Сингапурская история. Из «третьего мира» – в первый 44 страница

Одно из интервью, которое я дал уважаемому американскому журналу «Форин аффэйерз» (Foreign Affairs), опубликованное в феврале 1994 года, произвело небольшой фурор среди американцев, интересовавшихся проблемой различий между западными и азиатскими ценностями. В своих ответах я избегал использования термина «азиатские ценности» ибо существует несколько отличающихся друг от друга систем азиатских ценностей. Вместо этого я говорил о конфуцианских ценностях, преобладающих в культурах Китая, Кореи, Японии и Вьетнама, – стран, которые использовали китайскую письменность и находились под влиянием конфуцианской литературы. Кроме того, в Юго‑Восточной Азии проживает примерно 20 миллионов этнических китайцев, чьи конфуцианские ценности не совпадают с индуистскими, мусульманскими или буддистскими ценностями народов Южной и Юго‑Восточной Азии.

Азиатской модели как таковой не существует, но существует фундаментальное различие между обществами, основанными на конфуцианских ценностях и западных либеральных ценностях, между государствами Восточной Азии и западными государствами. В конфуцианских обществах люди верят, что индивидуум существует в контексте семьи, родственников, друзей и общества, и что правительство не может и не должно принимать на себя роль семьи. Многие на Западе полагают, что правительство способно выполнять обязанности семьи в тех случаях, когда семья терпит неудачу, например, в случае с матерями – одиночками. Жители стран Восточной Азии не приемлют такого подхода. Сингапур зависит от крепких и влиятельных семей в деле поддержания в обществе порядка и традиций бережливости, трудолюбия, уважения к старшим, послушания детей, а также уважения к образованию и науке. Такие ценности способствуют повышению производительности труда и экономическому росту.

Я подчеркнул, что свобода может существовать только в государстве, в котором существует порядок, а не там, где господствует анархия и непрекращающаяся борьба в обществе. В восточных государствах главной целью является поддержание строгого правопорядка, с тем, чтобы каждый мог наслаждаться свободой в максимальной степени. Некоторые явления, присущие американскому обществу, являются абсолютно неприемлемыми для азиатов, ибо эти явления представляют собой разрушение гражданского общества: оружие, наркотики, насилие, преступность, бродяжничество, вульгарное общественное поведение. Поэтому Америке не стоит без разбора навязывать свою систему ценностей другим обществам, в которых эта система не будет работать.

Люди должны понимать моральное различие между добром и злом. Зло существует, и люди являются злыми не потому, что они – жертвы общества. В интервью «Форин аффэйерз» я сказал, что многие социальные проблемы в США являются результатом эрозии моральных основ общества и снижения личной ответственности людей. Некоторые либеральные американские интеллектуалы разработали теорию о том, что их общество развилось до такой степени, что каждый индивидуум только выиграет, если ему будет позволено делать все, что он захочет. Такие теории поощряли американцев забывать о моральных и этических основах общества.

Во времена «холодной войны» это интервью осталось бы незамеченным, было бы воспринято как чисто интеллектуальные размышления. Но в условиях отсутствия солидарности, сформировавшейся в результате нашей общей оппозиции к коммунизму, это обнародование моих взглядов продемонстрировало наличие глубоких различий между американскими и азиатскими подходами к преступлению и наказанию и к роли правительства.

Некоторые американцы считали, что эти взгляды сформировались у меня только после того, как в результате проведения политики «открытых дверей» Китай добился успехов в экономическом развитии. На деле, они явились результатом опыта, приобретенного в начале 50‑ых годов. Тогда я обнаружил, что в Сингапуре существовали глубокие культурные различия между людьми, учившимися в китайских и английских школах. Те, кто получил образование, основанное на традиционных китайских ценностях, были более дисциплинированны, более вежливы и проявляли больше уважения к старшим. В результате, общество было более организованным. Те, у кого эти традиционные ценности были разбавлены английским образованием, были менее энергичны и дисциплинированны, а их поведение отличалось большей развязностью. Еще хуже было то, что получившие образование на английском языке испытывали недостаток уверенности в себе, ибо они не говорили на своем родном языке. Драматическое противостояние между возглавляемыми коммунистами студентами китайских средних школ и возглавляемым мною правительством обнажило значительные культурные и идейные различия между двумя системами ценностей.

