Сингапурская история. Из «третьего мира» – в первый 31 страница

Для этих стран было бы лучше, если бы либерализация движения капитала была проведена постепенно. Тогда у них было бы время, чтобы создать систему контроля и наблюдения за потоком непрямых иностранных инвестиций и убедиться, что эти инвестиции носили производительный характер. На самом же деле, значительные объемы капитала были инвестированы в ценные бумаги и недвижимость, офисные здания и многоквартирные дома. В свою очередь, эти ценные бумаги и недвижимость использовались как залог для получения новых займов, что еще сильнее вздувало цены активов. Заемщики знали об этих слабостях, но считали, что это и был тот путь, по которому должно было идти развитие бизнеса в странах с развивающейся рыночной экономикой (emerging markets). Некоторые даже рассматривали наличие деловых партнеров с хорошими политическими связями как своего рода правительственные гарантии по кредитам и продолжали игру.

Министры финансов стран «большой семерки» оказывали на эти страны нажим с целью либерализации финансовых рынков и движения капиталов. Но они не объяснили руководству центральных банков и министрам финансов развивающихся стран, какую угрозу представляют современные глобальные финансовые рынки, которые позволяют переводить огромные суммы денег из страны в страну простым нажатием кнопки компьютера. Либерализацию следовало проводить постепенно, в соответствии с уровнем компетентности специалистов и степенью сложности финансовых систем этих стран. Эти страны должны были встроить в свои финансовые системы «предохранители», которые позволили бы справиться с неожиданным притоком или оттоком средств.

Хотя экономические условия этих стран отличались друг от друга, паника среди иностранных инвесторов повлияла на весь регион. То, что начиналась как классическая рыночная мания, сопровождаемая избыточным притоком средств в страны Восточной Азии, стало классической рыночной паникой, сопровождаемой давкой инвесторов, стремившихся вывезти свои деньги из стран региона.

В январе 1997 года южнокорейский конгломерат «Ханбо груп» (chaebol Hanbo Group) обанкротился, став жертвой скандала, в ходе которого были выдвинуты обвинения в коррупции в адрес сына президента Ким Ен Сама (Kim Young Sam). Предполагалось, что многие другие банки и конгломераты находились в подобной ситуации, поэтому курс южнокорейской валюты, вона, (won) упал. Центральный банк Южной Кореи поддерживал курс валюты до тех пор, пока в ноябре не истощились валютные резервы страны, и корейцы были вынуждены обратиться за помощью к МВФ. На протяжении следующих нескольких недель финансовый тайфун накрыл всю Восточную Азию, включая Гонконг, Сингапур и Тайвань.

Валюта Гонконга была привязана к американскому доллару с 1983 года. В условиях разразившегося кризиса Гонконгу пришлось повысить ставку процента по кредитам до уровня, который намного превышал ставку процента по кредитам в американских долларах. Эта разница являлась премией за риск, и должна была побудить людей не продавать гонконгские доллары. Высокая ставка процента ударила по рынку недвижимости и ценных бумаг. Гонконг потерял свою конкурентоспособность, потому что подешевевшие валюты его соседей нанесли ущерб индустрии туризма Гонконга, оставив гонконгские отели пустыми. Поддержание фиксированного курса гонконгской валюты по отношении к американскому доллару сразу после возвращения Гонконга Китаю было правильной мерой, призванной поддержать доверие инвесторов, но по мере того как кризис продолжался, эта проблема стала обостряться.

Между кризисом в Латинской Америке и кризисом в Восточной Азии существуют значительные различия, которые подчеркивают фундаментальные различия в культуре и социальных ценностях этих стран. В отличие от правительств Латинской Америки, правительства стран Восточной Азии не сорили деньгами. Не все из них занимались реализацией экстравагантных престижных проектов или перекачивали полученные в долг деньги для размещения на фондовых рынках Лондона или Нью‑Йорка. Бюджеты азиатских стран были сбалансированы, инфляция – низкой, а темпы роста экономики на протяжении нескольких десятилетий – высокими. Виновниками кризиса являлись корпорации частного сектора, которые на протяжении нескольких последних лет набрали слишком большое количество краткосрочных кредитов, вложив эти средства в непродуманные долгосрочные проекты по строительству недвижимости и созданию избыточных производственных мощностей.

