У Я.М. Юровского у П.З. Ермакова 1 страница

1. Я.М. Юровский. 1. П.З. Ермаков.

2. Г.П. Никулин.

3. М.А. Медведев (Кудрин).

4. П.С. Медведев.

5. А.А. Якимов.

18 августа 1918 года Член Екатеринбургского Окружного Суда И.А. Сергеев произвел вырезку частей пола, а 20 августа – вырезку частей (фрагментов) Восточной и Южной стен комнаты, где произошло убийство Царской Семьи и Ее верных слуг.

После предварительного осмотра этих фрагментов оказалось, что почти в каждом из них находились револьверные и пистолетные пули, из которых (помимо прочих пуль к другим системам оружия): к револьверу Нагана обр. 1895 г. – 8 пуль, а к пистолету Маузера К‑96/12 – 1 пуля.

Помимо этого, 25 мая 1919 года при осмотре рудника и окружающей его местности, в район которой были вывезены трупы Царской Семьи, в месте, именуемом в протоколе как «Глиняная площадка», следователем Н.А. Соколовым (в числе прочих вещественных доказательств) были обнаружены и пули, большую часть которых представляли пули к револьверу Нагана. Но была среди них и одна «стальная оболочка от пули», лишенная свинцового сердечника из‑за воздействия на нее огня. Так вот именно эта оболочка была ничем иным, как оболочкой от пули кал. 7,63 мм к патрону пистолета Маузера К‑96, выпущенной германской фирмой DWM (Deutshe Waffen u. Munitionsfabriken), расположенной в г. Карлсруэ, так как только эта фирма выпускала в то время патроны данного типа, снаряженные пулями в стальных оболочках!

В 1979 году в ходе эксгумации костных останков Царской Семьи и Ее верных слуг в районе «Мостоотряда № 72» и дальнейшего просеивания грунта с места этой безымянной могилы было обнаружено еще 14 пуль к оружию разных систем. Среди них 9 оказались пулями к револьверу Нагана, 4 – к стандартному патрону Браунинга кал. 7,65 мм, а 1 – к пистолету Маузера К‑96.

Таким образом, общее количество пуль, изъятых следствием в доме Ипатьева и на руднике в 1918–1919 гг., а также обнаруженных в 1991, 1993 и 1998 {126} гг., позволяет автору сделать следующие выводы.

Общее количество пуль к револьверу Нагана обр. 1895 г. составило 28 (29) шт., а к пистолету Маузера К‑96 – всего 3.

На основании вышесказанного можно сделать вывод, что все свидетельские показания и соотношение найденных пуль к револьверу Нагана и пистолету Маузера явно говорит в пользу того, что во время убийства Царской Семьи убийцами был использован только один пистолет Маузера К‑96. И скорее всего этот пистолет был у Я.М. Юровского, а не у П.З. Ермакова!

Глава 9

«Товарищ Маузер» (1935–1952)

Из всего сказанного ранее можно лишь сделать однозначный вывод о том, что при совершении этого преступления стрельба из двух пистолетов Маузера К‑96 была невозможна. И прямым доказательством этому – обнаруженные 3 пули кал. 7,63 мм к пистолету Маузера К‑96, количество которых никак не подтверждает свидетельств Я.М. Юровского и П.З. Ермакова. Так как если принять все сказанное ими на веру, то количество таковых должно было бы составить никак не меньше 15–20 штук. А это, в свою очередь, дает возможность сделать заключение о том, что к моменту убийства Царской Семьи П.З. Ермаков попросту не имел в своем распоряжении пистолета Маузера К‑96/12!

Это же самое обстоятельство подтверждается и свидетельством М.А. Медведева (Кудрина), а также не опровергается показаниями других участников и очевидцев этого преступления.

Но помимо этого есть еще одно интересное наблюдение, которое в некоторой степени дополняет это предположение.

В фондах СГОИКМ хранится фотография П.З. Ермакова, который изображен на ней почти в полный рост на фоне декоративного задника, установленного, по‑видимому, в одном из фотоателье того времени.

По мнению работников музея, она относится к 1918 году и сделана незадолго до расстрела Царской Семьи.