Либерально настроенные американские ученые стали критиковать нас за нашу позицию в западной прессе, распространявшейся в Сингапуре. Мы не следовали их схеме развития и прогресса, согласно которой, страна, достигшая определенного уровня развития свободной рыночной экономики и процветания, должна была стать более похожей на Америку – демократической, свободной и не имеющей ограничений свободы печати. Поскольку мы не соответствовали их нормам, то американские либералы не признавали, что правительство, за которое сингапурцы неоднократно голосовали, могло быть хорошим.

Ни один критик не мог обвинить правительство Сингапура в коррупции, кумовстве или безнравственности. В 90‑ых годах такие организации, как базирующаяся в Гонконге «Политикал энд экономик риск консалтанси» (Political and Economic Risk Consultancy), занимающаяся оценкой риска для бизнеса, неоднократно присуждали Сингапуру ранг наименее коррумпированной страны в Азии. Расположенная в Берлине «Транспарэнси интернэшенэл» присвоила Сингапуру ранг седьмой наименее коррумпированной страны в мире, при этом Сингапур оказался впереди таких стран, как США, Великобритания и Германия. Сингапур отличался и отличается от «банановых республик», которые западные либералы обычно называют «авторитарными». Чтобы продемонстрировать свое отрицательное отношение к Сингапуру, американская пресса описывала Сингапур как «антисептически чистый» город, а сингапурскую эффективность она называла «бездушной».

Профессор политических наук Гарвардского университета Сэмюэл Хантингтон (Samuel Huntington), выступая в августе 1995 года в Тайбэе, противопоставил демократическую модель общественного устройства на Тайване сингапурской модели. Он процитировал заголовок из газеты «Нью‑Йорк таймс», в котором суммировались различия между «чистым и прижимистым» (clean and mean) Сингапуром и «грязным и свободным» (filthy and free) Тайванем. Он пришел к следующему заключению: «Свобода и творчество, являющиеся результатом деятельности президента Ли здесь, на Тайване, переживут его. Честность и эффективность, которую старший министр Ли привил Сингапуру, вероятно, последуют за ним в могилу. В определенных обстоятельствах авторитаризм может дать хорошие результаты на протяжении короткого периода времени, но опыт ясно показывает, что только демократия способна обеспечить пребывание у власти хорошего правительства в долгосрочной перспективе».

Американцы и европейцы по праву торжествовали и ликовали, когда давление в области соблюдения прав человека и демократии, которое они оказывали на Советский Союз в соответствии с Хельсинскими соглашениями, помогло разрушить его. Но их надежды повторить этот процесс в Китае оказались нереалистичными. В отличие от русских, китайцы не считали, что культурные нормы Запада превосходили их собственные, а потому и не собирались их копировать.

В марте 1992 года, за ужином в Сингапуре, бывший канцлер Германии Гельмут Шмидт спросил меня, может ли Китай стать демократической страной и соблюдать права человека так же, как на Западе. Моя жена Чу, которая сидела рядом со Шмидтом, расхохоталась, услышав его предположение о том, что 1.2 миллиарда китайцев, 30 % которых неграмотно, могли бы голосовать на президентских выборах. Шмидт заметил ее непосредственную реакцию на абсурдность такого предположения. Я ответил, что история Китая на протяжении более 4,000 лет была историей династий правителей, чередовавшихся с периодами анархии, иностранных завоеваний, междоусобиц и диктатур. Китайский народ никогда не имел правительства, чья власть основывалась бы на подсчете голосов избирателей, а не на том, чтобы рубить головы подданных. Любая эволюция в направлении установления демократического правления должна быть постепенной. Почти все страны «третьего мира» являлись бывшими колониями, которые после десятилетий колониального правления, в условиях которого выборы и демократия отсутствовали, получили демократические конституции, написанные по образцу конституций их бывших правителей. Но ведь развитие демократических институтов в Великобритании, Франции, Бельгии, Португалии, Голландии, США заняло сотни лет!

