Психологические и физические чудеса 3 страница

В данном случае так же, как в случаях органических расстройств и даже физической смерти, последовавших в результате внезапного возбуждения ума, реагирующего на тело. Магенди затруднился бы приписывать эти следствия другим причинам, нежели воображению; а если бы он был оккультистом подобно Парацельсу или Ван Гельмонту, вопрос утерял бы свою тайну. Он понял бы власть человеческой воли и воображения (первой - сознательной, второй - непроизвольной) над космической энергией, способной причинять физические и ментальные повреждения не только намеченной человеком жертве, но обратным действием и самому пославшему и притом - бессознательно. Это основной принцип магии, что если ток этого тонкого флюида не направлен с достаточной силой, чтобы достигнуть цели, он нанесет обратный удар пославшему его точно так же, как резиновый мяч отскакивает в руки бросавшего от стены, которую он не был в состоянии пробить. Много случаев, когда люди, эахотевшие стать колдунами, сами делались собственными жертвами. Ван Гельмонт говорит:

"Сила воображения женщины в сильно возбужденном состоянии создает идею, которая является связующим посредником между телом и духом. Это передается тому существу, с которым женщина в то время наиболее тесно связана и запечатлевает на нем образ, который наиболее волновал ее".

Делёз собрал в своей "Библиотеке по животному магнетизму" ряд замечательных фактов, взятых у Ван Гельмонта; мы удовлетворимся тем, что приведем из них нижеследующие, более созвучные со случаем описанного нами Жака Пелисье. Он говорит, что

"люди, пристально глядя на животных не отводя глаз в течение четверти часа, могут причинить им смерть, что подтверждает Руссо на основании своего собственного опыта в Египте и на Востоке, где он таким способом умертвил несколько жаб. Но когда он, наконец, попытался проделать это в Лионе, жаба, обнаружившая, что ей не удастся убежать от его взгляда, обернулась, надулась и смотрела на него так яростно бездвижными глазами, что им овладела слабость до потери сознания, и некоторое время его принимали за мертвого".

Но вернемся к вопросу о тератологии. Виер повествует нам в своей "De praestigiis Demonum" о ребенке, родившемся от женщины, которой незадолго до родов муж угрожал, что в ней находится дьявол и что он убьет ее. Испуг матери был так велик, что рожденное ею дитя оказалось

"хорошо сформированным от середины к низу, но верхняя часть туловища была покрыта темнокрасными пятнами, глаза были на лбу, рот как у сатира, уши как у собаки, и на голове согнутые рога как у козла".

В труде по демонологии, написанном Пераматусом, имеется повествование об уроде, родившемся в Сент-Лоуренсе на Западно-Индийских островах в 1573 г., подлинность этого случая засвидетельствована герцогом Медина-Сидония. Этот ребенок,

"кроме ужасающей деформации рта, ушей и носа, имел на голове два рога подобно юному козленку, длинные волосы по всему телу, мясистую опояску посередине, от которой свисал кошелеподобный кусок плоти, а в левой руке колокол из плоти наподобие тех, которыми пользуются в танцах индейцы, на ногах высокие сапоги из плоти с загнутыми вниз голенищами. Короче говоря, вся его форма была ужасающая и дьявольская; считали, что это результат испуга матери, которая испугалась древнего индейского танца" [ 290, с. 399].

Доктор Фишер отрицает все такие случаи, как недействительные и баснословные.

Но мы не будем больше утомлять читателя дальнейшими выборками из множеств тератологических случаев, находимых в трудах общепризнанных авторов; вышеприведенных примеров достаточно, чтобы приписать эти аберрации физиологического типа взаимодействию материнского сознания со вселенским эфиром. Если кто-нибудь поставит под вопрос авторитет Ван Гельмонта, как ученого, мы отошлем его к труду Фурнье, известного физиолога, где (на странице 717) он найдет следующую оценку:

"Ван Гельмонт был весьма выдающийся химик: особенно он изучал воздухоподобные флюиды и дал им название - газ; в то же самое время он свое благочестие довел до мистицизма, предаваясь размышлениям о божественном... Ван Гельмонт отличается от всех своих предшественников тем, что он соединил принцип жизни непосредственно и каким-то образом даже опытным путем, как он говорит нам, с малейшими движениями тела. Вот это непрестанное действие этой сущности, никоим образом не связываемое им с материальными элементами, но образующее отдельную индивидуальность, есть то, что мы не можем понять. Тем не менее, именно эта сущность является тем, на чем обосновывалась знаменитая школа".

