, - это плохие манеры. Она настоящая леди, она избегает всякой эксцентричности, которая является манерностью".

Далее, жест должен быть выразительным и соответствовать словам. Мы не можем в полной мере выразить жестом то, что выражаем словами, но иногда жест может быть сильнее слова. Открыть с возмущением дверь и указать на нее пальцем имеет не меньшую силу, чем слово "выйдите!" Отказ подать руку тому, кто вам протягивает свою, - это очень сильное выражение неприязни и, может быть, вызывает более сильное огорчение, чем самые слова. Просьбу молчать можно передать, приложив палец к губам. Кивок головы выражает сильное осуждение. Поднятые брови выражают сильное удивление, и каждая часть лица может красноречиво выразить радость или огорчение. А сколько разных чувств можно вложить в пожатие плечами! И так как поза и жест имеет большую силу, мы должны стараться, чтобы они выражали то, что мы думаем. Так, никогда не подражайте знаменитому греку, который воскликнул: "О небеса!" - и показал пальцем на землю. И не выражайте свою слабость, стуча по пюпитру. Нервные ораторы попусту размахивают руками или ломают их, когда говорят о радостях веры, или конвульсивно хватаются за кафедру, когда уговаривают верующего не держаться крепко земных вещей. Даже менее нервным братьям не всегда удается достичь того, чтобы их жесты соответствовали их словам. А некоторые угрожают кулаком именно тем, кого они хотят утешить. Никто среди вас, надеюсь, не станет ломать себе руки, говоря: "Евангелие не ограничивается отдельными людьми. Его дух щедр и всеобъятен. Он раскрывает свои объятия людям всех категорий и национальностей", как и не станете же вы вытягивать руки и кричать: "Братья, соберите все свои силы, как командир собирает свои войска под царским знаменем в день битвы". Итак, помните, что жесты должны соответствовать словам.

Жест и тон могут иногда совершенно не соответствовать словам. Абба Муллуа вспоминает случай, когда один злой шутник, услышав, каким ласковым тоном проповедник произнес те ужасные слова: "Идите, проклятые", - обратился к своему товарищу и сказал, "Поди сюда, мой мальчик, дай мне обнять тебя - ведь именно это имел в виду пастор". Это плохая шутка, но, к сожалению, не единственная. Как много силы теряют слова Священного Писания из-за неправильного их произнесения проповедником! Ужасны слова, которые этот французский проповедник произнес в совершенно не соответствующей им манере, и я особенно это почувствовал, когда через некоторое время услышал их из уст одного безумца, вообразившего себя пророком, который совершенно серьезно изверг это проклятие на меня и моих прихожан. "Идите, проклятые!" - Как раскаты грома, сорвались они с его уст, и последнее слово, казалось, пронзило саму душу, когда этот фанатик с пылающими глазами и вытянутой рукой бросил его в собрание.

Много, ох, как много проповедников, по-видимому, брали уроки у Бендиго или другого профессора по искусству самообороны, потому что они сжимают кулаки, будто готовы броситься в бой. Как ужасно видеть братьев, проповедующих Евангелие мира таким воинственным тоном или всепрощающего Христа, угрожая кулаком.

Смешно смотреть, как они становятся в позу и говорят: "Придите ко мне Мне, - и, размахивая затем кулаками, продолжают: и Я успокою вас". Господа, меня нисколько не удивляет, что вы смеетесь сейчас над этими глупыми случаями, но лучше смейтесь здесь, чтобы потом над вами не посмеялись ваши слушатели. Не думайте, что я что-то выдумал, и боюсь, что мне придется еще не раз увидеть такие нелепости. Эти неуклюжие руки, если научиться ими управлять, могут стать лучшими союзниками. Мы можем разговаривать ими, как нашим языком, и извлекать из них молчаливую музыку, которая сделает наши слова еще более привлекательными. Если вы не читали книгу "Рука" сэра Чарльза Белля, то я советую вам обязательно прочесть ее и обратить особое внимание на следующий отрывок:

"Мы не должны упускать случая говорить руками, как инструментом выражения наших мыслей. Об этом были написаны диссертации. И лучшим примером могут нам служить великие художники, потому что положением рук по отношению к телу они выражают все чувства человека. Кто, например станет отрицать красноречие рук Магдалины на картинках Гвидо Рени, или их выражение на полотнах Рафаэля, или в "Тайной Вечери" Леонардо да Винчи? Мы видим там выражение всего, что, как говорит Квинтилиан, может выразить рука. "Потому что все другие части тела, - говорит он, - "помогают оратору, но руки, смею сказать, говорят сами. Ими мы просим, мы обещаем, мы призываем, мы прогоняем, мы угрожаем, мы умоляем, мы осуждаем, мы выражаем страх, радость, скорбь, наши сомнения, наше согласие, наше раскаяние, ими мы показываем воздержание и изобилие, время и число".

