История как наука, предмет и методы изучения. Источники историография. 4 страница

К несчастью Бон Скотт умер в следующем году. Он умер после ночи сильного запоя. Друг оставил его в машине, где он захлебнулся собственной рвотой и умер. Я узнал это от друга в школе. Поначалу я не поверил ему и подумал, что или его дезинформировали, или он разыгрывает меня. Потом я услышал сообщение по радио. У меня было такое чувство, словно меня ударили в живот. Смерть Бона очень сильно потрясла меня, возможно отчасти потому, что я никогда не видел его живьем, но еще потому, что он был моим первым настоящим героем рок-н-ролла, который не дожил до тридцати пяти. Джимми Хендрикс умер, когда мне было семь, и я помню, как родители говорили об этом, но меня это особо не поразило. Бон был моим любимым вокалистом, и я не мог поверить, что он мог упиться до смерти. Он казался неуязвимым. Я до сих пор кусаю локти, что пропустил те два шоу в Нью-Йорке.

ГЛАВА 4

РОЖДЕНИЕ ANTHRAX

К средней школе моя единственная цель была проще некуда – поиграть с другими и сколотить группу. Я никогда не был одним из тех детей, которые сидят в комнате, репетируя на соло-гитаре по восемь часов кряду. Это было не по мне. Мне нужно было зависать с другими музыкантами, джемовать реальные вещи, будь то кавера или что-то свое. Если б я сидел в этой крошечной паршивой комнатушке шесть-на-шесть, репетируя, у меня бы просто чердак съехал. Я был настойчивым и настырным, и мне было плевать, что я не умею пилить соляки, как Эдди Ван Хален. Я понял, что единственный способ добиться успеха – это свалить и выступать с концертами в Манхэттене.

Бывало я почитывал журнальчик «Rock Scene» и видел фотки Ramones, где они тусили в Гилдерсливс и CBGB в 76-ом. Я тоже хотел там потусить, но был слишком молод, чтобы попасть туда. Так что мне пришлось дождаться, пока CBGB начнет проводить хардкор-шоу, когда уже стал чутка постарше. Несмотря на это, Ramones оказали на меня огромное влияние, потому что они жили в Форест-Хилз, до которого было от силы пять миль от того места, где я жил. Они были кучкой длинноволосых чуваков в Леви, косухах и футболках, и я выглядел прямо как они. Я говорил себе: “Ты только глянь на этих парней! Их показывают по ящику. Они колесят по миру. И они родом из Квинса!” Тогда я еще не знал, что KISS тоже из Квинса. Тогда о KISS никто ничего не знал, потому что участники группы ничего не рассказывали о себе в интервью. Их ранняя история была для всех загадкой. Но Ramones гордились тем, что они родом из Квинса. Я как-то пошел посмотреть на них в Квинс Колледж, и подумал тогда: “Если они это могут, то и я смогу. Они ж такие, как я”.

Вот что было клево в таких группах, как Ramones и Sex Pistols. Они привнесли дух “сделай сам” в рок-музыку. Теперь тебе не нужно было быть опытным музыкантом с потрясающими способностями. Коль скоро у тебя были воля и упорство, ты мог сколотить группу и выйти на сцену. А уж этого добра у меня было навалом.

Я нашел остальных музыкантов через листовки, которые они оставляли в музыкальных магазинчиках, и мы джемовали песни Black Sabbath, Deep Purple, Thin Lizzy, AC/DC и даже Judas Priest. Казалось, что может быть круче. А потом я потерял свою невинность.

Это случилось на Файер-Айленд в смежном доме, который мама арендовала с какими-то людьми. Каждый уикенд мы ездили туда на пляж. Однажды я познакомился с девушкой по имени Сьюзи, которая была на пару лет старше меня. Мы были там три дня, и я сразу ей понравился. Я едва выдавил из себя хоть слово. Мне было 15. Я не играл с ней в любовные игры и действий никаких не предпринимал. Но первой ночью, когда мы вместе сидели на диване, она начала целовать и обнимать меня. Это было похоже на одно из писем с форума Пентхаус.