"Принцип жизни" Ван Гельмонта, или археус, есть ни более, ни менее, как астральный свет всех каббалистов и вселенский эфир современной науки. Если более незначительные утробные знаки не обязаны своим происхождением воображению матери, то какой же другой причине Магенди хочет приписать образование у утробного плода козлиных рогов и волосатых покровов кожи тела, которыми было отмечено уродливо потомство в вышеприведенных случаях? Наверняка, там не было латентных зародышей этих отличительных черт животного царства, способных развиваться от внезапного импульса материнского каприза. Короче говоря, единственным возможным объяснением является то, которое предлагается адептами оккультных наук.

Прежде чем оставить эту тему, мы хотим еще сказать несколько слов в отношение тех случаев, когда голова, рука или кисть утробного плода были мгновенно растворены, хотя было очевидно, что до этого момента все тело ребенка формировалось полностью. Из чего состоит тело ребенка при рождении? Химики скажут нам, что в нем содержится дюжина фунтов уплотненного газа и несколько унций зольного остатка, воды, кислорода, водорода, азота, угольной кислоты, немного извести, магнезии, фосфора и несколько других минералов; это все! Откуда они взялись? Каким образом они были собраны вместе? Каким образом были эти частицы, которые по словам мистера Проктора, - "извлечены из глубин пространства, окружающего нас со всех сторон", - были сформированы и как им была придана человеческая форма? Мы видели, что бесполезно об этом спрашивать ту доминирующую школу, блестящим представителем которой является Магенди, ибо он признается, что он ничего не знает о питании, пищеварении и кровообращении утробного плода; а физиология учит нас, что до тех пор пока яйцеклетка окружена граафовым пузырьком, она является составной частью целостного организма матери. Но после разрыва этого пузырька она становится почти такой же независимой от нее в отношении материалов на постройку тела будущего существа, как зародыш в птичьем яйце после того, как курица его снесла. Среди наглядно доказанных фактов науки мало найдется чего-либо, что противоречило бы идее, что утробный ребенок матери значительно отличается от квартиранта дома, в котором он нашел приют, тепло и удобства.

По Демокриту, душа<<291>> образовывается от скопления атомов, а Плутарх излагает его философию так:

"Существуют субстанции бесчисленные, неделимые, непотревоженные, без различий, без свойств; они двигаются в пространстве, в котором они рассеяны; и когда они приближаются друг к другу, они соединяются и сливаются и посредством своих агрегаций образуют воду, огонь, растение или человека. Все эти субстанции, которые он называет атомами по причине их твердости, не могут подвергаться ни изменениям, ни деформациям. Но, - добавляет Плутарх, - мы не можем изготовить ни краски из того, что бесцветно, ни субстанции или души из того, что не имеет души и не имеет свойств".

Профессор Бальфур Стюарт говорит, что эта доктрина в руках Джона Далтона "дала возможность человеческому уму овладеть законами, которые управляют химическими изменениями, и также возможность мысленно представлять себе, что там происходит". После приведения цитат с одобрением идеи Бэкона, что люди вечно исследуют крайние пределы природы, он воздвигает мерило, и было бы хорошо, если он и его собратья философы руководствовались бы этим мерилом.

"Действительно, мы должны быть очень осторожными прежде чем решиться отбросить какую-либо ветвь познания или ход мышления, как непригодные" [ 180, с. 133].

Это смелые слова. Но сколько найдется людей науки, которые применяют их на практике?

