Теория задружно-общинного быта

Но после того как во всей крайности высказано было мнение, отрицавшее участие родственного начала в образовании волостей или земель, в науке произошла некоторая реакция против этой крайности, некоторый поворот в пользу прежних теории родового и племенного быта. Стали указывать, что у восточных славян все-таки можно подметить ос­татки и родового быта, хотя бы, например, в виде кров­ной мести, и племенной организации, хотя бы, напри­мер, в виде племенных князей. Родовой и племенной быт должен был непременно существовать у восточных славян подобно тому, как он существовал и у славян западных и южных. Но несомненно, что ко времени появления варяжских князей, этот родоплеменной быт уже не уцелел в чистом виде. Какая же общественная организация существовала у восточных славян в это время? Скорее всего та же самая, которая сложилась у южных славян на почве родоплеменного быта, но кото­рая по существу своему была уже не родоплеменной — это — организация задружно-общинная. Автор теории о задружно-общинном быте восточных славян Леонтович привел в пользу ее следующие аргументы. Чистая родоплеменная организация сохраняется только у ко­чевых народов. Но как скоро народ переходит к осед­лой жизни, эта организация неминуемо разрушается и заменяется территориальной. Жизнь с ее потребностями устанавливает общение между чужеродцами, свя­зывает их в общество. Таким образом, между родичами поселяются пришлые чужие люди; между родственны­ми родами — роды других племен. Но юридические отношения между этими соседями на первых порах складываются по привычному типу родоплеменной организации. Являются таким образом как бы искусст­венные роды и искусственные племена. Таковыми ис­кусственными родами были, по мнению Леонтовича, наши верви, мелкие общественные союзы, являющиеся в Русской Правде, такими искусственными племенами были группы славян, объединявшиеся в волости или земли вокруг главных городов. Таким образом, по этой теории, родственное начало не устраняется из формиро­вания общественных союзов восточных славян. Теория отрицает только сохранение в чистоте родоплеменной организации.

Теорию Леонтовича обстоятельно развил и дополнил новыми соображениями покойный Никитский в отдель­ных статьях и исследованиях, посвященных внутренней организации Псковской общины.

По мнению Никитского, так называемый род не был явлением естественным, чисто кровным, а заключал в себе и элемент фикции, был явлением до известной сте­пени политическим. Сравнительная история показыва­ет, что в пределах индоевропейской отрасли народов род обыкновенно заключал в себе, кроме лиц, связанных между собой узами родства, и посторонних членов. Кельт­ский клан, например клан горной Шотландии, на кото­рый обыкновенно указывали как на образчик естествен­ного рода, по новейшим исследованиям оказывается не чуждым посторонней примеси. Индийские родовые со­юзы основываются не на одной только одинаковости происхождения, но и на допущении в свою среду людей, совершенно посторонних. Относительно греческих ро­дов уже Аристотель и Дикеарх отрицали существование строгой родственной связи; новейшие греческие истори­ки также не задумываются считать греческие роды от­части искусственными. В римской жизни как семья по­стоянно пополнялась посторонними лицами (adoptio), так точно и другие высшие единицы. В древней Герма­нии сторонние примеси рода характеризовались назва­ниями sui, vicini, gegyldan. История славян представля­ет также несомненные доказательства существования фиктивных родов еще в XV веке. Никитский идет в этом направлении так далеко, что утверждает: «род во­обще создается посредством фикции, распространяющей узы родства и на посторонних лиц. Семья превращается в род лишь единственно тем, что она уже перестает довольствоваться физическими и нравственными отно­шениями, и вместе с тем приобретает сознание о юриди­ческом или политическом принципе жизни и сообщает этому принципу обязательное или объективное значе­ние. Поэтому получаемая через усиление юридического сознания новая общественная единица, род, есть не что иное, как государство; новое начало, сообщаемое жизни фикцией родства, есть начало государственное; при рас­смотрении родового быта историк присутствует при за­рождении государства. В семье вся власть исходит от отца семейства и не нуждается в признании со стороны подчиненных. Иное дело в родовом союзе — там вся власть исходит из рода, опирается на своем происхожде­нии, на немом или явном договоре всех потомков, коро­че говоря, основывается на выборе. Поэтому, если власть отца семейства является по своей сущности неограни­ченной, то власть родоначальника, наоборот, доступна для всякого ограничения». Родовой быт не ограничивал­ся, по мнению Никитского, одним только устройством простого рода, но за пределами последнего создавал но­вые, более обширные единицы общежития. Эти едини­цы образовывались вокруг городов. Внешняя опасность заставляла соседние роды создавать укрепленные, ого­роженные места, куда можно было бы укрываться с имуществом в случае нападения. Город и служил первоначально связью отдельных родов. При этом выдвигался один какой-либо род и фактически приобретал власть над всеми остальными, делался старшим между ними; а через это самое и родоначальник его становился на мес­то родоначальника всей группы родов, их князем. Фик­ция родства объединила все ближайшие жившие роды в одно племя, которое считало себя идущим от одного родоначальника: радимичи от Радима, вятичи от Вятка. Так создались патриархальные княжения, которыми была покрыта вся Русь: княжения были у полян, древ­лян, дреговичей, новгородцев и полочан. Власть князей в этих княженьях была еще более ограничена, чем власть простых родоначальников. Во-первых, ее ограничивали старейшины других родов, кроме княжеского, а во-вто­рых, народные собрания или веча, которые были источ­ником всякой власти.

Дата добавления: 2014-11-29