“Дорогой Пентхаус, вы не поверите, что со мной произошло на днях…” Той ночью мы не трахались, но на следующий вечер она поставила саундтрек «Лихорадка субботнего вечера». Как я уже сказал, я никогда не был против диско, но ТОЙ ночью я просто ОБОЖАЛ Bee Gees. Все пошли спать; родители были в постели. И там же, на диване, Сьюзи просто набросилась на меня. Мы были всего в нескольких футах от наших кроватей. Мама могла в любой момент войти через гостиную.

Я спросил, девственница ли она, и она ответила нет. Это я уже понял по ее настойчивости. Я нервничал, и сказал: “Нууу...а я да”. И она такая: “Об этом не переживай”.

Она расцеловала меня с ног до головы, положила мою руку на свои штаны, сорвала с себя шортики, потом лифчик и вывалила свои сиськи, а потом за три секунды расстегнула мои джинсы. Она была быстрой как Али, и забив на предварительные ласки, она запрыгнула на меня и направила меня внутрь себя. С этого все и началось. Некоторые вещи случаются сами собой, даже у тех гиков, которые играют с солдатиками и обожают Фантастическую Четверку.

Я такой: “Ничего себе, ты рулишь! Может съездишь со мной домой, чтобы я показал тебя всем своим друзьям? Никто не поверит, что я трахаю горячую семнадцатилетнюю девушку”. Лучше варианта потерять девственность и представить нельзя. Но хотя я ночевал в гостях, тусуясь с другими детьми, и пытаясь сдвинуть свою карьеру с мертвой точки, в следующий раз я потрахался только через два года. Это было с девушкой, которая станет моей первой женой, Марж Гинзбург.

Перед этим я познакомился со своей первой полусерьезной девушкой Ким Айзенберг. У нее были длинные каштановые волосы, и она была ненамного выше меня ростом. Я встретил ее во Флориде, потому что ее бабушка и дедушка жили в том же микрорайоне, что и мои. Мы понравились друг другу и продолжили отношения в Нью-Йорке, когда я уже учился в младших классах средней школы. Она жила на Кони-Айленд и еще не водила машину, поэтому мне приходилось совершать двухчасовую поездку на нью-йоркском метро, чтобы повидать ее. Мы виделись не так уж часто, но пробыли вместе около года. Она хорошо ко мне относилась, и мне нравилось говорить друзьям, что у меня есть девушка. В конце концов ездить туда-обратно стало слишком напряжно, и мы расстались. Еще одна причина разрыва в том, что мы не спали вместе. Я явно этого хотел, но она сказала, что не готова.

Один раз мы и в самом деле попробовали. Мы были на вечеринке у моего друга Ричи на первом этаже здания, в котором мы жили, и она приехала из Кони-Айленд. После того, как моя мама пошла спать, мы пробрались в мою комнату, и я попытался сделать свое черное дело, но меня ждал полный провал. Она особо и не хотела, а я никогда раньше даже не пытался одеть презерватив. Я нервничал, потому что он не налезал как надо, и сказал: “К черту эту резинку. Я не могу ей пользоваться. Она не работает”. И она сказала: “А без нее я не буду!”

“Ну тогда я не буду ни с ней, ни без нее!” – огрызнулся я в ответ. Мы вернулись на вечеринку, и спустя два дня она позвонила мне и выдала фразу в духе “может нам лучше попробовать встречаться с кем-то другим”. Тогда мне было плевать. Все, что я хотел, это играть музыку.

Это никак не было связано с этим неудачным опытом, но моя первая группа Four-X, была названа в честь презерватива. Мы просто выбросили “e” и добавили дефис, чтобы на нас не подали в суд. Группа состояла из меня и парочки моих друзей: Дейв Вайс, которого я знал по району, стучал на ударных. Пол Кан играл на басу и Нил Стопол на вокале и гитаре. Нил был одним из первых, кого я встретил после того, как мои родители расстались, и мы с братом вернулись обратно в Бей Террес. Мы тут же стали друзьями. Four-X выступили на конкурсе талантов в Бейсайдской средней школе. В то время мы играли только кавера, но я считал, что мы очень хороши. Это было весело, и мы хорошо играли. Но Four-X долго не продержалась, потому что нам не хватало понимания. Я считал Дейва отличным барабанщиком. Я до сих пор дружу с Нилом, но честно говоря мне было не очень комфортно с ним, и я думаю, он тоже это чувствовал. Так было до встречи с Денни Лилкером, который был на год меня старше, и частицы пазла начали складываться в Anthrax.