На этой фотографии П.З. Ермаков изображен в рубахе военного покроя, гимнастерке с косыми накладными карманами, имеющими клапаны и плиссированную складку, и шароварах, заправленных в сапоги. В качестве головного убора у П.З. Ермакова имеется фуражка военного образца, с зауженной по моде того времени, тульей, на околыше которой имеется красная пятиконечная звезда с изображением плуга и молота, образец которой был утвержден Приказом Народного Комиссариата по военным делам за № 594 от 29 июля 1918 года.

Поверх гимнастерки надета часть офицерского пехотного снаряжения (портупеи) обр. 1912 г., состоящая из:

– поясного ремня;

– наплечных ремней с гнездом для свистка;

– муфт (широких кожаных петель, к которым крепились наплечные и пасовые ремни);

– пасовых ремней, к которым должна была крепиться офицерская шашка обр. 1909 г.

С левой стороны на пасовых ремнях вместо шашки установленного образца у П.З. Ермакова висит нож классных чинов Корпуса Казенных Лесничих {127} обр. 1904 г. (который был принадлежностью их парадной формы), а с правой – самодельная кобура к револьверу Нагана обр. 1895 г.

Но, к сожалению, данное фото было подвергнуто ретуши. И причем, самое интересное заключается в том, что только в том месте, где было изображено личное оружие П.З. Ермакова. (Ибо там, где данная кобура должна была бы быть видна в полном своем объеме, явно усматривается линия гимнастерки, искусственно проведенная ретушером {128}.) А еще это видно из того, что кажущийся на первый взгляд фрагмент рукава (примыкающий к поясу П.З. Ермакова) является ничем иным, как заретушированным продолжением кобуры к его револьверу. Данные же, позволяющие автору сделать вывод о том, что висящая на поясе П.З. Ермакова кобура является еще и самодельной, заключается в следующем.

В кобурах заводского изготовления, большинство из которых являлось изделиями известной в то время кожевенной фабрики Мусина‑Пушкина, использовалась толстая (не менее 4–5 мм) кожа животных, которая не позволила бы ей деформироваться подобным образом. То есть так, как она деформирована на описываемой фотографии. А кроме того, кобура фабричного изготовления имела в своей нижней части некую вставку каплеобразной формы (в которую упирался ствол револьвера), что также не усматривается на данном фотоснимке. Так же, как и сужение блика на ее прямой части наглядно свидетельствует в пользу того, что она имеет в своей нижней части шов, по виду и форме которого можно смело исключить нахождение там этой вставки {129}.

Не менее важным, на взгляд автора, обстоятельством является то, что на левой стороне груди П.З. Ермакова располагается знак командира РККА {130}. (Его утвержденный эскиз был опубликован в газетах «Правда» и «Известия ВЦИК» 19 апреля 1918 г.) Вполне естественно, что на разработку технологии и изготовления инструмента, необходимого для ее массового производства, потребовалось определенное время, вследствие чего первые подобные знаки стали поступать в РККА не ранее конца лета 1918 г.

Но ведь на фуражке П.З. Ермакова имеется еще и пятиконечная звезда, которая стала поступать в части РККА лишь в начале осени 1918 года! Посему это обстоятельство дает автору право считать, что данное фото П.З. Ермакова (по своему временному происхождению) относится никак не ранее чем к сентябрю 1918 года. {131}.

А все вместе позволяет сделать окончательный вывод о том, что Петр Захарович Ермаков не имел в своем личном пользовании пистолет Маузера К‑96/12 не только в июле 1918 года, но и некоторое время спустя!

И еще.

Занимаясь изучением обстоятельств трагической гибели Царской Семьи в рамках Уголовного дела № 18123666‑93 «О выяснении обстоятельств гибели членов Российского императорского дома и лиц из их окружения в период 1918–1919 гг.» {132}, Старшему прокурору‑криминалисту (тогда еще!) Отдела криминалистики Главного следственного управления Генеральной прокуратуры РФ В.Н. Соловьеву удалось обнаружить в фондах Государственного центрального музея современной истории России {133} еще одно фото, имеющее прямое отношение к предмету нашего исследования.

На этом фотоснимке была отображена группа партийных и советских руководителей Урала, сфотографировавшихся на месте так называемой «царской могилы».

Вплоть до сегодняшнего дня исследователями не установлена точная дата и год происхождения этого фотоснимка. Однако можно с уверенностью утверждать то, что он сделан не ранее 1924 года. И, что вероятнее всего, именно в этом году. И вот почему.