Демокрит Абдерский показывает нам пространство, наполненное атомами, и наши современные астрономы позволяют нам видеть, как эти атомы образуют миры, а затем также расы, их населяющие, включая и нашу человеческую расу. Так как мы указали на существование силы в человеческой воле, которая, посредством сосредоточения потоков этих атомов на объективную точку может создать ребенка, соответствующего образу материнского воображения, то почему будет невероятным, что эта же самая сила, будучи применена матерью, может путем интенсивного, хотя и неосознанного обратного переключения рассеять, дезинтегрировать любую часть тела или даже все тело ее неродившегося еще ребенка? И вот здесь место вопросу о ложной беременности, которая так часто вызывает недоумение и врача, и пациента. Если голова, рука и кисти трех детей, упомянутых Ван Гельмонтом, могли исчезнуть в результате чувства ужаса, испытанного матерью, то почему то же самое или какое-то другое чувство, возбужденное до подобной же степени не может причинять полное растворение утробного плода в так называемой ложной беременности? Такие случаи редки, но они встречаются и ставят науку в тупик. Несомненно, что в кровообращении матери нет такого химического растворителя, достаточно мощного, чтобы растворить ее дитя, не разрушив при этом ее саму. Мы вручаем эту тему медикам в надежде, что они как класс, не согласятся с заключением Фурнье, который говорит:

"В этом ряду феноменов мы должны ограничиться ролью историков, так как мы даже не пытались объяснить все "почему" и "откуда" возникающие при исследовании этих вещей, ибо там скрываются непроницаемые тайны жизни; и по мере того, как мы продвигаемся вперед в нашем исследовании, нам приходится признать, это для нас запретная земля " [ 292, с. 16].

В меру своих интеллектуальных способностей истинный философ не признает никакой запретной земли и не считает какую-либо тайну природы непроницаемой или неприкосновенной.

Никакой последователь герметической философии и никакой спиритуалист не будет возражать против абстрактного принципа, изложенного Юмом, что чудо невозможно; ибо предполагать существование такой возможности значило бы, что вселенная вместо всеобщих законов управляется индивидуальными законами. В этом заключается одно из основных противоречий между богословием и наукой. Наука, основываясь на всеобщем опыте, утверждает, что в естественном ходе вещей в природе всюду царствуют общие законы и единообразие, тогда как богословы полагают, что можно побуждать Правящий Разум, чтобы последний приостановил течение общего закона для особых случаев. Джон Стюарт Милль говорит:

"Если мы уже не верим в сверхъестественные силы, то никакое чудо не докажет нам, что они существуют. Само по себе чудо, рассматриваемое просто как необычным факт, может быть удовлетворительно засвидетельствовано как нашими чувствами, так и свидетельскими показаниями. Но ничто не может доказать, что оно есть чудо, ибо существует другая возможная гипотеза, а именно: факт, считающийся чудом, является результатом какого-то неизвестного закона природы; и эта возможность никак не может быть устранена настолько, чтобы не оставалось другой альтернативы, кроме вмешательства существа, стоящего выше природы" [ 293, т. II, с. 165].

Это именно тот пункт, который мы хотим, чтобы он был усвоен нашими логиками и физиками. Как мистер Милль сам говорит:

"Мы не можем признать теоремы законом природы, и в то же время верить в факт, находящийся в явном противоречии с ней. Мы не должны верить в факт или же верить, что мы ошиблись в принятии этого предполагаемого закона".