Дэнни был высоким худощавым парнем с кудрявыми волосами, которые он отращивал. Он постоянно носил рок и метал футболки и казался парнем, с которым я смогу найти общий язык. В школе у него была кличка Бетховен, потому что у него были идеальные ноты, и он мог сыграть все, что угодно. Все, что ему было надо, это услышать что-нибудь, и он тут же это играл, вне зависимости от жанра. Я познакомился с ним в 1979-ом, когда учился в младших классах, а он учился в десятом классе, и мы участвовали в проекте продленки Син Бэнд. Эта группа актеров рисовала скетчи и пела, а мы играли музыку, как группа, исполняющая их вещи. Это была та музыка, которую можно услышать в Бродвейских мюзиклах, и я всегда терпеть не мог эту “шляпу”, но благодаря ей я смог выступить перед зрителями.

Я узнал, что Денни живет всего в паре кварталов от меня, и я каждый день проходил мимо его дома по дороге в школу, останавливался, заходил за ним, и мы шли в школу вместе. Мы начали тусоваться вместе и стали очень хорошими друзьями. Мы как-то заговорили о наших семьях, и оказалось, что у него тоже все было наперекосяк в жизни. Его сестра была заядлой наркоманкой. Однажды она ширнулась в фургоне прямо у меня на глазах. Увидев это я чуть в штаны не наложил. Я сказал себе: “О, Боже, об этом я слыхал только по ящику”. Денни воспринял это спокойно. Было видно, как это расстроило его, но он не хотел вмешиваться. У нас обоих были другие приоритеты.

В то время он играл в группе под названием White Heat, которая выступала с концертами в Манхэттене, включая Great Gildersleeves, и они играли только свои вещи. Я трепетал перед ними и завидовал им. Их гитарист Питер Зиццо был первым парнем из тех, кого я знал, кто мог играть все соляки Ван Хален. Он был шреддером и имел в распоряжении оборудование, о котором я мог только мечтать: гитара Шарвел, убойный усилок Маршалл. Я тащился вместе с Денни на их репетиции как преданный фэн. Вокалист White Heat, Марко Шухан, был высоким чуваком с длинными волосами и жил в Манхэттене. Для меня это была мечта. О Боже! Свалить из Квинса и переехать в реальный город. У меня даже мыслей не было, как этого добиться. Даже в то время город был очень дорогим удовольствием. Чтобы играть в группе и жить там тебе нужно было иметь контракт на выступления и запись. Все это пока мне и не снилось. Я только хотел собрать классную группу.

White Heat не были классными, но у них были кой-какие хорошие песни и они умели заводить толпу, даже в городе. Каждый день, когда мы шли в школу, я говорил Денни: “Эй, когда White Heat распадутся, мы вместе создадим свою группу”. Он смеялся, и мы продолжали идти. Еще до того, как у нас с Денни появилась группа, у нас было готово название для нее. Он узнал о бактериальном заболевании “сибирская язва” на естествознании, и однажды он повернулся ко мне и сказал: “Ты когда-нибудь слыхал о сибирской язве?” И я ответил: “Нет, что это? Звучит клево”.

Так и появилось Anthrax. Я говорил ему: “Когда распадутся White Heat, мы создадим группу Anthrax”. Тогда никто не знал, что террористы в конечном итоге станут использовать ее, чтобы начать биологическую войну. Мало кто даже знал, что это инфекционное заболевание, которое обычно поражает диких животных. Оно просто звучало по-металлически. Денни бывало говорил: “Мы не распадаемся. О чем ты вообще? Мы только что записали очередное демо и выступаем с шоу”. А я ему: “Да, как скажешь, но если вы развалитесь, мы с тобой создадим группу и будем колесить по миру с гастролями”.