История учит нас, что условиями развития либеральной демократии являются определенный уровень экономического развития, грамотность населения, растущий средний класс и политические институты, обеспечивающие свободу слова и права человека. Для этого также необходимо наличие гражданского общества, основанного на общих ценностях, которые побуждают людей с различными и даже противоречивыми взглядами сотрудничать друг с другом. В гражданском обществе, кроме семьи и государства, существует значительное число институтов, в которых граждане принимают участие: добровольные ассоциации по защите особых частных интересов, религиозные организации, профсоюзы, профессиональные организации и другие организации взаимопомощи.

Демократия работает лишь в том случае, если люди обладают культурой, основанной на терпимости и приспособлении людей друг к другу, что позволяет меньшинству признать право большинства вести дела по‑своему до следующих выборов, терпеливо и мирно ожидая своей очереди встать во главе правительства, предварительно убедив большинство избирателей поддержать его взгляды. Если же демократическая система внедряется в стране, народ которой привык сражаться до конца, как в Южной Корее, результаты окажутся не слишком хорошими. Жители Южной Корее сражаются на улицах независимо от того, управляет ли ими военный диктатор или демократически избранный президент. Ссоры в Законодательном собрании Тайваня и потасовки на улицах отражают особую культуру его населения. Народы сами выработают свою собственную, более или менее демократическую форму правления, соответствующую их культуре и традициям.

В 1994 году, вскоре после развала Советского Союза, американцы почувствовали себя очень уверенно и попытались в одночасье установить демократию на Гаити путем восстановления свергнутого законно избранного президента. Через пять лет американцы тихонько покинули Гаити и, в частном порядке, признали свое поражение. В своей статье в «Нью‑Йорк таймс» американский автор Боб Шакочис (Bob Shacochis) спрашивал: «Что же пошло не так? Оставляя в стороне вопрос о виновности руководства Гаити, творцам американской внешней политики следовало бы признать, что „искусственное оплодотворение“ демократией представляет собой процесс, связанный с риском. Преждевременно родившаяся демократия на Гаити не выживет без подлинной многопартийной системы, которая невозможна без устойчивого среднего класса. Средний класс не возникнет без жизнеспособной экономики, которая не может существовать без достаточно сильного и мудрого руководства, способного вывести страну из штопора». Поскольку американская администрация публично не признала своей неудачи и не проанализировала ее причин, то эту ошибку она совершила не в последний раз.

Во время нашей дискуссии со Шмидтом в марте 1992 года я подчеркнул, что с проблемой прав человека дело обстояло иначе. Современная технология превратила мир в большую деревню, и люди во всем мире наблюдают по телевизору за совершаемыми правительствами преступлениями в реальном режиме времени. Поскольку все народы и правительства хотят уважения со стороны других народов, то им приходится постепенно менять свое поведение так, чтобы не подрывать свою репутацию. Когда после этого Шмидт посетил Китай, я заметил, что он делал упор на вопросах соблюдения всеобщих прав человека, а не на проблемах демократии. Позднее, Шмидт писал в своей газете «Ди цайт», что Китай не мог мгновенно стать демократической страной, но при этом Западу следовало оказывать на Китай давление с тем, чтобы ситуация в области соблюдения прав человека стала приемлемой.

