Феминистская методология в политической теории

Повторный всплеск женского движения во второй половине 1960-х годов инициировал в политических науках академические дебаты по многим проблемам истории и современного состояния общества, исследование которых в феминистском дискурсе приобрело совершенно иную окраску. До того, как поднятые феминистами вопросы стали предметом всестороннего обсуждения, анализ дифференциации общества по принципу пола/гендера не проводился, работы в области политологии и социологии едва упоминали женщин.⁴

Если субъект политики, в качестве которого традиционно выступал мужчина, всегда был объектом интенсивного исследования, то политическое участие женщин (которое было действительно минимальным в силу принудительного разведения по разные стороны женщин и политики) и их политическое поведение (которое в избирательных кампаниях копировало мужское) не изучались. Практически не исследовалась также роль женщин в сферах, где они были наиболее «видимыми» — в семейной, приватной жизни, в воспроизводстве хозяйства семьи; «серьезная» наука отдавала предпочтение исследованию статусных сфер с преимущественным преобладанием мужчин. Таким образом, в «дофеминистский» период узкое толкование понятий политики и политического не оставляло места для женщин: должен был состояться интеллектуальный прорыв для деконструкции традиционного политического знания и привычного подхода к изучению общества, для того, чтобы множество «частных»

⁴ В рамках марксистской историографии следует отметить две классические работы — Энгельса Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства (1884) и Бебеля А. Женщина и социализм (1879), которые в исторической ретроспективе анализируют причины подчиненного статуса женщины, но не выделяют их в качестве специфической социальной категории. Основной тезис классического марксизма состоит в том, что поскольку женщины-работницы угнетены капиталистической системой в той же степени, что и мужчины, а разделяет женщин принадлежность к разным классам, постольку не существует единых специфически женских интересов, отличных от классовых. Объединение женщин из разных социальных слоев возможно только для борьбы за преобразование капиталистического общества в социалистическое.

тем, которые касались женщин, стали не только статусными, но и приобрели совершенно иное звучание в феминистском дискурсе.

Феминистская модернизация политической теории началась с пересмотра ряда традиционных и постановки новых исследовательских задач. Прежде всего, был сделан вызов конвенциональным определениям политики. Кроме того, был поставлен вопрос, каким образом гендер конструирует женский политический опыт, и как раса, этничность, классовый интерес в сочетании с гендерной принадлежностью влияют на политические действия и политическое сознание. Было привлечено внимание к изучению влияния взаимопереплетающихся социальных отношений женщин в семье и на рабочем месте на выработку форм сопротивлений и соглашений, а также предприняты попытки поместить активизм общественных организаций (grassroots activism) в контекст более широкого политического и экономического процесса. Кроме того, в современных политических науках активно исследуются взаимоотношения между политической теорией и женской политической практикой.

Феминистскую литературу объединяет тот взгляд, что современное общество унаследовало и воспроизводит многие черты патриархатной модели, определяющей характеристикой которой является главенство мужчин в семье и простирание его в целом на социум. Если в прошлом властные позиции мужчин поддерживались и формально (с помощью права), и неформально (общепринятыми правилами повседневной жизни, обычаями и традициями), то в современном, официально эгалитарном обществе, депривация женщин осуществляется как бы в обход права. В конце 19 века, несмотря на принятые антидискриминационные законы и общую тенденцию развития общества в соответствии с эгалитарной моделью, мужское доминирование поддерживается как на уровне сознательных стереотипов, разделяемых мужчинами и женщинами (например, политика — не женское занятие), так и на уровне бессознательного. Примером последнего является язык, выступающий в качестве дополнительного фактора дискриминации женщин, и языковое функционирование, в котором кодируется властная гендерная асимметрия. Американская и британская научная литература часто демонстрирует в качестве хрестоматийных примеров использование слов man и mankind в качестве терминов для описания человеческо-

го сообщества. Точно так же местоимение he используется по отношению к третьему лицу. Множество эквивалентных слов, относящихся к мужчинам и женщинам, имеют разные ассоциации в языке. Например, «она — его вдова», но не «он — ее вдовец». В русском языке политик — существительное мужского рода; о субъекте политики говорят «он». Термин «политик» в массовом сознании рисует образ мужчины. При необходимости сделать акцент на факте, что политиком является женщина, приходится пользоваться громоздкой конструкцией — женщина-политик, женщина-депутат. Мужчины и женщины используют язык для достижения определенных целей, но поскольку половые различия приравнены к различиям в доступе к власти и влиянию в обществе, они имеют своим результатом и лингвистические различия. Политика, работа, спорт наиболее часто являются содержательными категориями бесед мужчин. У женщин же, наоборот, в качестве таких категорий выступают самоощущения, личные чувства, взаимоотношения с окружающими, семья. Соответственно, как продолжение этих различий, прослеживается связь между языком, поведением и сферами деятельности. Различия между мужчинами и женщинами в использовании языка и его средств, таким образом, создают проблему, которая выходит за рамки лингвистики и предстает в качестве социокультурной. Мужское неформальное сообщество, внутри которого происходит обсуждение важных вопросов, выработка техник их решения, оказывается закрытым для женщин.