Это был худший кошмар для мамы. В ее мечтах я должен был стать доктором, дантистом или юристом. Это еврейский символ успешного воспитания, именно поэтому в этих профессиях так много Голдбергов и Финкельштейнов. Я и со счета сбился, сколько раз мама говорила: “С чего ты взял, что добьешься успеха в музыкальном бизнесе? Все хотят играть в группе. Все хотят попасть на телевидение, все хотят стать известными. С чего ты взял, что это получится именно у тебя?”

“Потому что, ма, я собираюсь этим заниматься” – ответил я. “Я хочу попытаться. Я должен хотя бы попробовать”.

“Ты теряешь время” – говорила она. “Ты должен ходить в школу. Ты должен ходить в колледж. Ты должен найти настоящую работу и зарабатывать деньги”.

Все это входило в одно ухо, и выходило в другое, потому что я знал, чего хочу, и мне было насрать, что она там говорила. У мамы был пунктик на этот счет, но я бы ни за что не позволил себя остановить, ни-ког-да. “Мам, а что может случиться плохого?” – спрашивал я. “Я попробую, и если не получится, ты можешь сказать: ‘Я же говорила’. Я всегда могу потом вернуться в колледж. Я всегда могу найти работу, поэтому я должен попробовать хотя бы пару лет заниматься музыкой. Я должен попытаться”.

В той же мере, что я разбил ее представление о том, что делает хороший сын, она попыталась разбить мои мечты и не приняла моих аргументов.

“Ни один мой сын…” – начинала она. Я вздыхал и думал: “Бляяя, опять она за старое”. Единственное, что могло огорчить ее еще больше, это уйти из дома и стать водителем гоночного болида. Когда я был маленьким ребенком, это то, чем я хотел заниматься, а она заорала: “Только через мой труп!” Я всегда думал, что она должна быть счастлива, что я просто хочу стать музыкантом и не стремлюсь к РЕАЛЬНО опасной карьере.

Начиная с 1980-го я был решительно настроен сколотить Anthrax и начать выступать с концертами. Для меня не существовало такого понятия, как провал. К тому времени я уже вырос из комиксов. Я хотел стать Стивом Харрисом; я хотел стать Гленном Типтоном или Лемми. Эти парни были моими героями, и несмотря на то, что они казались недосягаемыми и неприкасаемыми, я чувствовал свое родство с ними. “Я играю метал, они играют метал” – решил я. “Они же где-то начинали, и посмотри на них сейчас. Мне всего лишь нужно найти нужных чуваков для группы. Я должен стараться еще больше”.

Мама упорно не обращала внимания на все, что я делал в музыке. Честно говоря, ничего другого я и не ожидал, поэтому мне было плевать. У меня были друзья, отец и брат, у меня была поддержка первой настоящей девушки, которая занималась со мной сексом. Я встретил Марж на вечеринке у общего друга. Это было начало 1981-го, всего за несколько месяцев до окончания средней школы. Она носила тесный зеленый свитер и джинсы, у нее были добрые, теплые глаза и приятная улыбка. Мы разговорились и хорошо поладили, но я не заигрывал с ней или что-то в этом духе. Я не мог клеить девушку, если она весила тридцать пять фунтов и прыгала мне на руки.

А потом я услышал, что нравлюсь ей. Это придало мне уверенности, чтобы пригласить ее на свидание. Мы начали встречаться, что было здорово, потому что она была клевой и по ней было видно, что я нравлюсь ей. Любая девушка, из тех, с кем я был до этого, смотрели на меня как на того, с кем можно предаться ласкам, а не с тем, с кем просто приятно быть вместе. Она не была большой поклонницей музыки, но считала, что клево, что я играю на гитаре и собираю группу. Она была на год старше меня и училась в Бронкской средней школе естествознания, туда ходили только умные дети. Она тратила много времени на учебу, поэтому мы виделись всего раз или два в неделю, что было хорошо для меня, потому что я был счастлив иметь серьезные отношения, но при этом мне хватало времени, чтобы сосредоточиться на музыке и не тормозить. Группа была важнее любых отношений, семьи, школы, всего.