Заинтересованность Америки, стран Запада и даже Японии в развитии демократии и улучшения ситуации в области прав человека в Азии проистекает из их беспокойства относительно того, что случится в Китае, а не на Тайване, в Южной Корее, Гонконге или Сингапуре. Америка хотела, чтобы «тигры» Восточной Азии показывали Китаю пример свободных государств, чья процветающая экономика существует благодаря демократическим политическим институтам. В статье в «Нью‑Йорк таймс», которую в 1995 году упомянул Хантингтон, указывалось, что Тайвань и Сингапур были наиболее процветающими китайскими государствами на протяжении 5,000 лет существования китайской цивилизации, и что одно из этих государств, вероятно, станет моделью будущего для континентального Китая. Это не так. Китай будет строить свое будущее по собственному плану, отбирая и внедряя те черты и методы системы управления, которые его руководство сочтет полезными для страны и совместимыми с китайским видением будущего. В китайском народе живет глубоко укоренившееся, сильное чувство страха перед хаосом. Ввиду огромных размеров страны китайские лидеры проявляют сверхосторожность, и потому будут тщательно проверять, пробовать и приспосабливать любые изменения до того, как внедрить их в свою систему.

Центральным пунктом борьбы между США и Китаем по вопросам прав человека и демократии стало возвращение Гонконга под юрисдикцию Китая. Через Гонконг США могут оказывать экономическое давление на Китай. Если США не будут удовлетворены тем, как Китай управляет Гонконгом, они могут аннулировать специальные экспортные квоты и другие льготы, предоставленные Гонконгу. Судьба шести миллионов жителей Гонконга никак не повлияет на судьбу Америки и мира, но судьба 1,200 миллионов китайцев в Китае (к 2030 году население, вероятно, достигнет 1,500 миллионов) будет определять баланс сил в мире. Американцы поставили перед Китаем вопрос о «демократии» в Гонконге, главным образом, для того, чтобы повлиять на будущее Китая, а не Гонконга. Подобно этому, американские либералы критикуют Сингапур не потому, что они обеспокоены состоянием демократии и ситуацией с соблюдением прав человека в отношении трех миллионов жителей Сингапура, а потому что считают, что мы подаем плохой пример Китаю.

С 1993 по 1997 год политика Клинтона по отношению к Китаю претерпела огромные изменения. Это явилось результатом кризиса, вызванного проведенными Китаем учебными пусками ракет в Тайваньском проливе в марте 1996 года и ответным решением США послать два авианосца с кораблями сопровождения к восточному побережью Тайваня. Это противостояние привело к тому, что и Китай, и Соединенные Штаты пересмотрели свои позиции. После интенсивных переговоров между высшими руководителями двух стран, отвечавшими за обеспечение безопасности, отношения стабилизировались. В октябре 1997 года президент Китая Цзян Цзэминь нанес успешный официальный визит в Вашингтон, а в июне 1998 года президент США Билл Клинтон совершил ответный визит в Китай. Он был приятно удивлен тем, что Цзян Цзэминь согласился провести телевизионную пресс‑конференцию в прямом эфире, как это имело место во время его визита в Вашингтон. Когда Клинтон прибыл в Гонконг по пути из Пекина, он сказал, что президент Цзян Цзэминь – «сильный, очень энергичный человек, обладающий экстраординарным интеллектом. Он обладает качеством, которое является исключительно важным на данном отрезке истории, – у него богатое воображение. Он обладает воображением и способен представить себе будущее, которое отличается от настоящего».

Тем не менее, в течение нескольких месяцев это потепление в отношениях сменилось похолоданием, когда в отчете сенатского комитета, расследовавшего утечку секретной ядерной технологии, китайцы были обвинены в шпионаже. Утечки информации из «Отчета Кокса» (Cox Report) создали настолько враждебное настроение в Конгрессе США, что президент Клинтон даже не принял предложение заключить соглашение о вступлении Китая в ВТО, сделанное китайским премьер‑министром Чжу Чжунцзи в Вашингтоне в апреле 1999 года. Через две недели после этого, в мае, в результате трагической ошибки, американские бомбы разрушили китайское посольство в Белграде. Отношения снова испортились. Столь нестабильные отношения между наиболее могущественной державой мира и следующей потенциально наиболее могущественной державой мира вызывают беспокойство у всех азиатов.