Из тринадцати человек, запечатленных на нем, автору удалось идентифицировать только десятерых, среди которых есть и П.З. Ермаков. (Этот снимок приведен в иллюстрациях к настоящему изданию.) Первое, на что автор хотел бы обратить внимание читателя, так это на орден Красного Знамени РСФСР, находящийся на груди А.Л. Борчанинова, который тот получил в 1923 г. {134}, и на значок члена ВЦИК, в состав которого он был введен еще в 1921 г. {135}{136}.

Точно такой же значок виден на груди и И.П. Румянцева, ставшего членом ВЦИК в 1924 г., что лишний раз доказывает правильность авторских выводов.

Но главное, пожалуй, состоит в том, что все означенные лица именно в 1924 году проживали в Екатеринбурге.

Так, например, А.И. Парамонов с апреля 1924 г. состоял в должности Председателя Правления Уралсельхозбанка и редактора «Крестьянской газеты». Б.В. Дидковский – с 1922 по 1930 г. работал заместителем Председателя и Председателем Уралплана. И.П. Румянцев с 1924 по 1927 г. состоял в должности Секретаря Пермского и Свердловского окружкомов ВКП(б). А.Л. Борчанинов – Председателя Пермского Окрисполкома. Д.Е. Сулимов с 1923 по 1925 г. – Председателем Уральского Облисполкома. Г.М. Мороз с 1922 по 1926 г. состоял в должности Полномочного Представителя ОГПУ по Уралу. В.М. Быков с 1922 г. возглавлял Уральский Истпарт и скончался в 1925 г., находясь на лечении в Ленинграде. (В то время как его младший брат Павел, ставший впоследствии автором нашумевшей книги «Последние дни Романовых», занимал должность Уполномоченного Госкино СССР по Уралу, Сибири и Дальнему Востоку {137}.)

Непосредственно же сам П.З. Ермаков, как уже говорилось выше, с апреля по июль 1924 года поочередно занимал должности начальника Административного Отдела Екатеринбургской губернской РКМ и Зам. начальника Горно‑промышленной Милиции Екатеринбургского Округа.

Пользуясь торжественностью момента и с целью придания еще большего эффекта данному фото, П.З. Ермаков как единственный среди перечисленных лиц участник расстрела Царской Семьи выложил перед снимающимися свой Маузер, который к тому времени, конечно же, имел в личном пользовании. И это не случайно. Так как этим жестом он, безусловно, хотел «запечатлеть в истории» принадлежавший ему пистолет, выдавая таковой за «вещественное доказательство» цареубийства, совершенного в 1918 году.

Запечатленные же на фотоснимке большевистские деятели тогда вряд ли придавали этой детали большое значение. Тем более что те из них, кто хоть немного знал П.З. Ермакова, были, как говорится, в курсе водящихся за ним «слабостей», одной из которых была просто фатальная страсть к невероятному преувеличению собственных заслуг в любом деле.

Поведение П.З. Ермакова вполне объяснимо, так как лавры «главного цареубийцы», не дававшие ему покоя до самых последних дней его жизни, заставляли его всякий раз выдумывать все новые и новые интерпретации, свидетельствующие о значимости совершенного лично им «революционного подвига».

Кстати, вероятнее всего, именно в этот же день П.З. Ермаков был сфотографирован на мостике из шпал – месте, где, по его словам, он «пожог царя и всю его семью» {138}, о чем сделал соответствующую надпись на обратной стороне этого фото, ныне хранящегося в СГОИКМ.

Слухи о бахвальстве П.З. Ермакова, конечно же, доходили и до Я.М. Юровского. И о том, что Петр Захарович как бы в пику ему кричал чуть ли не на всех углах, что только он, а никто другой и есть «главный цареубийца», бывший комендант тоже знал. Знал, но почему‑то молча сносил все хвастливые разглагольствования своего бывшего товарища, даже ни разу не пытаясь им воспрепятствовать. И это при том, что именно Я.М. Юровский еще в 1920 году рассказал Заместителю Председателя Истпарта М.Н. Покровскому о том, как происходило убийство Царской Семьи, не забыв, естественно, упомянуть свою заглавную роль в этом деле. А посему он, а не П.З. Ермаков был для партии и центральных органов власти «официальным цареубийцей». И именно этот материал с записью его рассказа был передан в Центрархив РСФСР, находившийся в непосредственном ведении ВЦИК.