Западные критики приписывали этот крах тому, что они называют «азиатскими ценностями»: блату, связям, коррупции, закулисным махинациям и так далее. Бесспорно, все это внесло свой вклад в возникновение кризиса и усугубило нанесенный им ущерб. Но являлось ли все это первопричиной? На этот вопрос следует ответить отрицательно, потому что все эти недостатки присутствовали и были характерными для этих стран с самого начала «азиатского чуда» в 60‑ых годах, более 30 лет назад. Но только на протяжении последних нескольких лет некоторые страны, чья экономика бурно развивалась, стали «баловаться» чрезмерным привлечением кредитов в иностранной валюте, что и стало причиной кризиса. Даже чрезмерное заимствование могло бы не привести к такому краху, если бы не их совершенно неадекватная финансовая система, включавшая наличие слабых банков, несовершенное регулирование и надзор за деятельностью финансовой сферы, неверный подход к регулированию валютных курсов. Плохие культурные привычки усугубили ущерб, ибо в условиях, когда система была непрозрачной, нарушения было сложно обнаружить и преследовать.

Наличие в Азии коррупции, кумовства и блата осуждалось западными критиками как доказательство фундаментальной слабости системы «азиатских ценностей». В Азии есть много различных систем ценностей: индуистская, мусульманская, буддистская, конфуцианская, – я могу дискутировать только по поводу последней. Коррупция и кумовство не входят в конфуцианскую систему моральных ценностей. Наличие обязательств конфуцианского джентльмена по отношению к семье и к друзьям подразумевает, что он помогает им, используя свои личные, а не общественные средства. Слишком часто должностные лица используют служебное положение, чтобы извлечь пользу для семьи и друзей. Это разлагает правительство. Там, где существует достаточно прозрачная система управления, позволяющая обнаружить и проверить злоупотребление властью и привилегиями, как в Сингапуре и Гонконге (бывших британских колониях), подобные злоупотребления редки. Сингапур лучше пережил кризис, потому что коррупция и кумовство не влияли здесь на распределение ресурсов, а государственные служащие являлись арбитрами рынка, а не его участниками. К сожалению, в нестабильных странах слишком многие политические деятели и должностные лица пользуются властью и ответственностью не как чем‑то таким, что доверено им народом для использования на благо общества, а как возможностью для извлечения персональной выгоды. Еще больше усугубляет эту проблему нежелание многих политических лидеров и должностных лиц согласиться с приговором, оглашенным рынком. На протяжении длительного времени они продолжали обвинять спекулянтов и заговорщиков в разрушении экономики, что заставило многих инвесторов покинуть их страны.

Ни один из лидеров этих стран не понял последствий глобализации финансового рынка. Связь между финансовыми учреждениями в главных мировых финансовых центрах: в Нью‑Йорке, Лондоне, Токио, – и их представителями в столицах стран Восточной Азии стала мгновенной. Приток средств из индустриальных стран приносит не только выгоды в виде ускорения темпов экономического роста, но также и риск внезапного оттока этих средств. В каждой столице: в Бангкоке, Джакарте, Куала‑Лумпуре, Сеуле, – находятся сотни международных банкиров, которых поддерживает штат местных сотрудников. Любой неправильный шаг правительства немедленно анализируется и сообщается их клиентам во всем мире. А Сухарто действовал так, будто на дворе были все еще 60‑ые годы, когда финансовые рынки были более изолированными и реагировали на события куда медленнее.

Было ли «азиатское чудо» лишь миражом? На протяжении нескольких десятилетий, до того как компании стран региона начали брать кредиты в международных банках, экономика этих стран росла высокими темпами, инфляция была низкой, а бюджеты – сбалансированными. Существование отсталого сельскохозяйственного уклада экономики способствовало поддержанию стабильности, накоплению сбережений и привлечению инвестиций из развитых стран. Населяющие их народы отличаются трудолюбием и скромностью, а уровень сбережений достигает 30–40 % доходов. Правительства этих государств инвестировали в создание инфраструктуры, концентрировались на образовании и подготовке людей. В странах региона достаточно предприимчивых деловых людей, их правительства – прагматичны и поддерживают бизнес. Экономическая основа этих государств была стабильно здоровой. Уже к 1999 году, всего через два года после кризиса, восстановление экономики, похоже, шло полным ходом. Высокий уровень сбережений позволил удержать процентные ставки на достаточно низком уровне, чтобы обеспечить быстрое возобновление экономического роста. Управляющие зарубежных инвестиционных фондов вновь исполнились оптимизма и вернулись на фондовые рынки этих стран, что повысило курсы их валют. Тем не менее, эти положительные тенденции могут побудить некоторые страны замедлить реструктуризацию банков и компаний, что может дорого обойтись в случае экономического спада в будущем.