В ноябре 1999 года в отношениях между США и Китаем наметился многообещающий поворот, когда стороны пришли к соглашению относительно условий вступления Китая во Всемирную торговую организацию. Вступление Китая в ВТО значительно расширит его экономические связи с Соединенными Штатами и другими странами – членами ВТО в рамках системы установленных правил. Это приведет к развитию взаимовыгодных отношений между странами.

Время от времени с американской администрацией бывает трудно иметь дело, как это случилось в 1993–1996 годах, в течение первого срока пребывания у власти президента Клинтона. После инцидента с Майклом Фэем Сингапур неожиданно стал «персоной нон грата», ибо он не следовал американским предписаниям относительно того, как стать демократической и развитой страной. Но после валютного кризиса, начавшегося в июле 1997 года, в наших отношениях наметилось потепление. Соединенные Штаты обнаружили, что Сингапур являлся полезным партнером. Сингапур был единственной страной региона, которая, благодаря соблюдению принципа верховенства закона и наличию строгих правил регулирования и надзора за банковской системой, смогла благополучно пережить массовый отток капитала из этой области земного шара. На экономическом форуме стран Азиатско‑Тихоокеанского региона, проходившем в Ванкувере в ноябре 1997 года, президент Клинтон принял предложение премьер‑министра Го Чок Тонга о проведении специальной встречи стран «большой семерки» и стран, пострадавших от кризиса. На этой встрече предполагалось обсудить экономические проблемы и вопросы предоставления помощи, необходимой для приведения в порядок банковских систем этих государств и восстановления доверия к ним со стороны инвесторов. Первая встреча министров финансов 22 государств состоялась в Вашингтоне в апреле 1998 года.

По мере того, как кризис в Индонезии углублялся, между ключевыми официальными лицами Казначейства и Госдепартамента США и официальными лицами Сингапура проходили регулярные консультации, направленные на то, чтобы остановить обвальное падение курса индонезийской рупии. В январе 1998 года, перед тем как направить заместителя секретаря Казначейства США Ларри Саммерса к президенту Сухарто, Билл Клинтон позвонил премьер‑министру Го Чок Тонгу. В марте 1998 года Клинтон направил бывшего вице‑президента Мондейла в качестве своего личного представителя, чтобы объяснить президенту Сухарто всю серьезность положения. Эти усилия потерпели неудачу, ибо Сухарто так никогда и не понял, насколько уязвимой стала экономика Индонезии после того, как он либерализовал движение капитала и позволил индонезийским компаниям одолжить в иностранных банках примерно 80 миллиардов долларов.

В разгар финансового кризиса Сингапур пошел на дальнейшую либерализацию своего финансового сектора. Принимаемые нами меры были результатом наших собственных убеждений, но они совпадали с рекомендациями МВФ и Казначейства США относительно развития свободного финансового рынка. Американцы хвалили Сингапур и приводили его в качестве примера страны со свободной экономикой.

В отношениях между Сингапуром и США будут периоды подъемов и спадов, потому что мы не сможем всегда следовать американским формулам и полностью соответствовать их модели прогрессивного общества. Сингапур представляет собой маленький, плотно населенный остров, расположенный в неспокойном регионе земного шара, поэтому им нельзя управлять так же, как Америкой. Тем не менее, эти различия между нашими странами невелики по сравнению с пользой от присутствия США в Азии, которое обеспечивает безопасность, стабильность и создает возможности для экономического роста. Америка способствовала ускорению темпов экономического роста, открыв свои рынки для экспорта из некоммунистических стран. Если бы Япония выиграла войну, мы были бы порабощены. Если бы Соединенные Штаты не вступили во Вторую мировую войну, и Великобритания продолжала оставаться главной державой в Азии, Сингапуру и всему региону не удалось бы так легко провести индустриализацию. Великобритания не позволяла своим колониям опередить себя в индустриальном развитии.