Так почему же так получилось, что П.З. Ермаков на протяжении всей своей жизни был в этом вопросе, что называется, «на коне», а Я.М. Юровский (также стремящийся примерить к себе лавры «главного цареубийцы») до конца своих дней оставался в тени?

А дело в том, что тема цареубийства не была популярна с самого начала. Примером чему – книга П.М. Быкова «Последние дни Романовых», изданная на Урале в 1926‑м и в Москве – в 1930‑м, весь тираж которой был изъят и которая в настоящее время является библиографической редкостью. А о причине этого уже говорилось выше: И.В. Сталин, ни под каким видом не хотел слышать о своих политических противниках троцкистах, активно замешанных в деле цареубийства.

А вкупе с этим кандидатура Я.М. Юровского (его национальность, происхождение, а также социальный статус коммерсанта до 1917 г.) была, с точки зрения партийного руководства тех лет, как бы не совсем подходящей для выполнения такого важного пункта программы партии большевиков, как физическое уничтожение бывших членов правящей династии. В то же самое время анкетные данные бывшего рабочего П.З. Ермакова куда как более подходили под образ несгибаемого «борца за народное дело», лично уничтожившего от имени пролетарских масс «Николая Кровавого» как «тирана и палача народов России».

И именно исходя из идеологических установок тех лет, еврей и бывший частный предприниматель Я.М. Юровский никогда не смог бы прилюдно «конкурировать» в этом вопросе с потомственным русским пролетарием П.З. Ермаковым.

Так что единственным утешением Я.М. Юровского на тот момент была уже упомянутая книга П. Жильяра, в которой, к его невероятной радости, прямо было сказано о том, что «Он тотчас поднимает револьвер и стреляет в упор в Государя, который падает как сноп» {139}.

А кроме того, Я.М. Юровский (в отличие от П.З. Ермакова), предвидя любые возможные последствия, не предвещающие для него и его близких ничего хорошего, вряд ли стал когда‑либо выступать перед широкой аудиторией с рассказами о своих личных заслугах в деле цареубийства. И тем более после ареста любимой дочери…

Совсем другое дело – П.З. Ермаков, который беспрестанно твердил об этом у себя на Урале, посему к речам его давно привыкли.

Начиная с конца 20‑х годов, Петр Захарович ведет довольно активный образ жизни, часто выступая перед общественностью Свердловска. Но с особым удовольствием он встречался с представителями молодого поколения – пионерами, комсомольцами и студенчеством, которым рассказывал, как он лично расстреливал из своего Маузера «…самого Николая, Александру, дочь и Алексея»… Поэтому нет ничего удивительного в том, что, наслушавшись подобных рассказов из уст «героя революции Ермакова», пионеры и молодежь 20–30‑х годов с восторгом прозвали его «Товарищ Маузер», что чрезвычайно нравилось и льстило последнему.

Наряду с этим П.З. Ермаков вел также большую общественную работу, подтверждением чему являются многочисленные документы, хранящиеся в его личном фонде Муниципального музея истории Екатеринбурга.

Так, в частности, 5 мая 1933 года созданный при Уральском Истпарте Областной комитет содействия изданию «История Гражданской войны» приглашал П.З. Ермакова на совещание командиров и организаторов отрядов Красной Гвардии, принимавших участие в боях на различных участках Северо‑Урало‑Сибирского фронтов весной 1918 г. {140}.

Говоря об участии П.З. Ермакова в деле участия в убийстве Царской Семьи, нельзя не коснуться еще одной важной жизненной вехи П.З. Ермакова, начало которой положили события, произошедшие годом ранее.

В 1933 году корреспондент чикагской газеты «Daily News» Стонеман находился в служебной командировке в СССР. От случайных лиц ему удалось узнать, что в Свердловске проживает один из участников расстрела Романовых – Петр Ермаков, который служит в системе НКВД. Возвратившись в США, Стонеман поделился этой новостью с журналистом Ричардом Хэллибертоном, который вскоре должен был выехать в СССР. Путешествуя по нашей стране в 1935 году, он постепенно добрался до Свердловска, где сумел разыскать П.З. Ермакова и взять у него на квартире подробное интервью об убийстве Царской Семьи.

