Механизм следообразования

П

од механизмом следообразования понимается процесс, конечная фаза которого представляет собой образование следа-отображения. Элементами этого процесса являются объекты следообразования — следообразующий, следовоспринимающий и вещество следа, следовой контакт как результат взаимодействия между ними вследствие приложения энергии к объектам следообразования. Мы уже отмечали, что все элементы механизма следообразования были впервые названы и охарактеризованы Б. И. Шевченко в его работе “Научные основы современной трасеологии”. Что касается видов энергии или воздействий, в результате которых образуется след, то их подробную характеристику дал Г. Л. Грановский, различающий физическое, химическое и биологическое воздействие [125].

В общей форме механизм следообразования выглядит следующим образом. воздействие на объекты следообразования приводит к их взаимодействию, в результате чего возникает следовой контакт. Следовой контакт вызывает формирование следа, обусловленное системой сил, определяющих направления взаимных перемещений объектов следообразования. Следовой контакт является своеобразной кульминацией про­цесса следообразования. Это — момент взаимодействия поверхностей следообразующего и следовоспринимающего объектов, которые Б. И. Шевченко назвал контактными. Им же дана классификация и характеристика видов следового контакта.

Б. И. Шевченко различал следовые контакты: активные и пассивные, непосредственные и дистанционные, однослойные и многослойные, односторонние и обоюдные. По его мнению, “каждый конкретный следовой контакт совмещает в себе те или другие условия из числа перечисленных в указанных выше категориях” [126]. Основанием для деления контактов на активные и пассивные является источник энергии, вызвавший образование следа: в первом случае энергия исходит от самих объектов, а ее действие не побуждает их к самостоятельному контакту. При непосредственном контакте объекты следообразования прилегают друг к другу, при дистанционном находятся друг от друга на расстоянии. При однослойном следовом контакте отображение образуется только на одном следовоспринимающем объекте, при многослойном — на нескольких, расположенных один за другим [127]. Наконец, при одностороннем контакте отображение образуется на одном из объектов следообразования, при обоюдном — на обоих [128].

Понятие обоюдного следового контакта стало с некоторого времени трактоваться отдельными криминалистами гораздо шире, нежели это имел в виду автор термина. Инициатором подобного расширительного толкования выступил М. Я. Сегай, в трактовке которого это понятие приобрело общеметодологический характер. В 1966 г. в статье “Сущность судебной идентификации как способа доказывания тождества по взаимному отображению свойств” М. Я. Сегай выдвинул идею нового подхода “к сущности судебной идентификации как процессу установления тож­дества предметов материального мира, основанному на познании свойств не только искомого, но и взаимодействовавших с ним идентифи­цирующих объектов” [129]. На этом основании он разделил идентификационные связи между контактирующими объектами на прямые и обратные и отметил, что “в благоприятном случае взаимного отражения свойств взаимодействовавших объектов идентификация возможна путем суммарного использования как прямой, так и обратной идентификационной связи. Именно в одновременном использовании всех форм идентификационных связей, — подчеркнул М. Я. Сегай, — наиболее полно осуществляется принцип доказывания тождества в уголовном судопроизводстве на основе совокупной оценки неповторимого комплекса свойств всех взаимодействовавших объектов” [130]. Позднее он писал, что “к данному случаю применима универсальная гносеологическая модель судебной идентификации, где искомый и контактировавший с ним объекты соединены механизмом взаимодействия в единый идентификационный блок” [131]. Такие идентификационные связи между контактирующими объектами М. Я. Сегай назвал встречными [132].

Возражая М. Я. Сегаю, А. И. Винберг писал: “Конечно, в процессе контактирования идентифицирующий объект также оставляет свои признаки на искомом (идентифицируемом) объекте. Но равноценно ли значение данного процесса принципу идентификации по формуле проф. С. М. Потапова о том, что отождествление искомого объекта основывается на индивидуальности и относительной устойчивости именно его собственных свойств? Думается, что в этой случае М. Я. Сегай производное понятие принимает за первоисточник” [133].

В. Я. Колдин детально проанализировал предложение М. Я. Сегая и пришел к следующим выводам:

1) М. Я. Сегай неправомерно применил при рассмотрении встречного взаимодействия объектов понятия идентифицируемого и идентифицирующего объектов, имеющие смысл лишь при анализе элементарного одностороннего отражательного процесса;

2) выражения “взаимное отображение”, “встречные отображения” условны, так как задача идентификации как раз и состоит в том, чтобы проверить предположение о взаимодействии объектов и наличии “встречных” отображений;

3) основания суммирования информации при исследовании встречных отображений следует искать за пределами идентификационного исследования; таким основанием является единство механизма следообразования, экспериментальное исследование с целью определения контактирующих поверхностей [134].