Когда Китай вступил в войну в Корее, угрожая миру и стабильности в Восточной Азии, американцы воевали с северокорейскими и китайскими войсками до тех пор, пока не установилось равновесие сил на 38‑ой параллели. Американская помощь и инвестиции помогли восстановить Японию и позволили Тайваню и Южной Корее провести индустриализацию. С 1965 по 1975 год во Вьетнаме Соединенные Штаты не жалели ни денег, ни крови, чтобы остановить распространение коммунизма. Американские компании обосновались в Юго‑Восточной Азии, чтобы создать ремонтные предприятия для обслуживания вооруженных сил США во Вьетнаме. После этого они построили промышленные предприятия, не связанные с войной во Вьетнаме, и экспортировали их продукцию в Америку. Это способствовало индустриализации стран Юго‑Восточной Азии, включая Сингапур.

Великодушие американцев происходит из их врожденного оптимизма, основанного на вере в то, что рука дающего не оскудеет. К сожалению, в конце 80‑ых годов, столкнувшись с проблемой дефицита бюджета и торгового баланса, американцы изменили свою позицию. Чтобы уменьшить торговый дефицит, Америка потребовала, чтобы Япония и другие «новые индустриальные страны» (НИС – Newly industrializing economies) открыли свои рынки, повысили курс своих валют, импортировали больше американских товаров и платили лицензионные платежи за объекты интеллектуальной собственности.

После распада Советского Союза американцы стали такими же догматиками и евангелистами, какими когда‑то были коммунисты. Они хотели повсеместно насаждать концепцию демократии и прав человека, за исключением тех стран, где это вредило их собственным интересам, например, в богатых нефтью государствах Персидского залива. Тем не менее, даже в этом случае, американцы остаются наиболее мягкой из всех великих держав и, определенно, куда менее властными, чем любая из потенциально великих держав. Поэтому, какими бы ни были прения и разногласия между нами, все некоммунистические страны в Юго‑Восточной Азии предпочитают, чтобы в общем балансе сил в регионе доминировала Америка.

В 60‑ых годах в своих сомнениях относительно того, как вести дела с американцами, я исходил из того, что они вели себя так, будто их богатство могло разрешить все проблемы. Многие американские официальные лица были неопытны и нахраписты, но я обнаружил, что иметь с ними дело было легче, чем я ожидал. Я мог понимать их без переводчика, а они легко понимали меня. Если бы я произносил свои речи только на китайском или малайском языках, помощник Госсекретаря США по странам Восточной Азии Билл Банди не смог бы прочесть их. Это и положило начало взаимоотношениям с рядом сменявших друг друга администраций США, которые начались с моей встречи с президентом Джонсоном в октябре 1967 года. Мне повезло в том, что я сумел сработаться с большинством американских президентов и их помощников, особенно с Госсекретарями США. С несколькими из них у меня сохранились дружеские отношения и после того, как они ушли в отставку. Работая вместе для достижения совместно поставленных целей, мы научились доверять друг другу, стали хорошими друзьями.

Тем не менее, политические процессы в Америке порой доставляют беспокойство ее друзьям. На протяжении 25 лет я стал свидетелем двух процедур импичмента, начатых против американских президентов: Никсона в 1974 году и Клинтона в 1998 году. К счастью, состоянию государства не был нанесен большой ущерб. Источником серьезного беспокойства является и та скорость, с которой меняется политика Вашингтона в результате смены основных политических лиц на американской политической сцене. Это делает отношения с Америкой непредсказуемыми. По мнению дружески настроенных дипломатов в Вашингтоне, новые лица приносят с собой новые идеи и действуют в качестве «смывного механизма», который предотвращает консолидацию и закостенение правящей элиты. По моему мнению, только такое богатое и солидно обустроенное государство как Америка может позволить себе использование подобной политической системы.

Несмотря на открытость американского политического процесса, ни одно государство мира не знает, как Америка среагирует на кризис в какой‑либо части планеты. Если бы я был жителем Боснии или Косово, я бы никогда не поверил, что американцы вмешаются в развитие ситуации на Балканах. Но они вмешались, и не для того, чтобы защитить фундаментальные национальные интересы Америки, а для поддержки прав человека и прекращения преступлений, совершенных суверенным правительством против своих собственных подданных. Жизнеспособна ли такая политика? Применима ли она во всем мире? События в Руанде, в Африке, не служат тому подтверждением. Поэтому американские друзья не устают напоминать мне, что их внешняя политика зачастую направляется не соображениями, касающимися стратегических национальных интересов, а американскими средствами массовой информации.