(В то время у П.З. Ермакова стали проявляться первые признаки рака горла, посему, не очень‑то веря в благополучный исход своей болезни, Петр Захарович решил «исповедоваться» перед зарубежным корреспондентом в надежде на то, что его откровения будут напечатаны в каком‑нибудь зарубежном издании. А значит, прославят его и за океаном!)

«На низкой, грубо изготовленной русской кровати … укрытый красными ватными одеялами… огромный, заплывший жиром мужчина пятидесяти трех лет {141} … беспокойно ворочался, лихорадочно хватая ртом воздух. Его челюсть отвисла, и из одного угла рта сочилась струйка крови. На меня в упор смотрели налитые кровью безумные черные глаза». В разговоре, продолжавшемся около трех часов, П.З. Ермаков признался Хэллибертону, что Николая застрелил все‑таки Юровский. Его же жертвой, сказал он, стала Александра. (…)

Свидетельства П.З. Ермакова о том, как были уничтожены трупы, подтверждали точку зрения Соколова. «Мы устроили из поленьев погребальный костер, таких размеров, что на нем в два слоя поместились тела. Мы вылили на трупы пять канистр бензина и два ведра серной кислоты и подожгли бревна. Я стоял рядом и следил, чтобы целым не осталось ни единого пальца, ни единой косточки. Нам пришлось довольно долго жечь костер, пока не сгорели черепа». В заключение П.З. Ермаков сказал: «Мы не оставили на земле ни щепотки пепла. Я поставил канистры с пеплом снова на грузовик и приказал шоферу, чтобы он вывез меня на шоссе. Там я рассеял пепел по воздуху – ветер подхватил его, словно пыль, и понес дальше по лесам и полям».

Вернувшись к себе в Нью‑Йорк, Хэллибертон опубликовал интервью, данное ему Ермаковым на смертном одре. В Свердловске, однако, П.З. Ермаков восстал со своих красных одеял и прожил еще семнадцать лет» {142}.

После опубликования интервью Р. Хэллибертон всерьез увлекся темой убийства Царской Семьи и даже выпустил книгу под названием «Как убили царскую семью» {143}, которая увидела свет в 1952 г. и в которой приводятся довольно пространственные выдержки из этого интервью.

Приведем и мы таковые, так как мало кто из наших соотечественников мог ознакомиться с ними по сей день.

Со слов П.З. Ермакова, выходило (а у автора нет сомнения в том, что Р. Хэллибертон позволил себе что‑нибудь преувеличить), что после того, как участь Царской Семьи была решена, условия Ее содержания стали намного хуже. Бывший цареубийца также вспоминал, как он якобы поймал некоторых охранников, которые позволяли себе разговоры с Великими Княжнами, вызывавшие у них не только улыбку, но и смех.

«И они, – вспоминал П.З. Ермаков, – начали принимать папиросы от царя {144}. Мы не могли допустить этого. Я сказал Юровскому об этом. Он на следующий день выгнал начальника охраны Авдеева и всю охрану и сам взял на себя командование {145}. Я думал, что я жесток. Я видел тысячи человек убитыми, сам убивал множество их, но я был мягким человеком по сравнению с Юровским. При нем уже не могло быть разговоров с царевнами. Вместо охранников‑рабочих Юровский вызвал взвод наших палачей из ЧК, в большинстве из венгерских пленников. Было несколько русских в ЧЕКа, но Юровский не взял никого из них. Он чувствовал, что иностранцам можно было больше доверять» {146}.

Поведав далее, как Я.М. Юровский назначил его своим старшим помощником, и о том, как они с С.П. Вагановым обследовали район заброшенных шахт, где должно было произойти сожжение тел несчастных жертв, П.З. Ермаков продолжал:

«Мы (я – Ермаков, Юровский и Ваганов) решили убить кроме царской семьи и всех их слуг, что составляло 11 человек. Служащую‑большевичку, работавшую в доме, мы решили тоже взять в подвал, чтобы не вызвать подозрения. Ее, конечно, мы не собирались уничтожить и позже, перед расстрелом, ее удалили из подвала» {147}.