Справедливость соображения В. Я. Колдина о том, что основания суммирования информации при исследовании встречных отображений лежат за пределами идентификационного исследования подтверждается следственной практикой, и в особенности практикой расследования дорожно-транспортных происшествий. Единство механизма следообразования устанавливается в процессе следственного осмотра или, чаще, производством следственного эксперимента [135].

Свое несогласие с предложением М. Я. Сегая выразил и В. С. Митричев. По его мнению, во всех описанных М. Я. Сегаем и схожих случаях речь идет не об одном, а о нескольких самостоятельных идентифицируемых объектах. М. Я. Сегай смешивает идентификационные признаки каждого из взаимодействующих объектов с признаками механизма их взаимодействия. Между тем нельзя “считать собственными признаками предмета, используемыми экспертом в качестве идентификационных, факты взаимодействия этого предмета с объектом-носителем, факты нахождения обоих объектов в одном месте и т. д.” [136].

Нет сомнения, что М. Я. Сегай справедливо обратил внимание на возможность возникновения при следовом контакте на следообразующем объекте встречного отображения следовоспринимающего объекта, хотя, справедливости ради, следует отметить, что о подобных “встреч­ных отображениях” и ранее имелись упоминания в литературе, правда, без столь далеко идущих выводов. Так, еще в 1956 г. Г. Б. Карнович писал: “Внимательное наблюдение за окружающей действительностью приводит нас к выводу, что и передающий объект воспринимает воздействие воспринимающего, а на нем образуются те или иные следы этого воздействия... Хорошо известно, что все инструменты, к какой бы отрасли производства или бытового обслуживания они ни относились, одновременно и образуют определенные следы на обрабатываемом объекте и воспринимают следы, образуемые обрабатываемым объектом. Иногда следы на обоих объектах оказываются настолько определенными, что можно придти к точным выводам о том, в результате какого взаимодействия определенных объектов они образовались” [137].

Однако мы солидарны с критиками М. Я. Сегая в том, что он несколько переоценивает значение таких встречных отображений в криминалистическом (не в гносеологическом) аспекте, рассматривая их возникновение как проявление универсальной закономерности, а их использо­вание — как самостоятельную форму идентификации. Оснований для таких выводов мы не усматриваем, и, видимо, не случайно их не привел и З. М. Соколовский, поддержавший концепцию М. Я. Сегая [138].

В то же время можно полностью согласиться с Б. И. Шевченко, который, признавая известное криминалистическое значение обоюдных изменений объектов следообразования, оговаривается, что “двусторонняя индивидуальная идентификация возможна при таких явлениях и процессах следообразования, когда оба объекта или вовсе ничего не теряют в своем внешнем строении, или же теряют в небольшой мере, то есть до пределов индивидуального минимума каждого из них” [139]. Решающим условием при этом Б. И. Шевченко считает существенно различный уровень рельефа контактных поверхностей и достаточную площадь следового контакта. В этой связи он обоснованно критикует Е. М. Светлакова за попытку решить вопрос о возможности образования встречных отображений, достаточных для идентификации обоих объектов, без учета уровней их рельефа и размеров площади контакта [140], и в конечном счете приходит к выводу, что практически типичным для индивидуальной идентификации является односторонний следовой контакт [141].

Сказанное нуждается в коррективах, когда речь заходит об идентификации по чувственным отражениям (мысленным образам). Когда в сознании опознающего формируется мысленный образ человека, который, в свою очередь, воспринимал опознающего в момент расследуемого события, налицо, несомненно, встречные отображения, по которым могут быть идентифицированы оба субъекта. Но здесь уже нельзя говорить о следовом контакте в трасологическом смысле этого понятия.

При непосредственном следовом контакте контактирующие поверхности располагаются под определенным углом друг к другу. Характеристика различных углов, определяющих взаимное положение следообразующего и следовоспринимающего объектов, — рабочего, фрон­тального, встречного — также относится к понятийной части учения о механизмах следообразования [142].

В последнее время предпринимаются попытки расширить понятийную часть учения о механизмах следообразования за счет интерпретации терминов наук, методы которых стали использоваться в трасологии. Например, Г. Л. Грановский считал необходимым включение таких понятий, как “поле следа”, “предельный переход” и др. [143] Разумеется, такое расширение возможно (мы не рассматриваем сейчас вопрос об указанных конкретных понятиях), однако, по нашему убеждению, только при соблюдении тех условий, которые характерны для тенденций развития языка криминалистики в целом [144].