Лицо, особенно глаза, играют также важную роль во время проповедования. Очень жаль, когда проповедники не могут смотреть на своих слушателей. Странно слушать их, когда они обращаются к людям, которых не видят. Они призывают их надеяться на распятого Иисуса! А где же в это время грешники? Глаза проповедника обращены в свою Библию или на потолок или в пустое пространство. Я считаю, что вы должны смотреть на людей, когда начинаете наставлять их. В одних местах проповеди возвышенность доктрины требует от вас смотреть вверх, в других вы можете смотреть, куда хотите, но когда вы обращаетесь к людям, вы должны смотреть только на них. Кто этого не делает, очень много теряет. Когда д-р Уэйленд был болен, он написал:

"Я не знаю, когда я выздоровею. Но если мне будет разрешено снова проповедовать, то я сделаю все, что будет в моих силах, чтобы научиться проповедовать людям, прямо глядя им в лицо, а не смотреть на лежащую передо мной написанную проповедь".

Правильные поза и жест не менее важны, чем правильное положение всех частей тела, потому что в одном случае необходимо движение головы, в другом - рук, в третьих - только туловища. Квинтилиан говорит: "Все части тела должны выражать жесты. И от движения всего тела во многом зависит успех произнесенной речи, и настолько, что, по мнению Цицерона, большего можно достичь движением тела, чем самих рук. В одном из своих трактатов по риторике он говорит: "Ни движение пальцев, ни опускание их соответственно нужной модуляции голоса не сделают того, что сделает движение всего тела и наклон туловища".

Я мог бы привести еще много примеров правильной, по моему мнению, манеры говорить проповеди, но думаю, я уже достаточно сказал. Пусть жест соответствует словам и будет своего рода постоянным комментарием и практическим толкованием того, что вы говорите. Здесь я должен остановится и надеюсь продолжить эту тему в следующей лекции. Но понимая, что многие могут посчитать ее не столь важной, я все же приведу еще один пример и сошлюсь на великих художников, которые не упускают ни малейшей детали: и этим я хочу сказать, что если они обращают такое внимание на мелочи, то мы должны придавать им еще большее значение. Марвиль как-то сказал: "Когда я был в Риме, я часто видел Клода, которому в то время покровительствовали самые знаменитые люди города. Я часто встречал его на берегу Тибра или в окрестностях Рима среди величественных древних руин. Он уже был старым человеком, но я часто видел, как он возвращался с прогулок с полным платком мха, цветов, камушек т.д., чтобы рассмотреть их дома с тем огромным вниманием, которое и позволило ему так точно изображать природу. Как-то я спросил его, каким образом достиг он такого превосходства среди даже итальянских художников. "Я не жалею сил даже на самые мельчайшие пустяки", - был скромный ответ этого величайшего гения".

Глава 20

МАНЕРА, ПОЗА И ЖЕСТЫ (Лекция вторая)

Теперь поговорим о третьем правиле. Как помните, мы сказали, что, во-первых, жесты не должны быть чрезмерными и, во-вторых, они должны соответствовать словам. А теперь, в-третьих, манеры и жесты никогда не должны быть карикатурными. Это всем ясно, и я приведу только несколько примеров, чтобы предостеречь вас от таких и подобных случаев. Во все века, по-видимому, в абсурдных жестах не было недостатка, и я даже нашел целый их список у одного древнего автора, некоторые из которых надеюсь, уже исчезли, но многие описаны им так ярко, что, видимо, являются карикатурой на подлинные факты. Он пишет: "Одни держат голову неподвижно, наклонив ее в одну сторону, будто вместо головы у них рог, другие так страшно таращат глаза, будто хотят нагнать на всех страх, одни, разговаривая, так кривят рот и двигают подбородком, будто все время грызут орехи, другие, подобно вероотступнику Юлиану, дышат злобой и всем своим видом выражают презрение и высокомерие. Иные, как бы персонифицируя собой вымышленных героев из трагедии, широко разевают рот и втягивают челюсти, будто хотят проглотить всех и каждого, а когда они неистовствуют от ярости, то, брызжа слюной, подобно Сатурну, грозно сводят брови и яростно таращат глаза. Одни, как бы играя в какую-то игру, постоянно двигают пальцами и, сильно размахивая руками, пытаются изобразить, посмею сказать, все математические фигуры; другие, наоборот, так сильно напрягают руки, что могли бы с легкостью перебрасывать деревянные балки. Многие так работают локтями, что можно подумать, они когда-то сами были сапожниками или жили только в их среде. Одни так раскачиваются, что кажется, они говорят из шлюпки; другие же, наоборот, так скованы в своих движениях, что можно подумать, они не люди, а размалеванные под людей мешки с паклей. Я видел, как некоторые прыгали по сцене и такое выделывали ногами, что, как сказал поэт, выражали свой ум ногами. Но не перечислить всех этих глупых жестов и абсурдных манер произносить речи". Этот список мог бы удовлетворить самого ненасытного коллекционера, собирающего примеры для комнаты ужасов, но это только половина того, что в наше время может увидеть тот, кто посещает разные собрания. Как нет, по-видимому, предела озорству детей, так нет, очевидно, предела несуразным жестам ораторов. Даже самые лучшие иногда не могут их избежать.