Лидеры всех стран Юго‑Восточной Азии были шокированы неожиданным крахом валют, фондовых рынков и рынков недвижимости в их государствах. Наведение порядка в этих странах займет некоторое время, но это будет сделано. Необходимость сотрудничества стран региона для повышения веса стран Юго‑Восточной Азии на переговорах с ведущими державами мира: Соединенными Штатами, Китаем, Японией, – еще сильнее сблизит их в рамках АСЕАН. Лидеры Соединенных Штатов и стран Европы будут продолжать относиться к странам региона с симпатией и поддержкой, но для того, чтобы к лидерам стран региона стали относиться с прежним уважением, потребуется некоторое время.

Этот кризис убедит лидеров стран АСЕАН в необходимости создания более сильной финансовой и банковской системы, включая строгое регулирование и наблюдение за ее деятельностью. Инвесторы вернутся в эти страны, потому что экономика будет продолжать расти высокими темпами на протяжении следующих 15–20 лет. Связи и коррупцию будет трудно уничтожить полностью, но при наличии адекватного надзора за исполнением законов, с этими эксцессами можно будет справиться. Пока боль и страдания этого кризиса не будут забыты, его повторение маловероятно. В течение десятилетия рост экономики пяти стран‑основателей АСЕАН возобновится, на этой основе вырастут новые лидеры, которые будут пользоваться уважением и доверием.

Есть и более глубокий урок, который должен быть извлечен из этого кризиса. В глобальной экономике правила игры устанавливаются американцами и европейцами через ВТО и другие многосторонние организации. Поэтому вкладывать капитал без учета действия рыночных сил, как это делали японцы и корейцы, становится накладно. Чтобы финансировать расширение японских и корейских конгломератов с целью захвата зарубежных рынков, их правительства выжимали из населения максимум сбережений. Эти сбережения направлялись правительством через банковскую систему в определенные конгломераты с целью захвата рынков определенных товаров. Результатом этого, зачастую, было создание и развитие неконкурентоспособных отраслей промышленности. Пока эти страны догоняли в своем развитии более развитые государства, еще можно было определить, в какие отрасли экономики инвестировать. Сейчас, когда они уже догнали Запад, выбирать сферы инвестирования стало непросто. Как и все остальные страны, они должны распределять ресурсы в соответствии с требованиями рынка. Судя по их прошлому, было бы ошибочно полагать, что японцы и корейцы утратили свои сильные качества. Они проведут реструктуризацию экономики и научатся вести бизнес, руководствуясь критериями прибыльности и доходности акционерного капитала (rates of return on equity).

Глава 22. Сингапур – член Британского Содружества наций

Когда мы провозгласили независимость, я предложил, чтобы Сингапур вступил в Британское Содружество наций. Британское правительство и премьер‑министр Малайзии Тунку поддержали нас. Тогда я не знал, что Пакистан первоначально выступал против нашего вступления в члены Содружества, ибо считал, что Малайзия занимала слишком проиндийскую позицию в конфликте между Индией и Пакистаном из‑за Кашмира (Kashmir). Генеральный секретарь Содружества Арнольд Смит (Arnold Smith) писал, что антагонизм между Пакистаном и Малайзией распространялся и на отношение Пакистана к правительству Сингапура, которое симпатизировало Индии. Но Смит убедил Пакистан воздержаться при голосовании и не препятствовать вступлению Сингапура в члены организации. В октябре 1965 года Сингапур стал двадцать вторым членом Содружества наций. Для молодого независимого государства членство в Содружестве представляло большую ценность, ибо оно позволяло наладить связи с целым рядом похожих на нас правительств и их лидерами. Все они говорили по‑английски, а их административная, юридическая и образовательная система была создана по британскому образцу.