Несмотря на множество ошибок и недостатков, Америка достигла впечатляющих успехов. В 70‑ых и 80‑ых годах ее промышленность проигрывала японской и немецкой, но в 90‑ых годах американцы перешли в неожиданное и мощное контрнаступление. Американские корпорации опередили остальной мир в использовании компьютеров и достижений информационной технологии. Они использовали достижения компьютерной революции, чтобы провести реструктуризацию своих компаний, сделать их менее иерархичными. США добились неслыханных успехов в повышении производительности труда, одновременно удерживая инфляцию на низком уровне, увеличивая прибыль и опережая европейцев и японцев в плане конкурентоспособности своих компаний. Сила Америки – в множестве талантливых людей, подготавливаемых в университетах, научных организациях и исследовательских лабораториях американских МНК. Они привлекают лучшие умы со всего мира, включая Индию и Китай в такие новые, быстрорастущие секторы экономики, как «Кремниевая долина». Ни одно европейское или азиатское государство не способно так легко привлекать и ассимилировать талантливых иностранцев. Это дает Америке огромное преимущество, – она, подобно магниту, притягивает к себе лучших и наиболее способных людей со всего мира.

Европейцам потребовалось некоторое время для того, чтобы признать превосходство свободной американской рыночной системы, особенно ее корпоративной философии, базирующейся на повышении уровня прибыльности акционерного капитала (rates of return on equity). Основным мотивом деятельности американских управляющих является непрекращающийся поиск путей увеличения стоимости принадлежащих акционерам активов (shareholder value), путем повышения производительности и конкурентоспособности. Ценой, которую общество платит за использование такой системы, щедро вознаграждающей высокие результаты работы, является то, что американское общество является более разобщенным, чем европейское или японское. В отличие от Америки, в этих странах отсутствует класс обездоленных. Европейская корпоративная культура делает серьезный упор на обеспечении социальной гармонии и единства общества. В советы управляющих немецких компаний входят представители профсоюзов. Цена, которую они платят за это – более низкий уровень прибыльности акционерного капитала и более низкая стоимость принадлежащим акционерам активов. Японцы используют систему пожизненного найма и высоко ценят лояльность компании по отношению к работнику, и работника – по отношению к компании. Недостатком этой системы являются раздутые штаты и утрата конкурентоспособности.

Несмотря на это, в 90‑ых годах многие европейские компании начали котировать свои акции на Нью‑йоркской фондовой бирже. Это требует от них концентрации на ежеквартальных результатах их деятельности и увеличении стоимости принадлежащих акционерам активов. Признав и приняв американские стандарты управления корпорациями, европейцы, тем самым, отдали дань уважения американцам.

Пока экономика правит миром, а Америка занимает лидирующие позиции в развитии технологии и инновационной сфере, ни Европейский союз, ни Япония, ни Китай не смогут потеснить Америку с занимаемых ею господствующих позиций.

Глава 31. Япония – родина первого «экономического чуда» в Азии

На протяжении последних шестидесяти лет мое мнение о японцах несколько раз менялось. До Второй мировой войны я знал японцев как вежливых и учтивых продавцов и зубных врачей. Они были чистоплотными, аккуратными, дисциплинированными, а их община держалась особняком. Я был совершенно не готов к восприятию тех зверств, которые они творили, захватив Сингапур в феврале 1942 года. Они были невероятно жестокими. Такими, за некоторым исключением, их сделала систематическая суровая политика военного правительства. Жители Сингапура пережили три с половиной года лишений и ужасов. На оккупированных японцами территориях в Юго‑Восточной Азии погибли миллионы людей. Пленные англичане, голландцы, индийцы и австралийцы заживо сгнивали в плену или умирали от непосильной работы.

Дата добавления: 2014-12-16