Воспитание Ивана Васильевича Грозного

Сын Васи­лия III вырос в духовной атмосфере, пропитанной идеями о высоте и великом значении царской власти, и в людской обстановке, в которой царил всяческий произ­вол и насилие. Окружавшие его и воспитывавшие бояре своим обращением с ним развивали в нем болезненное самолюбие и вызывали усиленную, но преждевремен­ную работу мысли о его природном назначении. Малень­кого мальчика выводили на все официальные торжества и окружали здесь величием и раболепством. Ребенок-государь важно сидел на троне, окруженный рындами и боярами. К нему подходили иноземные послы и говори­ли ему превыспренние речи; Иван отвечал им также заученными, высокопарными фразами. Ему кланялись до земли, целовали у него руку. Князья и бояре велича­ли себя его холопами; он принимал от них всевозможные челобитья и т. д. Но все менялось как бы по мановению волшебного жезла, когда Ивана уводили с официальных приемов и торжеств во внутренние покои. Здесь лица, перед тем склонявшиеся перед ним, обращались с ним грубо, без нужды стесняли и оскорбляли его. Этот кон­траст не мог не броситься в глаза даже ребенку, не мог не вызвать в нем горького чувства. Это чувство Иван крепко хранил, сделавшись и взрослым человеком. «Нас с братом Юрием, — писал он Курбскому, — начали вос­питывать как иностранцев или как нищих. Какой нуж­ды не натерпелись мы в одежде и в пище: ни в чем нам воли не было, ни в чем не поступали с нами так, как следует поступать с детьми. Одно припомню: бывало, мы играем, а князь Иван Васильевич Шуйский сидит на лавке, локтем опершись о постель нашего отца, ногу на нее положив». Это замечание очень характерно; оно ука­зывает, как рано в мальчике пробудилось чувство своего величия, как рано стал он оскорбляться неуважением к этому величию. Это чувство заставило работать и мысль маленького Ивана. Учась по церковным книгам, читая часослов, псалтирь, хронографы и летописи, он с жадно­стью стал ловить и запоминать те места, где говорилось о величии и полноте царской власти, о ее Божественном происхождении и высоком служении. Впоследствии он мог в любое время сыпать выдержками, цитатами в защиту царской власти, не справляясь с книгами, а прямо наизусть. Преисполняясь высокими представле­ниями о себе, юный великий князь все более и более проникался враждой к окружавшему его боярству, ко­торое стесняло и оскорбляло его. Когда Иван подрос и стал более понимать в окружающей действительности, то к детским горьким воспоминаниям о стеснении при­бавились более серьезные мотивы. Иван видел своеко­рыстие бояр, произвол и жестокую тиранию. «По смер­ти матери нашей Елены, — писал он Курбскому, — остались мы с братом Юрием круглыми сиротами; под­данные наши хотение свое улучили, нашли царство без правителя; об нас, государях своих, заботиться не ста­ли, начали хлопотать только о приобретении богатства и славы, начали враждовать друг с другом. И сколько зла они наделали! Сколько бояр и воевод, доброхотов отца нашего умертвили! Дворы, села и имения дядей наших взяли себе и водворились в них... Что сказать о казне родителей? Все расхитили лукавым умыслом... из казны отца нашего и деда наковали себе сосудов золотых и серебряных и написали на них имена своих родителей, как будто бы это было наследственное добро; а всем людям ведомо: при матери нашей у князя Ивана Шуйского шуба была мухояровая зеленая на куницах, да и те ветхи; так если бы у них было отцовское богатство, то чем посуду ковать, лучше б шубу переменить. Потом на города и на села наскочили и без милости пограбили жителей, а какие напасти были от них соседям — исчислить нельзя; подчиненных всех сделали себе рабами, а рабов своих сделали вельможами» и т. д. Так писал царь Иван Грозный Курбскому по воспоминаниям отроческой юности. Видно, что великий князь несмотря на свои лета, очень хорошо понимал, что вокруг него творится, негодовал и только силы не имел расправиться с сильными вельможами. Заметив нерасположение к себе великого князя, властвовавшие бояре перешли в проти­воположную крайность — стали льстить мальчику, по­творствовать его дурным инстинктам и всячески забав­лять и утешать его. Дети, как известно, бывают нередко жестоки. Иван, когда ему было 12 лет, забавлялся тем» что бросал с высоты животных, собак и кошек, как нередко делают это деревенские дети и до сих пор. Пес­туны не только дозволяли, но и поощряли подобные забавы. Иван травил собак, а затем стал забавляться травлей диких зверей. Все это делается иногда и теперь и проходит сплошь и рядом безрезультатно для разви­тия характера: люди, в детстве занимавшиеся жестоки­ми забавами, вырастают нередко мягкими, гуманными людьми. Здоровые человеческие инстинкты берут верх над животными склонностями. Но иное дело, конечно, когда этим животным склонностям дается постоянное возбуждение. Тогда, действительно, вырастают люди-звери. Воспитатели Ивана постоянно тешили его подоб­ными забавами, может быть и не сознательно, а потому, что ничего лучшего не могли придумать для его развле­чения. Когда весь запас этих развлечений истощился, и великий князь уже притупел к ним, воспитатели приду­мали новые. Ивана рано развратили, рано приучили пить. Четырнадцати лет от роду он уже с толпой сверст­ников скакал верхом по улицам и площадям Москвы и давил народ, подобно купеческим саврасам недавнего прошлого, врывался в частные дома, грабил и оскорб­лял женщин. Окружающие великого князя только хва­лили его за молодечество. Бессознательно, но артисти­чески, они воспитывали в нем будущего тирана.

Дата добавления: 2014-11-29