Мистер Юм ссылается на "прочный и неизменный опыт" человечества, как установившего законы, чьи действия ipso facto делают чудеса невозможными. Трудность заключена в его использовании имени прилагательного неизменный, которое выведено курсивом, ибо это только предположение, что наш опыт никогда не изменится и, следовательно, мы всегда останемся при тех же опытах и наблюдениях, которые и будут служить основаниями для наших суждений. Этим также подразумевается, что у всех философов будут те же самые факты для размышлений над ними. Этим совершенно игнорируется тот факт, что человечество может оказаться временно лишенным отчетов о прежде накопленных знаниях по философским экспериментам и научным открытиям. Так, например, сожжением Александрийской библиотеки и разрушением Ниневии мир на многие века был лишен необходимых данных, по которым он мог бы дать оценку действительным познаниям древних, как эзотерическим, так и экзотерическим. Но в течение последних нескольких лет открытие Росетского камня, папирусов Эберса, д'Обиньи, Анастасия и других, а также обнаружение библиотек глиняных пластинок открыли новое поле для археологических исследований, которые, очень похоже, приведут к радикальным переменам в том "прочном и неизменном опыте человечества". Автор "Сверхъестественной религии" справедливо говорит:

"Человек, который верит чему-либо противоречащему полноценному индуктивному выводу только в силу предположения, не подтверждаемого доказательствами, - просто легковерен; но такое предположение не может изменить то, что реально очевидно"

В лекции, прочитанной Хирамом Корсоном, профессором англосаксонской литературы в Корнельском университете, Итака, Нью-Йорк, перед бывшими питомцами колледжа Сент-Джонса в Аннаполисе в июле 1875 г., лектор заслуженно бросает упреки науке:

"Существуют вещи", - говорит он, - "которые наука не в состоянии совершить, и попытки их совершить будут только высокомерием. Было время, когда религия и церковь переступали свои законные границы и вторгались в область науки, мешали ей и облагали ее тяжкой данью; но кажется, что их нынешние, взаимоотношения теперь подвергаются большим переменам, и наука перешагнула свои границы и теперь вторгается во владения религии и церкви, и вместо религиозного папства, нам угрожает научное папство - на самом деле мы уже подчиняемся такому папству; и точно так же, как в шестнадцатом веке в интересах свободы мысли поднялся протест против религиозного и церковного деспотизма, - точно так же в нынешнем, девятнадцатом веке духовные и вечные интересы человека требуют протеста против быстро развивающегося деспотизма науки; нужно требовать, чтобы наука не только держалась в своих законных пределах феноменального и обусловленного, но чтобы "она также пересмотрела свой научный багаж, чтобы мы могли убедиться, насколько слитки золота в ее погребе - судя до тому, сколько об этом пишут - в самом деле соответствуют чистому золоту Истины".

"Если это в науке не будет проделано, то, так же, как и в деловом мире, ученые могут допустить ту ошибку, что слишком высоко оценят свой капитал и, соответственно этому, будут продолжать опасное раздутое дело. С тех пор как профессор Тиндаль произнес в Белфасте свою речь, видно по тем многочисленным откликам, которые она вызвала, что капитал эволюционной школы философии, к которой он принадлежит, далеко не так велик, как об этом думали не ученые, а просто интеллигентные круги. Когда человеку, не принадлежащему к научным кругам становится известна та огромная область домыслов и предположений науки, которая окружает область научно установленного и о которой ученые часто хвастают как о чем-то уже установленном, то он поражается".

Истинно так; и в то же время они отказывают в этой привилегии другим. Они протестуют против "чудес" церкви и отвергают столь же логические современные феномены. Ввиду признаний таких научных авторитетов как доктор Юманс и других, что современная наука сейчас переживает переходный период, казалось бы, что настало время, когда люди должны перестать считать некоторые вещи невероятными только потому, что они чудесны и кажутся противоречащими тому, что мы считаем всеобщими законами. Немало добронамеренных людей в нынешнем столетии, которые, желая реабилитировать имена таких мучеников науки, как Агриппа, Палисси и Кардап, тем не менее не в состоянии правильно понять их идеи. Они заблуждаются, думая, что неоплатоники больше внимания уделяли трансцендентальной философии, а не точным наукам.

"Несостоятельность, которую сам Аристотель так часто проявляет", - говорит профессор Дрейпер, - "не является доказательством ненадежности его метода, а скорее его недостоверности. Это несостоятельность, возникающая от недостатка достоверных фактов" [ 48, стр. 22].