Развивая далее тему подготовки к этому убийству, П.З. Ермаков поведал, что:

«Юровский был главным распорядителем по расстрелу. Мы согласились, что лучше будет, если стрелять [будут] только трое: он, я и Ваганов {148}. Последний – всегда со мной, он – хороший большевик, так же, как и я. У Юровского был наган, у Ваганова и у меня – маузеры. Таким образом, было только три исполнителя. Мы, исполнители, должны были стрелять в группу, скученную в маленькой комнате. Если бы нас было больше, чем три, мы бы мешали друг другу. Юровский сказал Ваганову и мне – не стрелять в царя и царевича, он сам хотел их убить. Мне достались царица, доктор Боткин, повар и лакей. Ваганов должен был убить четырех царевен и горничную царицы. Каждый из нас вложит новую обойму, как только выпустит все шесть пуль» {149}{150}.

Рассказ же о самом расстреле у П.З. Ермакова свелся к нижеследующему:

«Юровский, Ваганов и я стояли рядом в дверях. Юровский начал читать составленный им “приговор”. Ему приходилось почти кричать, чтобы его можно было услышать за грохотом мотора, стоявшего у дверей.

– Вы думаете, что белые вас спасут, – этого не будет… Вы думаете о том, что вы уедете в Англию, так и этого не будет. Уральский Совет приговорил вас и вашу семью к смерти за ваши преступления против русского народа…

Царица поняла сразу. Она вскочила, перекрестилась и напряженно стояла. Другие тоже поняли, но были слишком напряжены, чтобы говорить. Только царь, казалось, не понимал:

– Что?! За что?! – закричал он Юровскому.

Ответом Юровского было:

– Вот что! – И он выстрелил прямо в лицо царя. Пуля пробила насквозь его голову. Царь упал и более не шевелился…» {151}

«Я (П.З. Ермаков. – Ю.Ж.) выстрелил в царицу, всего 6 футов, я не мог промахнуться. Попал ей прямо в рот, через две секунды она была мертва. Затем я выстрелил в доктора Боткина. Он вскинул руками и наполовину отвернулся. Пуля попала ему в шею. Он упал навзничь. Выстрел Юровского сбросил царевича на пол, где он лежал и стонал. Повар пригнулся к углу. Я попал ему сперва в тело, а потом в голову. Лакей упал, я не знаю, кто его застрелил… Ваганов расправился с царевнами: они лежали грудой на полу и стонали, умирая… Ваганов продолжал стрелять в Ольгу и Татьяну. Две младших – Мария и Анастасия – лежали около доктора. Освещение было плохое, комната полна дыма, так что наши прицелы были не всегда удачны… Я не думаю, что кто‑нибудь из нас попал в горничную. Она опустилась на пол, спрятавшись в подушки. Один из охраны позже проткнул ей горло штыком {152}. Мы позвали охрану из коридора, чтобы они помогли закончить дело. Охрана прокалывала штыками и била прикладами всех без различия… Царевич все еще стонал. Юровский еще два раза выстрелил в него. Это его прикончило. Анастасия также еще жила. Один из охраны повернул ее на спину. Она закричала, и он добил ее до смерти прикладом {153}. Через несколько минут одиннадцать тел лежало в лужах крови. Комната опустела. Дверь закрылась за последним из, убийц» {154}.

После столь пространственного отступления, думается, следует подчеркнуть всего лишь две важные вещи.

Во‑первых, то, что встреча П.З. Ермакова с Р. Хэллибертона, безусловно, была запланирована по сценарию сверху. Иначе кто бы позволил ему встречаться с представителем «продажной буржуазной прессы»? Да еще у себя дома! И к тому же выбалтывать проклятому капиталисту об одном из наших «могучих секретов», о котором в то время не полагалось даже заикаться… Ведь за такое даже в 1935 «мирном» году не только не погладили бы по головке, но и костерили бы за политическую близорукость на всех партийно‑ячеечных собраниях и всевозможных райкомо‑обкомовских бюро. А по прошествии всего пары лет можно было бы вполне быть подвергнутым аресту по «обвинению в шпионаже», после чего закончить свой жизненный путь у чекистской стенки…

А во‑вторых, весь его рассказ, построенный от начала и до конца на уже известных фактах, был все же немного разбавлен малоизвестными, которые он мог почерпнуть только из рассказа Я.М. Юровского на «Совещании Старых Большевиков…», что является косвенным доказательством, если не его присутствия на таковом, так, по крайней мере, ознакомлением со стенограммой этого совещания…

Говорить же что‑либо о сожжении тел Царственных Мучеников и Их верных слуг до состояния пепла не приходится вовсе, так как в этой части его «воспоминаний» комментарии, что называется, излишни ввиду того, что «кремировать» таковые в описываемых условиях физически невозможно. А уж рассуждать на эту тему после проведенной идентификации костных останков, извлеченных из бывшей Коптяковской дороги летом 1991 года, тем более не приходится…

Но, как говорится, не будем более утомлять читателя авторскими рассуждениями и продолжим рассказ о нашем герое.