Весна 1981-го принесла тот момент, которого я так долго ждал. White Heat распались из-за музыкальных различий, как я и предрекал, и мы с Денни создали Anthrax, в две гитары. Это было уже что-то. Мы были лучшими друзьями. Мы тусили буквально каждый день и у нас были одинаковые музыкальные вкусы. Дейв Вайсс и Пол Кан перешли со мной из Four-X, и вокалист Джон Коннелли, который ходил с нами в одну школу, а позже основал Nuclear Assault с Денни – пел у нас.

Джон бывало бродил по коридорам Бейсада с саксофоном на шее и всегда носил 32-унцевую бутылку Пепси в руке. Чаще всего он носил черные джинсы, черные туфли, черную рубашку и воротничок священника. Джон был странным, но в хорошем смысле. Денни дружил с ним еще до нашего знакомства, и привел его в группу. Наша первая джем-сессия прошла 18 июля 1981-го, и все казалось сработало как надо. Получилось очень хорошо и мы подумали, что группа звучит очень здорово; именно тогда мы решили создать группу и назвать ее Anthrax.

История – забавная штука. Нас назвали одной из четырех крупнейших трэш-метал групп, и это большая честь. В состав Metallica, Slayer и Megadeth входят одни из самых творческих и талантливых музыкантов на земле. И когда трэш-сцена была на своем пике, эти парни играли с большей скоростью и живостью, чем кто-либо другой. Anthrax также стали группой, которая жаждала играть быстрее, чем кто-либо другой. Но поначалу безумная скорость появилась из того факта, что мы еще не были так уж хороши как музыканты. Адреналин зашкаливал в крови, с этого все началось, и вдруг Дейв стал ускоряться, а мы бренчали вовсю, пытаясь поспеть за ним. Мы даже кавера играли чересчур быстро.

Первое наше шоу прошло во Флашинге, Квинс, в подвальчике церкви Святого Эпископа Джона. Мы продали билеты друзьям по три доллара за штуку, и на шоу собралось около тридцать человек. В церкви стояло фортепьяно, и мы открыли концерт “Prelude” Judas Priest, которую исполнил Денни Лилкер за форте, это вступление к альбому “Sad Wings Of Destiny”. Форте не было подключено, но его было слышно, потому что ничего другого подключено не было. Потом Денни выскочил из-за фортепьяно, залез на сцену, схватил свою гитару, и мы грянули “Tyrant” Judas Priest. Большая часть шоу была каверами, но мы также сыграли пару вещей Денни со времен White Heat – “Hunting Dogs” и “Satan’s Wheels”. Вспоминая об этом сейчас, это было ужасно, но при этом чертовски весело, и наши друзья испытывали к нам симпатию и всячески поддерживали.

После окончания средней школы я начал ходить в университет имени Святого Джона, но быстро понял, что диплом об окончании колледжа не поможет моей музыкальной карьере, и учеба ради учебы будет меня только сдерживать. Вдобавок я нуждался в деньгах, чтобы обновить свое оборудование. Отец поддерживал мои музыкальные мечты, предоставляя мне работу на неполный день в ювелирной компании, где он работал. Я ходил в колледж с 8 утра до обеда, потом садился на метро и работал мессенджером с часа до пяти вечера. В январе 1982-го я окончательно перестал ходить в колледж. Я просыпался утром, как будто собираюсь в колледж, мама уходила на работу, и я возвращался в постель и спал еще пару часиков. Потом вставал и ехал в город. Я ехал на 48-ю улицу и зависал в гитарных магазинчиках, потом появлялся в офисе отца около часа дня, чтобы работать с ним. Я делал это около месяца, просто пиная балду. Наконец я набрался смелости сказать отцу, что перестал ходить на занятия. Он спросил, чем я занимался все это время. Я рассказал, что спал, потом тусил в “У Мэнни” и Сэм Эш, а потом приезжал к нему в офис.