2.3. Классификационная часть
учения о механизмах следообразования

О

сновное содержание этой части учения о механизмах следообразования — классификация следов и следообразующих воздей­ствий, составляющих сущность механизма следообразования.

Классификация следов Б. И. Шевченко. Предложена автором в 1947 г. в работе “Научные основы современной трасеологии” и усовершенствована в 1975 г. [145] Названа им общей классификацией следов, наряду с которой существуют частные классификации, приспособленные к определенным следообразующим объектам и условиям следообразования.

По рассматриваемой классификации следы подразделяются на:

¨ объемные и поверхностные;

¨ статические и динамические;

¨ локальные и периферические.

К объемным автор отнес следы, отображающие внешнее строение объемного следообразующего объекта в объеме, то есть во всех трех его измерениях; поверхностные следы представляют собой преобразованное отображение следообразующего объекта, представляющее трехмерный объект в двух измерениях.

В основу деления следов на статические и динамические Б. И. Шевченко положил связь механического состояния объектов с возникновением отображения внешнего строения одного из них на другом.

Наконец, основанием для деления следов на локальные и периферические послужило размещение на следовоспринимающем объекте тех изменений, за счет которых возник след как отображение внешнего строения следообразующего объекта в пределах границ его проекции на следовоспринимающий (локальный след) или за этими границами (периферический след).

Предложенная Б. И. Шевченко общая классификация следов отражала последовательно отстаиваемый им тезис: для трасологии содержанием основания классификации следов может быть только одно — “формирование в том или ином виде отображения внешнего строения следообразующего предмета в его следе, не образование следа как изменения вообще под воздействием следообразующего объекта, а именно характер, механизм построения в нем отображения внешнего строения этого предмета” [146].

Классификация Б. И. Шевченко получила широкое распространение и признание. Среди трасологов она пользуется, пожалуй, наибольшей популярностью. Попытки отдельных криминалистов внести в нее частные изменения успеха, как правило, не имели. Так, в 1956 г. Г. Б. Карнович подверг критике деление следов на статические и динамические. Он писал: “Всякое следообразование, вызванное воздействием одного объекта на другой, является не чем иным, как результатом взаимодействия различных объектов. А если это так, то говорить о наличии следов, образуемых статическим контактом, у нас нет никаких оснований” [147]. Однако возражения Г. Б. Карновича основывались на буквальном толковании терминов “статический” и “динамический”, тогда как Б. И. Шевченко придавал им условное значение, говоря вовсе не о том, что статический контакт есть результат отсутствия всякого перемещения объектов следообразования, а о том, что это результат такого взаимодействия, при котором “оба объекта сохраняют относительное расположение постоянным во все время следообразования” [148].

В том же 1956 г. В. И. Попов, не отрицая классификацию Б. И. Шевченко, выдвинул тезис о том, что “для целей розыскных и следственных требуется иное деление, рассматривающее следы не только с точки зрения механизма (давления, удара, скольжения, качения), но главным образом с точки зрения разнообразной деятельности преступника или потерпевшего на месте происшествия” [149]. В этом аспекте он раздели следы на следы действия и следы перемещения.

Оценивая предложение В. И. Попова, Г. Л. Грановский резонно замечал позднее, что передвижение — одна из форм действия, что в зависимости от обстоятельств один и тот же след может быть и “следом действия” и “следом передвижения” [150].

В 1958 г. со своей классификацией следов выступил Л. К. Литвиненко, положивший в ее основу сущность явления, вызвавшего образование следа (механическое, термическое, химическое, биологическое воздействия), и фактически лишь ухудшивший классификацию Б. И. Шевченко [151]. Правда, справедливость требует отметить, что впервые названные Л. К. Литвиненко некоторые виды следов, например следы скольжения, распила, сверления, получили признание у авторов последующих работ и в экспертной практике.

Классификация следов Г. Л. Грановского. Предложена автором в развернутом виде в 1965 г. в работе “Основы трасологии. Общая часть”. Конструируя классификацию, автор исходил из следующих посылок:

1. Нельзя строить классификацию, придерживаясь только одного основания — механизма образования следов. Основание классификации следов обусловлено задачами, которые должны быть решены с ее помощью; в то же время нельзя строить одну и ту же классификацию по нескольким различным основаниям. Поэтому следует отказаться от попыток найти единое основание “универ­сальной” классификации следов.

2. Классификации следов и отобразившихся в них признаков должны соответствовать задачам трасологических исследований, которыми являются:

¨ а) обнаружение и фиксация следов;

¨ б) идентификация;

¨ в) установление механизма следообразования (неиденти­фикационные исследования).