Начиная с конца 30‑х годов, П.З. Ермаков состоял членом Научного общества при Свердловском областном музее революции! Это с низшим‑то образованием! (Хотя в своих биографиях он всегда указывал на то, что имеет «среднее».) Впрочем, в то время правильная политическая ориентация и партийный стаж были куда важнее, чем образовательный уровень!

Еще один, не менее интересный документ из фонда Муниципального музея истории Екатеринбурга, датированный 27 февраля 1939 года, доносит до нас обращенную к П.З. Ермакову просьбу Зам. директора по научной части Свердловского областного музея революции {155} Н. Чудакова провести для студентов и педагогов Промакадемии «экскурсию о расстреле Николая Романова» {156}. И П.З. Ермаков, конечно же, соглашается. Ибо водить подобные экскурсии по музею для него было особой радостью. Той радостью, когда он заранее предвкушал, какое впечатление на присутствующих произведет его рассказ об убийстве Царя и Его семьи…

Вот только была одна закавыка. Точнее, один, но часто повторяемый вопрос, задаваемый подчас кем‑нибудь из любопытствующих экскурсантов. Вопрос, который всякий раз портил ту нарисованную им в музейном зале картину его правдивого рассказа о расстреле Николая Кровавого. Да еще не где‑нибудь, а в бывшем Доме Особого назначения, располагавшемся к тому же в то самое время на площади Народной Мести, названной так чуть ли не в его Петра Ермакова честь! Ибо ответа на него он не знал. А вопрос тем не менее не должен был оставаться без ответа. «Ну, царя и царицу – понятно! – не унимался кто‑нибудь из любопытствующих. – А детей, все же за что?» И надо сказать, что честный ответ на него не находился в душе даже такого отъявленного негодяя и безбожника, как П.З. Ермаков. Так как ни один нормальный человек никогда не сможет оправдать это зверское убийство: ни по совести, ни по «классовому принципу»… А значит, и ответить честно на поставленный прямо вопрос. Так как все остальные разглагольствования о «живом знамени контрреволюции» даже тогда мало кого устраивали…

Состоя на учете в Молотовском районном комитете ВКП(б) города Свердловска, П.З. Ермаков с конца 30‑х годов стоял во главе Военной секции ОСОАВИАХИМа этого же района.

С началом Великой Отечественной войны хлопот у Петра Захаровича прибавилось.

7 августа 1941 года П.З. Ермаков назначается Командиром батальона Народного Ополчения Верх‑Исетского металлургического завода {157}, а с 25 ноября 1942 года он как председатель Военной секции Молотовского Совета ОСОАВИАХИМа наделяется полномочиями по осуществлению проверки оборонной работы во всех организациях означенного района {158}. И с этого же числа он являлся представителем Молотовского РК ВКП(б) в Комиссии «Горрайвоенкомата по переосвидетельствованию военнообязанных» {159}.

Вероятнее всего, где‑то в начале 1942 года П.З. Ермаков встречается с Я.М. Свикке {160}, который, будучи эвакуированным на Урал, состоял в то время в должности лектора‑пропагандиста Кыштымского РК ВКП(б) и по делам служебной надобности часто бывал в Свердловске. О том, сколько было этих встреч – одна или несколько, – история умалчивает. Но ясно лишь одно: Ян Мартынович сумел убедить Петра Захаровича в своем непосредственном участии в расстреле Романовых. Ибо сделать это было не так уж сложно, так как событие это непосредственно сам Петр Захарович помнил весьма смутно, ибо принимал в нем участие, предварительно сильно «приняв на грудь»… {161}

В мае 1943 года в жизни П.З. Ермакова происходит весьма важное событие: он вступает в брак с Таисией Аристарховной, которая стала его второй супругой.

С конца мая 1943 года П.З. Ермаков являлся «…уполномоченным от Молотовского РК ВКП(б) для участия в Комиссии Свердловского Горрайвоенкомата по проверочной регистрации военнообязанных согласно приказа № 42 от 20 мая 1943 г.» {162}

Дата добавления: 2014-12-17