“Твоя мать знает?”

“О, Господи, нет, конечно, разумеется, нет”.

Он понял, почему я ничего ей не сказал, но считал, что я больше не могу это скрывать. Он сказал, чтобы я рассказал маме и начал приезжать в его офис к 9 утра, чтобы работать с ним полный рабочий день. Я был возбужден, потому что знал, что если буду работать весь день, то смогу зарабатывать больше денег и смогу купить оборудование и финансировать свою запись. В то время у меня было паршивое оборудование, и я считал, что оно мешает мне стать профессиональным музыкантом. Я заглядывал в магазины гитар в городе и играл на их гитарах, но у меня ни на что не было денег, поэтому я просто уходил. Как только я стал работать с отцом полный рабочий день, у меня стали водиться наличные и это было здорово, и маме ничего не нужно было знать… но прошло четыре месяца, и отец сказал: “Ты действительно ДОЛЖЕН рассказать матери, что не ходишь в колледж. Что ты собираешься делать? Ты должен быть откровенен и рассказать ей все как есть”.

Так я и сделал. Я пришел домой в тот день и во время обеда сказал ей, что больше не хожу в колледж и работаю на отца, чтобы поддерживать свою музыкальную привычку.

Шум, который раздался из ее рта, был громче, чем я бы услышал, если бы вооруженные головорезы вдруг ворвались в дом в лыжных масках. Звуки, которые она издала, до сих пор где-то блуждают в Космосе, между солнечными системами и галактиками. Этот крик сдержал вторжения врагов в бухте и прекратится на какой-нибудь планете за миллионы-миллионы миль отсюда, и уничтожит всю жизнь на ней, потому что он был таким душераздирающе громким и пугающим. Я все равно что ударил ее мясницким ножом прямо в сердце. Все надежды и мечты, которые она возлагала на первого еврейского сына, были брошены в вулкан.

Я с жаром сказал: “Я работаю, я же работаю! Я зарабатываю деньги! У меня есть работа, я же не говно пинаю!”

“Да мне насрать! Ты бросил колледж, ты солгал мне и…” Он продолжила эту маниакальную тираду, крича о том, что я обернулся для нее полным разочарованием и никогда ничего не добьюсь в жизни, и как она старалась воспитать меня и дала мне все, что могла. Она кричала и плакала все это время. Брат съежился в сторонке, радостный от того, что не испытал на себе силу ее гнева.

“Убирайся! Убирайся сейчас же!” – заорала она и выкинула меня из дома. Я собрал сумку, дошел до платного телефона на станции Эксон, напротив того места, где мы жили, и позвонил отцу домой в Меррик, Лонг-Айленд. “Ну, я все рассказал ей”.

“Как прошло?” – поинтересовался он.

“Она выкинула меня из дома. Можно у тебя пожить?”

“Да, конечно. Она тебя выкинула?” – спросил он, ошеломленный, хотя он знал больше, чем кто-либо другой, какой иррациональной и эмоциональной она бывала.

“Я собрал сумку. Еду к тебе прямо сейчас”.

У меня была старая говенная тачка, и я поехал к нему, и прожил у него почти четыре месяца. Я пользовался железной дорогой Лонг-Айленд, чтобы добраться вместе с ним до работы по утрам, и тусил в городе по вечерам, перед тем, как вернуться домой. После пары месяцев отец поговорил с мамой и сказал, что я хочу жить в Квинсе с друзьями, и она должна принять меня обратно. Поначалу мама была не восторге, но в конце концов сдалась, хотя по-прежнему не поддерживала мои рок-н-ролльные мечты.

Главной проблемой Anthrax в то время было то, что в оставшейся группе все были не те. Джон был отличным парнем, но не мог петь. У него был яростный кричащий голос, но он не мог петь мелодично, а мы понимали, что хотим стать известной, мощной группой вроде Judas Priest или Iron Maiden, в которой был вокалист, который мог орать во все горло. Мы пытались заставить Джона петь, но это не сработало, и мы попросили его уйти. Это было начало бед Anthrax с вокалистами.