Первый вид карикатурных движений можно назвать окостенелостью, и это бывает очень часто. Окованные страхом, такие люди не могут согнуть ни своего туловища, ни суставов. Руки и ноги их двигаются, как на шарнирах, и сделаны будто из очень твердого металла, или неподвижны, как у деревянной куклы - они не могут ни поднять их вверх, ни опустить вниз. Все движения таких братьев угловатые, резкие, машинальные. Я не стану копировать их позы и движения, боясь, чтобы вы не подумали, что я изображаю карикатуру на наших достойных северных проповедников, и тем более, что я глубоко их уважаю. Но я думаю, что эти замечательные люди сами хорошо понимают, что их ноги не должны быть похожи на козлы или огромные щипцы, а руки - на кочергу, когда они подымают и опускают их, как плохо смазанная машина, а не живой организм. Конечно, физические упражнения могут помочь исправить этот недостаток, который у некоторых проповедников стал уже почти уродством. Выступая на сцене Экстер Холла, некоторые скованные в своих движениях господа становятся не только моделью для карикатуристов, но, к сожалению, отвлекают из-за этого внимание слушателей от своих столь замечательных проповедей. Иногда мы слышим больше критики по поводу манер проповедников, чем хвалебных слов об их замечательных проповедях. "Не надо обращать внимания на такие пустяки", сказал наш друг Филон. Но люди замечают такие пустяки, и потому лучше, чтобы их не было. Может быть, некоторые будут считать всю эту лекцию не заслуживающей их внимания и отдающей сомнительным юмором, но я думаю, что я прав, потому что, хотя я и не придаю такого большого значения манерам, как Демосфен, который считал их самыми главными в ораторском искусстве, все же хорошая речь, несомненно, много теряет из-за плохих манер оратора. И потому, если я хоть в какой-то мере могу исправить этот недостаток, то буду всегда прислушиваться к критике моих более строгих братьев. Я говорю об этом недостатке совершенно серьезно, как бы шутливы ни показались мои замечания, потому что считаю, что самым верным средством исправить его - это легкая шутка, и я совершенно не согласен с теми,

Кто думает, что всякая добродетель требует серьезности,

А улыбка - это признак греховности.

Второй вид карикатурных жестов и движений не очень отличается от первого, и его лучше всего определить как автоматичность. Люди в этом случае двигаются так, будто они не живые существа, обладающие волей и интеллектом, а автоматы, созданные выполнять движения в точно определенные интервалы. За нашим храмом стоит небольшой дом, на крышу которого хозяин водрузил своего рода флюгер в виде маленького солдатика, с важным видом подымающего то одну, то другую руку. Глядя на него, я часто смеялся, всегда вспоминая игрушку, где человечек попеременно двигает руками или непрестанно поднимает вверх и вниз одну руку, будто она приводится в движение ветром или часовым механизмом. Вверх - вниз, вверх - вниз подымается и опускается его рука, не поворачиваясь ни влево, ни вправо и ни в какую другую сторону, а только вверх и вниз. Она не делает никаких других движений, а только подымается и опускается. Само по себе движение не раздражает, но оно становится невыносимым, если остается постоянно одним и тем же. В своем трактате жестах и манерах оратора Людовик Кресоллий (1620) так пишет об одном образованном и утонченном парижском проповеднике, который возмутил его своими утомительно монотонными движениями: "Когда он поворачивался влево, то произносил несколько слов, сопровождая их сдержанным движением руки, затем поворачивался вправо и делал то же самое, потом снова поворачивался влево, затем - вправо, и все это он проделывал с определенными интервалами. Его можно было сравнить только с безмозглым вавилонским ослом, который идет вперед и назад по одной и той же дороге. Это было настолько отвратительным зрелищем, что я закрыл глаза, но даже и тогда не мог отделаться от неприятного впечатления, которое вызвала у меня такая манера говорить этого проповедника".

Дата добавления: 2014-12-16