4. Радикальный феминизм: переосмысление категорий классической политической теории

1) Публичное и приватное пространство. Для феминистских исследователей актуальным остается расширительное толкование определения политики и традиционных концепций политического. В этом контексте центральной стала деконструкция подхода к определению политической территории и политики.⁵ Поскольку в патриархатном обществе отчетливо

⁵ Феминисты не были первыми, кто бросил вызов конвенциальному определению политики: на необходимости политического усиления депривиро-

разделенные между собой публичная и вторичная по отношению к ней приватная сферы являлись основными территориями жизни мужчин и женщин, в феминистской теории на первый план выдвинулась проблема взаимодействия между ними. Именно в связи с этим поставлено под сомнение традиционное определение политики. В традиционной политологии существует тенденция определять ее в качестве целенаправленной деятельности, ограниченной рамками особой публичной сферы, в которой и происходит принятие решений. Развернувшие в 1970-е годы дискуссию радикальные феминисты подвергли фундаментальной критике общепринятые трактовки политики как деятельности, не охватывающей область частного. Одна из пионеров в этом отношении Кейт Миллет в своей уже классической работе Сексуальная политика (1970) предложила перенести акцент в определении политики на взаимоотношения, основанные на власти, «посредством которой одна группа людей контролируется другой».⁶ Она развивает тезис о том, что отношения между полами являются сексуально-политическими в том смысле, что власть мужчин над женщинами основана на различии полов. Одним из проявлений этого является монополизация

ванных групп настаивала марксистская теория. Но признавая единственную важную категорию социальной стратификации — класс (и классовые отношения в качестве структурирующих политическую борьбу), она постулировала, что социальная трансформация необходима для политического усиления угнетенного рабочего класса. Тем не менее, пользуясь гендерно нейтральными терминами, марксистская теория, говоря о рабочем классе и делая упор на крупных предприятиях с большой концентрацией рабочих, выпускала из виду тех же женщин из рабочих семей: как раз на такого типа предприятиях было меньше всего женщин. С другой стороны, марксизм игнорировал политическую борьбу вне промышленных предприятий, в которой традиционно именно женщины из рабочей среды играли основную роль. Произраставший же из марксизма социалистический феминизм тесно соединялся с социалистическим движением, внутри которого имелась четкая тенденция обращаться к женщинам исключительно как к женам. Во Франции и, прежде всего в Германии, к концу 19 века социалистические партии включили женские права в свои программы, но рассматривались они в качестве зависимой задачи и вторичных достижений социализма. Это сочеталось с множеством противоречий в вопросе о предоставлении женщинам избирательных прав, глубоким недоверием к «буржуазному» феминизму и традиционными идеями о женственности и женском предназначении. ⁶ Kate Millett, Sexual Politics (London: Abacus, 1972), p. 23.

мужчинами ключевых позиций в политико-властных структурах. Разделение человеческого бытия на сферы общественной и частной жизни, с одной стороны, закрепляет мужское доминирование в обществе, с другой стороны, существует из-за асимметричных отношений власти и подчинения, утвердившихся между полами. В-третьих, оно нужно, чтобы скрыть властные взаимозависимости между мужчинами и женщинами.

2) «Личное есть политическое». Таким образом, понятие «политика» радикальными феминистами стало трактоваться предельно широко — как любые действия в сфере современной социальной и культурной жизни, направленные на трансформацию традиционного общества. Поэтому любая женская акция, направленная против дискурса патриархатной культуры, воспринимается как политический поступок, поскольку всегда ставит под сомнение основы и принципы функционирования существующих патриархатных институтов и практик, призывает к их переосмыслению и символизирует собой акт преодоления властных зависимостей и стереотипов традиционной культуры. Наконец, к 1990-м годам, насилие в семье, проблемы на рабочем месте, связанные с сексуальными домогательствами, стал-керизм⁷ также стали частью политической повестки вследствие пространной дискуссии по поводу уместности перенесения персональных проблем на общественный уровень. Феминисты и их сторонники, с 1970-х годов требуя приоткрыть завесу над частной жизнью граждан, обращали внимание общества на размах насилия в семьях, которое являлось закрытой темой в течение десятилетий. Тогда же в политическую повестку они выдвинули проблемы личной репродуктивной свободы и свободы в выборе сексуальной ориентации, которые стали рассматриваться в качестве политической позиции, а борьба за свободный выбор и за права сексуальных меньшинств стала важным направлением политической активности.

Отсюда основная политическая формула радикальных феминистов и, по существу, основной лозунг второй волны феми-

Сталкеризм — термин, характеризующий систематическое преследование в виде телефонных звонков, писем, появления возле дома проживания, навязывания собственной персоны человеку, этого не желающего.