Мы попробовали парня по имени Джимми Кеннеди, но он тоже не подошел, и тогда мой брат Джейсон присоединился к группе. Ему было четырнадцать, и у него все еще был высокий голос, и он мог спеть мелодию. Он сыграл с нами пару шоу, включая одно в клубе в Лонг-Айленде под названием My Father’s Place, где выступали многие известные группы, но мы хотели гастролировать, а Джейсон еще учился в средней школе. У мамы случился бы аневризм, если бы он забил на учебу, и так же сильно, как она трепала мне нервы, я любил свою маму, поэтому это было без вариантов.

Были и другие проблемы с составом. Нам пришлось избавиться от Пола Кана, потому что он не мог играть новый, тяжелый материал, который мы написали. Кенни Кушнер заменил его на какое-то время. Он был еще одним парнем, который ходил в нашу школу и которого мы знали по району. Он был хорошим басистом, но хотел играть на гитаре и петь в более хард-роковой группе, поэтому он тоже ушел.

Тогда Денни взял в руки бас, и мы прослушали пару гитаристов. К нам присоединился Грег Уоллс, что сработало довольно хорошо на несколько лет. Он был хорошим человеком и смышленым парнем. Он напоминает мне Сэтчела из Steel Panther; с ним было очень весело, и я был разочарован, когда пару лет спустя он ушел, сделав выбор в пользу более стабильной сферы деятельности. Боб Берри заменил его на какое-то время. Он играл очень хорошо, но ничего не знал о металле.

Но бесспорно самой большой нашей проблемой было то, что мы по-прежнему не могли найти нужного вокалиста. Главное, что у нас было - это место, где писать песни и репетировать, пока мы не найдем человека. Мы снимали комнату на Бей Терес в местечке под названием Брюери, это было прямо напротив маминого дома, но наш друг Пол Орофино (владелец этого места) закрыл магазин, чтобы открыть большую и лучшую версию Брюери Стьюдиос в Миллбруке, Нью-Йорке, и сделал его успешным бизнесом.

Я нашел еще одно местечко в 1982-ом, после того как взял еженедельную нью-йоркскую музыкальную газету и увидел объявление о сдаче репетиционных комнат по 150 баксов за месяц. Это было гораздо дешевле, чем почасовая оплата, которую мы платили в Брюери. Парень по имени Эндрю Фридман был управляющим этого здания. До этого он играл на конгах в Kid Creole и Coconuts, так что он знал о музыкальном бизнесе и какое-то время помогал нам. Мы заценили это местечко, которое все звали Мьюзик Билдинг, это была дыра в самой плохой части Южной Ямайки в Квинсе, но группы могли репетировать там хоть круглые сутки. Все комнаты прежде сдавались под офисы, но бизнесмены боялись, вероятно, дула пистолета. И владельцы начали сдавать эти места группам. Можно было поставить замок на дверь, повесить на стены постеры и флаеры. Можно было утеплить это место, притащить ковер и все, что душе угодно. И на входе всю ночь стоял охранник, поэтому, пока ты был внутри, никого не могли подстрелить. Но выходя из здания ты сам отвечал за свою жизнь.

Бесспорно, это место было мерзким. Зимой здесь был настоящий дубак, а летом жара как в паровом котле. Здание было грязное, кишащее мышами, тараканами и Бог знает, чем еще. Но репетиционные комнаты были гораздо больше, чем мы привыкли. Мы легко могли поместить туда все свое оборудование, подключить всю аппаратуру, врубить громкость и делать вид, что мы – Judas Priest. Мне нравилось иметь много места, потому что у меня было чувство, что мне все время нужно все это барахло. Эй, у меня было двенадцать кабинетов Маршалл и я собирался их использовать, черт побери! Мы серьезно раскошелились на огромную комнату в 300 баксов за месяц. Учитывая, что мы репетировали по пять дней в неделю, это была отличная сделка. Это место стало нашим клубом. Мы тусили там все время. Я по-прежнему жил в крошечной комнате в квартире мамы в Квинсе. Поэтому наша комната для джемов в Мьюзик Билдинг была больше похожа на мою собственную квартиру. Как только я освобождался от работы, я ехал прямиком туда, сидел там допоздна, а потом ехал домой и ложился спать. Потом вставал, шел на работу и повторял то же самое. По выходным я ездил сразу в Мьюзик Билдинг и колдовал над своей аппаратурой и джемовал.