Каких фактов? - мы можем спросить. Нельзя ожидать от человека науки, что он признает факты, доставляемые оккультной наукой, так как он не верит в последнюю. Тем не менее, будущее может доказать ее истинность. Аристотель передал свой индуктивный метод в наследство нашим ученым; но до тех пор, пока они не дополнят его "универсальностями Платона", у них будет еще больше "несостоятельностей", нежели у великого наставника из Александрии. Эти универсальности являются делом веры только до тех пор, пока их нельзя продемонстрировать по их смыслу и обосновать на повторяемых опытах. Кто из наших нынешних философов может доказать тем же самым индуктивным методом, что древние не обладали умением производить такие демонстрации вследствие своих эзотерических исследований? Отрицания нынешних философов, неподкрепленные доказательствами, достаточно свидетельствуют, что они не всегда придерживаются индуктивного метода, о котором так много хвастают. Вынужденные обосновывать, nolens volens <<292>> свои теории на основаниях, заложенных философами древности, они делают открытия, которые являются только побегами от семян, посаженных древними. И даже их открытия неполноценны, если и не мертворожденны. Причины их окутаны мраком и конечные последствия не предвидены.

"Мы не должны", - говорит профессор Юманс, - "рассматривать теории прошлого, как опровергнутые заблуждения, и нынешние теории, как окончательные. Живое и растущее тело Истины только привело по ходу эволюции свои покровы в более высокое и оживленное состояние" [ 175, с. 4].

Это высказывание, отнесенное к современной химии одним из первейших философских химиков и наиболее энтузиастическим научным писателем современности, показывает переходное состояние, в котором находится наша современная наука, но что справедливо по отношению к химии, справедливо также по отношению всех ее сестер-наук.

Со времени появления спиритуализма врачи и патологи более чем когда-либо готовы обращаться с великими философами, такими как Парацельс и Ван Гельмонт, как с суеверными знахарями и шарлатанами - готовы высмеивать их понятия об археусе или Anima Mundi так же, как смеяться над значением, приписываемым ими познанию механизма звезд. И все же еще, насколько существенно продвинулась медицина с того времени, когда лорд Бэкон причислял ее к предположительным наукам?

Такие философы как Демокрит, Аристотель, Еврипид, Эпикур или скорее его жизнеописатель Лукреций, Эсхил и другие писатели древности, которых материалисты так охотно цитируют в качестве авторитетных оппонентов мечтательным платонистам, были только теоретики, а не адепты. Последние же, когда они писали, излагали свои мысли такими словами, что они становились понятными только посвященному, или же их труды уничтожались разъяренными толпами христиан. Кто из современных клеветников может поручиться, что он знает все о том, что они знали? Один только Диоклетиан сжигал целые библиотеки с сочинениями по "тайным наукам", ни одна рукопись, трактующая об изготовлении золота и серебра, не избегла гнева этого неотесанного тирана. В веках, которые теперь называются архаическими, искусства и цивилизация достигли такого развития, что мы теперь, благодаря Шампольону, узнаем, что Атоти, второй король из первой династии, написал труд по анатомии, а король Нечо - по астрологии и астрономии. Блантас и Синкр были знаменитыми географами тех далеких до-моисеевских дней. Элиан говорит об египтянине Ячасе, память которого чтут в веках за его удивительные достижения в медицине. Он остановил распространение нескольких эпидемий просто некими окуриваниями. В труде Аполлонида, по прозвищу Орапис, упоминаемого Теофилом, патриархом Антиохийским, озаглавленном "Божественная книга", были даны сокровенные жизнеописания и происхождение всех богов Египта; Аммиан Марселин говорит о сокровенной рукописи, в которой дан точный возраст быка Аписа - ключ ко многим тайнам вычисления циклов. Что стало со всеми этими книгами, и кто знает, какие сокровища знаний они содержали? Одно мы знаем точно, а именно: что языческие и христианские вандалы уничтожали такие литературные сокровища, где бы они им не попадались; и что император Александр Север прошел весь Египет, собирая священные книги по мистицизму и мифологии и разграблял все храмы; и что эфиопы, - по древности искусств и научных знаний равные египтянам, - претендовали на первенство по древности учености над ними, и они действительно это могли делать, ибо их знала Индия на самой заре истории. Мы также знаем, что Платон узнал в Египте больше сокровенных тайн, чем ему было разрешено упоминать, и что, по данным Шампольона, там есть все, что действительно хорошо и научно в трудах Аристотеля, - что в наши дни так хвалят приверженцы индуктивного метода, - всем тем Аристотель обязан своему божественному Учителю; и, как логическое следствие этого, Платон, те глубокие тайны, которые он узнал у египетских священнослужителей, устно сообщил своим посвященным ученикам, - которые, в свою очередь, передавали их дальше от одного поколения адептов другому, - и поэтому последние знают больше об оккультных тайнах природы, чем наши нынешние философы.