Вскоре после нашего вступления в Содружество, 11 января 1966 года, премьер‑министр Нигерии сэр Абубакар Тафава Балева (Sir Abubakar Tafawa Balewa) созвал конференцию премьер‑министров стран Содружества наций в Лагосе, для обсуждения Односторонней Декларации о провозглашении независимости Родезии (Rhodesia's Unilateral Declaration of Independence). Тогдашняя Родезия представляла собой самоуправляемую колонию, в которой белое меньшинство численностью 225,000 человек управляло четырьмя миллионами африканцев. Я решил поехать.

На борту самолета «Бритиш овэрсиз эйрвэйз корпорэйшен» (British Overseas Airways Corporation), выполнявшего семичасовый перелет из Лондона в Лагос, находилось еще несколько премьер‑министров и президентов небольших стран Содружества. Между нами завязалась беседа. Одним из запомнившихся мне пассажиров был президент Кипра архиепископ Макариос (Archbishop Makarios). В качестве архиепископа греческой православной церкви он носил черную рясу и высокий черный клобук. На борту самолета он снял рясу и клобук и выглядел совершенно по‑иному: небольшой лысый человек, с усами и большой бородой. Он сидел через проход от меня, и я смог хорошенько его рассмотреть. Я наблюдал как зачарованный, как он одевался и приводил себя в порядок, когда самолет подруливал к терминалу аэропорта. Он старательно и тщательно расчесал усы и бороду, поднялся, чтобы надеть рясу поверх белой одежды, затем надел золотую цепь с большим медальоном и после этого осторожно надел клобук на голову. Его помощник тщательно вычистил его рясу, чтобы убрать с нее мелкие соринки и пылинки, затем подал ему полагавшиеся архиепископу регалии. Лишь после этого его Преосвященство архиепископ Макариос был готов спуститься с трапа самолета и предстать перед поджидавшими нас кинооператорами. Вряд ли можно было представить себе политического деятеля, более заботившегося о том, как его воспринимала публика. Другие премьер‑министры задержались в самолете и позволили ему выйти первым: он был не только президентом, но и архиепископом.

В аэропорту нас приветствовали, мы по очереди обошли строй почетного караула, а затем поехали в Лагос. Он выглядел так, словно находился на осадном положении. Полиция и солдаты были выстроены на всем пути от аэропорта до отеля «Федерал Пэлис» (Federal Palace Hotel), который был окружен колючей проволокой и оцеплен войсками. Ни один лидер не покинул гостиницу за те два дня, пока продолжалась конференция.

Вечером, накануне встречи, сэр Абубакар Тафава Балева, которого я посетил за два года до того, устроил в гостинице обед в нашу честь. Раджа и я сидели напротив огромного нигерийца, Чифа Фестуса (Chief Festus), который был министром финансов. Разговор между нами сохранился в моей памяти по сей день. Чиф Фестус сказал, что вскоре собирался подать в отставку. Он достаточно сделал для своей страны и теперь должен был уделить внимание своему бизнесу, – обувной фабрике. В качестве министра финансов он ввел налог на импорт обуви, с тем, чтобы Нигерия смогла наладить собственное производство обуви. Раджа и я не верили своим ушам. Чиф Фестус обладал хорошим аппетитом, что было заметно по его плотной фигуре, элегантно задрапированной в нигерийские одежды с золотым орнаментом и увенчанной роскошной шляпой. В тот вечер я отправился спать с глубоким убеждением, что нигерийцы были другими людьми, игравшими по иным правилам.

На открытии встречи, состоявшемся 11 января, речь произнес премьер‑министр Абубакар. Он был высоким поджарым человеком, с полной достоинства осанкой и медленной, размеренной речью. Он был племенным вождем с головы до пят, это проявлялось в его осанке, исполненной уверенности в себе, в плавных одеждах народности хауса (Hausa), проживавшей в Северной Нигерии. Он сказал, что созвал эту конференцию, чтобы срочно обсудить незаконное провозглашение независимости Родезией, что требовало немедленных действий со стороны Великобритании. Вслед за ним произнес речь вице‑президент Замбии Ретибен Каманга (Retiben Kamanga), а затем выступил Гарольд Вильсон. Было ясно, что Вильсон не мог и не собирался использовать силу против незаконного режима Яна Смита (Ian Smith), провозгласившего независимость Родезии. Такое вмешательство могло бы дорого стоить, как с точки зрения поддержки правительства британскими избирателями, так и с точки зрения того экономического ущерба, который был бы нанесен Родезии и окружавшим ее африканским государствам.