низма — «личное есть политическое».⁸ Поместив в этот центральный лозунг утверждение о прямой связи между политикой и повседневной жизнью, между индивидуальными нуждами, заботами и социальными переменами, феминисты кардинально расширили саму политическую повестку: проблемы, прежде рассматривавшиеся исключительно в качестве «приватных» женских, — аборт, репродуктивные права, насилие в отношении женщин, сексуальное преследование, забота о детях, домашняя работа — стали соревноваться между собой за приоритетное место в национальном политическом дискурсе современных демократий. Хотя вопрос о границах персонального и открытого для общества в частной жизни граждан не имеет однозначного ответа, признание того, что личное/персональное является политическим, упраздняет искусственное разделение жизненного и политического пространства на публичное и приватное, бросая в то же время вызов идеологическому ограничению политики, сводящего ее к узкому миру выборов, кандидатов и их лоббистов.

3) Концептуализация понятий «различие» и «сексуальное различие». В то же время стала выявляться ограниченность и самой феминистской теории и феминистской практики, произраставших из персонального опыта объединенных в свои организации белых женщин среднего класса, которые не могли аккумулировать и репрезентировать опыт всех, в том числе небелых женщин. С этой точки зрения, оказалось, что феминистское движение также определяло содержание политики недостаточно широко. Это проистекало из чрезмерно схематичного подхода к определению категории «женщина», идентифицируемой в обобщенном понятии «мы». Как подчеркнула Джудит Батлер, такая «идентичность» как отправная точка не могла удержаться в качестве основы для феминистского политического движения, поскольку любая попытка дать универсальное или специфическое содержание категории женщин, где предполагается, что этот гарант солидарности — «мы» — требуется заранее, обязательно производя фракционализацию.⁹ Другими словами, поли-

⁸ «The personal is political» — фраза, впервые произнесенная Carol Hanisch.
Она появилась в ее работе 1970 г. Notes from the Second Year.

⁹ Батлер Джудит. Случайно сложившиеся основания: феминизм и вопрос о
«постмодернизме» // Гендерные исследования. 1999, N° 3. С. 101.

тическим фактом становится то, что женщины сегодня обнаруживают не только общность женского жизненного опыта, но и его несхожесть у представительниц разных социальных, религиозных, этнических, возрастных групп, и как следствие, на политической сцене воспроизводят и транслируют эти различия — в том числе относительно взглядов на политические приоритеты. Именно поэтому в начале 1980-х годов феминистское «мы» подверглось критике со стороны черных феминисток за игнорирование совершенно особого, несопоставимого ни с чем опыта потомков чернокожих рабынь, ощущавших себя «другими» не только по отношению к мужчинам (более к белым, нежели к черным), но, в очень значительной степени, по отношению к белым женщинам среднего класса.

Теоретические и политические дискуссии 1990-х годов на фоне дезинтеграционных процессов, роста националистических движений в мире концептуализировали и проблематизировали понятия «различия» в общем и «сексуальные различия», в частности. Например, в тексте интервью Джутит Батлер с Рози Брай-дотти утверждается: «...акцентуализация на обобщенной европейской личности, которая сопутствует проекту «унификации» старого континента, неизбежно приводит к «различию», которое становится даже более чем принципиальным и взрывоопасным понятием. Следствием парадокса одновременной глобализации и фрагментаризации, который соответствует социально-экономической структуре наших постиндустриальных времен, является регрессия к национализму и расизму, который идет рука об руку с проектом европейского федерализма, свидетелями чего мы все являемся в сегодняшней Европе».¹⁰ Исчезновение Восточного блока, распад СССР и Югославии, появление чеченского вопроса несет в себе такие феномены, как «различия» в общем, так и «сексуальные различия», в частности, ставшие политически окрашенными. И хотя корни концепции «различия» могут быть обнаружены также и в иерархических, исключающих способах тоталитарного мышления, не учитывая сегодня феномен различия не как исключения, а как равноправного множества в целом, становится невозможным анализировать и исследовать происходящие сегодня дезинтеграционные процессы.

¹⁰ Батлер Джудит. Феминизм под любым другим именем. Интервью с Рози Брайдотти. Пер. с англ. // Гендерные исследования. 1999, № 2. С. 61.

Концепция «различия» предлагает базу для плюралистического толкования одного из самых острых феминистских политических вопросов — сексуальности. Является ли гетеросек-суальность обязательной принадлежностью индивида? Или она становится необходимым атрибутом жизни человека в связи с репрессией, которой подвергаются как сексуальность вообще, так и проявления «других» ее форм? Наличие гомосексуальных и бисексуальных мужчин и женщин свидетельствует о «различии» и множественности в проявлениях человеческой сексуальности. Но репрессивные действия государства и гомофобия общества породили феминистский ответ в виде лесбийского политического проекта, а борьба за права сексуальных меньшинств стала одним из центров политической программы феминизма, в этой части объединившегося в своих требованиях с группами сторонников сексуальных меньшинств, не ассоциировавших себя с феминизмом. Гетеризованная приватная область сексуальности (особенно репрессированной гомосексуальности) вышла на уровень публичной политики, заявив о себе в программах западных политических партий, доказывающих, что «личное есть политическое».

Дата добавления: 2014-11-29