И здесь мы также можем упомянуть труды Гермеса Трисмегиста. Кто, или сколько было тех, кто имели возможность прочитать их в таком виде, в каком они хранились в египетских святилищах? В своих "Египетских мистериях" Ямвлих приписывает Гермесу 1 100 книг, а Селевк насчитывает не менее чем 20 000 его сочинений до периода Менеса. Евсевий "в свое время" видел только шесть из них и говорит, что в них трактовалась медицина в таком виде, как она практиковалась в самые темные века;<<293>> а Диодор говорит, что это был старейший из законодателей Мневис, третий потомок от Менеса, который получил их от Гермеса.

Из тех рукописей, которые дошли до нас, большинство являются латинскими переводами с греческого, сделанными, главным образом, неоплатониками с оригиналов, сохраненных некоторыми адептами. Марцилий Фицин, который первым опубликовал их в Венеции в 1488 г., дает только выдержки оттуда, а наиболее важные части, кажется, или были намечены или нарочно пропущены, как слишком опасные для опубликования в те дни инквизиторских костров. То же самое происходит теперь, когда каббалист, посвятивший всю свою жизнь изучению оккультизма и овладевший великой тайной, отваживается сказать, что только каббала приводит к познанию Абсолюта в Бесконечном и Бесконечного в Конечном, - над ним смеются все те, кто, вследствие знания невозможности разрешить квадратуру круга в виде физической проблемы, отрицают возможность сделать это в метафизическом значении.

Психология, по словам величайших авторитетов этого предмета, является областью науки, до сих пор совершенно неисследованной. Физиология, по словам Фурнье, одного из французских авторитетов, находится в таком плохом состоянии, что дает право ему высказывать в предисловии к своему эрудированному труду "Физиология нервной системы" следующее:

"Мы сознаем, наконец, что не только не разработана физиология мозга, но также не существует никакой физиологии нервной системы".

Химия была совершенно перестроена по-новому в течение последних нескольких лет, поэтому, подобно всем молодым наукам, этого ребенка еще нельзя считать крепко стоящим на ногах. Геология еще не в состоянии сообщить антропологии, как долго уже человечество существует на земле. Астрономия, одна из наиболее тонких наук, все спекулирует и находится в тупике по поводу космической энергии и многого другого не меньшей важности. Уоллес говорит нам, что в антропологии существует большое расхождение во мнениях по наиболее важным вопросам, касающимся происхождения человека. Многие выдающиеся врачи по поводу медицины высказались, что она не более, как область научных догадок и предположений. Везде неполность, незавершенность, а совершенства нигде. Когда мы смотрим на этих серьезных людей, ощупью шарящих в темноте в поисках нехватающих звеньев их разорванных цепей, они кажутся нам уподобляющимся людям, отправившимся из бездонной пропасти по расходящимся тропинкам. Каждая из них оканчивается на краю бездны, которую они не в состоянии исследовать. С одной стороны, у них нет средств, чтобы спуститься в ее сокровенную глубину; с другой стороны, при каждой попытке их отбрасывают ревнивые часовые, которые не пропустят их. И таким образом, они продолжают изучать и наблюдать низшие силы природы, время от времени посвящая публику в свои великие открытия. Разве они, в самом деле, не наталкивались на жизненную силу и не уловили ее играющей свою игру корреляции с химическими и физическими силами? Действительно, они наталкивались. Но если мы спросим их, откуда эта жизненная сила? Как это получается, что они, которые недавно так твердо верившие, что материя уничтожима и может перестать существовать, а теперь так же твердо верят, что она неуничтожима и не перестает существовать, - как это получается, что они не в состоянии рассказать нам больше о ней? Почему они в этом случае вынуждены, как и во многих других случаях, возвращаться к доктрине, преподанной Демокритом двадцать веков тому назад?<<294>> Спросите их, и они ответят:

"Сотворение или уничтожение материи, увеличение или уменьшение материи находятся за пределами науки... ее область целиком ограничивается изменениями в материи... царство науки в пределах этих изменений - сотворение и уничтожение находятся вне пределов царства науки" [ 264, приложение ].

Ох! но они находятся вне пределов досягаемости только материалистических ученых. Но зачем утверждать это в отношении науки? И если они говорят, что "энергия неразрушима, и ее может разрушить только та же самая сила, которая ее создала", то этим они молчаливо признают существование такой силы и поэтому не имеют права ставить палки в колеса тех, которые, будучи смелее, чем они сами, пытаются проникнуть за эти пределы, и находят, что это может быть осуществлено только поднятием Завесы Изиды.

Но, наверное, должна же быть среди этих зачаточных отраслей науки одна завершенная! Нам кажется, что мы слышали гром аплодисментов, подобный "голосу многих вод", при открытии протоплазмы. Но, увы! когда мы обратились к мистеру Гёксли, ученому, родителю новорожденного дитяти, то нашли его слова:

"Строго говоря, правда, что химическое исследование почти ничего не может сказать нам непосредственно о составе живой материи, и, что также правда, что... мы ничего не знаем о составе каких-либо тел!"

Все это, действительно, признание. Выходит тогда, что аристотелевский метод индукции в некоторых случаях приводит к неудачам в конце концов. Этим, кажется, также объясняется тот факт, что этот образцовый философ, несмотря на все его тщательное изучение частного прежде, чем подниматься ко всеобщему, учил, что земля является центром вселенной; тогда как Платон, запутавшийся в месиве пифагорейских "странностей" и начинающий со всеобщих принципов, был прекрасно осведомлен о гелиоцентрической системе. Мы легко можем доказать этот факт, пользуясь упомянутым индуктивным методом, в пользу Платона. Мы знаем, что содалическая клятва посвященного в мистерии не позволяла ему ясно и недвусмысленно поделиться с миром своим знанием.

"Мечтой его жизни было", - говорит Шампольон, - "написать труд, в котором изложить полностью все доктрины, преподанные ему египетскими иерофантами; он часто говорил об этом, но всегда должен был воздерживаться от этого вследствие своей "торжественной клятвы".

А теперь, судя наших современных философов по обратному методу, - а именно, рассуждая от общего к частному, и оставляя в стороне ученых, как индивидуумов, чтобы высказать наше мнение о них в целом, - мы вынуждены заподозрить эту весьма почтенную ассоциацию в наличии узкомелочных чувств по отношению к своим старшим, древним, архаическим собратьям. В самом деле кажется, что они как будто никогда не забывали поговорки: "Потуши солнце, и тогда засияют звезды". Мы слышали однажды, как французский академик, человек глубокой учености, сказал, что он с радостью пожертвовал бы собственной репутацией, чтобы изгладить из памяти людской многочисленные и смешные ошибки и провалы своих коллег. Но напоминание об этих ошибках не может быть слишком частым, принимая во внимание наши цели и предмет, который мы защищаем. Придет время, когда дети нынешних ученых, если они не унаследуют слепоты духа своих скептических родителей, будут стыдиться унизительного материализма и узости мышления своих отцов. Выражаясь языком достопочтенного Уильяма Ховитта,

Дата добавления: 2014-11-29