ГЛАВА 5

ЗАМЕНА ОТРАБОТАННЫХ ДЕТАЛЕЙ

Как-то сидя в одном из офисов Мьюзик Билдинг, я узнал, что Гай Сперанца свалил из Riot. Я чертовски обожал Riot и считал, что у Гая отличный голос. Я подумал, а вдруг получится переманить его в Anthrax. Я достал его номер у Эндрю Фридмана, который по-прежнему имел большие связи и в какой-то мере был нашим менеджером. Я позвонил, он ответил. “Гай?”

“Ага, кто это?”

“Ээ…меня зовут Скотт. У меня есть группа под названием Anthrax”.

Тогда мы еще были никем. И он спросил: “А ты откуда взял мой номер?”

Пришлось соврать: “Да в лейбле дали”.

“А, окей…”

“Я просто звоню, потому что мы - группа, новая перспективная группа, и у нас происходит много всякого. Эндрю Фридман, который играл в Kid Creole и Coconuts, наш менеджер, и…”

Я вылил на него кучу всякой херни. Я всегда славился даром красноречия. А потом сказал: “У нас тут все закрутилось и нам нужен вокалист. Ты бы идеально нам подошел. Ты бы смог очень сильно нас продвинуть”.

Гай (который к несчастью умер в 2003-ем от рака поджелудочной железы) вообще-то нормально меня воспринял, учитывая, что я, незнакомый чувак, звонил ему с бухты-барахты. Он поблагодарил меня за то, что я вспомнил о нем, а потом объяснил, что ушел из Riot, потому что сыт по горло музыкальным бизнесом.

“С меня хватит. Я больше ни в одной группе в жизни играть не буду” – сказал он.

“Серьезно? Но почему?”

“Если будешь этим заниматься так же долго, как и я, ты сам поймешь. Я возненавидел все это. Сейчас я работаю в Бруклине дезинфектором и чувствую себя намного счастливее”.

Я поблагодарил его за разговор и повесил трубку. А потом осмыслил его слова. Что могло быть такого плохого, чтобы заставить Гая уйти из отличной рок-группы и заняться уничтожением насекомых?

Раз уж Гай Сперанца не собирался присоединиться к Anthrax, я решил позвонить Нилу Турбину, которого знал еще с Бейсайда. Мы познакомились на уроках в телестудии, где создавали собственные фильмы. Нашим учителем был Арнольд Фридман, которого спустя несколько лет арестуют и обвинят в растлении несовершеннолетних. Режиссер Эндрю Жареки даже снял документалку под названием «Арест Фридманов» о ходе расследования этого дела. Забавно, что учитель занятий по киноискусству поднял тему фильма, который тепло встретили критики. Так или иначе, не думаю, что Фридман оценил всю иронию. Остальная часть мира могла знать Арнольда как извращенца, но я лишь помнил его как клевого учителя. Мы с Нилом бывало тусили в школьной киностудии и играли музыку. Мы притаскивали гитары, джемовали и сами себя снимали. Нил очень интересовался UFO и знал о них все, что только можно. А еще он любил Judas Priest. Нам нравились одни и те же группы. К тому же Нил зависал в городе. Он бывало ездил в CBGB и Great Gildersleeves, у него были связи в этих клубах.

В то время он пел в какой-то другой группе, вот почему я не обратился к нему раньше. Пронюхав, что он свободен, я позвонил и спросил его, не хочет ли он петь в Anthrax. К тому моменту у нас происходило немало всякого, чтобы вызвать у него интерес, но он сперва хотел услышать наши песни. Мы показали ему то, над чем работали, и он сказал: “Я не буду петь эти слова. Я напишу СВОИ”.

Дата добавления: 2014-12-16