Я выступил на второй день. У меня не было заранее подготовленной речи, только несколько тезисов и заметок, которые я набросал во время выступления премьер‑министра Абубакара и других ораторов. Я бросил широкий философский взгляд на проблему. Триста лет назад англичане решили занять Северную Америку, Австралию и Новую Зеландию и колонизовать значительную часть Азии и Африки. Они пришли и поселились в наиболее привлекательных регионах Африки в качестве господ и завоевателей. Но теперь, в 1966 году, премьер‑министр Великобритании на равных говорил с главами правительств бывших колониальных территорий. Это были постоянно развивавшиеся отношения. Премьер‑министр Сьерра‑Леоне сэр Альберт Маргаи (Sir Albert Margai), сказал, что только африканец мог принять близко к сердцу ситуацию в Родезии и беспокоиться по этому поводу. Я не мог согласиться с тем, что эта проблема касалась только африканцев, – мы все были обеспокоены и заинтересованы в ее решении. Сингапур был тесно связан с Великобританией в сфере обороны. Мы оказались бы в трудном положении, если бы Великобританию заклеймили, как сторонницу нелегального захвата власти Яном Смитом.

Я не согласился с премьер‑министром Уганды доктором Милтоном Оботе (Dr. Milton Obote), что Великобритания не желала призвать англичан в Родезии к порядку или согласиться с введением санкций ООН из‑за зловещего плана Великобритании дать Яну Смиту время для консолидации его режима. Разговаривать с белыми поселенцами и эмигрантами на языке расовой сегрегации было бесполезно. Как и белые поселенцы в Канаде, Австралии и Новой Зеландии, я тоже был эмигрантом. Если бы мы считали, что все эмигранты являлись расистами, то миру пришлось бы столкнуться с тяжелыми проблемами. Было два альтернативных решения проблем, созданных миграцией, которая происходила в мире повсюду: либо согласиться с тем, что все люди имеют равные права, либо вернуться к временам господства сильных над слабыми. Если бы цветные народы мира стали требовать возмездия за ошибки прошлого, то это не помогло бы им в борьбе за выживание. По моему мнению, основной проблемой в Африке была не Родезия, а отношения между различными расами в Южной Африке.

Я не верил, что Великобритания отказывалась положить конец правлению режима Яна Смита, потому что его пребывание у власти угрожало отношениям Запада со всеми неевропейскими народами. Тем не менее, если бы Вильсон использовал силу для подавления незначительного белого меньшинства, он столкнулся бы с неприятием этих действий общественным мнением Великобритании. Я верил, что британское правительство было настроено серьезно, и его нежелание выносить эту проблему на рассмотрение ООН объяснялось тем, что оно не хотело, чтобы 130 членов ООН решали судьбу Родезии после того, как Смит будет свергнут. Великобритания пыталась выиграть время для защиты своих экономических интересов в Южной Африке и Родезии и считалась с необходимостью сохранить экономику Родезии в интересах африканцев и европейцев. Я добавил, что даже если бы все проблемы Южной Африки были решены, то и тогда все равно осталась бы более масштабная проблема, состоявшая в том, чтобы научить различные расы жить вместе в мире, который в результате развития технологии стал таким маленьким.

Я симпатизировал африканцам, но я также видел те трудности, с которыми пришлось бы столкнуться британскому премьер‑министру, если бы он послал британские войска на подавление британских поселенцев, которые обладали полной автономией от метрополии на протяжении десятилетий, начиная с 1923 года. Проблема состояла в том, как и когда можно было добиться установления правления большинства в Родезии.