3. В каждом следе могут быть выделены:

¨ а) собственные признаки самого следа;

¨ б) признаки образующего объекта;

¨ в) признаки, свидетельствующие о том, в каком виде отобразились свойства образующего объекта;

¨ г) признаки механизма следообразования [152].

Руководствуясь изложенными соображениями, Г. Л. Грановский пред­ложил четыре взаимосвязанных классификации признаков в следе [153]. В этих классификациях он частично использовал и классификацию Б. И. Шевченко, но, на наш взгляд, добился большей строгости и обоснованности. Б. И. Шевченко в своей последней работе обходит молчанием классификации Г. Л. Грановского и только замечает, что понятия “следы давления” и “следы качения” не противостоят друг другу, ибо качение не обходится без давления [154].

Нам представляется, что концепция Г. Л. Грановского и основанные на ней классификации предпочтительнее классификации Б. И. Шевченко. Хотя последняя и более проста по форме, однако фактически действительно не имеет единого основания (Г. Л. Грановский деликатно обходит этот вопрос в своей критике классификации Б. И. Шевченко). В самом деле, при делении следов на локальные и периферические в основе классификации лежит механизм следообразования, при делении следов на вдавленные и поверхностные — собственные признаки следа, а при делении на статические и динамические — и механизм следообразования, и собственные признаки следа. Таким образом, строго говоря, классификация Б. И. Шевченко — это не универсальная единая классификация, а сумма классификаций самого общего характера. В то же время такое единое начало наличествует в классификациях Г. Л. Грановского, хотя сам автор не говорит об этом. Таким началом является отображение признаков в следе, и это объединяет все четыре классификации в единую систему. Изложенное побуждает нас к тому, чтобы в целом присоединиться к концепции Г. Л. Грановского как, с нашей точки зрения, наиболее точной и полной.

Частные трасологические классификации представляют собой преимущественно классификации признаков отдельных следообразующих объектов, отобразившихся в следе. Зачастую эти объекты перечисляются вне системы и в произвольной последовательности: следы рук, ног человека и животных, транспортных средств, орудий и инструментов, зубов и т. д. На этом фоне весьма выгодно выделяется классификация по признакам следообразующего объекта Г. Л. Грановского. Он подразделяет эти признаки на четыре группы:

1) гомеоскопические [155] — отражающие в следе непосредственно свойства человеческого тела в целом и его отдельных частей;

2) механогомические — отражающие свойства человеческого тела и в то же время различных предметов (обуви, одежды), надетых на тело, или предметов, заменяющих части человеческого тела и выполняющих в определенной мере их функции (протезы, костыли):

3) механоскопические — отражающие свойства орудий и механизмов;

4) признаки животных [156].

Каждая группа делится на ряд подгрупп. Так, первая группа содержит признаки рук, зубов, ног, ногтей, других частей тела; вторая — обуви, одежды, протезов и т. п. Отдельная подгруппа — это целая система признаков, классификацией которых занимается соответствующий раздел трасологии.

Процессы унификации частных трасологических классификаций достигли различных уровней в различных системах признаков. Если, например, в системе признаков, отображающихся в следах рук, такая унификация практически достигнута и существующие классификации либо не отличаются друг от друга, либо отличаются незначительно, то классификации признаков орудий нередко противоречивы и терминологически неясны, причем зачастую их именуют классификациями следов взлома и рассматривают лишь в связи с противоправными действиями по преодолению преград. Так, из упоминавшейся классификации Л. К. Литвиненко к таким следам относят оттиски, следы скольжения, разрезы, распилы, следы сверления [157]. По классификации Е. Ф. Толмачева следы от орудий взлома и инструментов делятся на вдавленные (следы нажима), трения и разреза. В свою очередь следы трения он подразделяет на одиночные, линейные и плоскостные [158].

П. Н. Аленичев в соответствии с классификацией Б. И. Шевченко делил следы орудий взлома на локальные и периферические; локальные — на объемные и поверхностные; объемные — на следы давления (сле­ды нажима или удара), следы трения (скольжения) и следы разреза [159]. А. Н. Василевский подразделял следы орудий и инструментов на статические (вдавленные, наслоения и отслоения) и динамические (царапа­ния, соскабливания, резания, перерезания, сверления, пиления) [160].

Такой классификационный разнобой отрицательно сказывается в первую очередь на экспертной практике; не способствует он, разумеется, и теоретическим исследованиям в области учения о механизмах следообразования [161].

Дата добавления: 2014-11-29