Одним из преимуществ встреч лидеров стран Содружества было то, что, невзирая на размеры страны, выступления лидеров оценивались по их содержанию. Многие руководители читали заранее подготовленные речи, я же ответил на только что прозвучавшие выступления и говорил, используя только тезисы. Я говорил искренне и выражал свои мысли без иносказаний. Это была моя первая речь на конференции премьер‑министров стран Содружества наций, и я ощущал, что мои коллеги восприняли ее благожелательно.

Позднее, Вильсон написал в своих мемуарах: «Один за другим, африканские лидеры пытались доказать, насколько более африканскими являются они по сравнению со своими соседями, – это было тяжело и несколько надоедливо. То же самое осуждение звучало в речах представителей государств Азии, Кипра, Карибского бассейна. Затем премьер‑министр Сингапура Ли Куан Ю экспромтом произнес речь, длившуюся около сорока минут. По уровню своей изощренности это выступление превосходило большинство речей, произнесенных на конференциях стран Содружества, на которых мне довелось присутствовать».

Присутствие на конференции в Лагосе позволило мне укрепить дружеские отношения с Гарольдом Вильсоном. Мне удалось принести пользу африканским лидерам, не нанося ущерба интересам Великобритании. Вильсон поздравил меня за кулисами зала заседаний и сказал, что надеется, что я буду присутствовать и на других конференциях стран Содружества. Ему нужен был какой‑то противовес для некоторых лидеров государств, произносивших длинные и резкие речи. Конференция закончилась два дня спустя созданием двух комитетов по изучению последствий введения экономических санкций и рассмотрению особых нужд Замбии, которая требовала поддержки со стороны стран Содружества. Когда мы покидали город по пути в Аккру (Accra), столицу Ганы, меры безопасности по дороге в аэропорт были усилены, в связи с ростом напряженности в Лагосе на протяжении четырех дней, прошедших с момента нашего прибытия.

Через три дня после нашего прибытия в Аккру наши хозяева сообщили нам, что в Лагосе произошел кровавый переворот. Премьер‑министр Абубакар и Чиф Фестус были убиты. Во главе переворота стоял майор, представитель народности ибо (Ibo), проживающей на востоке Нигерии, где были обнаружены запасы нефти. В ходе переворота было убито много мусульман народности хауса, проживающей в Северной Нигерии. Майор сказал, что он «хотел избавиться от прогнивших и коррумпированных министров и политических партий». В результате этого переворота во главе государства стал генерал‑майор Д. Т. У. Агуйи‑Айронс (J. T. U. Aguiyi‑Irons). Вслед за этим переворотом последовали многие другие.

Президента Ганы Кваме Нкрума (Kwame Nkrumah) эта новость не обрадовала. Он сам едва избежал подобной участи два года назад, незадолго до моего визита в январе 1964 года. К 1966 году «искупитель» (Osagyefo), как называли Нкруму в Гане, достаточно пришел в себя от удара, чтобы устроить обед в мою честь, на котором присутствовали некоторые из его старших министров и молодой талантливый проректор университета. Этому человеку по имени Абрахам (Abraham) было около 30 лет, он закончил Ол соулз Колледж (All Souls' College) Оксфордского университета, получив высшую награду за изучение классической литературы. Нкрума им очень гордился. Он произвел на меня хорошее впечатление, но меня интересовало, почему страна, столь зависевшая от развития сельского хозяйства, посылала своих самых способных студентов изучать латынь и древнегреческий язык.

По прибытии в Аккру меня встречал министр администрации президента Кробо Эдусей (Krobo Edusei). Он заслужил печальную славу в качестве коррумпированного министра, купившего себе золотую раму для кровати. Эта история получила широкую огласку в мировой прессе. Кваме Нкрума разрядил скандальную ситуацию, ограничив полномочия Кробо устройством правительственных приемов. Вечером второго дня нашего пребывания в Аккре Кробо повез меня в ночной клуб. Он с гордостью сказал, что являлся владельцем этого клуба, и что все высокопоставленные лица, посещавшие Аккру, с удовольствием коротали здесь вечера.

Мы также отправились на автомобиле осмотреть высотную плотину на реке Вольта (High Volta dam), находившуюся примерно в трех часах езды от Аккры. По пути, во главе нашей колонны автомобилей ехала машина с громкоговорителями, из которых звучала ритмичная африканская песня, припевом в которой были слова: «Работать – это прекрасно» (Work is beautiful). Малыши, выходившие из придорожных хижин, покачивались в такт ритму песни и выбегали к дороге, махая нам руками. Я поражался их гибкости и грациозности.

Я был вторым по счету гостем, которого развлекали поездкой на прекрасной яхте, импортированной из Майами (Miami) в полностью собранном виде. Хозяева рассказали мне, что яхту транспортировали по железной дороге, а затем спустили на воду озера. На борту яхты нас сопровождали Кробо Эдусей и министр иностранных дел Ганы Алекс Куасон Саке (Alex Quaison Sackey), хорошо образованный и красноречивый человек. Когда мы плавали по озеру, угощаясь коктейлями и канапе на палубе, Раджа спросил Кробо, кто сшил его прекрасный костюм для сафари. Кробо ответил: «Его сшили в моей портняжной мастерской в Кумаси (Kumasi). Вам следует однажды посетить ее, и там Вам пошьют точно такой же». Затем он стал говорить на другие темы. Он рассказал, что когда‑то был почтовым служащим, зарабатывая 30 бобов (4 доллара США) в неделю, а теперь два его сына учились в Швейцарии, в Женеве. Он добавил, что человеку следует стремиться чего‑то добиться в жизни. Куасон Саке, умудренный человек, который до того был Председателем Генеральной Ассамблеи ООН, чувствовал себя очень неудобно. Он то и дело пытался перевести разговор в другое русло, но Кробо было не удержать, и он угощал нас одним рассказом за другим. Меня интересовало, что случится с этими двумя странами. В тот период они подавали самые большие надежды в Африке, – это были страны, получившие независимость первыми: Гана в 1957 году, Нигерия – вскоре после того.

Месяц спустя, 24 февраля, в то время как Нкруму приветствовали в Пекине салютом из двадцати одного орудия, в Аккре произошел государственный переворот. Люди танцевали на улицах, когда армейские командиры арестовали ведущих членов правительства Нкрумы. Алекс Куасон Саке и Кробо Эдусей вместе с Нкрумой находились в Пекине. Когда они вернулись в Аккру, их поместили под домашний арест. Мои опасения за народ Ганы были обоснованы. Несмотря на наличие богатых плантаций какао‑бобов, шахт по добыче золота и высотной плотины на реке Вольта, которая была способна вырабатывать огромное количество электроэнергии, экономика Ганы пришла в упадок, и страна так и не оправдала надежд, которую возлагали на нее в момент провозглашения независимости в 1957 году.

Новость о случившемся перевороте опечалила меня. Я никогда больше не бывал в Гане. Два десятилетия спустя, в 80‑ых годах, Куасон Саке встретился со мной в Сингапуре. Он был арестован, а затем выпущен на свободу во время одного из бесчисленных переворотов. Он хотел приобрести в Сингапуре пальмовое масло в кредит, по поручению правительства Нигерии, которое обещало заплатить после проведения выборов. Я сказал, что это была частная коммерческая сделка, которую ему следовало заключить самостоятельно. Он зарабатывал на жизнь, используя свои контакты с лидерами соседних африканских государств. По его словам, в Гане царил хаос. Я спросил его о молодом способном проректоре университета Абрахаме. Куасон Саке сказал мне, что тот ушел в монастырь в Калифорнии. Мне сделалось грустно: если их наиболее способные, самые лучшие люди прекратили борьбу и искали убежища в монастыре, и не в Африке, а в Калифорнии, то восстановление страны будет долгим и трудным делом.

Я не испытывал оптимизма по поводу Африки. В течение менее чем десяти лет после получения независимости в 1957 году в Нигерии случился военный переворот, а в Гане – неудавшийся переворот. Я думал, что племенная лояльность африканцев была сильнее, чем сознание единого государства. Это было особенно заметно в Нигерии, где существовал глубокий раскол между северной мусульманской народностью хауса и христианскими или языческими народами юга. Как и в Малайзии, англичане наделили властью, особенно в армии и полиции, мусульман. В Гане не существовало подобного разделения страны на север и юг, и проблема была менее острой. Тем не менее, и там существовали явные племенные различия. В отличие от Индии, Гана не прошла через долгие годы подготовки, предшествовавшие созданию современного правительства.

Дата добавления: 2014-12-16